"Однажды отправилась она в дальнюю деревню. Возвращалась оттуда ночью. Снежные вихри сбивали с ног. Кто-то привел старуху на постоялый двор. Изба битком набита заезжим народом. Сказительницу узнали. Опростали местечко на лавке.

Сидя на лавке, прямая, спокойная, Кривополенова сказала:

-           Дайте свечку. Сейчас запоет петух, и я отойду.

Сжимая в руках горящую свечку, Марья Дмитриевна сказала:

-           Прости меня, вся земля русская.

В сенях громко прокричал петух. Сказительница былин закрыла глаза навеки.

Русский Север - это был последний дом, последнее жилище былины. С уходом Кривополеновой совершился закат былины и на Севере. И закат этот был великолепен."

Б.В.Шергин, писатель-сказитель.

Мария Дмитриевна Кривополенова. Фото 1915 года

Душевный свет свой, теплоту она получила как естественный дар от факта рождения в краю, где дыхание Студеного моря издавна побуждало местных обитателей вытесывать добротные с узорочьем избы, пускаться на карбасах в суровые промыслы, собираться в артели и жить в круговой доверчивости. Конечно, и любое другое роженое дитятко самою здешней природой как бы благословлялось на чуткость ко всем и ко всему, одаривалось не только выносливостью, но и чем-то таким важным, что условно именуется внутренним или душевным свечением - без таких качеств здесь не выжить. Но в силу ли родовой наследственности, повелением ли судьбы или еще по каким-то причинам ее свечение было ярче. Что-либо услышанное однажды, особенно то, что изустно молвилось с «давешних пор», она запоминала и сказывала дословно - вот назидание для иных переписчиков летописей. Она владела также, легко сочиняя, и поэтическим ремеслом, столь необходимым во время причитаний. И, главное, этим невесомым и всюду следовавшим с ней богатством она  артистически  умела воспользоваться. Потому озарение всего ее облика, нередко сквозь обезоруживающую искренность ее высказываний или озорную улыбку, почти младенческую, было велико и простиралось на многих. При этом одним было дано его лишь воспринять и поглотить; впрочем, без зависти - то ли ей в этом отношении везло, то ли это еще одно из достоинств жителей Севера, то ли в этом надо видеть опять-таки ее собственное защитное чародейство, в особенности в те минуты и часы, когда сказывала она былину, иначе старину (с ударением на первый слог), сказку, небывальщину или оплакивала убиенных. На других обаяние светлого ее облика влияло сильнее, иногда до чрезвычайности. Так, приезжая грамотная «московка» разглядела в невеликой ростом и хрупкой с виду женщине великую сказительницу; заботясь о ее заслуженной славе и забыв о собственных артистических дарованиях, сама вследствие подвижнических порывов обрела особенное человеческое свечение, как бы ответное МАРЬЕ ДМИТРИЕВНЕ КРИВОПОЛЕНОВОЙ. Она воздвигла, пожалуй, самый надежный памятник сказительнице и всем жителям Пинеги, а одновременно и себе в виде книги «Пятиречье». Посылая первый оттиск книги своему сыну в 1931 году, накануне рождения внука, она писала: «Книгу, съевшую мои глаза и здоровье, передаю как материнское благословение ненаглядному, бесконечно любимому сыну Васильку Васильевичу. Храни и никому не давай, не расставайся с ним... Книга признана «вечной» и классической, но сохранится ли в нашу эпоху? Оценена будет лишь через сотни лет. Пока храните и пользуйтесь для будущего чада, рождение которого приветствую этой книгой». Вскорости - в 1933 году жизнь в ней угасла. Это была Ольга Эрастовна Озаровская. Фамилия-то!

Заслуга Озаровской не только в том, что она наиболее полно записала и опубликовала услышанное от Кривополеновой, но еще и в организации в 1915,1916 и 1921 годах выступлений сказительницы перед тысячными аудиториями в различных городах России. Вследствие чего полно раскрылось дарование Кривополеновой, а горожане услышали не стилизацию под былое, но настоящую, пришедшую из древности эпическую поэзию.

В описании Озаровской образ старинщицы точен и монументален:

-          Кто это?

-          Бабушка.

-          Ваша?

-          Нет, я не имею счастья гордиться такой бабушкой. Это всеобщая бабушка

-          Кто же она?

-          Народная артистка Мария Дмитриевна Кривополенова.

-          Она получила это звание?

-          Она его не получала. Она с ним родилась.

-          Она служила в театрах?

-          Она служила всю жизнь в Большом Народном Театре: на дорогах, в избах, на пороге, на печке. За это ей подавали.

-          Так она была нищенкой?

-          На ее родине нет такого названия. Ее называли    «сиротиной».    Это   название указывает на участь, на долю. Ее любили, встречали радостно и радостно оплачивали свое удовольствие послушать «старины». /.../

Однако эта старушка стала «известной артисткой» в общепринятом смысле слова.

О  ее  выступлениях  писались   большие рецензии,   с  нее  писали  и  гравировали портреты /.../, ее ваял Конёнков /.., певцы, следившие   за   ее   дыханием   и   звуком, восклицали: «Итальянская школа пения!» /.../

-          Она была все-таки образованна?

-          Неграмотна. Но это не помешало Русскому географическому обществу выдать ей медаль «За научные труды и заслуги».

Пятнадцатью годами раньше О.Э.Озаровской 57-летнюю Марью Кривополенову или Трехполенову - крестьянку деревни Шотогорка -записал А.Д.Григорьев, также подвижник своего дела. «По знанию старин - занес он в дневник -Марья является первой среди опрошенных мною на реке Пинеге. Она выучила их от своего дедушки, который ходил по морю...» Кривополенова хранила в себе около двух с половиной тысяч стихов (или больше). Произносила их, поддерживала жестами, выражением лица, короткими замечаниями. Необычайно убедительно. Казалось, именно так они и звучали в древности.

Конечно, талант старинщицы безусловен. Но были и первопричины. Ведь как стихи, так и манеру их оказывания она усвоила от горячо любимого деда - Никифора Никитича Кабалина, промысловика, на старости получавшего пай на карбасе поровну со всеми за оказывание былин. Род Кабалиных, к сожалению, уже не может быть восстановлен. Но очевидно то, что его представители, подчиняясь лучшим традициям Севера, извечно и осознанно, слово в слово, оберегали родное летосказание. Потому за величием Марьи Дмитриевны, еще девочкой «внявшей» вместе со стихами и это важное осознание, надлежит видеть образцовую и не менее величественную, хотя и с чередой утраченных имен, школу сказителей Кабалиных, шире - школу Пинежскую.

Вообще старины по обозначенной причине сопоставимы с обрядовыми народными песнями, в которых также важна точность слов; по архаичным словам возраст некоторых песен исчисляется до полутора-двух тысяч лет и более. Вместе с тем старины - это вид повествования, который наравне со сказками и скоморошинами явно рассчитан на «расстояние» между артистом и слушателем; он обращен не к духам природы, не к божественному, как в обряде, а к человеку, в большей или меньшей мере наслаждающемуся красотой. Все это составляло богатство русской культуры от вещаний на пирах, от сказок на ночь в глубокой древности до концертных выступлений М.Д.Кривополеновой в Екатеринодаре, Таганроге, Новочеркасске, Саратове, Харькове, Москве, Петербурге, других городах,   наконец,  Архангельске.   И   в  этих выступлениях не было и не могло быть той неестественности, какую нынче ради «вежества» горожан приходится преодолевать, исполняя в концертных залах обрядовые свадебные или календарные песни.

«В Харькови ни на лошадях не ездила, ни ногами не хаживала: носком носили.» То есть в самом деле ее после выступлений, случалось, восторженно носили на руках. Публика с неослабевающим вниманием слушала как долгие старины, типа «Илья Мурович и Калин царь», так и, заливаясь смехом, короткую «Небывальщину». Ее и только ее память спасла в бурно несущемся в прошлое потоке времени нечто такое, за что ей, пусть бы даже она ничего другого и не знала, должны поклониться и Россия, и Европа, и вообще все. Это «погудка» -так сама она ее определила - «Вавило и скоморохи». Специалисты включили таковую в цикл новгородских былин и уверены в том, что раньше она пелась в сопровождении смычкового музыкального инструмента - гудка.

Поскольку в этом произведении скоморохи Кузьма и Демьян названы святыми и помогают Вавиле-оратаю посредством волшебного гудочка «переигрывать царя Собаку», то предполагалось, что оно было сочинено в XVI-XVII веках самими же скоморохами как ответ на несправедливые их гонения в ту пору властями. Недавно А.Ф. Белоусов доказал, что обозначенный сюжет - это преобразование одного из событий, запечатленных в индоевропейском мифе о поединке Громовержца с его противником Змеем. Поэтическое состязание в данном сюжете, как отмечает В.Н. Топоров, также близко одному из гимнов «Ригведы», посвященном подобному же состязанию громовержца Индры и Варуны. Наконец, древность нашего сюжета очевидна и в мифологическом образе гудочка, представленном в виде звучащего коня. «Вавило и скоморохи» - это своего рода гимн гудку, это единственное и по-настоящему убедительное подтверждение витавшей в кругу исследователей мысли, что европейские смычковые музыкальные инструменты происхождением своим связаны с центрально-азиатским культом лошади.

Что же касается живого звучания погудки-старины в устах Кривополеновой, то это было пение быстрое, с отрывистой, ясной фразировкой. Говорила красная девиця: «Пособи вам бох переиграти И того царя да вам Собаку...» После чего скоморохи ответили благодарным волшебством:

А у той у красной у девици

А были у ей холсты-ти ведь холщовы,

Ишша стали атласны да толковы.

Тут Кривополенова заметила: «как нам с тобой эти старины дороги, так им слово доброе».

Талант у нее особый - всегда радоваться жизни и человеку. Талант сердца. Так вспоминает о ней в книге «Сказ о Беломорье», опубликованной в Архангельске в 1983 году, Ксения Петровна Гемп. Она участвовала в чаепитии, во время которого услышала ответ сказительницы на предложение переселиться в город: «Нельзя мне в городе жить, душа моя замрет без домашнего воздуха отецкого да материнского. О тяжелой жизни говорите, какая же это тяжесть. Ну, плохи, неподходящи бывают дни там или недели. А радости да восторгу сколько на родительской-то земле. Как земля зацветет, травы встанут, лесины в каком наряде стоят. Зимой снега землю греют, укроют ее. Я зимой всюду поспела, зимой дорога открыта, в каждой деревне в любой дом захожу. Хозяйки зимой дома, к вечерку люди соберутся на мой приход. Как знакомая всем, и веду свои пропевания, небывальщинами тешу. Люди слушают, смотрю, какие лица да глаза у них, у каждого своя дума радостная, а то и печальная. Подпевают небывальщинам. Тут мне и радость. Добрым словом меня награждали, никогда обиды не видела. Марьей Дмитриевной прозвали...»

Хоть из-под земли раздобудь, дорогой читатель, книгу Ксении Петровны! Биолог, географ, историк, этнограф, знаток народной мудрости поморов - она к своему величественному столетию уберегла и голос - внятный, чистый, будто поток ключевой воды, убедительный - слышать его счастье. Делясь не так давно по радио опытом жизни, она страстно заявила о единственной ценности, которую ни под каким предлогом нельзя утрачивать - о Родине.

С тем же опытом, оброняя золотые слова, одолевала свой путь Марья Кривополенова. Когда в гражданскую на Севере объявились белые и красные, не рассуждениями веры, а теплом любви давала им опомниться: ведь братья. Поглядела бы нынче на нас, да и опять бы, увидя порознь окрашенными, мертвых оплакала бы, живых бы словом чистым повила.

«Прости меня, вся земля русская». Петух пропел 2 февраля 1924 года. Но свеча горит. А зажжена тогда, когда в метрической книге Пинежского уезда, Чакольского прихода, по церкви святой великомученицы Екатерины была сделана запись: «Устьежугской государственной деревни Дмитрий Никифоров Кабалин и законная жена его Агафья Тимофеевна, оба православного вероисповедания: родилась дочь Мария 19 марта 1843 года...»

апрель 1995 года