Русская классическая литература

Алексей Константинович

Толстой

Глава 28. Расставание

     Едва занялась заря, как уж Перстень поднял шайку.

     - Ребятушки! - сказал он разбойникам, когда они собрались вокруг него и

Серебряного.  -  Настал мне час расстаться с вами.  Простите, ребятушки! Иду

опять на Волгу. Не поминайте меня лихом, коли я в чем согрубил перед вами.

     И Перстень поклонился в пояс разбойникам.

     - Атаман!  -  заговорила в один голос вольница, - не оставляй нас! Куда

мы пойдем без тебя?

     - Идите с  князем,  ребятушки.  Вы вашим вчерашним делом заслужили вины

свои; можете опять учиниться, чем прежде были; а князь не оставит вас!

     - Добрые молодцы,  - сказал Серебряный, - я дал царю слово, что не буду

уходить от  суда его.  Вы  знаете,  что я  из  тюрьмы не по своей воле ушел.

Теперь должен я сдержать мое слово,  понести царю мою голову. Хотите ль идти

со мною?

     - А простит ли он нас? - спросили разбойники.

     - Это в божьей воле; не хочу вас обманывать. Может, простит, а может, и

нет.  Подумайте,  потолкуйте меж собою,  да и  скажите мне,  кто идет и  кто

остается.

     Разбойники  переглянулись,   отошли  в   сторону  и  начали  вполголоса

советоваться. Чрез несколько времени они вернулись к Серебряному.

     - Идем с тобой, коли атаман идет!

     - Нет,  - ребятушки, - сказал Перстень, - меня не просите. Коли вы и не

пойдете с князем,  все ж нам дорога не одна.  Довольно я погулял здесь, пора

на родину.  Да мы же и повздорили немного,  а порванную веревку как ни вяжи,

все  узел  будет.  Идите с  князем,  ребятушки,  или  выберите себе  другого

атамана,  а лучше послушайтесь моего совета,  идите с князем; не верится мне

после нашего дела, чтобы царь и его и вас не простил!

     Разбойники опять потолковали и  после краткого совещания разделились на

две части. Большая подошла к Серебряному.

     - Веди нас! - сказали они, - пусть будет с нами, что и с тобой!..

     - А другие-то что ж? - Спросил Серебряный.

     - Другие выбрали в атаманы Хлопко, мы с ним не хотим!

     - Там все,  что похуже,  остались,  -  шепнул Перстень князю,  -  они и

дрались-то вчера не так, как эти!

     - А ты, - сказал Серебряный, - ни за что не пойдешь со мной?

     - Нет,  князь, я не то, что другие. Меня царь не простит, не таковы мои

винности.  Да,  признаться, и соскучился по Ермаке Тимофеиче; вот уж который

год не видал его. Прости, князь, не поминай лихом!

     Серебряный сжал руку Перстня и обнял его крепко.

     - Прости,  атаман,  -  сказал он,  -  жаль мне тебя, жаль, что идешь на

Волгу; не таким бы тебе делом заниматься.

     - Кто знает,  князь,  -  ответил Перстень,  и  отважный взор его принял

странное выражение,  -  бог не без милости,  авось и не всегда буду тем, что

теперь!

     Разбойники стали приготовляться к походу.

     Когда взошло солнце,  на  берегу речки уже не  было видно ни шатра,  ни

людей Басманова.  Федор Алексеич поднялся еще ночью,  чтобы первому принести

царю известие об одержанной победе.

     Прощаясь с товарищами, Перстень увидел возле себя Митьку.

     - Прости ж и ты, губошлеп! - сказал он весело, - послужил ты вчера царю

за четверых, не оставит он тебя своей милостью!

     Но Митька, как бы в недоумении, почесал затылок.

     - Ну что? - спросил Перстень.

     - Ничаво!  -  отвечал лениво  Митька,  почесывая одною  рукой  затылок,

другою поясницу.

     - Ну,  ничего так ничего!  -  И  Перстень уже было отошел,  как Митька,

собравшись с духом, сказал протяжно:

     - Атаман, а атаман!

     - Что?

     - Я в Слободу не хочу!

     - Куда ж ты хочешь?

     - А с тобой!

     - Нельзя со мной; я на Волгу иду.

     - Ну, и я на Волгу!

     - Зачем же не с князем?

     Митька подвинул одну ногу вперед и уставился,  как бы в замешательстве,

на свой лапоть.

     - Опричников, что ли, боишься? - спросил насмешливо Перстень.

     Митька стал почесывать то затылок,  то бока, то поясницу, но не отвечал

ничего.

     - Мало ты их видел? - продолжал Перстень, - съели они тебя, что ли?

     - Нявесту взяли! - проговорил нехотя Митька.

     Перстень засмеялся.

     - Вишь,  злопамятный! Не хочет с ними хлеба-соли вести! Ну, примкнись к

Хлопку.

     - Не хочу! - сказал решительно Митька, - хочу с тобой на Волгу!

     - Да я не прямо на Волгу!

     - Ну, и я не прямо!

     - Куда ж ты?

     - А куда ты, туда и я!

     - Эх,  пристал,  как  банный лист!  Так знай же,  что мне сперва надо в

Слободе побывать!

     - Зачем? - спросил Митька и выпучил глаза на атамана.

     - Зачем!  Зачем! - повторил Перстень, начиная терять терпение, - затем,

что я там прошлого года орехи грыз, скорлупу забыл!

     Митька посмотрел было на него с  удивлением,  но тотчас же усмехнулся и

растянул рот до самых ушей,  а от глаз пустил по вискам лучеобразные морщины

и  придал лицу своему самое хитрое выражение,  как бы  желая сказать:  меня,

брат, надуть не так-то легко; я очень хорошо знаю, что ты идешь в Слободу не

за ореховою скорлупою, а за чем-нибудь другим!

     Однако он этого не сказал, а только повторил, усмехаясь:

     - Ну и я с тобой!

     - Что с ним будешь делать! - сказал Перстень, пожимая плечами. - Видно,

уж не отвязаться от него,  так и быть,  иди со мной, дурень, только после не

пеняй на меня, коли тебя повесят!

     - А хоча и повесят! - отвечал Митька равнодушно.

     - Ладно,  парень. Вот за это люблю! Прощайся же скорей с товарищами, да

и в путь!

     Заспанное лицо Митьки не  оживилось,  но  он  тотчас же  начал неуклюже

подходить к  товарищам и каждого,  хотевшего и не хотевшего,  чмокнул по три

раза,  кого добровольно, кого насильно, кого загребая за плечи, кого ухватив

за голову.

     - Атаман, - сказал Серебряный, - стало, мы с тобой по одной дороге?

     - Нет,  боярин.  Где я пройду,  там тебе не проехать.  Я в Слободе буду

прежде тебя,  и, если бы мы встретились, ты меня не узнавай; а впрочем, мы и

не  встретимся;  я  до  твоего  приезда уйду;  надо  только  кое-какие  дела

покончить.

     Серебряный догадался,  что у Перстня было кое-что спрятано или зарыто в

окрестностях Слободы, и не настаивал.

     Вскоре два отряда потянулись по двум разным направлениям.

     Больший шел за  Серебряным вдоль речки по зеленому лугу,  еще покрытому

следами вчерашней битвы,  и за ним,  повеся голову и хвост, тащился Буян. Он

часто  подбегал к  Серебряному,  жалобно повизгивал и  потом оборачивался на

свежий могильный холм, пока, наконец, не скрыли его из виду высокие камыши.

     Другой, меньший отряд пошел за Хлопко.

     Перстень удалился в третью сторону,  а за ним, не спеша и переваливаясь

с боку на бок, последовал Митька.

     Опустела широкая степь,  и  настала на  ней  прежняя тишина,  как будто

бранный гул и не возмущал ее накануне.  Только кое-где паслись разбежавшиеся

татарские кони да валялись по пожарищу разбросанные доспехи. Вдоль цветущего

берега  речки  жаворонки  по-прежнему  звенели  в  небесной  синеве,   лыски

перекликались в густых камышах,  а мелкие птички перепархивали,  чирикая,  с

тростника на тростник или,  заливаясь песнями,  садились на пернатые стрелы,

вонзившиеся в  землю во время битвы и торчавшие теперь на зеленом лугу,  меж

болотных цветов,  как  будто б  и  они были цветы и  росли там уже бог знает

сколько времени.