Русская классическая литература

Алексей Константинович

Толстой

Глава 32. Ладанка Вяземского

     Иван Васильевич велел подозвать Морозова.

     Площадь  снова  затихла.  Все  в  ожидании устремили взоры  на  царя  и

притаили дыхание.

     - Боярин Дружина!  - сказал торжественно Иоанн, вставая с своего места,

- ты  божьим судом очистился предо мною.  Господь бог,  чрез  одоление врага

твоего, показал твою правду, и я не оставлю тебя моею милостью. Не уезжай из

Слободы до  моего  приказа.  Но  это,  -  продолжал мрачно Иоанн,  -  только

половина дела. Еще самый суд впереди. Привести сюда Вяземского.

     Когда  явился  князь  Афанасий Иванович,  царь  долго  глядел  на  него

невыразимым взглядом.

     - Афоня, - сказал он наконец, - тебе ведомо, что я твердо держусь моего

слова.  Я  положил,  что тот из вас,  кто сам собой или чрез бойца своего не

устоит у поля, смерти предан будет. Боец твой не устоял, Афоня!

     - Что ж,  -  ответил Вяземский с решимостью,  - вели мне голову рубить,

государь!

     Странная улыбка прозмеилась по устам Иоанна.

     - Только голову рубить?  -  произнес он злобно.  - Или ты думаешь, тебе

только голову срубят? Так было бы, пожалуй, когда б ты одному Морозову ответ

держал,  но на тебе еще другая кривда и другое окаянство. Малюта, подай сюда

его ладанку!

     И,  приняв из рук Малюты гайтан,  брошенный Вяземским, Иоанн поднял его

за кончик.

     - Это что? - спросил он, страшно глядя в очи Вяземского.

     Князь хотел отвечать, но царь не дал ему времени.

     - Раб лукавый! - произнес он грозно, и по жилам присутствующих пробежал

холод.  - Раб лукавый! Я приблизил тебя ко престолу моему; я возвеличил тебя

и  осыпал милостями;  а  ты  что учинил?  Ты  в  смрадном сердце своем,  аки

аспид{274}, задумал погубить меня, царя твоего, и чернокнижием хотел извести

меня,  и затем,  должно быть, ты в опричнину просился? Что есть опричнина? -

продолжал Иоанн,  озираясь кругом и  возвышая голос,  дабы  весь  народ  мог

услышать его.  -  Я,  аки  господин винограда,  поставлен господом богом над

народом моим возделывати виноград мой. Бояре же мои, и дума, и советники, не

захотели  помогать мне  и  замыслили погубить меня;  тогда  взял  я  от  них

виноград мой и отдал другим делателям.  И се есть опричнина! Званные мною на

пир не пришли, и я послал на торжища и на исходища путей и повелел призывать

елицех какие обретутся{275}.  И  се  опять есть опричнина!  Теперь спрашиваю

всех:  что заслужил себе гость, пришедший на пир, но не облекшийся в одеяние

брачное?  Как сказано о нем в писании?  "Связавши ему руце и нозе,  возьмите

его и вверзите во тьму кромешную: ту будет плач и скрежет зубов!"

     Так говорил Иоанн, и народ слушал безмолвно это произвольное применение

евангельской  притчи,  не  сочувствуя  Вяземскому,  но  глубоко  потрясенный

быстрым падением сильного любимца.

     Никто из  опричников не  смел  или  не  хотел вымолвить слова в  защиту

Вяземского.  На всех лицах изображался ужас.  Один Малюта в  зверских глазах

своих  не  выказывал  ничего,   кроме  готовности  приступить  сейчас  же  к

исполнению  царских  велений,   да   еще  лицо  Басманова  выражало  злобное

торжество, хоть он и старался скрыть его под личиною равнодушия.

     Вяземский не  почел  нужным оправдываться.  Он  знал  Иоанна и  решился

перенесть терпеливо ожидавшие его мучения. Вид его остался тверд и достоин.

     - Отведите его!  -  сказал царь.  -  Я  положу ему казнь наравне с  тем

станичником, что забрался ко мне во опочивальню и теперь ожидает мзды своей.

А колдуна,  с которым спознался он,  отыскать и привести в Слободу. Пусть на

пристрастном допросе даст еще новые указания.  Велика злоба князя мира сего,

- продолжал Иоанн,  подняв очи к небу,  -  он, подобно льву рыкающему, ходит

вокруг,  ищуще пожрати мя, и даже в синклите{275} моем находит усердных слуг

себе.  Но я уповаю на милость божию и, с помощию господа, не дам укорениться

измене на Руси!

     Иоанн сошел с  помоста и,  сев на  коня,  отправился обратно ко дворцу,

окруженный безмолвною толпою опричников.

     Малюта подошел к Вяземскому с веревкой в руках.

     - Не взыщи,  князь! - сказал он с усмешкой, скручивая ему руки назад, -

наше дело холопское!

     И, окружив Вяземского стражей, он повел его в тюрьму.

     Народ стал расходиться,  молча или толкуя шепотом обо всем случившемся,

и вскоре опустела еще недавно многолюдная площадь.