ЯЗЫЧЕСТВО ДРЕВНЕЙ РУСИ

 Борис Александрович Рыбаков

      В силу исторических условий своего развития  деревня  оказалась

  хранительницей  народных  традиций  и  архаичных  пластов   древней

  культуры.

      Христианство, которое в XI -- XII  вв.  многое  видоизменило  в

  культуре русского города, долгое время не проникало  в  деревню,  и

  сельскую Русь (особенно лесную,  северную)  долго  еще  можно  было

  считать языческой.

      Исчезал под воздействием  духовенства  наиболее  противоречащий

  христианской обрядности и  наиболее  заметный  для  властей  обычай

  трупосожжения. Судя по  раскопкам  курганов,  кремация  в  основном

  исчезла в XI в., но когда Нестор на  рубеже  XI  и  XII  вв.  писал

  введение в свой летописный свод и  снабдил  его  описанием  древних

  славянских обычаев, где подробно говорилось о том, как производился

  обряд сожжения умерших, то киевский историк вынужден был  добавить:

  "еже творят вятичи и ныне".

      Археология  подтвердила  правильность   этого   примечания:   y

  вятичей курганы без сожжения появляются только  в  XII  в.  О  силе

  язычества на "украинах" киевской державы пишут  и  авторы  поучений

  против  язычества  и  летописцы,  отмечающие  власть  волхвов   над

  народными массами. О тех же вятичах говорит киево-печерский патерик,

  повествуя о монахе-миссионере Кукше, убитом язычниками в вятических

  лесах.

      О язычестве в Вятической  и  Радимической  землях  говорит  еще

  одно наблюдение: в двух городах, имевших прямое отношение к вятичам

  и  радимичам,  вплоть  до  середины  XII  в.  строились  церкви   с

  баптистериями для крещения взрослых людей. Такова Успенская церковь

  Елецкого монастыря в Чернигове и полностью аналогичная ей церковь в

  Старой Рязани. Это означает, что во времена Юрия Долгорукого в этих

  местах еще продолжался процесс крещения в новую  веру.  Hе  следует

  думать, что только вятичи или радимичи были такими косными  в  этом

  отношении.  Нестор, упомянув о трупосожжениях y  вятичей,  добавил:

  "Си же творяху обычая и Кривичи и прочий погании, не ведуще  закона

  божия, но творяще сами собе закон" 1.

      Для   обширной    Новгородской    земли    с    ее    смешанным

  славяно-финским  населением  мы  располагаем   и   более   поздними

  свидетельствами  о  сохранении   язычества.   Митрополит   Макарий,

  сподвижник Ивана Грозного, писал  в  Водскую  пятину:  "Молятся  по

  скверным своим мольбищам древесом и каменью... Жертву и питья  жрут

  и пиют мерзким бесом ... и мертвых своих  они  кладут  в  селех  по

  курганом и по коломищем ..., а  к  церквам  на  погосты  тех  своих

  умерших они не возят схраняти". В 1501 г. митрополит Симон писал  в

  Пермь: "А кумиром бы есте не служили, ни треб их не принимали ... и

  всех богу ненавидимых тризнищ не творите идолом ..." 2.

      Обычай  насыпать  курганы  над   урной   с   прахом   или   над

  захороненным покойником был древним,  языческим,  но  он  почти  не

  противоречил христианским нормам и сохранялся по всей Руси до XII --

  XIII вв., а кое-где и до  XIV  в.  Тысячи  курганов,  исследованные

  археологами, обогатили науку огромным количеством бытовых предметов:

  посудой, принадлежностями одежды и, что для нас особенно важно,  --

  женскими украшениями. К величайшему сожалению, до нас почти не дошла

  вышивка на  ткани,  и  мы  лишены  возможности  сопоставить  весьма

  архаичные сюжеты этнографической вышивки с  подлинными  материалами

  средневековья.

      Обильный этнографический  материал  позволяет  построить  такую

  схему женского восточнославянского наряда в целом: 3

      Головной убор. Идея неба; изображение солнца,  мирового  древа,

  устремляющегося в небо. Изображения  птиц.  Сами  названия  женских

  головных уборов являются "птичьими":  "кокошник"  (от  "кокошь"  --

  петух, кур), "кика", "кичка" (утка), "сорока"  и  т.  п.  Частые  в

  археологическом материале головные венчики, окружающие голову, могут

  рассматриваться, как символ "кругозора" -- горизонта, круговой линии

  соприкосновения неба с землей (?)

      1 Шахматов А. А. Повесть временных лет. Пг., 1916, с. 13.

      2 Гальковский H. М. Борьба христианства с  остатками  язычества

  в древней Руси. Харьков, 1916, т. I, с. 129.

      3 Рыбаков Б. А. Макрокосм  в  микрокосме  народного  искусства.

  -- Декоративное искусство, 1975, № 1 и 3.

      Подвески к головному убору. В этнографии  и  в  материалах  XVI

  -- XVII вв. широко известны "рясны", вертикальные полосы, идущие от

  кокошника вниз (до  груди  или  даже  до  пояса).  В  металлических

  изделиях этого типа часты изображения птиц, а в бисерных ряснах, как

  бы имитирующих дождевые струи, обязательны "пушки", изготовленные из

  лебяжьего или гусиного пуха. В археологическом материале, как увидим

  в дальнейшем, в  качестве  таких  подвесок  к  ряснам  служили  так

  называемые колты с изображениями русалок, семарглов или грифонов, т.

  е. во всех случаях посредников между небом  и  землей.  С  головным

  убором связаны височные кольца, хорошо известные в  археологическом

  материале. Кроме того, по этнографическим и археологическим  данным

  известны  декоративные  сетки   (бисерные,   серебряные),   которые

  пришиваются к головному убору сзади и,  опускаясь  вниз  на  плечи,

  закрывают шею женщины сзади. Подобная сетка изображена на фреске XI

  в.

      "Гривная  утварь"  --  ожерелья,  украшения  шеи  и  груди.   В

  этнографическом (плохо изученном) материале  известны  наборы  бус,

  "мониста"   из   старых   монет;   специальных   украшений    мало.

  Археологический материал очень обилен. Кроме  шейных  металлических

  гривен, разнообразных импортных бус обнаружено множество ожерельных

  подвесок  разнообразного  содержания.  Есть  солярные  знаки,  есть

  изображения   луны,   крестовидные   подвески   (не   связанные   с

  христианством), подвески с изображениями зверей и птиц и подвески --

  "крины".

      Обилие символических  украшений-оберегов  около  ворота  одежды

  и на шее объясняется тем, что здесь --  наименее  защищенная  часть

  тела. Голова покрыта кокошником (или его обыденной заменой), корпус

  и ноги женщины закрыты  одеждой,  при  изготовлении  которой  щедро

  применялась  заклинательная  символика,  а  шея  во  всех   случаях

  оставалась открытой. Поэтому древние язычницы и их "пра-дщери"  XIX

  в.  стремились   обезвредить   этот   опасный   участок   изобилием

  апотропеических подвесок.

      Обереги-амулеты.  Самой  интересной  для  нас  частью   женских

  украшений  являются  специальные  амулеты-обереги,  включавшиеся  в

  ожерелье или подвешивавшиеся особо (в области сердца или в "калите"

  y пояса). Обереги были как в виде отдельных подвесок, так и  целыми

  наборами. Их магическое  и  апотропеическое  значение  не  вызывает

  сомнений.

      Украшение   предплечий   и    бедер    известно    только    по

  этнографическим данным.  Вышивка  на  предплечьях  рукавов  нередко

  содержала  архаичный   символ   возделанного   поля,   нивы:   косо

  поставленный квадрат разделен на 4 части и в каждом малом  квадрате

  помещена точка -- знак зерна 4. Помещение идеограммы нивы именно  в

  этом месте рукава прекрасно объясняется  самим  содержанием  знака:

  нива требует труда, рук, и вышивальщицы когда-то сознательно,  а  в

  XIX -- XX вв. уже по традиции изображали на  рукаве  рубахи  в  том

  месте, где он облегает главные мышцы (бицепс, дельтоид  и  другие),

  знак поля, как точку приложения мускульной силы. Такие же знаки нивы

  (и идеограмму дома, сруба) вышивали на шерстяных поневах вдоль бедер

  и ног, стремясь этим магическим узором придать большую силу корпусу

  и ногам 5.  Южновеликорусская  понева,  как  и  украинская  плахта,

  является очень архаичной формой одежды и восходит  к  энеолиту  или

  земледельческому неолиту.

      4 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 1981, с. 45.

      5 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 47, 50.

      "Обручи"-браслеты.   Браслеты   широко   представлены    и    в

  деревенских и в городских материалах. В городском обиходе XI -- XIII

  вв. серебряные браслеты были съемными, на шарнирах и предназначались

  для удерживания необычайно длинных,  до  земли,  рукавов.  Браслеты

  расстегивались  тогда,  когда  женщина,  подобно   Лягушке-Царевне,

  начинала  ритуальный  танец  и  широко  распускала   свои   рукава.

  Гравировка на таких браслетах настолько интересна и важна для нашей

  темы,  что  им  будет  посвящена  специальная  глава  о   русалиях.

  Деревенские браслеты проще, многофигурных композиций на них нет, но

  зачастую там мы видим сложную плетенку, которая  в  графике  обычно

  является изображением воды, а это тоже ведет нас к русалиям,молениям

  о воде.

      Перстни. Кольца на  руках,  по  всей  вероятности,  связаны  со

  свадебной  символикой  и  на  этих,  самых  маленьких  по   размеру

  украшениях, как и на всей избе-хоромине, выступает идея  макромира,

  долженствующего оберегать микромир одной девушки:  есть  перстни  с

  тремя крестами или с тремя солнцами или с двумя крестами и  солнцем

  в середине. Это уже знакомый нам прием показа  движения  солнца  от

  восхода к полудню а от полудня, апогея (который "чтут" язычники)  к

  закату.

      Подол   одежды.   Орнаментика   подола   известна   только   по

  этнографическим данным. Здесь в вышивке господствует,  естественно,

  идея земли: небольшие растения, ходящие  по  земле  птички,  цветы.

  Изредка встречается идеограмма засеянного поля.

      Такова   в   самых   общих   чертах    предварительная    схема

  заклинательного содержания женского наряда и убора. Мы в  настоящее

  время  при  знакомстве  с  народным  костюмом  обычно  воспринимаем

  позднейшую эстетическую сущность дожившего до  наших  дней  наряда,

  отмечая  лишь  локальные  вариации   его,   создающие   впечатление

  разнообразия и неповторимости. Однако  в  любом  восточнославянском

  регионе  как  в  средневековье  (археология),  так  и  в   XIX   в.

  (этнография) мы всегда  можем  обнаружить  в  одежде  и  украшениях

  продуманную сотнями поколений систему защиты  от  упырей  и  навий,

  варьирующую лишь в изобразительных средствах.

      Следует    помнить,     что     одежда     и     дополнительные

  обереги-украшения -- все  это  должно  было  охранять  человека  за

  пределами его  крепости-дома,  во  внешнем  мире  с  присущим  ему,

  рассредоточенным в нем злым началом.

      Рассмотрим  более  подробно  те  звенья  этой  схемы,   которые

  представлены в деревенских средневековых материалах X -- XIII вв.

      Головные  уборы.  Деревенские  головные  уборы   по   курганным

  материалам известны нам очень плохо. H. И. Савин по мелким нашивным

  бляшкам установил, что дорогобужские крестьянки XI в. носили убор в

  виде кокошника.

      Лучше сохраняются  головные  металлические  венчики-очелья,  но

  они не были распространены повсеместно и, возможно, являлись только

  девичьим убором.

      Височные кольца. Нижняя кромка  древнего  кокошника  снабжалась

  y висков несколькими кольцами ("заушницами"), получившими кабинетное

  наименование височных  колец.  Возможно,  что  к  ним  должно  быть

  отнесено древнерусское слово "усерязь" 6.

      Височные кольца восточных славян в  XI  --  XIII  вв.  обладают

  интересной (наблюденной, но не разгаданной) особенностью: y каждого

  племенного  союза  на  значительной  территории  (три   --   четыре

  современных области) существовал свой особый тип "усерязей" 7.

      Семилучевые  и  семилопастные  кольца  прочно  ассоциируются  с

  летописными Радимичами и  Вятичами;  спиральные  --  с  Северянами,

  браслето-образные -- с Кривичами, ромбощитковые -- со Словенами и т.

  д. Женские украшения как бы играли роль опознавательного знака того

  или иного племенного союза. П. H. Третьяков, исходя из поздней даты

  курганов с височными кольцами, относящихся к  тому  времени,  когда

  старые союзы  племен  были  уже  сменены  феодальными  княжествами,

  пытался объяснить единство стиля головных уборов тем, что дополнения

  к ним -- височные кольца --  изготавливались  в  едином  центре,  в

  столице княжества 8. Тщательное  изучение  техники  литья  височных

  колец позволило выявить отливки, вышедшие из одной литейной  формы,

  т. е. изготовленные одним мастером, а нанесение мест  находки  этих

  отливок на карту показало, что район  сбыта  одной  мастерской  был

  крайне узок -- 20-30 км в поперечнике. Hа всю землю Вятичей  должно

  было приходиться 100-150 разных  мелких  мастерских,  где  отливали

  семилопастные височные кольца вятического типа 9.

      Следовательно, изготовление височных колец  в  одном  столичном

  центре отпадает. Вятические  "усерязи"  делались  в  селах  многими

  десятками местных кузнецов ("кузнь" -- тонкое изделие), а сохранение

  общеплеменного единства в XII -- XIII  вв.  должно  найти  какое-то

  другое объяснение.

      Наиболее  ранние  височные  кольца  мы  встречаем   в   Среднем

  Поднепровье в VI -- VII вв. н. э.  У  племени  "русь"  на  р.  Роси

  бытовали огромные серебряные кольца, один конец которых закручен  в

  плотную спираль, позолоченную в середине. У каждого виска было по 3

  -- 4 таких кольца 10.

      Золотые   круги   спиралей   естественно   рассматривать    как

  изображения солнца. Размещение их по двум бокам  околыша  головного

  убора (в этнографических материалах снабженного эмблемою полуденного

  солнца), быть может, расценивалось как места  выхода  солнца  из-за

  линии горизонта в начале дня и ухода к концу дня? "Горизонт" в этом

  случае -- нижняя кромка кокошника или  кички.  Такие  же  солнечные

  знаки окаймляли головные уборы  и  y  соседних  с  русами  Северян.

  Отличие было лишь в том, что серебряная проволока  закручивалась  с

  обоих концов, образуя две спирали.

      Истоки подобных спиралей-кругов  ведут  нас  в  бронзовый  век,

  когда y  многих  народов  Европы,  в  том  числе  и  y  протославян

  (тшинецкая культура), широко применялись в  украшениях  проволочные

  круги, плотно заполненные спиралями. Золотистая бронза содействовала

  восприятию этих кругов как символов солнца 11. Промежуточным звеном

  являются бронзовые предметы  с  такими  же  спиралями  зарубинецкой

  культуры 12. Прямыми потомками двуспиральных височных колец Северян

  VI -- VII вв. являются односпиральные кольца тех же северян  времен

  Киевской Руси. Круглая кольцевидная форма, позволяющая  говорить  о

  солярной символике, была y височных колец  дреговичей,  кривичей  и

  словен  новгородских.   У   словен   большое   проволочное   кольцо

  расплющивалось  в  3-4  местах  в  ромбические  щитки,  на  которых

  гравировалась крестообразная фигура или квадратная "идеограмма нивы"

  13. В этом случае солнечный символ -- круг -- сочетался с  символом

  земного плодородия.

      В VIII -- IX вв. в Восточную и  Центральную  Европу  откуда-то,

  очевидно  из  ближневосточной  зоны  торговых  связей,  к  славянам

  проникли два типа височных подвесок. Оба они имеют в  своей  основе

  кольцо.  Один   тип   распространен   в   Среднем   Поднепровье   и

  прослеживается далеко на запад. Украшение состоит из  трех  слитных

  частей: кольца, полумесяца, вписанного в нижнюю половину  кольца  и

  прикрепленного снизу полушария с 6  --  8  выступами-лучами.  Здесь

  небесная символика перенесена на нижнюю часть, изображающую  звезду

  с крестом на ней и  лучами,  исходящими  от  нее.  Украшения  щедро

  снабжены зернью 14.

      Другой  тип  попал,  очевидно,  волго-донским  путем  в   землю

  Вятичей и Радимичей, был  хорошо  воспринят  местным  населением  и

  просуществовал, видоизменяясь, до XIII в., дав  начало  радимичским

  семилучевым височным кольцам X -- XI вв. и вятическим семилопастным

  XII в., дожившим до татарского нашествия. В основе  его  кольцо,  в

  нижней части которого торчат вовнутрь несколько зубчиков, а вовне --

  более длинные треугольные лучи, часто украшенные  зернью.  Связь  с

  солнцем ощущается даже в научном наименовании их  --  "семилучевые"

  15. Впервые попавшие к восточным славянам кольца этого типа не были

  чьим-либо  племенным  признаком,  но  со  временем  закрепились   в

  радимичско-вятических землях и стали в X -- XI вв. таким  признаком

  этих племен 16. Носили семилучевые кольца  на  вертикальной  ленте,

  пришитой к головному убору.

      Более поздние, чем радимичские, курганы вятичей  сохранили  нам

  последние  звенья  эволюции  этих  височных   колец:   лучи   стали

  расширяться и в конце концов превратились в секирообразные лопасти,

  в которых В. М. Василенко видит изображение топора Перуна 17.

      6 Серьги, продеваемые в мочки ушей, не  применялись  в  древней

  Руси. Hа них перешло древнее слово "усерязь", означавшее подвеску к

  кокошнику y висков.

      7   Спицын   А.   А.   Расселение   древнерусских   племен   по

  археологическим данным. -- ЖМНП, 1899; Арциховский  А.  В.  Курганы

  вятичей. М., 1930; Рыбаков Б. А. Радзiмiчь Минск, 1932; Седов В. В.

  Восточные славяне в VI -- XIII вв. М., 1982; Равдина Т. В. Типология

  и хронология лопастных височных колец. -- В кн.: Славяне и Русь. М.,

  1968, с. 136 -- 142; Соловьева Г. Ф. Семилучевые височные кольца. --

  В кн.: Древняя Русь и славяне. М., 1978, с. 171-178.

      8 П. H. Третьякову убедительно возражал  А.  В.  Арциховский  в

  статье "В защиту летописей и курганов". (Сов. археология. М., 1937,

  т. IV, с. 54-60).

      9 Рыбаков Б. А. Сбыт продукции русских  ремесленников  в  X  --

  XIII вв. -- Учен. зап. МГУ 1946, вып. 93, с. 68-112; Рыбаков Б.  А.

  Ремесло древней Руси. М., 1948.

      10 Рыбаков Б. А. Древние русы. --  Сов.  археология,  т.  XVII;

  Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества. М.. 1982, с. 76-77.

      11 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 253.

      12 Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества.  М.,  1982,

  с. 32.

      13 Седов В. В. Восточные славяне ..., с. 226 и 227.

      14 Василенко В. М.  Русское  прикладное  искусство.  М.,  1977,

  рис. 35-40.

      15 Рыбаков Б. А. Ремесло древней Руси. М., 1948, рис.  14,  15.

  Железницкий клад из земли Вятичей (близ Зарайска). 16 Соловьева  Г.

  Ф. Семилучевые височные кольца. Карта на  с.  172.  Рисунки  на  с.

  174-175.

      17 Василенко В. М. Русское прикладное искусство, с. 220.

      Классические  вятические  семилопастные  височные  кольца   XII

  -начала XIII в. очень стандартны  на  большой  территории  и  очень

  интересны по своему языческому содержанию. Первичные образцы IX -- X

  вв., попавшие на Оку и на Сож из каких-то далеких земель, где знали

  львов (бляшка из одного клада с семилучевыми), стали во времена Юрия

  Долгорукого и Всеволода Большое  Гнездо  перерабатываться  местными

  мастерами.  Лучи  превратились  в  секировидные  лопасти,   верхний

  изогнутый ряд зубчиков стал ровной горизонтальной линией "городков";

  y основания полукруглой дужки стали отливать два колечка с лучистой

  насечкой.  Hа  основном  щитке  "усерязей"   появился   устойчивый,

  одинаковый волнистый орнамент. Выработанный  повсеместный  стандарт

  просуществовал не менее столетия.

      Разгадка смысла этих  изменений  приходит  при  ознакомлении  с

  теми дополнительными знаками, которые сами мастера  своими  тонкими

  инструментами наносили иногда на лопасти височных колец.  Знаки  на

  лопастях  прекрасно  расшифровываются  при  обращении  к  символике

  русской вышивки XIX в., так  как  полностью  совпадают  с  вышитыми

  узорами.  Преобладает  тема  плодородия  земли,  но  встречаются  и

  схематические изображения  рожаниц,  так  широко  представленные  в

  вышивке 18.

      Начать  рассмотрение  этих  интереснейших  знаков   следует   с

  наиболее полного комплекта их на височном кольце из кургана в Зюзине

  (совр.  Москва)  второй  половины  XII  --  начала  XIII  в.19   На

  центральной лопасти знак плодородия представлен  в  виде  "ромба  с

  крючками" (терминология А. К.  Амброза).  Ромб  поделен  на  четыре

  части, а от углов во вне отходят изгибающиеся отростки 20.  Мы  уже

  видели  четкий  знак  "засеянной  нивы"  на  ромбощитковых  кольцах

  новгородских словен. Hа двух соседних лопастях даны такие

  же ромбические знаки плодородия, но меньшего  размера,  от  каждого

  угла ромба отходит в сторону длинный крест. Следующая пара содержит

  знак креста с пересеченными  перекладинами  концами.  Это  типичная

  четырехчастная схема распространения блага в 4 стороны. Hа последних

  самых верхних лопастях изображена  свастика,  знак  огня  (возможна

  связь с подсечным земледелием).

      18 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 481, 483, 517.

      19 Равдина Т. В. Типология и хронология...,  с.  141,  рис.  2.

  Исследовательница опубликовала большинство колец  с  символическими

  знаками, но  не  остановилась  на  их  семантике.  Ценным  является

  уточнение датировок. Интересную коллекцию знаков, собранную  Т.  В.

  Равдиной, можно пополнить: одно кольцо найдено  в  с.  Городище  б.

  Перяславского уезда в 1853 г. Кольца со знаками опубликованы мною и

  В. М. Василенко. Есть знаки и на кольцах Белевского клада. Василенко

  В. М. Русское прикладное искусство.

      20 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 50, 82-92, 182.

      Итак, пять нижних лопастей посвящены теме  плодородия  земли  и

  идее распространения блага "на все четыре стороны" (крест с четырьмя

  крестиками на  концах).  Свастика  на  крайних  лопастях  не  может

  означать здесь солнца, так как солнечные кольца с лучами  находятся

  рядом, над свастикой. Эти колечки y основания дужки, появившиеся при

  коренной переработке  старых  украшений,  можно  рассматривать  как

  солнечные знаки y двух концов дужки-небосвода.

      В символической орнаментике русской избы мы  видели  устойчивое

  изображение трех дневных позиций  солнца:  утренней,  полдневной  и

  вечерней, но в фольклоре наряду с этим широко распространен еще один

  стандарт -- упоминание только двух четко  видимых  позиций  солнца:

  утренняя заря и восход и вечерняя заря и закат  солнца;  полдневная

  позиция  требовала  особых  расчетов.  Эти  две  зари  иногда  даже

  олицетворялись в виде двух девушек.

      По всей вероятности, на украшении, которое находилось  в  общей

  системе женского убора "между небом и землей" -- между кокошником с

  его небесной символикой и корпусом  владелицы,  вполне  сознательно

  помещали только два этапа дневного солнечного пути: восход и закат

  солнца. Полдневная позиция солнца  была  обозначена  на  кокошнике.

  Полной аналогией этому являлась форма прялки, где полдневное солнце

  занимало верхнюю лопаску, а  утренняя  и  вечерняя  позиции  солнца

  изображались  внизу  на  небольших  колечках,  которые   назывались

  "серьгами" 21.

      21 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 241, 243, 247.

      Изменение старого прототипа началось  не  с  изготовления  этих

  двух солнечных  знаков,  а  с  появления  на  широком  щитке  очень

  сложного, но устойчивого изображения системы волнистых,  зигзаговых

  и изогнутых полос, которые нельзя  определить  иначе,  чем  желание

  мастеров показать двуслойную  природу  небесных  вод.  Верхний  ряд

  показан как горизонтальная полоса с волнистым верхним краем и ровным

  нижним. От нижнего края иногда опускаются  гирляндовидные  полоски,

  напоминающие трипольские схемы облаков. Иногда вся  верхняя  полоса

  заменяется двойным зигзагом, т. е. опять точно так, как изображалось

  "верхнее небо" художниками энеолита. Нижние полосы завершаются внизу

  треугольниками, которые устремлены к лопастям, т. е. к тем местам на

  височном кольце, которые несут на себе  знаки  земного  плодородия.

  Есть височное кольцо (курган в Покрове), на котором ромбический знак

  плодородия  помещен  только  на  средней  лопасти,  а  от  "водного

  треугольника" к нему  тянется  прерывистая  вертикальная  линия  из

  точек, очевидно, изображающая дождевую струю.  Эти  нижние  водяные

  линии следует считать небесной водой, дождем, устремленным к земле,

  к нивам, т. е. водой "среднего неба", между небесными запасами воды

  ("хлябями небесными") и землей. Вскоре, вероятно в том же XII в., к

  изображению  двух  небес  добавляется  и  становится   обязательным

  изображение двух солнц по бокам кольца.

      В выбранном нами  примере,  семилопастном  из  Зюзина,  посреди

  водяных линий в середине щитка изображено  нечто  вроде  змеи,  что

  хорошо увязывается с символикой воды. В целом это височное  кольцо,

  отвечающее стандарту второй половины XII -- начала XIII  в.,  может

  быть гипотетически расшифровано так:

      1. Солнце изображено  дважды  в  позиции  утренней  и  вечерней

  зари. Косые насечки подчеркивают движение светила.

      2. Верхняя кромка щитка -- "верхнее небо", "хляби небесные".

      3. Низ щитка, примыкающий к основаниям  лопастей,  --  "среднее

  небо": тучи, облака, дождь, капли.

      4. Секирообразные лопасти, обращенные вниз, --  земля.  В  ряде

  случаев  здесь  (особенно  на  средней  лопасти)   мастер   помещал

  тонкогравированные знаки плодородия и плодовитости. Hа данном кольце

  теме плодородия земли посвящено пять лопастей.

      Перед  нами  типичный  для   древности   пример   использования

  макрокосма  не  только  в  распределении  заклинательных  узоров  и

  украшений во всем женском наряде, но даже в миниатюрном  микрокосме

  височного украшения. Такое проникновенное  внимание  к  этому  виду

  украшений объясняется, во-первых, заметностью данной детали убора --

  тот, кто  смотрит  на  лицо  женщины,  тот  непременно  увидит  это

  компактное и емкое отражение макрокосма. Во-вторых, такие  нарядные

  височные  кольца,  по  всей   вероятности,   были   принадлежностью

  свадебного наряда, а в этом случае  заклинательная  символика  была

  обязательной.

      У  нас  остался  нерасшифрованным  знак  свастики,  который   в

  данном случае может рассматриваться не как знак солнца, а только как

  знак огня. Какое отношение может иметь знак огня к соседним  с  ним

  знакам земного плодородия? Самое прямое: вятичи вели земледелие и на

  старопахотных землях и на расчищенных под  пашню  лесных  участках,

  выжигаемых огнем. Подсечное земледелие, освоение новых  пространств

  должно  было  усилиться  именно  в  середине  XII  в.,  когда  Юрий

  Долгорукий призывал поселенцев в свою Ростово-Суздальскую землю  (и

  в свою домениальную Москву) со всех сторон. К этому князю "идут люди

  не токмо от Чернигова и Смоленска, но колико тысяч из-за Днепра и от

  Волги", так как здесь "еще полей и лесов много" (1148 г.) 22.

      Колонизация отмечена и археологическими  материалами.  Усиление

  расчисток леса под пашню убедительно связывает помещение на "картине

  мира" знаков огня  рядом  со  знаками  плодородия  земли.  Свастика

  встречена не только в Зюзине, но и в других подмосковных курганах.

      Рассмотрим другие случаи дополнительной  орнаментации  височных

  колец заклинательными символами.

      Обычно наборы знаков на лопастях беднее, чем  на  рассмотренном

  зюзинском семилопастном, и ограничиваются пятью, тремя, а иной  раз

  и одним знаком. В нескольких случаях характер знаков очень близок к

  разобранным выше. Это именно тот вариант,  который  находит  полную

  аналогию в вышивке на русских полотенцах XIX в. 23

      Есть иной вариант: на срединной  лопасти  изображается  сложный

  орнаментальный узел как бы в виде двух  переплетенных  букв  О,  из

  которых одна поставлена горизонтально. Подобный знак,  отлитый  как

  подвеска к ожерелью, известен по радимичским древностям 24. "Двойное

  О", как магический знак, известен y западных славян", встречаем его

  и в рукописях, синхронных нашим височным  кольцам  --  например,  в

  ростовской рукописи 1222 г. 26

      Большой  интерес  представляют  знаки  (тоже   удержавшиеся   в

  вышивке до XIX в.), которые следует связывать с культом рожаниц. Это

  сильно схематизированные  изображения  рожающей  женщины,  опознать

  которые возможно только с помощью  ретроспективного  углубления  от

  русских этнографических вышивок XVIII -- XX вв. до  узорочья  эпохи

  Всеволода Большое Гнездо 27. (Рис, 88).

      Культ  рожаниц  резко  осуждался  церковниками  того   времени,

  когда вятические женщины  носили  эти  височные  кольца.  Архаичных

  рожаниц,   "небесных   хозяек",   с   которыми   охотники   неолита

  отождествляли созвездия Большой и Малой Медведицы, было только две.

  Старейшие списки антиязыческих поучений знают применительно  к  ним

  двойственное число: в дательном падеже писалось не "рожаницамъ",  а

  "рожаницама" 28.

      В русском фольклоре рожаницы известны как Лада и ее  дочь  Леля

  (аналогично греческим Лето и Артемиде), но со  временем,  вместе  с

  земледельческой богиней плодородия Макошью они  образовали  триаду,

  которая отразилась в двух видах вышивки: Макошь и две всадницы (тема

  встречи весны) и три рожающих женщины 29.

      Наши височные  кольца  дважды  дают  нам  последний  вариант  с

  тремя роженицами, углубляя тем самым данный  сюжет  этнографической

  вышивки на 7-8 столетий 30. Изображение же семи рожаниц на височном

  кольце из Царицына, вероятно, более связано со свадебной символикой,

  чем с культом рожаниц, как таковых. Возможно, что это свидетельство

  затухания архаичного культа, начала размывания древних представлений

  о двух небесных хозяйках мира.

      Как   видим,   височные   кольца   вятичей,    относящиеся    к

  христианскому периоду, к  тому  времени,  когда  в  соседней  земле

  строились Покров на Нерли и Успенский собор во Владимире, оказались

  миниатюрными   языческими    скрижалями,    на    которых    мудрые

  мастера-кузнецы выразили свое миропонимание 31.

      Тот  устойчивый  стандарт,   который   отмечает   семилопастные

  височные кольца второй половины XII -- начала XIII в., был  нарушен

  каким-то  талантливым  и,  как  увидим  далее,  язычески   мыслящим

  мастером, работавшим, очевидно, накануне татарского нашествия. Речь

  идет о височных  кольцах  известного  Белевского  клада,  датировка

  которого тщательно уточнена H. Г.  Недошивиной  32.  Необычна  сама

  форма находки -- клад. Височные кольца известны нам по захоронениям

  в курганах. В городских  кладах  нет  деревенских  височных  колец;

  горожанки носили колты. Здесь же перед нами 17 височных  колец,  из

  которых  одно  является  простым,  стандартным   семилопастным,   а

  остальные 16 подразделяются на восемь различных типологических групп

  (от одного до четырех экземпляров в группе), неразрывно связанных со

  стандартом рядом деталей,  но  вместе  с  тем  далеко  уходящих  от

  устойчивых прежних форм. Многообразие и  некомплектность  предметов

  Белевского  клада  производят  впечатление  не  бытового  комплекса

  женских украшений, а набора образцов владельца мастерской.

      Белевские трехлопастные и пятилопастные височные  кольца  с  их

  изящно изогнутыми лопастями, с их кружевной оторочкой  и  фигурками

  животных -- это не звено плавной эволюции, а полный артистизма взлет

  творческой  фантазии  мастера.  Мастер  не  отвергал  старого,   он

  преображал его.

      Что уцелело от стандарта? Простая  проволочная  дужка,  средняя

  секирообразная лопасть и почти в полной неприкосновенности  остался

  литой "водный" орнамент; на некоторых вариантах  четко  видны  семь

  городков на верхней кромке щитка, к которым  механически  добавлена

  решетка верхней части щитка 33.

      22 Татищев В. H. История Российская. М.; Л., 1967,  т.  II,  с.

  182.

      23 Равдина Т. В. Типология и хронология..., рис. 2.

      24 Рыбаков Б. А. Радзiмiчi, с. 99. Карта № 2.

      25 Wikinger und Slawen. Zur  Fruhgeschichte  der  Ostseevolker.

  Berlin. 1982.

      26 Стасов В.  Славянский  и  восточный  орнамент  по  рукописям

  древнего и нового времени. СПб., 1887, табл. LXXXI.

      27  Рыбаков  Б.  А.  Язычество  древних  славян.  Текст  на  с.

  475-501; рис. на с. 483-485.

      28 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 464.

      29 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, рис.  на  с.  500  и

  501

      30 Василенко В. М. Русское прикладное искусство, с.  219,  рис.

  88; Равдина Т В Апология и хронология..., рис. 2 № 7.

      31  О  западнославянских  височных  кольцах  и  их   магическом

  значении см. статью В. Гензеля: Hensel Witold. О magicznej  funkcji

  wczesnosredniowiecznych kablaczkow skroniowych. -- Slavia  Antique,

  t. XVI, s. 243-251

      32 Недошивина H. Г. О датировке Белевского  клада.  --  В  кн.:

  Славяне и Русь. М., 1968, с. 121.

      33 Образец изготавливался путем оттиска  в  глине  стандартного

  кольца   старого   типа,   а   восковая    отливка    дополнительно

  обрабатывалась.

      Что внесено нового?  Исчезли  "солнечные"  колечки,  изменилась

  форма и количество лопастей, на лопастях появился бордюр из колечек.

  Hо самая существенная переработка была произведена в верхней  части

  щитка -- здесь над городками мастер поместил решетку из двух рядов,

  сюда вдвинулась композиция из двух колец и ромбоидальной фигуры,  а

  над решеткой почти во всех случаях  были  помещены  парные  фигурки

  коней или собак (?). Hа  аналогичных  кольцах  из  немногочисленных

  находок в других местах вместо этих животных даны  птицы.  В  каком

  направлении шли видоизменения с точки зрения  языческой  символики?

  Прежде всего  следует  отметить,  что,  несмотря  на  позднюю  дату

  (Белевский клад приблизительно -- ровесник Георгиевского  собора  в

  Юрьеве Польском), на вещах этого клада совершенно не заметно влияние

  христианства.

      Рассмотрение языческой символики  начнем  с  верхних  элементов

  украшения. Исчезли солнечные кольца, но внутри кольца, так  сказать

  на "горизонте", появились кони и солнечный символ между двумя конями

  34. Хвосты коней скручены в точно  такие  же  кольца,  как  средний

  солнечный символ, а  все  три  новых  кольца  с  лучистой  насечкой

  идентичны двум  прежним  солнечным  знакам  по  бокам  стандартного

  семилопастного. Следовательно,  белевский  мастер  заменил  прежнюю

  схему   из   двух   позиций   (восход-закат)   другой   схемой   --

  восход-полдень-закат, введя апогей светила, полдень. Он изобразил на

  своем  узорочье  то  "тресветлое"  солнце,  к  которому  обращалась

  Ярославна в "Слове о полку Игореве" и которое так хорошо знакомо нам

  по многочисленным археологическим и этнографическим примерам. Птицы

  вместо коней воскрешают в нашей памяти вщижские алтарные арки,  где

  подземный мир обозначен двумя ящерами,  а  утро,  полдень  и  вечер

  отмечены  птицами:  полдневная  птица  показана  в  полете,  а  две

  остальных -- сидящими. Здесь только две птицы и обе они сидящие.

      34 Рыбаков Б. А. Прикладное  искусство  Владимирской  Руси.  --

  В кн.: История русского искусства. М., 1953, т. I.

      Труднее объяснить замену коней собаками. Собака,  как  животное

  связанное с солнечной символикой, не прослеживается ни в фольклоре,

  ни в изобразительном искусстве. Единственно, что может вести в этом

  направлении, это близость слов "хорт" -- собака, волк и  "Хорс"  --

  солнце, божество солнца. Hа белевских кольцах собаки на месте коней

  встречены четыре раза, но, кроме того, есть четыре височных кольца,

  на которых изображено  удвоенное  количество  собак-хортов:  позади

  каждой собаки, стоящей на линии "горизонта", с внешней стороны дужки

  (там, где на стандарте размещали солнечное колечко) помещена фигура

  еще одной собаки, завершающая кружевной бордюр.  Таким  образом  на

  кольцах этого типа наверху помещены две пары собак: две  "утренних"

  и две "вечерних" или иначе: две дневных (в середине  щитка)  и  две

  ночных (по бокам). Если бы в русском фольклоре  существовало  такое

  определение сумерек (перехода от дня к ночи), какое дает французская

  поговорка "entre loup et chien" (время "между волком и собакой"), то

  все было бы решено вполне корректно -- срединные животные  были  бы

  дневными хортами-собаками, а боковые -- ночными хортами-волками.

      Большой  интерес  представляет   такое   новшество   белевского

  мастера,  как  "решетка"  между  конями  и  "водным"  узором.   При

  внимательном  (мастер  не  стремился  к  демонстративной  четкости)

  рассмотрении этого нового элемента видно, что  здесь  даны  в  двух

  горизонтальных рядах изображения, близкие к  вышивке.  Нижний  ряд,

  лежащий непосредственно на городках, дает нам пять ромбов, а верхний

  ряд -- семь сильно схематизированных женских фигур с поднятыми вверх

  руками. Головы и треугольные юбки показаны посредством прорезей,  а

  руки обозначены (на восковой модели) вертикальными  желобками.  Оба

  ряда можно истолковать  так:  ромбы  --  устойчивый  символ  земли;

  женщины с поднятыми, к небу  руками  --  праздничная  процессия,  в

  данном случае, очевидно, в честь солнца, идущего по небу.

      С  двух  сторон  эта  ритуальная   сцена   обрамлена   странной

  композицией из двух крупных колец (крупнее  всех  на  украшении)  и

  третьей овальной или угловатой части ниже колец. Эта композиция как

  бы продолжает с двух сторон дужки височного кольца и, углубляясь  в

  его верхний  край,  дотягивается  до  края  "водного"  рисунка.  На

  некоторых височных кольцах  отверстие  в  нижней  части  композиции

  обведено дополнительным контуром, что придает всей композиции облик

  ящера с двумя огромными глазами и вытянутой мордой. Два таких ящера

  проникают от дужки-"небосвода" вниз, ниже уровня земли (обозначенной

  рядом ромбов), и упираются мордами в  сложную  стандартную  систему

  небесной и земной воды. Такие "ящеры" (см. рисунок 89) есть на всех

  кольцах  белевского  клада,   кроме   одного,   являющегося   здесь

  представителем стандарта.

      В   пользу   такой   космогонической    расшифровки    косвенно

  свидетельствует то, что незадолго до изготовления вещей  белевского

  клада были созданы алтарные арки Вщижа с  их  небосводом,  птицами,

  языческим  Семарглом  и  двумя   огромными   лупоглазыми   ящерами.

  Расстояние от бывшего Белевского уезда (точное местонахождение клада

  неизвестно) до Вщижа всего 3-4 дня пути. Мастер мог  видеть  модель

  вселенной в храме этого княжеского города. Гадать на  эти  темы  не

  стоит, так как и вщижские арки и белевские височные кольца отражали

  одни и те же представления русских людей XII -- начала  XIII  в.  о

  структуре мира.

      Отличие   белевского   мастера    от    вщижского    скульптора

  Константина заключается в том, что Константин дерзнул выставить свое

  языческое  мировоззрение  напоказ  и,  не  таясь,  отлил  на  своих

  церковных арках и ящера и Семаргла, а белевский  ювелир  необычайно

  искусно завуалировал языческую сущность своих  великолепных  колец.

  Только животные  и  птицы  здесь  сделаны  явно,  а  остальные  его

  нововведения -- женщины в ритуальном танце, ящеры -- изготовлены им

  так, что они незаметны на первый взгляд и нужно  рассматривать  все

  детали, сопоставлять разные отливки, чтобы проникнуть в  интересный

  и смелый замысел мастера.

      Считаю  несомненной  принадлежностью  к   изделиям   этого   же

  мастера  единственного  кольца  из  Шмарова  (б.  Лихвинский  уезд,

  соседний с Белевским) 35. Здесь есть и решетка из семи женских фигур

  с поднятыми руками и пышный кружевной подзор на  лопастях,  но  над

  решеткой отлиты не кони и не собачки, а две  птицы,  а  между  ними

  крестообразная фигура из четырех колец, возможно  изображающая  все

  четыре позиции солнца: утро, полдень, вечер и ночной подземный путь

  солнца (?). Возможно, что той же руке принадлежит и височное кольцо

  из Коломенского района (Богдановка) 36.

      Следует сказать, что в земле Вятичей  височных  колец  богатого

  убора, подобных белевским, очень немного и они  встречаются  обычно

  единичными экземплярами, а не комплектами. Кроме  работ  белевского

  мастера, есть  и  подражания  им,  отличающиеся  "бессмысленностью"

  решетки и другими деталями.

      Этапы  насыщения   семилопастных   височных   колец   языческим

  содержанием примерно таковы:

      1. Появление двух "солнечных" колечек -- вторая половина XII в.

      2. Морды ящера -- конец XII -- начало XIII в.

      3. Богатый убор с  коньками,  птицами  и  хороводом  женщин  --

  первая треть XIII в. 37

      35 Арциховский А. В. Курганы вятичей, с. 50-51, рис. 39.

      36 Арциховский А. В. Курганы вятичей.

      37 Равдина Т. В. Типология и хронология..., с. 140;  Седова  М.

  В. Ювелирные изделия древнего Новгорода (X -- XV вв.). М., 1981, с.

  13, рис. 2. Височное вятическое кольцо с двумя колечками найдено  в

  слое 1177-1197 гг., а кольцо с решеткой в слое 1197-1224 гг.

      Ящеры попали на височные кольца примерно в то же  самое  время,

  когда мастер Константин поместил огромных ящеров на алтарной  сени.

  Это свидетельствует о том, что языческое миропонимание не исчезло в

  XII в., а наоборот, искало новых форм выражения себя.

      Большой    интерес    представляет    обзор     географического

  распределения  тех  языческих  черт,   которые   прослежены   выше.

  Сопоставим их с границами княжеств XII -- XIII вв. При нанесении на

  карту единичных  находок,  изготовленных  в  мастерской  белевского

  "кузнеца серебру", мы видим, что они размещаются в северо-восточной

  части Черниговского княжества (где находился и Вщиж) вдоль  Средней

  Оки.

      В  сопредельной  с  Черниговской  Владимиро-Суздальской   земле

  есть только подражания богатому убору белевских мастеров (Иславское,

  Чернево).

      Особенно  интересно  то,   что   знаки   на   лопастях   (знаки

  плодородия и роженицы)  встречены  только  в  окрестностях  Москвы.

  Поневоле приходится обращаться к своей старой работе о районах сбыта

  русских деревенских ремесленников XII -- XIII  вв.38  На  основании

  анализа  литейной  техники  удалось  установить,  во-первых,  вещи,

  отлитые в  одной  литейной  форме  (т.  е.  изготовленные  в  одной

  мастерской), а, во-вторых, определить на карте район сбыта продукции

  одной мастерской. При сопоставлении этой  карты  с  картой  находок

  семилопастных с языческими знаками оказалось, что  последний  ареал

  очень точно соответствует одному из районов сбыта: Москва в центре,

  Фили на западе, Косино на востоке, Царицыно на юге, нижнее  течение

  Яузы на севере. Одно височное кольцо этого мастера найдено в  самом

  московском  Кремле.  Подражания  белевскому  мастеру  встречены   в

  соседнем районе сбыта другого мастера, жившего несколько выше Кремля

  по Москве-реке.

      38 Рыбаков Б. А. Ремесло  древней  Руси,  с.  442-448;  рис.119

  (карта).

      Московский мастер, выводивший своим  резцом  языческие  символы

  на украшениях, жил примерно во времена Юрия  Долгорукого  и  Андрея

  Боголюбского, а белевский мастер, работавший в одном из "верховских"

  городков (Воротынск, Козельск, Серенск?),  жил,  почти  несомненно,

  позже, в эпоху Всеволода Большое  Гнездо  или  его  сыновей,  когда

  создавалось "Слово о погибели земли русской".

      "Гривная утварь". Украшения шеи, горла  и  груди  древнерусской

  женщины были необходимым дополнением к  заклинательной  орнаментике

  головного убора и всей одежды в целом. Одежда готовилась из льна  и

  шерсти при помощи такого количества предметов, оснащенных солнечной

  символикой (вальки, трепала, прялки, ткацкий стан),  что  суеверные

  язычники вполне могли положиться на ее  антивампирскую  надежность.

  Там, где кончалась тканая одежда, где обнажалось  неприкрытое  тело

  человека (кисти рук,  ноги,  шея),  ткань  рукава,  подола,  ворота

  покрывалась  заклинательной   (с   позднейшей   точки   зрения   --

  орнаментальной) полосой с символической  вышивкой,  которая  должна

  была препятствовать  проникновению  незримых  злыдней  под  одежду,

  непосредственно к телу.

      Самым уязвимым,  самым  беззащитным  по  отношению  к  нечистой

  силе оказывались наиболее открытые части тела -- шея и лицо. Голова,

  лицо  и  сердце  являются  главной  сущностью  человека  --   здесь

  сосредоточено все важнейшее: и центр жизнедеятельности  (сердце)  и

  все средства познания многообразия мира человеком:  органы  зрения,

  слуха, вкуса, обоняния. Сердце прикрывалось целым набором  амулетов

  (см. следующий параграф), а на шее и около нее сосредоточивалось  у

  каждой женщины множество  бус,  ожерелий,  подвесок  с  несомненным

  магическим содержанием.

      Количество  древнерусских  нагрудных  украшений  огромно;   оно

  исчисляется тысячами комплектов, извлеченных из курганных погребений

  XI -- XIII вв.  К  сожалению,  этот  материал  еще  не  приведен  в

  надлежащую всеохватывающую систему; мы располагаем лишь  описаниями

  отдельных типов вещей  (в  редких  случаях  с  широким  общерусским

  охватом), тогда как необходим учет  комплексов,  их  сопоставление,

  взаимная хронология и  многое  другое,  что  позволит  выявить  как

  локальные, племенные, отличия, так и общерусские явления, а также и

  тенденцию эволюции форм  и  семантики.  Вероятно,  именно  на  этом

  массовом  материале  удастся  в  будущем   проследить   постепенное

  оттеснение языческого заклинательного начала началом  эстетическим.

  Вероятно, выявятся  еще  два  обстоятельства,  важные  для  истории

  крестьянского быта: наличие свадебного комплекта (особый  свадебный

  убор  существовал  вплоть  до  XX  в.)  и  передача  украшений   по

  наследству.

      Можно поставить еще  один  вопрос:  не  являлись  ли  некоторые

  ожерелья с особыми языческими признаками не постоянным, хотя  бы  и

  праздничным, украшением, а особым, ритуальным, предназначенным  для

  каких-либо особых  игрищ.  Для  городских  (боярских  и  княжеских)

  украшений  такими  являются,  например,  пластинчатые  браслеты   с

  изображением на  них  русалий,  предназначавшиеся  не  для  обычных

  выходов княгини (на них представлено жертвоприношение Семарглу!), а

  для тех же русалий 39.

      39 Рыбаков Б.  А.  Русалии  и  бог  Симаргл-Переплут.  --  Сов.

  археология, 1967, № 2,

      Некоторые признаки такой смысловой  предназначенности,  как  мы

  увидим,  есть  и  в  курганных  инвентарях.  К  сожалению,  степень

  сохранности ожерелий  и  качество  раскопочной  техники  не  всегда

  позволяют выявить  количество  ожерелий  у  одной  погребенной,  их

  взаимное положение и состав ожерелий.

      Пока не осуществлены  высказанные  выше  пожелания,  ограничусь

  самым общим рассмотрением "гривной утвари". Одним из важных разделов

  этой утвари являются разнообразные бусы, изготовленные, как правило,

  вне пределов сельской округи: стеклянные бусы  делались  в  городах

  (Киеве,  Новгороде,  Полоцке,  Рязани  и  др.),  а   каменные   (из

  халцедона-сердолика, горного хрусталя и  др.)  были  привозными  из

  заморских ближневосточных стран. Мы знаем, что на Востоке с теми или

  иными камнями связано  множество  поверий,  но  насколько  ценилось

  магическое значение камней в русской деревне, нам не известно.

      Металлические   подвески   можно   грубо   разделить   на   две

  категории. В одну из них войдут типичные, наиболее распространенные

  подвески в форме круга, креста или лунницы, а  в  другую  --  более

  редкие, обладающие особенностями и требующие специального разбора.

      Что  касается  первой  категории,  то  о  них  мне  в  1951  г.

  приходилось писать: "... наиболее понятны многочисленные лунницы  в

  форме полумесяца и подвески, имитирующие солнечный диск с лучами. То

  обстоятельство,  что  в  одном  ожерелье  мы  встречаем  иногда  по

  нескольку "солнц" и  по  нескольку  "лун",  может  говорить  уже  о

  переходе от магического начала к эстетическому, орнаментальному" 40.

  "Связь круглых подвесок с солнцем подчеркнута  наличием  лучей  или

  креста, а иногда и птицы".

      "С  культом  солнца  связаны,   быть   может,   и   миниатюрные

  бронзовые топорики, постоянно украшенные солнечными символами" 41.

      В  1960  г.  эту  тему  развил  В.  П.  Даркевич,   сосчитавший

  количество лучей на круглых "солнечных" подвесках. Их в большинстве

  случаев оказалось 12, что дало полное основание автору связать их с

  12 месяцами солнечного года 42.

      Лунницы   (полумесяц,   обращенный   рогами   вниз)    зачастую

  рассматриваются как девичье украшение. В. П.  Даркевич,  исходя  из

  того, что в  русском  фольклоре  "месяц"  (луна)  является  мужским

  началом,  считает   возможным   дать   такое   толкование   разряду

  подвесок-лунниц с крестом: "Композиция  из  луны  с  крестом  могла

  обозначать неразрывность,  единство  мужского  (месяц)  и  женского

  (солнце) начал, быть символом супружества" 43.

      Луна и солнце могли означать и другое --  "день"  и  "ночь".  А

  тогда меняется и содержание композиции. Русские деревенские лунницы

  XI -- XIII вв. были подражанием привозным восточным образцам IX  --

  X вв., украшенным  тончайшей  зернью.  Деревенские  мастера  многое

  упростили и придали иной облик украшению.  Думаю,  что  без  особых

  натяжек можно предложить следующее истолкование лунниц XI -- XII вв.

  Не исключая совершенно лунарную символику, обращу внимание  на  то,

  что в славянских географических широтах  луна  никогда  не  смотрит

  рогами вниз.

      Возможно, что  лунницы  (сохраняя  заклинательное  обращение  к

  ночному светилу) изображали вместе  с  тем  небосвод  с  его  двумя

  небесами, нависающий над землей, которая представлена  или  в  виде

  крестообразно расположенных пяти квадратиков  или  в  виде  креста.

  Слово "окрест" означает "округу", пространство вокруг нас.

      На лунницах мы видим  и  три  позиции  солнца,  и  косые  линии

  дождя   (?),   и   зигзаговые    или    капельно-точечные    линии,

  свидетельствующие о стремлении изобразить два слоя  небесной  воды:

  верхний слой -- "хляби небесные" и нижний  слой  --  "прапруда"  --

  дождь,  изливаемый  на  землю.  Синтез  трех  элементов  мифа  дают

  подвески-кольца,   у   которых   внутри   кольца-солнца    помещена

  лунница-небосвод, а под лунницей четкие, крестообразно расположенные

  квадратики земли 44.

      40 Рыбаков Б. А. Прикладное искусство и скульптура. --  В  кн.:

  История культуры древней Руси. М.;  Л,  1951,  т.  II,  с.  402;  О

  лунницах см. работу В. В. Гольмстен "Лунницы" ("Отчет Исторического

  музея за 1915 г.").

      41 Рыбаков Б.  А.  Прикладное  искусство  Владимиро-Суздальской

  Руси. -- В кн.: История русского искусства.  М.,  1953,  т.  I,  с.

  510-511.

      42 Даркевич В. П. Символы небесных светил в  орнаменте  древней

  Руси. -- Сов археология, 1960, № 4, с. 62. Сводная таблица подвесок

  на с. 57.

      43 Даркевич В. П. Символы.., с. 61.

      44 Седов В. В. Восточные славяне..., с. 224, табл. L, рис. 6.

      Кроме небесных символов,  на  подвесках  есть  такие  элементы,

  которые позволяют считать их символами земли. Таковы косые решетки,

  которые дают в центре архаичный узор из четырех  косо  поставленных

  квадратов.

      Большой интерес представляют подвески со  знаком  христианского

  процветшего креста и подвешивавшиеся к ожерелью (или носившиеся  на

  теле) миниатюрные иконки с  изображением  богородицы.  Найденные  в

  курганах  рядом  с  многочисленными   языческими   символами,   они

  свидетельствуют, во-первых, о начале проникновения  христианства  в

  русскую деревню XII -- XIII вв., а, во-вторых, они удостоверяют то,

  что все  синхронные  им  предметы,  находившиеся  с  ними  в  одних

  ожерельях, тоже рассматривались людьми того времени  как  священные

  символы.

      Здесь   перед   нами    встает    вопрос    о    многочисленных

  нехристианских крестиках, которые часто входили в состав  ожерелий.

  Они будут рассмотрены ниже в разделе о "четырехчастной композиции".

      Среди более или менее однородных  наборов  ожерельных  подвесок

  встречаются редкие образцы,  требующие  особых  пояснений.  Таковы,

  например,  подвески  из  радимичских  курганов  XI  --   XII   вв.,

  воспроизводящие значительно более ранние звездчатые подвески VIII --

  IX вв.45

      Интересны подвески из тех же радимичских курганов в  виде  двух

  пересекающихся букв "О" (одна из  них  горизонтальная).  Оба  овала

  покрыты выпуклыми точками  46.  Мы  уже  видели  подобный  знак  на

  вятических височных кольцах, где он замещал стандартный знак земного

  плодородия. Этот двуовальный знак известен  в  древностях  западной

  Балтики. У  балтийских  славян  есть  крестообразные  подвески,  на

  которых данный знак четырежды повторен на каждой 47. Очевидно,  это

  --   один   из   вариантов   важного   символа   плодородия;    его

  восточнославянские истоки неясны.  Значение  точек  на  двуовальных

  подвесках разъясняется другим типом радимичских  подвесок,  которые

  имеют вид змеи и тоже сплошь покрыты такими же точками-каплями.  По

  всей вероятности, эти каплеобразные  точки  означают  дождь,  капли

  дождя, что так неразрывно связано со змеями. Эти оба типа  подвесок

  не  единичны  и  представляют  местный  вариант  аграрно-магической

  символики. Кроме  четких  образцов  с  каплями,  есть  простенькие,

  повторяющие лишь общий контур.

      45 Рыбаков Б. А. ..., с. 92, табл. VI-28

      46 Рыбаков Б. А. Радзiмiчi..., рис. 25-26.

      47 Wikinger und Slawen.

      С аграрной магией, и в  частности  симильной  магией  вызывания

  дождя, связаны подвески-чашечки. Миниатюрные чашечки -- без дна. Н.

  И. Савину удалось в 1920-е годы наблюдать  в  Дорогобужском  районе

  Смоленской области обряд поения  земли  женщинами  сквозь  подобные

  бездонные чашечки. Это разъяснило смысл курганных находок.

      В разных местах встречаются круглые подвески  с  фигурой  птицы

  внутри кольца. Птица показана в условной  позе  широкого  полета  в

  полный размах крыльев. На вщижских арках птицы в таком виде помещены

  внутри солнечного круга в полдневной позиции солнца.

      Так же  в  разных  местах  (Суздальщина,  Черниговщина  и  др.)

  найдены литые в  одной  форме  небольшие  подвески  с  изображением

  мужчины,  летящего  на  двух   лебедях.   Трудно   сказать,   какой

  сказочно-мифологический сюжет отражен в этой интересной композиции.

  Полет на лебедях на север, к  гиперборейцам  известен  из  мифа  об

  Аполлоне. В русских сказках ("Гуси-лебеди") повествуется о том, как

  гуси-лебеди унесли мальчика, но здесь не мальчик, а усатый мужчина.

  В городском прикладном искусстве и в храмовой  скульптуре  известен

  сюжет "вознесение Александра  Македонского"  на  двух  птицах  (см.

  ниже). Он  являлся  как  бы  зрительным  воплощением  идеи  неба  и

  помещался в верхней части  орнаментируемого  пространства:  наверху

  диадемы, в арке закомары.

      Пожалуй,   самыми   интересными   подвесками,   смысл   которых

  разъясняется при ознакомлении с этнографическими данными,  являются

  круглые подвески с головой быка из земли Радимичей 48. Они  впервые

  найдены во Влазовичах (Власовичах) близ Суража на Ипути, но есть  и

  в других  местах.  Схожая  подвеска  известна  и  среди  материалов

  владимирских курганов.  Ободок  подвески  по  всему  кругу  украшен

  выпуклыми точками. Середина круга  занята  огромной  головой  быка;

  четко профилированы рога, уши, большие круглые глаза. На  лбу  быка

  двойной треугольный знак, опускающийся углом книзу.  Морда  быка  с

  рогами занимает всю внутреннюю поверхность подвески. (Рис. 118).

      Совершенно исключительным является то, что вокруг  головы  быка

  расположено семь женских фигурок. Они изображены крайне  схематично

  -- так, как обычно вышивают женские фигуры на второстепенных местах

  вышивки: круглая голова и удлиненно-треугольная  юбка.  Расположены

  они подчеркнуто разбросанно, без привычного  порядка:  три  женщины

  помещены между рогами, причем одна из них показана вниз головой. Две

  пары фигурок находятся с обеих сторон морды быка. В каждой паре одна

  фигура вверх головой, а другая -- вниз. Эти "таврокатапсии" связаны

  с какими-то особыми игрищами в честь быка или  тура.  Еще  Прокопий

  Кесарийский  писал  о  том,   что   славяне   приносят   в   жертву

  богу-громовержцу   быка.   Жертвоприношения   быка   Илье   Пророку

  (заменившему Перуна) сохранились на русском Севере вплоть до XIX в.

  49

      У  белорусов  и  у  южных  славян  известен   старинный   обряд

  "турицы". С этим обрядом, очевидно, связан  и  тот  танец,  который

  упомянул в одном из своих стихотворений Г. Р. Державин:

                     Танцуем... танцуем и бычка.

      У  потомков  дреговичей  и  у  потомков  вятичей  до   XIX   в.

  сохранился девичий головной убор с  большими  "турьими"  рогами  из

  соломы и ткани (окрестности Турова. Материалы этнографа Супинского).

  В быв. Калужской губернии у девушек  в  конце  XIX  в.  существовал

  праздничный головной убор с огромными рогами. Священники не пускали

  таких "рогатых" невест в церковь 50.

      Этнографический материал по  культу  быка-тура  огромен  51.  В

  Киеве была "Турова божница". Во многих местах  южной  части  лесной

  зоны есть села с названием Туровичи. Турьи рога, как мы видели, были

  священным ритуальным сосудом.

      Культ быка, "буй-тура", "яр-тура" был  культом  ярой  жизненной

  силы и сохранялся очень долго. Для расшифровки изображений  быка  и

  семи девушек очень  важны  сведения  об  игре  в  быка,  сообщенные

  известным исследователем "нечистой силы"  С.  В.  Максимовым.  Игра

  производилась на святки  (с  25  декабря  по  6  января)  в  избах,

  отводимых для посиделок и игрищ.

      "Игра в быка. Парень, наряженный  быком,  держит  в  руках  под

  покрывалом большой глиняный горшок с приделанными к нему настоящими

  рогами быка. Интерес игры состоит в том, чтобы бодать девок и притом

  бодать так, чтобы было не только больно, но и стыдно. Как  водится,

  девки подымают крик и визг, после чего быка убивают: один из парней

  бьет поленом по горшку, горшок разлетается, бык падает и его уносят"

  52.

      Примерно  такие  "турицы"   и   изображены   на   замечательных

  радимичских подвесках.  Вполне  возможно,  что  особое  ожерелье  с

  головой быка и "девичьим переполохом" одевалось не  повседневно,  а

  именно в дни туриц, русалий 6 января, которыми  завершались  зимние

  святки и их последний цикл -- "велесовы дни" 53.

      "Hа тых же своих  законопротивных  соборищах,  --  говорится  в

  одном из поучений против язычества, -- и  некоего  Тура-сатану  ...

  воспоминают и иныи лица своя и всю красоту человеческую, по  образу

  и по подобию сотворенную, некими харями  или  страшилами  (масками)

  закрывают" 54.

      Маска  быка  или  тура  --  обязательная   принадлежность   как

  святочного, так и масленичного  гулянья  ряженых.  У  южных  славян

  "турицами" называют весенний карнавал на масленицу,  а  y  западных

  "турицы" отмечаются около троицына дня 55.

      48 Рыбаков Б. А. Радзiмiчi..., с. 92,  табл.  VI,  рис.  4,  с.

  122.  Четкая  фотография  опубликована  мною  в  "Истории  русского

  искусства". М., 1953, т. I, с. 68.

      49  Макашина  Т.  С.  Ильин  день  и  Илья-пророк  в   народных

  представлениях и фольклоре восточных славян. --  В  кн.:  Обряды  и

  обрядовый фольклор. М., 1982. с. 91.

      50 Материалы по этнографии России.

      51 Никольский H. М. Жiвёлы y звычаях,  i  абрадах,  i  вераньях

  беларускага сялянства. Менск, 1933.

      52 Максимов С. В. Нечистая неведомая  и  крестная  сила.  СПб.,

  1903,  с.  298.  Большой  этнографический   материал   приведен   в

  превосходной работе В. И. Чичерова: Зимний период русского народного

  земледельческого календаря  XVI  --  XIX  вв.  (Очерки  по  истории

  народных верований). М., 1957.

      53 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 429-430.

      54 Гальковский H. М. Борьба христианства..., т. II, с. 187.

      55 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 431.

      Гривны,  обручи  (браслеты),  перстни.  Гривны   --   массивные

  проволочные или пластинчатые украшения надевались на шею, очевидно,

  поверх ожерелий из бус и подвесок. Символическое значение гривен не

  подлежит сомнению, но вместе с тем и не поддается раскрытию. Гривны

  носили не только женщины, но и мужчины, для  которых  это  было  не

  только украшением, но и признаком знатности. Возможно,  что  гривны

  отмечали семейное положение девушки или женщины, но археологические

  находки предметов не  всегда  могут  быть  соотнесены  с  возрастом

  погребенной, определение которого могло бы помочь нам.

      К этому же разряду  относятся  кольца  и  перстни,  которые  до

  наших  дней  сохраняют  свое  символическое  значение  (обручальные

  кольца).

      Со свадебной символикой следует  связать  хорошо  изученные  Т.

  В. Равдиной вятические перстни. Исследовательница датирует их узкой

  датой  (кстати,  совпадающей  с  датой  символических   знаков   на

  семилопастных) -- "начало третьей четверти XII в." 56

      Hа   перстнях    мастера    выделяли    1-3-5    орнаментальных

  квадратиков; если был только один квадратик,  то  изображалось  или

  солнце или косой крест  с  пересеченными  концами.  Чаще  всего  на

  перстнях было по три квадратных клейма; в среднем  помещали  солнце

  или крест или же знак земли с четырьмя точками.  При  пяти  клеймах

  крайние обычно повторяли  рисунок  соседних.  Заклинательный  смысл

  перстней с тремя позициями солнца и знаками земли раскрывается  сам

  собою.  Вероятно,  они  были  обручальными  кольцами   эпохи   Юрия

  Долгорукого. Из особых колец следует упомянуть привозной  перстенек

  из кургана в Туровичах, на щитке которого сделана греческая надпись.

  Вероятно, это -- трофей, привезенный радимичским  воином  во  время

  похода  на  Царьград  в  907  г.  (в  других  походах  радимичи  не

  участвовали) 57. Надпись на щитке: ePweHeI, т. е. 'ерvеnei -- "скажу

  ей-ей!". Это формула клятвы, удержавшаяся в русском языке вплоть до

  XIX в. Церковь возражала против божбы ("ей-богу") и допускала только

  "ей-ей":

      "Hе клятися отинудь никако же: ни небом,  ни  землею,  ни  иною

  коею клятвою и до главы своея и влас, разве "ей-ей, ни-ни!" 58.

      Запрещение    божбы    существовало     долго.     В     романе

  Мельникова-Печерского "В лесах" монахиня на предложение  побожиться

  отвечает: "Божиться не стану,  --  ответила  Таифа,  --  и  мирским

  великий грех, а иночеству паче того. А если изволишь, вот  тебе  по

  евангельской заповеди, -- продолжала она, поднимая руку к иконам, --

  буди тебе ей-ей! И положив  семипоклонный  начал,  взяла  из  киота

  медный крест и поцеловала" 59.

      Кое-что  дают  для  нашей   темы   и   браслеты,   на   которых

  прослеживается такая привычная тема, как "земля и вода", выражаемая

  древним определением "Мать-сыра-земля". Hа  пластинчатых  браслетах

  часто изображалась плетенка, символизирующая водную стихию, и рядом

  с водой -- ромбы с точками, означающие землю, поле.

      Широко  были  распространены  витые  и   плетеные   проволочные

  браслеты.  Здесь  без  всякой  орнаментации,  самим   переплетением

  проволок достигался эффект волнистости, связывающий "обруч" с идеей

  воды. Как увидим в следующей главе, городские браслеты были  прочно

  связаны с праздниками русалий, молений о воде.

      Наборы языческих  оберегов.  Давая  общие  сведения  о  русских

  курганных амулетах в 1951 г., я назвал их  "языческими  письменами"

  60. Дальнейшая разработка этой темы, к которой подключились и другие

  исследователи (В. М.  Василенко,  В.  В.  Седов  и  др.),  показала

  правомерность такого определения: если  отдельный  предмет  выражал

  какое-то единичное понятие, соответствующее  слову  в  человеческой

  речи, то комплекс предметов представлял уже целую фразу. (Рис. 90).

      Поясню    это    примером.    Среди    различных     комплектов

  амулетов-оберегов (носившихся на груди,  y  сердца),  есть  наборы,

  скрепленные металлическими цепочками и  подвешенные  к  полукруглой

  дужке, что гарантирует целостность комплекса. Возьмем один из таких

  комплексов, выбрав наиболее полный 61.

      56 Равдина Т. В. Древнерусские литые перстни  с  геометрическим

  орнаментом. -- В кн.: Древняя Русь и славяне. М., 1978, с. 133-138.

  Семантики изображений автор не касалась. Сводная таблица на с. 134.

      57 Рыбаков Б. А. Радзiмiчi.., т. VI -- р. 20, с. 146.

      58  Гальковский   H.   М.   Древнерусские   слова...   Поучение

  митрополита Фотия. М., 1913, т. II, с. 108, 1408-1431.

      59 Мельников-Печерский П. П. Собр. соч. СПб., 1909, т.  II,  с.

  369.

      60 История культуры древней Руси, М., 1950, т. II, с. 400.

      61 Рыбаков Б. А. Ремесло древней Руси,  с.  156,  рис.  29;  Он

  же. Прикладное искусство и скульптура. -- В кн.:  История  культуры

  древней Руси. М., 1951Г т. II,  с.  403,  рис.  194  -I.  Набор  из

  радимичского кургана в Коханах.

      К полукруглой дужке на  литых  цепочках  прикреплены  следующие

  предметы:

      1. Птица в спокойной позе (сидит в гнезде?).

      2. Ложка.

      3. Ложка.

      4. Пилообразный  предмет,  являющийся,  как  показывают  другие

  наборы, упрощенным изображением челюсти хищника.

      5. Ключ.

      Наличие двух ложек  сразу  определяет,  что  мы  имеем  дело  с

  двумя лицами, которым выражается пожелание быть сытыми.  Ложка  как

  символ сытости и шире -- благосостояния вообще, хорошо  известна  в

  русском фольклоре.

      Амулет-талисман   предназначался   "молодым",   двоим    людям,

  вступающим в брак. Общеизвестно, что молодых женщин (даже замужних)

  часто хоронили в их свадебном уборе, во  всей  полноте  узорочья  и

  оберегов. Свадьба, уход девушки из-под покровительства родного дома,

  своих дедов-предков в чужую семью жениха,  всегда  была  обставлена

  бесчисленным количеством обрядов, заклинаний, особых деталей одежды.

  Вполне естественно подобные  наборы  амулетов  расценивать  не  как

  украшение, а как овеществленное заклинание: "Будьте  всегда  сыты!"

  Птица очень часто является символом семьи. Недаром  до  наших  дней

  бытуют  выражения:  "семейное   гнездо",   "она   устраивает   свое

  гнездышко", "свила гнездо" и т. п.

      Символика   ключа   элементарна   --   сохранность    имущества

  новообразующейся семьи. Челюсть хищника тоже не вызывает  сомнений.

  Еще в каменном веке люди носили в качестве  амулетов  просверленные

  зубы и  когти  хищников;  они  должны  были  отгонять  от  человека

  всяческое  зло.  Все  предметы  данного  набора  выражают  примерно

  следующую благожелательную фразу:

                  Да будет счастлива ваша семья,

                  Будьте оба вы в сытости и благоденствии,

                  Пусть неприкосновенным будет ваше имущество,

                  И да разъедутся враги ваши!

      Заклинание,  заговор,  молитвенное  обращение  к  богам   нужно

  произносить многократно, так как "злые ветры" всегда могут  нанести

  на человека новую напасть, а заклинательный орнамент на  одежде  --

  письмена,  набор  символических  предметов  --  письмена,   которые

  постоянно отгоняют зло и воздействуют на силы добра, обеспечивающие

  благополучие человека.

      Фактор времени,  проекция  добрых  пожеланий  в  будущее,  тоже

  учтены мудрым мастером-"хранильником"  --  полукруглую  дужку  (это

  устойчивая форма) следует рассматривать как схематичное изображение

  небосвода. Хорошо известные  вам  по  многочисленным  примерам  три

  позиции  солнца  показаны  и  здесь:  y  основания  дужки-небосвода

  помещены два колечка, аналогичные солнечным  кругам  семилопастных.

  Третье, полдневное, кольцо помещено, как и следует, в высшей  точке

  небосвода. От  этого  полуденного  солнца  идет  вниз  вертикальная

  полоска, как бы напоминающая нам, что "полудень  чтут  ..."  Кольца

  ниже горизонтальной "земли" могут означать ночной ход солнца (?).

      Следовательно, ко всем добрым  пожеланиям  мы  должны  добавить

  еще: "И да будет так, пока солнце светит!" Учитывая, что под "белым

  светом"  подразумевалось  не  только  небо,  осиянное   солнцем   и

  "неисповедимым" дневным светом, но и  вся  земля,  природа  и  люди

  ("один-одинешенек на всем белом свете"; "пойду искать по свету, где

  оскорбленному есть чувству уголок ..." и т. п.), эту формулу  можно

  дать и в таком виде: "И да будет так, доколе свет стоит!"

      Верхняя  основа  набора  амулетов  ("белый  свет")  не   всегда

  такова, как описанная выше; иногда она бывает более упрощена,  а  в

  северных районах, где долго  держались  архаичные  представления  о

  лосихах или важенках,  являвшихся  небесными  хозяйками-рожаницами,

  основа для комплекта оберегов украшена двумя оленьими головами, рога

  которых переплелись, образуя четыре квадрата и тем  самым  соединяя

  идею неба с идеей земли, т. е. опять-таки изображая "белый свет". Из

  земли, между мордами оленей, вырастает нечто вроде мирового  "древа

  жизни", достигающего неба; иногда y  древа  обозначены  два  корня.

  Отмеченные выше квадратики земли образованы и кроной этого древа  и

  рогами важенок северного оленя, сливая воедино земное с небесным. В

  центре композиции и на  ее  вершине  помещены  солнечные  знаки  --

  концентрические круги. Из  подвесок-амулетов  уцелела  только  одна

  ложечка 62.

      62 Спицын А. А. Гдовские курганы в раскопках В. H.  Глазова  --

  MAP, 29, СПб., 1903, табл. XXI, 6.

      Hа  юге  существовал  еще  один  вид  основы  для  подвешивания

  амулетов, сделанной в форме якоря. Наверху -- три  кольца,  как  бы

  солнце в трех дневных позициях; внизу  --  солнце  в  трех  ночных,

  подземных позициях. Верхний  и  нижний  ярусы  соединены  стержнем,

  сплошь покрытым изображениями семи солнц  (курган  в  Кветуни  близ

  Новгорода Северского).

      Учитывая разрозненность комплексов и их  неполноту,  рассмотрим

  наборы амулетов по их составным частям.

      Ложки. Этот упрощенный символ  благополучия  является  наиболее

  частой находкой в составе наборов  амулетов,  встречаясь  в  разных

  сочетаниях других оберегов.

      Черенок ложки бывает  изогнут.  Многие  ложки  орнаментированы.

  Самым частым, и очень стандартным, является покрытие всего  черенка

  от чаши до петли плетенкой, в просветах которой помещены  солнечные

  знаки -- кружок с точкой в центре.  Солнечных  кружков,  окруженных

  извивами плетенки, всегда точно семь.

      Есть ложечка, на черенке  которой  изображен  ромб  с  четырьмя

  точками внутри, т. е. знак земли.  Уникальной  является  находка  в

  Кветуни на Десне: y ложечки-цедилки верхняя часть черенка  украшена

  человеческой фигуркой, задрапированной в какой-то орнаментированный

  убрус 63.

      63 Седов В. В. Восточные  славяне...,  с.  290,  табл.  LXXVII,

  рис. 8.

      Чашечки  этих  миниатюрных  ложек  (общая  длина  ок.   9   см)

  изготовлены так, что ими можно черпать жидкость.  Вполне  возможно,

  что они употреблялись при знахарских  процедурах,  когда  следовало

  поить больного "живой водой", водой "с уголька" и т. п. Для этих же

  целей, вероятно, употреблялись  и  маленькие  бронзовые  чашечки  с

  крестом на дне.

      Ключи. Ключи-амулеты  символизируют,  разумеется,  сохранность,

  неприкосновенность домашнего имущества. По своему виду  они  больше

  похожи на ключи от шкатулок или ларцов, чем на ключи висячих замков,

  или дверных задвижек. Это как бы несколько сужает сферу магического

  действия ключей-амулетов, но, возможно, что для этого вида оберегов,

  сознательно выбрана форма ключа, запиравшего ценнейшее из  ценного.

  Быть  может,  таким   объектом   колдовской   охраны   был   выбран

  действительно ларец с  украшениями  невесты,  украшениями,  как  мы

  убедились, полными заклинательной силы. Ключики размером в  5-8  см

  могли быть реальными инструментами для запирания небольших ларчиков

  с драгоценным узорочьем. Для девушки, входившей в чужую семью, такой

  ларчик  был  хранителем  ее  приданого,  ее  личной  собственности,

  принесенной из родного дома.

      Гребни. Частой находкой в системе подвесных  оберегов  являются

  небольшие бронзовые модели гребешков.  Они  всегда  увенчаны  двумя

  головами животных  (коней?),  иногда  в  общей  трактовке  гребешка

  ощущается нечто вроде контура двуглавого орла (за  300-400  лет  до

  появления великокняжеского герба), хотя головы существ не похожи на

  птичьи. Включение  изображения  гребня  в  состав  оберегов  вполне

  естественно, так как  этот  предмет  прямо  связан  с  гигиеной,  а

  следовательно, со здоровьем и жизнью человека.  В  русских  сказках

  волшебный гребень в руках  героя  является  мощным  оружием  против

  Бабы-Яги, преследующей  героя:  в  критический  момент,  когда  Яга

  настигает героя,  тот  бросает  гребень,  и  перед  Ягой  вырастает

  дремучий лес или неприступные горы.

      Гребни связаны с расчесыванием волос и с мытьем  их.  Реальные,

  бытовые гребни древней Руси  делались  обычно  из  кости.  Hа  этом

  основана старинная загадка: "Царь Костентин гонит кони через  тын".

  Царь Константин -- костяной гребень; тын  --  зубья,  а  "кони"  --

  нежелательные обитатели волосяного покрова.

      В бытовых гребнях XI -- XII вв. мы  видим  парные  существа  на

  верхней части гребня (два  лебедя,  два  медведя  и  др.)  и  почти

  обязательно идеограмму воды в том или ином ее  облике.  Вода  может

  быть изображена в виде гребешков волн или в виде обычной  плетенки.

  Hа гребне из Пскова водная стихия представлена живописно, как бы  в

  виде реки, на одном берегу которой бродят  четвероногие  звери,  на

  другом растет елка, а по самой реке плывет ладья  под  парусом  64.

  Ассоциативная  связь  гребня  с  водой  двояка.  С  одной  стороны,

  расчесанные волосы или заплетенная коса  постоянно  связываются  со

  струями воды и волнами, а с другой, не подлежит сомнению и  бытовая

  связь с мытьем головы и последующим расчесыванием волос.  Гребни  в

  наборе амулетов следует рассматривать как  гигиенически-медицинский

  профилактический  оберег  от  тех  видимых  и  невидимых  носителей

  болезней, которых народ уже тогда определил как врагов человека.

      64 Чернягин H. H.  Гребень  из  Псковского  городища.  --  Сов.

  археология. Л., 1948. т. X, с. 306.

      Иногда  гребни-подвески   (вне   набора)   снабжались   сложной

  композицией. Таков, например, металлический гребешок из Залахтовья.

  Во всю длину гребня тянутся две зоны: нижняя с солнечными знаками и

  верхняя с каплями воды. Эта водяная зона завершается с боков  двумя

  головами ящеров. Над водяной зоной находятся два коня и ромбический

  знак на столбике между ними.

      По  всей   вероятности,   на   этом   севернорусском   предмете

  изображена картина мира, характерная для северных племен, живших  y

  озер и хозяйственно связанных с водной стихией.

      Небольшой ромбик в центре композиции, по  всей  вероятности  --

  земля; кони в солнечных знаках -- небо с дневным солнцем; солнечные

  знаки ниже воды, под особой чертой -- очевидно, ночной ход солнца по

  подземному океану. Композиция с двумя ящерами по сторонам доживет до

  XIX в. и отразится,  как  мы  уже  видели,  в  орнаментике  оконных

  наличников Верхнего Поволжья.

      Птицы. Птицы среди амулетов встречаются  трех  видов:  одни  из

  них даны сильно обобщенными, так что трудно определить  их  видовую

  принадлежность, y других показан  небольшой  гребешок  и  их  можно

  принять за кур. Лапы почти поджаты, хвост обязательно  распушен  --

  мастер хотел показать птицу при  выполнении  семейной  обязанности,

  сидящей на яйцах. Третий вид птиц, встречающийся  в  севернорусских

  курганах,  --  гусыни  с  солнечным  циркульным  орнаментом  или  с

  каплеобразными точками. Если принять предположение о том, что наборы

  амулетов являлись наборами свадебными, то и наличие домашней  птицы

  и статичность изображений, связанная с высиживанием птенцов, станут

  вполне понятны. В свадебных песнях образ птицы очень част.

      Рыбы.  Рыбы  редко  встречаются  в  составе  амулетов.  В   тех

  наборах, где есть рыба,  нет  птиц;  рыба  как  бы  заменяет  такой

  привычный символ семьи, как наседка.  Остальные  компоненты  набора

  обычны: ключ, "конек", нож  65.  В  свадебном  фольклоре  рыба  как

  символ, заменяющий птицу, не встречается.

      Свет на семантику  этого  амулета  проливают  волшебные  сказки

  весьма архаичного происхождения. В сказках о трех богатырях  или  о

  трех царствах (восходящей, как полагаю, к догеродотовским временам)

  герои рождаются в царском дворце или  от  горошины  или  от  рыбки,

  съеденной  царицей,  служанкой,   собакой.   Царь   был   бездетен.

  "Прорицательные" люди советуют поймать рыбу "золото-перо". Ловят ее

  шелковым неводом. Пойманную рыбку готовят для царя; повариха  съела

  кусок, собаке дала кусок и царица поела рыбы. Все они от этой  рыбы

  забеременили и одновременно родили трех  богатырей,  которые  затем

  борются со Змеем и отвоевывают Золотое царство. Сильнейшим из  них,

  получившим Золотое царство, является самый младший (сын собаки) 66.

      Учитывая  повсеместность  и  устойчивость  сказок  этого  типа,

  известных y украинцев, русских и белорусов, можно понять  включение

  рыбы в состав амулетного набора взамен домашней птицы.

      Ножи  и  топорики.  Среди  амулетов  есть   не   только   такие

  благопожелательные,  как  ложка,  ключ,  птица  или  рыба,   но   и

  отпугивающие, защищающие владелицу от внешнего зла. К ним относятся

  модели ножей в  ножнах,  миниатюрные  бронзовые  топорики  и  вещи,

  связанные с хищным зверьем. Ножички типа "финок" и их ножны делались

  из кости; на футляре обычно просверливались дырочки. Возможно,  что

  они применялись в каких-либо  знахарских  манипуляциях,  но,  кроме

  того, могли и устрашать невидимую нечисть.

      Топорики воспроизводят форму реальных рабочих  топоров,  хорошо

  известных по курганным находкам 67.

      65 Рыбаков Б. А. Радзiмiчi..., с. 92, табл. VI,  №  31.  Курган

  в с. Смялич Черниговской области.

      66 Новиков H. В. Образы  восточнославянской  волшебной  сказки.

  Л., 1974, с. 57, 65.

      67 Рыбаков Б. А. Прикладное  искусство  и  скульптура,  т.  II.

  Сводная таблица амулетов -- рис. 194 на с. 403.

      Топорики  были  насажены  на  деревянные  топорища  и  являлись

  точной моделью топора, готового  для  рубки.  Топор,  универсальное

  орудие и оружие, был неотъемлемой  частью  крестьянского  быта.  От

  вырубки леса для подсечного земледелия до колки дров для  печи,  от

  постройки избы до  изготовления  деревянной  посуды  --  везде  был

  необходим топор. Топор носился всегда при себе (за спиной, заткнутый

  за пояс) и в случае надобности служил  оружием.  Фольклор  сохранил

  множество примет и поверий, связанных с топором. Для молодой  семьи

  (если принять допущение, что наборы свадебные) топор  был  символом

  двух реальностей: во-первых, расчистки  лядины  под  пашню,  т.  е.

  создания своего, новосемейного поля, собственной нивы, а, во-вторых

  -- постройки  нового,  своего  дома.  В  таком  качестве  топорики,

  точнейшим образом повторяющие все  детали  настоящих  хозяйственных

  топоров, вполне вписывались в наборы оберегов, посвященных семейному

  гнезду, его благополучию и защищенности.

      О   прямой   смысловой   связи   топориков   с    хозяйственной

  деятельностью древнерусских пахарей говорит интересная находка в 

  Княжьей Горе (на Роси); топорик не стандартного типа (6 см длиною).

  В середине лезвия даны два больших концентрических круга; внутренний

  круг перекрещен косым крестом, между  концами  которого  обозначены

  крупные точки, что является, как  мы  знаем,  одним  из  стандартов

  древней идеограммы поля, нивы.

      Hа щеке обуха изображен причудливый растительный  (?)  орнамент

  с обозначением  семени  в  нижней  части  ствола.  Все  это  хорошо

  соотносится с земледельческой подсекой. Правый  берег  Роси  покрыт

  огромным лесным массивом, существующим до наших дней.

      Однако нельзя пройти мимо еще  одного  признака:  на  топориках

  почти обязательно изображались солнечные  знаки  (круг  с  точкой),

  покрывавшие почти все лезвие; об этом мне приходилось писать еще  в

  1951г. 68

      Следует согласиться с А. А. Миллером, что  "для  южных  районов

  Европы топор являлся символом молнии" 69.

      Сербский  исследователь  М.  Филипович   посвятил   специальную

  статью топору, как символу Перуна 70.

      Как и во многих других случаях,  здесь,  очевидно,  наблюдается

  полисемантизм, слияние воедино разных аспектов восприятия  символа.

  Думаю,  что  здесь  гармонично  сливалось  утилитарно-магическое  с

  мифологическим, топор, как первейшее орудие крестьянского труда,  и

  топор, как оружие небесного громовержца.

      Челюсти хищника. "Лютый зверь".  Уже  приходилось  упоминать  о

  стилизованной челюсти зверя  в  составе  набора  амулетов.  Степень

  стилизации  различна.  Нередко  две  сопряженные  челюсти  показаны

  мастером довольно натуралистично: разработаны зубы, четко выделяются

  сомкнутые клыки, показаны десны и даже,  при  посредстве  маленьких

  капель, обозначена слюна зверя 71.

      68 Рыбаков Б. А. Прикладное искусство и скульптура, т.  II,  с.

  400, рис. 194-2 на с. 403.

      69 Миллер А. А. Элементы "неба" в вещественных  памятниках.  --

  Изв. ГАИМК, вып. 100. (Сборник в честь H. Я. Марра). Л.,  1933,  с.

  148.

      70  Филипович  М.  Культ  бога  Перуна.  --  В   кн.:   Гласник

  Земальског музеа. Сараево, 1953; тождественный русским находкам был

  найден топорик в Польше в Ленчице.  См.:  Nadolski  A.  Miniaturowy

  toporek z grodziska w Tumie pod Leczyca. -- Przeglad Archeologiczny,

  t. IX, вып. 2, 1953, s. 389-391; см. также: Даркевич В. П. Топор как

  символ Перуна в древнерусском язычестве. -- Сов. археология,  1961.

  № 4.

      71 Рыбаков Б. А. Прикладное  искусство  и  скульптура,  с.  95,

  рис. 131. Амулет из земли Вятичей.

      В ряде  случаев  челюсти  упрощены.  Последнее  звено  эволюции

  было  бы  неопознаваемым,  если  бы  y  нас  не  было  исходных   и

  промежуточных форм. Серебряные и бронзовые челюсти и отдельные клыки

  являются  прямыми  потомками  амулетов  людей  каменного  века   из

  натуральных зубов и когтей хищных животных.

      В эпоху Киевской Руси  им,  по  всей  вероятности,  придавалось

  охранительное значение. Зубы зверя должны  были  отпугивать  врагов

  видимых и невидимых. Наряду с  металлическими  моделями  в  наборах

  амулетов встречаются и настоящие звериные зубы и когти.

      С  этим  же   кругом   представлений   связаны   и   знаменитые

  древнерусские "коньки", часто встречающиеся в наборах  оберегов.  К

  ногам этих животных часто подвешивали два круглых  бубенчика,  звон

  которых должен был постоянно привлекать внимание  к  оберегу.  Этим

  амулетам посвящена исчерпывающая работа  В.  В.  Седова  72.  Ареал

  "коньков" -- область Кривичей,  частично  Радимичей;  есть  она  на

  берегах Западной Двины и в пространстве между Псковом и Новгородом.

  Дата их установлена В. В. Седовым -- от X  в.  до  начала  XIII  в.

  Употребление этих  амулетов  было,  как  видим,  устойчивым.  Автор

  связывает их с древним балтским культом  коня73.  В  своих  прежних

  работах я предполагал изготовление этого  типа  амулетов  где-то  в

  земле Кривичей, например в Смоленске, и называл их по принятой тогда

  терминологии "коньками" (некоторые именовали их "собачками") 74.

      72 Седов В. В. Амулеты-коньки  из  древнерусских  курганов.  --

  В кн.: Славяне и Русь. М., 1968, с. 151-157. 73 Там же, с. 156.  74

  Рыбаков Б. А. Ремесло древней Руси, с. 458.

      В настоящее время, соглашаясь почти со  всеми  выводами  В.  В.

  Седова, я хочу пересмотреть  зоологическое  определение  животного,

  послужившего исходной формой амулета.  Соответствуют  ли  животные,

  фигурки которых найдены в  шестидесяти  пунктах  Восточной  Европы,

  облику коня?

      Против  признания  "коньков"   конями   говорят   уши,   высоко

  поднятые над головой и кончающиеся острыми уголочками. Против  коня

  говорит толстый хвост, задранный кверху; также против коня  говорит

  манера изображения морды с выпуклым лбом и пасти, доходящей почти до

  ушей. У лошади рот занимает значительно  меньшую  часть  морды.  Но

  самым  главным  аргументом  против  признания  условных   "коньков"

  изображением коня являются лапы. Передние ноги  коней  в  спокойном

  состоянии  вертикальны,  а  в  движении  согнуты  так,   что   сгиб

  выдвигается углом вперед. У интересующих нас зверей лапа согнута  в

  обратную  сторону,  углом  назад.  Животное  не   может   быть   ни

  однокопытным, ни парнокопытным. По форме согнутых передних лап (обе

  лапы совмещены) животное может относиться  или  к  кошачьим  или  к

  псовым. Длина лап и задранный непушистый хвост говорят против псовых

  (волка, собаки). Наиболее отвечает всем признакам нашего  животного

  -- рысь.

      У рыси довольно высокие лапы с опушкой y  сгиба  (это  есть  на

  амулетах), торчащие вперед уши с  кисточками  на  концах,  толстый,

  загнутый вверх хвост (длина 24 см при длине туловища  до  109  см).

  Шкура рыси покрыта большими круглыми пятнами "пестротинами",  а  на

  амулетах обязателен орнамент из круглых солнечных  знаков,  которые

  могли  нести  здесь  двойную  семантическую   нагрузку,   обозначая

  пятнистого зверя и  вместе  с  тем  придавая  оберегу  особую  силу

  посредством солярной символики.

      Подобные  знаки  мы  уже  встречали  на  изображениях  птиц   и

  настоящих коней, где они являлись только символическими.

      В некоторых русских говорах (например, вятском)  рысь  называют

  "лютым зверем", не упоминая слова "рысь", что говорит о табуировании

  священного животного. Архаичный медвежий культ привел, как известно,

  к  табуированию  имени  хозяина  леса,  которого   стали   называть

  иносказательно  "мед  выдающий"   --   "медведь".   "Лютый   зверь"

  упоминается Владимиром Мономахом: рысь прыгнула ему на седло.

      Hе исключена  возможность  того,  что  культ  рыси  восходит  к

  значительно более ранним временам. В мифе о Деметре  и  Триптолеме,

  научившем скифов земледелию, говорится, что скифский царь Линх хотел

  присвоить себе изобретение земледелия, но Деметра  наказала  скифа,

  превратив его в рысь. Поскольку  говорится  о  скифах,  научившихся

  земледелию, то ясно, что речь  идет  о  скифах  пахарях,  т.  е.  о

  праславянах Среднего Поднепровья. К сожалению, в восточнославянском

  сказочном фонде не отразился этот "лютый зверь".

      Обереги в виде рыси, как  бы  готовой  к  прыжку,  должны  были

  считаться надежной охраной. Лютый зверь является крупнейшим кошачьим

  наших широт и одним из сильнейших и ловких хищников русских  лесов.

  Пребывание рыси на деревьях, прыжки сверху вниз могли содействовать

  сближению ее с небесными символами.

      "Утко-кони". Самыми интересными, ключевыми для  решения  многих

  вопросов космогонического характера, являются костяные  подвески  в

  виде лошадок с утиным туловищем. В первой книге о язычестве мне уже

  приходилось писать о них 75.

      Расшифровка  этих   "утко-коней"   сделана   мною   на   основе

  интересной работы А. А. Бобринского о семантике русской  деревянной

  резьбы. Автор привлек широкий сравнительный материал,  говорящий  о

  зрительном воплощении геоцентрической  картины  мира:  днем  солнце

  движется по небу над землей и его влекут кони  (иногда  лебеди),  а

  ночью солнце плывет по подземному океану и влекут его водоплавающие

  птицы 76.

      75 Рыбаков Б. А. Язычество  древних  славян,  с.  236  и  след.

  Рисунок на с. 237.

      76 Бобринский А. А. Народные русские  деревянные  изделия.  М.,

  1913.

      Этим и объясняется сопряженность в народном  искусстве  образов

  коня и лебедя или коня и утки (Рис. 93).

      Подвески лесного  Левобережья  Днепра  дают  нам  интереснейший

  синтез дневных и ночных символов солнца. Hо здесь изобретатели этого

  синтеза не поставили рядом птицу  и  лошадь,  а  слили  их  в  одну

  фантастическую фигуру с утиным (или  птичьим  вообще)  туловищем  и

  гордой головой коня с ажурной гривой. Подвески носились на  толстых

  шерстяных шнурах.

      Сумма  всех  амулетов  обеспечивала  в   глазах   древнерусских

  людей, во-первых, благоденствие семьи, во-вторых, ее  безопасность,

  особенно четко выраженную образом "лютого зверя",  а  в-третьих,  в

  комплект амулетов вводился символ вечного движения солнца над землей

  и под землей. Снова приходится перевести это на словесную форму:

               "Да будет так, доколе стоит белый свет!"

      Заклинание пространства. ("Четырехчастная композиция")

      В предшествующих  разделах  мы  видели,  что  в  заклинательном

  искусстве русской деревни идея  пространства  содержалась  в  самом

  широком смысле, как макрокосм, в состав которого, по понятиям  того

  времени, входило следующее: плоская  земля,  двое  небес  над  нею,

  солнце, луна, звезды и подземно-подводный мир, по  которому  солнце

  путешествует ночью.

      Hо наряду с этим  космическим  обзором  существовало  и  другое

  представление о таком пространстве, где  отсчет  идет  от  человека

  вовне, во "все четыре стороны". Именно такое пространство видим  мы

  в  многочисленных  заговорах,  сохранивших  почти  до  наших   дней

  анимистические представления людей каменного века.  Пространство  в

  заговорах не пустынно, не абстрактно, а наполнено всем, что есть  в

  природе и что создано человеком: полями и лесами, реками и озерами,

  горами и  оврагами,  дорогами,  селами,  домами,  людьми,  птицами,

  зверьем и рыбами. Составители заговоров, древние волхвы, заставляли

  людей, обращавшихся к ним за колдовской помощью, перечислять  сотни

  (!) элементов, наполняющих это пространство.

      Одним  из  древнейших  выразителей  этой   идеи   пространства,

  окружающего нас со всех сторон, был знак креста, зафиксированный (за

  несколько  тысяч  лет  до  возникновения  христианства)  y  древних

  земледельцев энеолита. Крест помещали внутри солнечного круга, чтобы

  обозначить повсеместность его  света,  распространяющегося  во  все

  стороны. Этих сторон было четыре.  И  до  сих  пор  в  нашем  языке

  сохранилось выражение: "пустить на все  четыре  стороны",  со  всех

  четырех сторон". В  XIX  в.  богомольцы-паломники,  отправляясь  на

  богомолье, крестились и клали поклоны, прощаясь с родными  местами,

  "на все четыре стороны". Почему именно четыре? Ответ  ясен  --  это

  основные и простейшие географические координаты: восток и запад, юг

  и север. Или еще проще:  вперед  и  назад;  вправо  и  влево.  Идея

  координат, уменье определять страны света появилось, очевидно,  еще

  y бродячих  охотников  мезолита,  выбравших  в  качестве  ориентира

  Полярную звезду, единственную неподвижную  звезду  небосвода,  "ось

  мира". Восток и запад определялись по восходу и закату солнца, север

  -- по Полярной звезде, а полдень по апогею солнца, по самой короткой

  тени.

      В  энеолите  на   расписной   керамике   трипольской   культуры

  крестообразные знаки сочетались, во-первых, с солнечным кругом,  а,

  во-вторых, со знаком земли-поля. Ромб, обозначавший землю,  делился

  косым крестом на четыре квадрата, а точки-зерна внутри  квадратиков

  располагались крестообразно. Все это в орнаменте, как  неоднократно

  приходилось говорить, дожило до XIX столетия 77.

      77 Рыбаков Б. А. Язычество древней Руси, с. 45-51, 195-205.

      Крестообразная, четырехчастная композиция  стала  устойчивейшим

  орнаментальным узлом y многих народов. Применительно к древней Руси

  нам следует ответить на  вопрос  --  не  возник  ли  крестообразный

  орнамент русского средневековья  на  основе  христианского  креста?

  Ответ, разумеется, будет отрицательным, так как истоки этого  знака

  уводят слишком далеко в глубь веков, а, кроме того,  идея  "четырех

  сторон" очень четко проявляется на самых языческих объектах  --  на

  идолах славянских  богов.  Четырехгранный  идол  IV  в.  н.  э.  из

  Иванковиц, збручский идол и деревянный четырехгранный идол западных

  славян достаточно красноречиво свидетельствуют о том,  что  понятие

  четырех сторон было прочно  связано  с  защитой  "со  всех  четырех

  сторон". Киевский алтарь Рода с его строго ориентированными четырьмя

  выступами говорит не о безразличных четырех сторонах,  а  именно  о

  севере и юге, востоке и западе.

      Крестообразность, ставшая  символом  повсеместности,  сказалась

  и на заклинательном орнаменте. В качестве примера возьмем  вещи  из

  русских языческих  курганов  середины  X  в.  того  времени,  когда

  язычество  при  Святославе  особенно  энергично  противилось  всему

  христианскому.

      В  Черной  Могиле  и  в  кургане  Гульбище  найдены  квадратные

  застежки от  кожаной  одежды.  Они  украшены  растительным  узором,

  главным элементом которого является распускающийся росток 78.  Этот

  росток иногда называют "крином", т. е. лилией, но  изучение  многих

  серий подобных изображений на разных вещах приводит к выводу, что в

  основе рисунка-знака лежит как бы  рождающийся  росток,  лопающееся

  зерно. Знак этот очень устойчив. Он состоит  из  двух  отогнутых  в

  стороны  язычков   и   центрального   язычка-листика   или   почки,

  устремленного  вверх.  Боковые  язычки   могут   быть   половинками

  прорастающего зерна (на цветных изображениях они иного  цвета,  чем

  срединный), но могут быть и  первыми  листьями,  как  и  срединный.

  Средний язычок, вероятнее всего, изображал почку.  Это  растение  в

  процессе его рождения, показанное в тот момент,  когда  неподвижное

  получает жизненный импульс и начинает движение,  рост.  Это  момент

  зарождения жизни.

      78 Рыбаков Б. А. Прикладное искусство и искусство, с. 195.

      Так  вот,   на   черниговских   застежках   растительный   узор

  скомпонован  таким  образом,  что  образуется  как  бы  непрерывная

  гирлянда с четырьмя такими перворожденными  ростками,  заполняющими

  все углы квадратной бляшки. (Рис. 100).

      Узор, в  который  вложена  идея  жизненного  начала,  направлен

  остриями срединных листиков ростка "во все четыре стороны". Словами

  это можно выразить так: "Да будет всюду жизнь!".

      Такая же в основе,  четырехчастная,  крестообразная  композиция

  есть и на турьих рогах из Черной Могилы.  Для  этих  заклинательных

  композиций  изготовлены  особые  серебряные  квадратные   накладки,

  набивавшиеся на среднюю часть рога отдельно  от  оковки  устья.  На

  малом роге композиция подобна узору на застежках, а на том  большом

  роге, который содержит  изображение  смерти  Кощея,  она  затейливо

  осложнена. Четыре  ростка  размещены  по  углам  квадрата  остриями

  во-вне; в промежутках между углами даны дополнительно четыре меньших

  ростка. Мудрый мастер, в образованности и изощренности которого  мы

  уже имели возможность убедиться, вплел в общую гирлянду еще  четыре

  ростка, язычки которых обращены  не  во-вне,  а  внутрь,  к  центру

  квадрата. Смысл такой усложненной композиции (ее повторит через 200

  лет полоцкий мастер Лазарь Богша) заключался в  том,  что  эманация

  благодати,   заклинательная   сила   рисунка-заговора   оказывалась

  направленной не только во все  четыре  стороны  от  подразумеваемой

  точки отсчета, но и к самой этой точке,  к  человеку,  к  владельцу

  священного предмета. В такой форме магический рисунок охватывал как

  бы универсальное пространство, включавшее и местопребывание человека

  и окружающий его мир.

      Тема заклинания пространства объединяет город  и  деревню,  так

  как решение ее мы видим как на городских (Черная Могила, Гнездово и

  др.), так и на деревенских  изделиях.  Среди  курганных  инвентарей

  много подвесок с крестом в круге, с крестом из пяти квадратиков,  с

  крестом с пересеченными концами. Есть кресты (как  простые,  так  и

  пересеченные) среди заклинательных знаков на семилопастных височных

  кольцах.  Особый   интерес   представляют   крестики,   к   которым

  неправомерно было применено наименование "скандинавского типа".  М.

  В. Фехнер убедительно доказала, что называть так их нельзя: в Швеции

  и на Готланде  найдено  6  экземпляров,  в  Норвегии  --  2,  а  на

  территории Руси 69 экземпляров в 32 пунктах 79.

      79 Фехнер М. В. Крестовидные  привески  "скандинавского"  типа.

  -- В кн.: Славяне и Русь. М., 1968, с. 210-214.

      Датируются эти крестики XI в.;  носили  их  женщины  в  составе

  ожерелий, иногда по несколько штук. Находки в безусловно  языческих

  погребениях  с  трупосожжением  совершенно  исключают  связь  их  с

  христианством.

      Hа  каждой  лопасти  креста  мы   видим   наверху   три   четко

  обозначенных солнца; среднее помещено несколько выше боковых. Здесь

  перед нами типичный показ "солнца в трех позициях" (восхода, зенита

  и заката). От небосвода с  "тресветлым"  солнцем  вниз  идут  линии

  точек-капель. В центре креста иногда  ромб,  иногда  круг  (изредка

  маленький крестик). Всю композицию можно истолковать как стремление

  изобразить на крестовидном амулете  схему  макрокосма  с  землей  в

  центре и четырьмя небосводами на каждом конце креста. Высшая  форма

  защиты при помощи "белого света" с солнцем в движении,  со  струями

  дождя и землей здесь соотнесена с идеей заклинания пространства  во

  все  четыре  стороны.  Сосредоточены  эти  крестовидные  амулеты  в

  северной части земли Радимичей и на стыке кривичей с  мерей  (между

  Клязьмой и Нерлью). В городских древностях эти амулеты не встречены.

      Городское   прикладное   искусство   (см.   следующую   главу),

  известное нам по кладам, зарытым во время татарского нашествия, а по

  времени изготовления предметов относящееся к концу XI -- началу XIII

  в., дает нам много примеров четырехчастной крестовидной композиции.

      Прежде   всего   следует   обратить   внимание   на   то,   что

  четырехчастная композиция из "кринов" (для удобства можно употребить

  этот ошибочный, но привычный термин) встречается и на самых поздних

  домонгольских  вещах   с   христианскими   изображениями   (иконки,

  кресты-энколпионы), что свидетельствует о том, что она бытовала  не

  как простой  узор,  а  имела  в  глазах  русских  людей  совершенно

  определенное  магическое  значение,  которое  было   лишь   усилено

  христианской магической символикой.

      Четырехчастная,  "координатная"   композиция   встречается   на

  разных, хорошо видимых частях богатого убора княгинь и боярынь:  на

  диадемах, колтах, ряснах и нашивных бляшках, украшавших одежду.

      Основная схема композиции  продолжает  тy  разработку,  которая

  представлена застежками и накладками на турий рог  из  черниговских

  курганов эпохи Святослава.

      От центра композиции (круга: квадрата) отходят  во  все  четыре

  стороны ростки, "крины". Они, как правило, обведены  белой  линией,

  которая внизу сливается с контуром "крина", образуя  с  ним  единую

  сплошную  кривую.  В  целом   "крин"   и   его   обводка   образуют

  сердцеобразную фигуру с ростком внутри. Это --  идеограмма,  хорошо

  выработанная, устойчивая.

      Hа  некоторых  нашивных  бляшках  магическое   воздействие   на

  окружающее  пространство  усилено  еще  одним   эшелоном   ростков,

  расположенных на  внешнем  кольце  вокруг  основной  композиции.  В

  качестве примера можно привести крупную золотую бляху  с  облачения

  московского митрополита Алексея. Вся нашивная орнаментация относится

  не ко времени Алексея (1354-1378 гг.), а, очевидно, получена им  по

  наследству от своих предков,  черниговских  бояр  середины  XII  в.

  Середину  этой  бляхи  занимает  стандартная  для  вещей  с  эмалью

  четырехчастная композиция, вписанная в круг. Вокруг этого  средника

  описана еще одна  орнаментальная  полоса,  расчлененная  на  четыре

  участка; разрывы между участками приходятся точно на те места, куда

  направлены острия ростков срединной композиции.  В  каждом  участке

  внешней полосы изображено по четыре ростка,  остриями  тоже  вовне.

  Получается нечто вроде военной диспозиции: силы добра и жизни ведут

  круговую оборону; первый эшелон  образуют  четыре  участка  внешней

  орнаментальной полосы, в которых ростки-"крины" как бы  ощетинились

  своими копьями  против  врата.  Разрывы  в  рядах  первого  эшелона

  прикрыты четырьмя остриями срединной  композиции;  в  свою  очередь

  каждый отрезок внешней линии прикрывает  интервал  между  "кринами"

  срединной композиции. Благодаря такому распределению сил достигается

  полная повсеместность эманации доброго начала или полная,  круговая

  оборона от повсеместно существующего зла 80.

      Четырехчастная  композиция   прочно   утвердилась   в   русском

  прикладном искусстве с X  по  XII  в.  включительно  и  перешла  на

  предметы христианского культа. Формой синтеза были кресты и  иконки

  квадрифолийной формы. Hа  некоторых  крестах  мы  видим  на  каждой

  стороне креста по "знаку  поля"  (косой  крест  и  4  точки),  а  в

  медальонах на концах креста надпись IC ХС NHKA, свидетельствующую о

  том, что  церковники,  руководившие  изготовлением  таких  крестов,

  рассуждали  точно  так  же,  как  и  их   предшественники   волхвы;

  христианское  наслоилось  на  языческое,  как  бы  усиливая   новой

  символикой старую традиционную.

      Встречается на вещах XII -- начала XIII в. и  та  универсальная

  форма оберега, которая известна  нам  по  турьему  рогу  из  Черной

  Могилы, когда мастер изобразил четыре ростка, устремленные вовне, а

  четыре разместил в интервалах и  повернул  их  остриями  к  центру.

  Такова, например, композиция на кресте Евфросинии Полоцкой 1161 г.,

  изготовленном мастером Лазарем Богшею 81.

      Эта  же  идея  воплощена  и  в  некоторых   дробницах   саккоса

  Алексея: вся круглая  бляха  разделена  орнаментальным  крестом  на

  четыре части, а в секторах между перекладинами креста помещены круги

  с ростками внутри.

      В  лопастях  креста  тоже  есть  ростки,  но  они,  как  и   на

  рассмотренной уже  дробнице,  расположены  в  два  эшелона.  Первый

  (внешний) эшелон одинаков по направлению с  ростками  в  кругах  --

  острия пышных ростков  направлены  к  центру.  Ростки  же  второго

  эшелона, облегающие сердцевину бляшки, направлены остриями вовне.

      Общий облик  дробницы  представляет  собою  сильно  увеличенный

  "знак поля" -- крест с точками в углах креста.

      Важным для  правильной  расшифровки  знаковой  системы  русских

  мастеров     средневековья,     продолжавших      дело      древних

  волхвов-"хранильников", является прочтение средников четырехчастной

  композиции. В центре иногда бывает только круг или круг  с  точкой;

  это мало помогает прочтению. Hо довольно часто в центре оказывается

  классический "знак поля", "знак засеянной нивы"  --  квадрат  (реже

  круг), разделенный на четыре части с четкой точкой в центре каждого

  малого квадратика 82.

      80  Фотография  бляшки  издана  Т.  И.  Макаровой  в  ее  книге

  "Перегородчатые эмали древней Руси" (М., 1975, табл. 24-6).

      81 Макарова Т. И. Перегородчатые эмали..., табл. 19-8.

      82 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 45-51.

      Есть разные вариации этого знака. Иногда  в  центре  изображали

  крестик или крестообразный цветок.

      Крест  в  центре  композиции,  составленной  из   растительного

  орнамента, мог означать идеограмму  пространства.  В  пользу  этого

  говорят  слова:  "окрест"  (вокруг  нас),   "окрестности"   (места,

  окружающие что-либо).  Пространство,  всесторонне  окружающее  нас,

  определено словом, в основе которого не "круг", а "крест". Реальным

  выражением этой связи  "крест  --  пространство"  были  перекрестки

  путей, с которыми связано  много  поверий,  заговоров.  "Hа  путях"

  хоронили мертвых,  на  перекрестке  дорог  былинный  или  сказочный

  богатырь выбирает свою судьбу. От перекрестка четыре пути вели  "во

  все четыре стороны", т. е. в пространство вообще.

      Идея заклинания пространства и человека в  пространстве  прочно

  владела русскими людьми и после принятия христианства, но  к  этому

  времени она начала сливаться с христианской символикой, дополнять ее

  или, точнее, дополнять новыми покровителями старую схему.

      Все,  что  было  рассмотрено  выше,  говорит   о   пространстве

  плоскостного  характера,  хотя,  может  быть,  ростки  и  растения,

  растущие по отношению к центру (часто обозначенному символом  поля)

  вверх корнями, следует рассматривать как растения  иного,  верхнего

  мира, того "ирья", где находятся души "дедов"?

      В пользу объемного  понимания  пространства  говорят  несколько

  более поздние материалы. К началу XV в.  относится  великолепный  и

  хорошо известный складень мастера Лукиана 1412 г. Hа оглавии  этого

  складня изображен православный шестиконечный крест и в  специальных

  четырех кружках вокруг креста помещены четыре буквы: В, Д, Г. Ш.

В                     ВЫСОТА

   Ш   Д        ШИРОТА     ДЛИНА

Г                     ГЛУБИНА

      Т. В. Николаева убедительно расшифровала  их,  как  обозначение

  всех направлений объемного пространства: В = ВЫСОТА; Г = ГЛУБИНА; Д

  = ДЛИНА, Ш = ШИРОТА 83. В данном случае перед  нами  не  трехмерное

  объемное пространство, а необычное "четырехмерное", так как человек

  поставил себя в центре объема и отсчитывал высоту и глубину от себя.

      83 Николаева Т. В. Икона-складень 1412 г. мастера  Лукиана.  --

  Сов. археология 1968 № 1, с. 93.

      Прикладное искусство деревни и города позволило  нам  заглянуть

  в такую интересную и малодоступную тему, как отношение язычников (и

  двоеверцев)  к  проблеме  взаимоотношения  человека,  его  земли  и

  окружающего   потенциально   враждебного   пространства,   т.    е.

  взаимоотношения мира оберегающих берегинь (земля человека)  и  мира

  невидимых, но опасных упырей.  Берегини  символически  представлены

  молодыми ростками, символами жизни, а упыри остались невидимыми, но  против них направлены острия ростков, почек, растений -- всего того,

  что олицетворяло жизнь и рождение жизни.