Рефераты по истории

Связанные разделы: Русская история и культура

Искусство Древнего Египта

Культура индейцев майя

Римляне и греки

Рефераты

Содержание

Введение

1.         Детство и юность Ивана IV

2.         Время реформ. «Избранная рада»

3.         Начало опричнины

4.         Опричные казни

5.         Митрополит Филипп

6.         Князь Владимир Старицкий

7.         «Великий князь» Симеон Бекбулатович

8.         Князь Андрей Михайлович Курбский

9.         Конец царствования

Введение

Русское слово «царь» – это сокращенное старославянское слово «цесарь», происходящее от имени древнеримского диктатора Юлия Цезаря, ставшее в Римской империи одним из титулов правителя государства.

Это понятие было известно на Руси еще задолго до того, как Русское го-сударство в 1547 г. стало царством. В Древней Руси царями называли библей-ских правителей, римских и византийских императоров, императоров Священ-ной Римской империи. Иногда царями называли русских князей. Первый из-вестный случай такого рода относится к 1054 г.: в этом году на стене Софий-ского собора в Киеве была сделана сохранившаяся до наших дней надпись об «успении (т.е. смерти) царя нашего». Под «нашим царем» имелся в виду киев-ский князь Ярослав Мудрый. Однако это был не официальный титул, а просто почетное наименование, которое должно было подчеркнуть славу и могущество русских князей.

После монголо-татарского нашествия и установления ига с середины XIII в. царями на Руси стали называть монгольских ханов, а потом правителей Золо-той Орды. Постепенно укрепляется представление о царе как о могуществен-ном правителе сильного, независимого государства. При этом византийских императоров также продолжали называть царями, поэтому с понятием «царь» оказались неразрывно связаны византийские представления об императоре как о помазаннике Божьем, ответственном только перед Богом, а не перед смерт-ными людьми, важнейшей задачей которого является соблюдение чистоты «ис-тинной» веры. Исключительную популярность приобрели на Руси сочинения византийского богослова VI в. Агапита, писавшего: «Плотским существом ра-вен всем человекам царь, властью же сановною подобен Богу вышнему, так как не имеет он на земле никого, более высокого, чем он».

По мере развития объединительного процесса в русских землях и начала борьбы против ордынского ига все чаще русские князья начинают именоваться царями. Так, еще в XIV в. «Повести о Михаиле Тверском», посвященной муче-нической гибели этого князя в Орде, он называется царем. А уже в начале XV в. составляется «Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивано-вича, царя русского».

Особенно часто стали называть московских великих князей царями после захвата Константинополя турками в 1453 г. Очевидно, в это время на Руси рас-пространяется представление о преемственности Русского государства и вели-кой православной империи, которые впоследствии повлияли на формирование теории «Москва – Третий Рим». С этим представлением связана и идея о право-славном царе, который должен в условиях, когда в мире осталась только одна держава – хранительница «истинной» православной веры, хранить ее в чистоте и непорочности.

Ростовский архиепископ Вассиан Рыло в своем послании Ивану III, напи-санном в 1480 г. во время «стояния на Угре», называя московского великого князя «великим Русских стран христианским царем», призывает его перестать повиноваться «богостудному и скверному самому называющемуся царю», т.е. татарскому хану Ахмату. Неизбежным следствием этого должна была стать мысль о формальном венчании московского великого князя на царство. Однако это произошло лишь в 1547 г.

Официальная летопись Ивана IV гласит: «В лето 1547, января 16-го в воскресенье, венчан был на царство Русское благоверный великий князь Иван Васильевич всея Русии преосвященным Макарием, митрополитом всея Русии, и всем освященным Собором русской митрополии царским венцом и бармами, которыми в древности венчан был на царство Русское прародитель его князь великий Владимир, нареченный в царской порфире Мономах». Не все в этом сообщение понятно и не все соответствует действительности. «Освященный собор» – это собрание высшего русского духовенства. «Царский венец» – это «шапка Мономаха», а «бармы» – роскошное золотое оплечье, украшенное са-моцветами и жемчугом.

На самом деле славный киевский князь, хотя и был внуком по матери ви-зантийского императора, никогда на царство не венчался и титул «великий князь» к нему, как и к другим древнерусским  князьям, не применялся. Естест-венно, ни о какой «царской порфире» (ткань пурпурного цвета, один из симво-лов императорской власти в Византии) Владимира Мономаха тоже и речи быть не может. Все это было заимствовано составителями летописи из «Сказания о князьях владимирских», произведения XVI в., призванного обосновать «закон-ность» претензий московских великих князей на царский титул. Тем не менее впоследствии Иван Грозный очень любил ссылаться на древность своего про-исхождения и даже ставил ее в пример другим, не столь «высокородным» госу-дарям. Венчание Ивана IV на царство стало событием огромного значения. Ес-ли в Древней Руси князь был первым среди равных, то теперь правитель Рус-ского государства становился священной или, как говорят ученые, сакральной фигурой, уступающей по значению только Богу. Не случайно появляется поня-тие «самодержец». И до конца своих дней Иван Грозный оставался таким само-держцем, не признававшим никаких ограничений своей власти ни со стороны «панов» (как в Польше), ни тем более «мужиков торговых» (как в Англии).

Был у этого мероприятия и внешнеполитический аспект. Таким образом провозглашалось право Русского государства на достойное место в кругу евро-пейских держав. Правда, последние далеко не сразу признали за московским великим князем новый титул. Дипломатическая борьба за это велась еще до-вольно долго.

1. Детство и юность Ивана IV

Будущий царь Иван Грозный родился в ночь с 24 на 25 августа 1530 г. В эту ночь над Москвой разразилась буря, от молний в разных местах столицы вспыхнули пожары. Ветер раскачал колокола церквей, и они как бы сами собой зазвенели. Один из них сорвался с колокольни и рухнул на землю. В народе за-говорили о предзнаменовании грядущих больших несчастий.

Когда умер великий князь московский Василий III, его наследнику, Ивану Васильевичу (1530–1584), было немногим более трёх лет от роду. Детство мальчика нельзя назвать счастливым. Через пять лет после смерти отца он по-терял мать, великую княгиню Елену Глинскую, и в её лице – единственного родного человека, который мог бы о нём заботиться и любить его. Эти пять лет вдовствующая великая княгиня исполняла обязанности регентши (т.е. времен-ной правительницы) при малолетнем государе и управляла страной, опираясь на Боярскую думу и «опекунский совет», назначенный ей в помощь умиравшим супругом. В опекунский совет входили люди, обладавшие полнотой власти ближайших советников и «управляющих делами» при неопытной в вопросах государственного управления регентше. Почти все они были представителями высших аристократических родов: князья Михаил Львович Глинский (дядя са-мой Елены Глинской), Василий Васильевич Шуйский, Иван Васильевич Шуй-ский, бояре Михаил Юрьев-Захарьин, Михаил Тучков и др.

Если при жизни вдовы своего покойного государя «опекуны» ещё согла-совывали свои действия с волей великой княгини, то после её кончины они об-ращали очень мало внимания на условия жизни, желания и судьбу наследника престола. Гораздо больше энергии они проявляли в борьбе за власть, освящён-ную именем номинального главы государства. В результате детские годы бу-дущего государя слились в единое горькое пятно. Много лет спустя давние мальчишеские обиды невыносимо жгли ему память и душу. Через три десяти-летия Иван IV вспоминал: «Было мне в это время восемь лет; и так подданные наши достигли осуществления своих желаний – получили царство без правите-ля, о нас же, государях своих, никакой заботы сердечной не проявили, сами же ринулись к богатству и славе и перессорились друг с другом при этом. И чего только они не натворили! ...Дворы, и сёла, и имущество наших дядей взяли себе и водворились в них. И сокровища матери нашей перенесли в Большую казну, при этом неистово пиная ногами и тыкая палками, а остальное разделили... Нас же с единородным братом моим, святопочившим в Боге (т.е. уже умершим ко времени, когда царь писал эти строки) Георгием, начали воспитывать как чуже-земцев или последних бедняков. Тогда натерпелись мы лишений и в одежде, и в пище».

Аристократические кланы в жестокой сваре за первенствующее положе-ние стремительно сменяют друг друга у кормила власти: первоначально власть захватывают Шуйские, затем на их место приходят Бельские, потом Шуйские с помощью мятежа свергают Бельских. Юный государь растёт в обстановке заго-воров, убийств, интриг. В 13-летнем возрасте приходит черёд и ему впервые «показать зубы»: в 1543 г. по его приказу глава партии Шуйских был отдан псарям и зверски убит. В результате место «сберегателей» при троне и Иване Васильевиче досталось партии Глинских, при которых сын Василия III достиг совершеннолетия (15 лет), и для него пришло время вступать в законное владе-ние отцовским наследством – Московской державой.

В середине XVI в. Московское государство, или, как писали тогда в ди-пломатических документах, Руссия, было одним из сильнейших в военно-политическом отношении и одним из самых крупных по территории в сравне-нии с другими странами Европы. Но совсем немного, всего несколько десяти-летий, насчитывала его история как единого государственного организма, включавшего в себя десятки ранее самостоятельных земель и княжеств. Рыхлая внутренняя структура Московского государства требовала серьёзных преобра-зований, которые предотвратили бы в будущем его распад. Жители различных областей по-прежнему пользовались разными деньгами, по-разному управля-лись и даже молились разным святым. Отсутствовал сколько-нибудь развитый аппарат управления, не существовало постоянной армии, имелись только мало-численные отряды иностранных наёмников, принятых на службу Василием III. Необходимо было привести архаичное законодательство в соответствие с но-выми условиями. Всё это следовало исправлять под постоянной угрозой войны с сильными соседями: Казанским и Крымским ханствами, Великим княжеством Литовским. И наконец, главное: верховная власть, которая только и могла про-вести все эти реформы, не обладала необходимым «инструментом» для подоб-ной созидательной деятельности – сословием верных и преданных престолу людей, имеющих опыт государственного управления.

Великие князья опирались во всех своих действиях на класс «служилых людей», т.е. людей, служивших в великокняжеском войске или в администра-ции великого князя и получавших за это земельные наделы, а иногда – помимо земли ещё и денежные оклады. Класс служилых людей делился на две нерав-ные части: мелких и средних землевладельцев, в большинстве своём зависев-ших во всём от воли великого князя, а также крупных землевладельцев, знат-нейших людей, в экономическом смысле вполне самостоятельных по отноше-нию к московскому государю. Первые никогда не имели доступа к власти и не владели в этой области ни малейшим опытом. Вторые от века занимали ключе-вые посты в сферах гражданского и военного управления, в том числе и в ос-новном органе государственной власти – Боярской думе, обладали всеми необ-ходимыми навыками для этого, но к реформам отнюдь не имели склонности.В состав русской аристократии, входили бывшие полудержавные властители удельных княжеств, в ходе объединения страны постепенно утрачивавшие, но ещё не утратившие вконец прав на неограниченное управление своими огром-ными наследственными владениями. В аристократическое сословие входило также старомосковское боярство, которое претендовало на традиционно высо-кую степень власти и влияния на все области внешней и внутренней политики при особе великого князя.

Князья и бояре, а с ними вся верхушка аристократии служили великому князю московскому, отыскивая для себя большей чести и большего богатства при дворе одного из сильнейших государей Европы, но считали себя людьми свободными. Согласно древнему обычаю, они были вправе «отъехать» в случае недовольства этой службой к иному государю, например к великому князю ли-товскому. По меткому замечанию выдающегося русского историка В.О. Клю-чевского, «политические обстоятельства, с одной стороны, поставили москов-ского князя на высоту национального государя с широкой властью, с другой – навязали ему правительственный класс с широкими политическими претензия-ми и стеснительной для верховной власти сословной организацией».

Аристократические группировки, управлявшие страной в 30–40-е гг. XVI в., оказались вполне способными организовать отпор внешнему неприятелю (война с Польшей и Литвой 1534–1537 гг.), а также поддержать целостность ог-ромной державы. Но вся их «реформаторская» деятельность ограничилась ре-организацией русской денежной системы, просуществовавшей в новом виде до конца столетия, да ещё уничтожением некоторых крупных уделов.

2. Время реформ. «Избранная Рада»

В 1545–1547 гг. было осуществлено несколько мероприятий, призванных подчеркнуть переход всей полноты власти к юному государю: Иван Васильевич начал ходить в военные походы, женился на Анастасии Романовне Захарьиной, 16 января 1547 г. принял титул «царя» (впервые в российской истории – ранее государи московские именовались только «великими князьями»). Но это не оз-начало того, что Иван IV неожиданно овладел всеми умениями, необходимыми для управления огромной страной. Пока за его спиной Московским государст-вом правили Глинские и митрополит Московский Макарий – один из образо-ваннейших людей России. Глава русской церкви, отлично разбиравшийся в тонкостях и хитросплетениях светской политики, стремился воспитать из Ивана IV государя, который не мог бы нанести ущерба интересам церкви. При жизни этого святителя царь действительно не вступал в конфликт с духовными вла-стями.

Владычество Глинских вызывало зависть со стороны других знатных ро-дов, к тому же корыстолюбивые временщики злоупотребляли своим высоким положением, что приводило к недовольству всей Москвы: «...В те поры Глин-ские в приближении у государя (были) и в жаловании, а от людей их – чёрным людям насильство и грабёж». Летом 1547 г. в столице вспыхнуло восстание, начались волнения и в других городах Московского государства. Толпа мос-ковской черни расправилась с боярином Юрием Васильевичем Глинским, по-бив его на площади камнями. Его брат, князь Михаил Васильевич Глинский, пытался бежать в Литву, но потерпел неудачу. Партия Глинских пала, и окон-чилась пора правления отдельных аристократических группировок.

Последовательные неудачи попыток различных «боярских партий» на-всегда утвердиться у верховной власти, недовольство низших слоев служилого класса засильем временщиков у престола, недостаточные способности молодо-го царя к управлению государством и необходимость проведения многих пре-образований привели к созданию своеобразной правительственной группы компромисса, названной позднее князем Андреем Курбским «Избранная рада». Роль наиболее ярких фигур в её составе сыграли люди, не блиставшие знатно-стью и не связанные близким родством ни с царским домом, ни с одним из мо-гущественных аристократических кланов. Следовательно, никто не боялся, что они захватят власть.

Итак, на политическую авансцену времён «Избранной рады» выступили священник Благовещенского собора в Кремле Сильвестр и царский постельни-чий (государев дворовый чин) Алексей Фёдорович Адашев. Помимо них в «Из-бранную раду» вошли князь Курлятев, возможно, князь Андрей Михайлович Курбский, дьяк Иван Михайлович Висковатый и некоторые другие представи-тели аристократии. Все они обладали достаточной дальновидностью, чтобы поддерживать равновесие между царской властью, боярско-княжеской верхуш-кой служилого класса и дворянством, вобравшим в себя средний и нижний слои служилых людей. Все они признавали необходимость реформ в сфере государ-ственного управления. Большинство имён деятелей «Избранной рады» истори-ческие источники до наших дней не донесли.

Всего десятилетие суждено было существовать «Избранной раде», всего десятилетие было отпущено исторической судьбой для деятельности реши-тельных и энергичных реформаторов, протекавшей в условиях относительного мира между всеми классами и сословиями русского общества. Всего десятиле-тие! Но за этот краткий период государственное и социальное устройство Рос-сии претерпело столь сильные изменения, каких не происходило за целые века спокойного развития. Избранная рада» возникла не ранее 1549 г., а в 1560 г. её уже не существовало.

За это время, во-первых, сформировалась развитая система «приказов», т.е. органов центрального управления, исполнявших функции нынешних мини-стерств. До середины 60-х гг. XVI в. приказы именовались «избами». Каждый из приказов отвечал за определённую сферу управления: так, например, По-сольский приказ – за дипломатическую службу, Разрядный приказ – за боль-шую часть военных дел, Челобитный приказ – за контроль над остальными приказами. Во-вторых, в 1550 г. был введён в действие новый Судебник (Су-дебником именовался свод действующих законов, нечто среднее между уго-ловным кодексом и конституцией), расширенный, гораздо более систематизи-рованный и учитывавший то новое, что накопилось в судебной практике со времён введения старого Судебника 1497 г.

В-третьих, было реорганизовано местное управление. Если до этого вре-мени в городах и землях Московского государства почти неограниченной вла-стью располагали наместники и волостели, на определённый срок назначав-шиеся великим князем, то теперь их судебные права в отношении дворян были ограничены, а на значительной территории власть наместников полностью за-менялась властью выборных земских органов. Последние возглавлялись губ-ными старостами («губа» – округ) и излюбленными головами (в городах).

В-четвёртых, церковный собор 1551 г. привёл к единообразию все обря-ды, поставил задачу улучшить нравы духовенства и утвердил единый для стра-ны пантеон святых. Этот собор вошёл в историю под названием Стоглавого, поскольку его решения были сведены в 100 глав и получили название «Сто-глав».

Наконец, наиболее целенаправленным изменениям подверглось военное дело. Было подготовлено в принято Уложение о военной службе, определяю-щее, с какого количества земли (поместья) воин-дворянин должен был выхо-дить в поход «коннооружно», иными словами, на коне, с ратниками, в доспехе и при оружии. Под Москвой шла выделена земля для избранной тысячи «луч-ших слуг» – привилегированных дворян, из тола которых впоследствии назна-чались воеводы, «головы» (низшие офицеры), дипломаты и администраторы. Возник корпус первого русского постоянного войска – стрельцов, получавших из казны денежное жалованье, вооружение и обмундирование. Ограничена бы-ла практика местничества, т.е. занятия должностей в войске в зависимости от знатности и заслуг предков.

Все эти преобразования совершались одновременно с впечатляющими победами в войнах и внешнеполитическими успехами. Между тем царь по-взрослел, приобрёл некоторый опыт в государственных делах и уже тяготился деятельным правлением «Избранной рады». Воля его, стеснённая в юности, те-перь распрямлялась, словно отпущенная пружина, стремясь к самовластию. Одной из главных черт характера Ивана IV стала неспособность сдерживать се-бя в чём-либо, неспособность ставить своим желаниям и планам разумные пре-делы. С течением времени царь стал подвержен приступам гнева, во время ко-торых он терял над собой контроль. Через четверть века в состоянии такого припадка ему суждено было убить собственного сына, Ивана Ивановича. Придя в ярость в споре с сыном по ничтожному поводу, царь ударил того в голову концом жезла с насаженным четырёхгранным железным остриём. Царевич от раны заболел и умер, родитель его «рыдал и плакал», придя в себя и осознав содеянное, да было поздно.

До начала 60-х гг. самовластие Ивана IV было ограничено в политиче-ском отношении «Избранной радой», а в моральном – его наставником митро-политом Макарием и женой Анастасией, единственным существом, к которому Иван питал в зрелые годы приязнь и даже любовь. В связи с началом Ливон-ской войны царь вступил в конфликт с деятелями «Избранной рады» (в частно-сти, с Адашевым), стоявшими за войну с Крымским ханством, для которой то-гда сложилась благоприятная военно-политическая ситуация. В отношении Ли-вонии Адашев считал предпочтительными мирные переговоры или боевые дей-ствия в ограниченных масштабах. «Избранную раду» поддерживала значитель-ная часть аристократии, но Иван Васильевич настоял на своём и мог счесть се-бя правым, поскольку в первые годы войны с Ливонским орденом русские вое-вали успешно.

В августе 1560 г. умерла царица. Боярская группировка её родственников Захарьиных обвинила Адашева в отравлении Анастасии и колдовстве. В ре-зультате «Избранная рада» пала, её деятели и сторонники подверглись опале и гонениям. В декабре 1563 г. скончался митрополит Макарий, и на его место был поставлен тихий, нерешительный митрополит Афанасий.

Московский государь начинает единолично руководить всей внутренней и внешней политикой. В двух словах его политический курс можно охарактери-зовать как доведение личной власти до уровня неограниченного самодержавия внутри страны и максимально возможное её распространение за пределы Мос-ковского государства путём завоеваний.

В первые годы Ливонской войны Ивану IV удаётся добиться серьёзных успехов, в частности на Северо-Белорусском театре военных действий, Но в стране уже чувствуется нарастающее истощение сил и средств из-за военных тягот. Аристократическая верхушка служилого класса была заинтересована в оборонительных войнах, в отстаивании южных рубежей от набегов татар. На-против, низшая часть служилых людей – дворяне и другие группы дворянства («жильцы», «дети боярские») – выступала за продолжение наступательной вой-ны с западными соседями. Это и понятно: по сравнению с землевладельцами-аристократами дворяне значительно хуже были обеспечены землёй, и даже те небольшие участки, которые были положены им по закону («оклады»), не вы-делялись полностью: в центре государства вся пригодная для обработки земля давно была разобрана и разделена, ощущался «земельный голод». Не было воз-можности всерьёз заниматься хозяйством, поскольку полжизни приходилось проводить в походах и на военной службе. А в это время более богатые соседи переманивали к себе крестьян, предоставляя им лучшие условия существова-ния. Для дворян, жильцов и детей боярских война представляла собой желан-ный источник обогащения: за счёт военной добычи и, возможно, за счёт полу-чения новых земельных участков в присоединённых областях. В этом смысле дворянские публицисты противопоставляли смелых «на рати» служилых людей «ленивым богатинам» (землевладельцам-аристократам); в этом смысле война в Ливонии была для дворян лакомым кусочком.

Стремления дворянства совпадали с крупными завоевательными планами царя и поддерживались Русской Православной церковью, заинтересован¬ной в расширении своего влияния. Но они противоречили чаяниям боярства, не ви-девшего смысла в завоеваниях, посадского населения, недовольного усилением «тягла» (суммы налогов и повинностей), да и всему состоянию страны, не вы-держивавшей постоянного напряжения воен¬ного времени. Пока на разных те-атрах военных действий царским войскам сопутствовал успех, это противоре-чие не было столь очевидным. Но как только начались серьёзные неудачи, царь перешёл к политике репрессий, стремясь любой ценой сломить сопротивление верхушки служилого клас¬са, сделать из неё послушное, безгласное орудие.

В эти годы начинает формироваться нравственный и политический облик Ивана IV. Вот каким он запомнился современникам, оставившим нам его про-тиворечивый портрет, красивый и страшный в одно и то же время: «Царь Иван образом нелепым, очи имел серы, нос протягновен и покляп (изогнут), возрас-том (т.е. ростом) велик был, сухо тело имел, плещи высоки имел, грудь широ-кую, мышцы толсты. Муж чудного рассуждения (замечательного ума), в науке книжного поучения доволен и многоречив зело, ко ополчению дерзостен и за своё отечество стоятелен. На рабов своих, от Бога данных ему, жестокосерд вельми и на пролитие крови и на убиение дерзостен и неумолим; множество народа от мала до велика при царстве своём погубил, и многие грады свои по-пленил и многие святительские (церковные) чины заточил и смертию немило-стивою погубил... Тот же царь Иван много благо сотворил, воинство вельми любил и требуемое им от сокровища своего нескудно давал. Таков был царь Иван».

Трагедия исторического момента заключалась в том, что воля умного, энергичного, но необузданного государя вступила в противоборство с волей целого сословия, притом самого могущественного в русском обществе. Эта борьба нанесла государству непоправимый ущерб.

3. Начало опричнины

В воскресенье 3 декабря 1564 г. Иван IV вместе со всей семьей неожи-данно отправился в пригородное село Коломенское. Вообще в царских выездах ничего особенно нового не было, но этот был не похож на все предыдущие. Это отмечает летопись: «Подъем же его не таким был, как прежде того, когда ездил он по монастырям молиться или на свои потехи (охоту) или объезды. Взял он с собою все святыни – иконы и кресты, златом и камением драгим украшенные, и сосуды, и поставцы золотые и серебряные, и платье, и деньги. И всю свою каз-ну повелел взять с собой». Однако, пробыв в Коломенском две недели, царь столь же неожиданно поехал в Александрову слободу (ныне город Александров в 113 км к северу от Москвы). Никаких объяснений своему отъезду царь не да-вал, в Москве «все же в недоумении и во унынии были из-за такого великого и необычного подъема и шествия его неведомо куда».

Вплоть до 3 января 1565 г., Иван IV так и держал всех в недоумении от-носительно причин своего поступка, в этот же день в столицу из Александро-вой слободы пришли две царские грамоты: одна к митрополиту Афанасию, вторая – к московским купцам и посадским людям. В первой были «писаны бо-ярские и воеводские и всяких приказных людей (т.е. дьяков и подьячих) изме-ны, которые они совершили после смерти отца его великого государя царя и великого князя Василия Ивановича всея Русии» и объявлялось: «Царь и вели-кий государь опалу свою положил на них за то, что в его государевы несовер-шенные лета (т.е. в детстве) бояре и все приказные люди многие убытки людям его государства делали и казну его государеву истощили, а прибытков к его го-сударевой казне не прибавляли. Также и бояре и воеводы забирали его госуда-ревы земли и друзьям своим и племянникам раздавали и собирали себе великие богатства, а о государе, и о его государстве, и о всем православном христианст-ве не хотели радеть и от недругов его – от крымского хана, и от литовского ко-роля, и от немцев – не хотели государство оборонять и от службы стали укло-няться. И царь и государь и великий князь, не желая терпеть их многих измен-ных дел, оставил свое государство (т.е. отказался от престола), а поселится там, где его Бог наставит». Во второй же грамоте царь писал к московским горожа-нам, чтобы они «ничего не опасались: гнева на них и опалы никакой нет». Смысл этой акции Ивана IV состоял, очевидно, в том, чтобы противопоставить знать, высшие слои общества, и простой народ. Конечно, это не означало, что царь, жестоко расправлявшийся с любыми народными восстаниями, вдруг пре-вратился в «народолюбца». Это был четко продуманный политический ход, рассчитанный на традиционные для Средневековья народные представления о «добром» царе, «стоящем» за простых людей, которому мешают «злые» бояре и чиновники. Люди воспринимали царя как «помазанника Божьего», безгрешного и почти святого, и связывали все беды и несчастья не с ним, а с его окружени-ем. Даже участники народных восстаний вплоть до начала XX в. выступали не против царя, а за его освобождение от «плохих» бояр, а потом министров. По-этому москвичи в 1565 г. повалили на улицы и стали требовать, чтобы бояре и архиереи упросили Ивана Васильевича вернуться «на государство» и выполни-ли все его требования, угрожая при этом истребить «государевых лиходеев и изменников».

Тогда бояре и все высшее духовенство во главе с митрополитом Афана-сием отправились в Александрову слободу и стали просить Ивана IV, чтобы он «опалу свою с них снял, и государством своим правил, как ему, государю, угодно». В конце концов царь дозволил им «видеть очи свои» (т.е. принял их). При этом, по некоторым сообщениям, вид его был ужасен. Хотя Ивану Василь-евичу было всего 34 года, он заметно постарел, почернел лицом, а волосы на голове и в бороде вылезли. Как гласит официальная летопись, царь согласился вернуться на престол с тем условием, что «он будет на своих изменников и ос-лушников опалы класть, а иных казнить и имущество их отнимать». Иными словами, он добился права расправляться с неугодными ему лицами по своему усмотрению, без согласия Боярской думы, не принимая во внимание традици-онного права церкви «печаловаться» (заступаться) за опальных и т.д. Ясно, что это был решительный отказ от политики компромисса между различными со-словиями и слоями населения, проводившейся в 50-х гг. и лежавшей в основе деятельности Избранной рады. Симптомы этого были заметны и ранее. Еще в 1553 г., после того как во время тяжелой болезни Ивана IV многие бояре и дея-тели Избранной рады тянули с присягой его малолетнему сыну – «пеленочни-ку» царевичу Дмитрию, царь, выздоровев, затаил на них обиду. А после ликви-дации Избранной рады в конце 50-х – начале 60-х гг. Иван IV начинает посте-пенно проявлять присущую ему жестокость. Многим запомнилась расправа без суда и следствия в начале 1564 г. с боярином князем Михаилом I Петровичем Репниным. Это произошло на пиру, когда царь, «упившись, начал со скоморо-хами в машкарах (масках) плясать». С точки зрения православной церкви заба-вы со скоморохами считались тяжким грехом, на что царю и указал Репнин. Однако Иван IV только разъярился и пытался силой заставить боярина надеть на себя маску, но тот отказался, «отверг ее и потоптал ее ногами». Сразу после этого по приказу Грозного боярин был убит. Причем, если верить Курбскому, это произошло в церкви во время службы, что ярко демонстрирует пренебре-жение Ивана IV традиционными христианскими нормами.

Вторым условием, которое поставил Иван Грозный при возвращении на престол, была передача ему в особое, личное управление – опричнину – части страны. Опричниной (от опричь – кроме; именно поэтому Курбский впоследст-вии с мрачной иронией играл словами, называя опричников «кро-мешниками», т.е. слугами «тьмы кромешной» – ада) традиционно называли часть княжества, удел, который после смерти князя давался его вдове, «опричь» (кроме) осталь-ных уделов, предназначавшихся сыновьям. Однако опричнина Ивана Грозного никакого отношения к вдовьим уделам не имела. По сути дела, царь разделял государство на две части: одна, получившая название «земщины» управлялась обычным способом (Боярской думой, приказами, сословно-представительными органами и т.д.), а другая, «опричнина», поступала в его непосредственное рас-поряжение. При этом к опричнине были отнесены огромные и, по-видимому, самые важные, с точки зрения Ивана Грозного, территории: некоторые подмос-ковные волости, обслуживавшие особый «опричный» двор царя; пограничные с Великим княжеством Литовским уезды (Вяземский, Козельский, Можайский и др.); богатые северные земли (Поморье, Двинская земля, Вологодский уезд) и даже некоторые районы Москвы: границей между земской и опричной частями столицы стала Никитская улица. Если смотреть на нее от Кремля, слева нахо-дилась опричная часть, а справа – земская. Столицей опричнины стала Алек-сандрова слобода, где находился опричный двор, опричная Дума и опричные приказы. Члены опричного двора стали называться опричниками, представляя собой своеобразную личную гвардию царя. При этом Иван Грозный превратил опричный двор в своеобразное монастырское братство, где сам он играл роль «игумена». Опричники носили черное монашеское одеяние, а на голове – мо-нашеские шапки-скуфейки, что не мешало им вместе со своим «игуменом» ре-гулярно предаваться пьянству и разврату. Отличало опричников еще и то, что они были вооружены и разъезжали на конях, причем к седлам с двух сторон были приторочены метлы и собачьи головы – символы борьбы с «изменами». Опричники должны были любыми средствами выметать и выгрызать крамолу. Самыми знаменитыми и кровожадными среди опричников были любимцы ца-ря: Малюта Скуратов, князь Афанасий Вяземский, князь Михаил Черкасский, отец и сын Басмановы.

После введения опричнины Грозный начал «перебирать людишек»: одних он выселял из опричных территорий, а других, наоборот, переселял туда из «земщины». Для реализации этого дорогостоящего мероприятия «земщина» была обложена фантастической по тем временам единовременной податью в 100 тыс. рублей (достаточно сказать, что большое село тогда стоило 100–200 рублей). С началом опричнины Россия вступила в эпоху кровавого террора, продолжавшегося фактически до самой смерти Ивана IV, несмотря на ее фор-мальную отмену уже в 1572 г.

Даже современники плохо понимали смысл опричнины, называя ее «не-лепым разделением» страны. Спорят об этом и историки. Одни, осуждая тер-рор, рассматривают ее как проявление бессмысленной жестокости «грозного царя», стремившегося к установлению ничем не ограниченной (даже мораль-ными нормами) единоличной власти, другие видят в ней «большой государст-венный смысл». Для того чтобы разобраться в этой сложнейшей проблеме, нужно понять, с кем и для чего собирался бороться Иван Васильевич.

4. Опричные казни

Сразу после введения опричнины начались казни. Первыми жертвами стали представители знатных родов: Горбатые, Головины, Шевыревы, Кураки-ны. При этом одному из казненных было всего 15 лет... Хотя царь утверждал, что он не держит зла на простой народ, именно он пострадал больше всего от опричных казней. Истребляя княжеские и боярские семьи, Иван Грозный не щадил и их крестьян и холопов. Псковская летопись рассказывает, как по при-казу царя опричники согнали крестьян одной из деревень в амбар и подожгли его.

В 1567 г. казни становятся особенно частыми. Все больше и больше кня-зей, бояр, приказных людей обвиняются в «заговоре», затем их, как правило, подвергают жестоким казням. А через год в заговоре (с целью либо посадить на престол двоюродного брата Ивана IV Владимира Андреевича, либо выдать царя литовцам) обвиняют одного из первых лиц в стране – боярина Ивана Петровича Федорова, который часто ведал государственными делами во время отъездов царя из Москвы. Федоров пользовался большим авторитетом и среди знати, за которую он заступался в первые годы опричнины, и среди простых людей. По словам уже упоминавшегося немца-опричника Штадена, «он один имел обык-новение судить праведно, почему простой люд был к нему расположен». После того как Иван Грозный заподозрил боярина в измене (или, что более вероятно, в излишней самостоятельности), он был 11 сентября 1568 г. вызван в царский дворец, где царь заставил его облачиться в царскую одежду, взять скипетр – символ царской власти и сесть на трон. После этого Иван Грозный встал перед Федоровым на колени, обнажил голову и заявил: «Ты имеешь то, чего искал, к чему стремился, чтобы быть великим князем Московским и занять мое ме¬сто: вот ты ныне великий князь, радуйся теперь и наслаждайся владычеством, кото-рого жаждал». И тогда царь неожиданно выхватил нож и заколол Федорова. Поразительно не только то, что склонный к театральным эффектам правитель самолично убил своего советника, но и абсурдность предъявленного обвине-ния: невозможно себе представить, чтобы боярин, не принадлежавший к дина-стии Рюриковичей, мог выдвинуть какие-либо претензии на престол. Это пока-зывает, насколько Иван Грозный стремился повсюду разыскивать истинных и мнимых изменников. Труп И.П. Федорова «протащили за ноги по всему Крем-лю к городу, и он брошен был на середине площади, являя жалкое зрелище для всех». Однако самое страшное случилось потом. Царь сел на коня и отправился во владения убитого им боярина. Как рассказывает современник, тоже немец, А. Шлихтинг, Грозный «почти год объезжал с толпой убийц его поместья, де-ревни и крепости, производя всюду истребление, опустошение и убийства». Часть слуг И.П. Федорова царь приказал «запереть в клетку или в маленький домик и, насыпав туда серы и пороха, зажечь». А по сообщению Штадена, даже церкви во владениях боярина были сожжены «со всем, что в них было».

После расправы со смело выступившим в 1568 г. против опричного тер-рора митрополита Филиппа и через год – с князем Владимиром Старицким и его родственниками, зверства «грозного царя» только усилились. В 1570 г. про-изошел погром в Новгороде. Это было самое чудовищное злодеяние Ивана Грозного.

Осенью 1569 г. царь получил донос о том, что новгородцы во главе с ар-хиепископом Пименом организовали заговор и собираются «Новгород и Псков отдать литовскому королю, а царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси... злым измышленьем извести, а на государство посадить князя Владимира Андреевича». Противоречивость этого обвинения очевидна. Зачем новгородцам надо было сажать на русский престол старицкого князя, если они задумали от-даться под власть Литвы? Однако возбужденный постоянным страхом перед «изменами» разум «грозного царя» не нуждался в серьезных доказательствах. Зимой того же года Иван IV во главе опричного войска двинулся на Новгород. Все передвижения были покрыты тайной, чтобы заговорщики не узнали о при-ближении царя. В начале января 1570 г. опричные отряды подошли к Новгоро-ду и оцепили его со всех сторон, чтобы никто не смог скрыться. 8 января Иван Грозный въехал в город. На мосту через Волхов его встречал архиепископ Пи-мен, который хотел благословить царя, но тот отказался. Это уже было мрач-ным предзнаменованием. Однако затем Иван Васильевич присутствовал на службе в новгородском Софийском соборе, после чего согласился пообедать на архиепископском дворе. Но когда обед закончился, царь неожиданно закричал: «Гойда!», что послужило сигналом к началу «выгрызания и выметания» «изме-ны». Несколько недель продолжалось избиение новгородцев. Убивали без вся-кого суда самыми разными способами: одних заживо сжигали (в том числе и матерей с младенцами, которых для «удобства» связывали вместе), других сбрасывали в Волхов и добивали уже в воде. Репрессиям подверглись предста-вители всех слоев новгородского населения: духовенство и купцы, приказные люди и простые горожане. Сильно пострадали новгородские помещики, предки которых были специально переселены в Новгород при Иване III для того, чтобы служить опорой Москве. Главу «заговора», архиепископа Пимена, лишили сана и отправили в Москву на кобыле, посадив его задом наперед, со скоморошьей волынкой в руках. Точное количество жертв в Новгороде неизвестно. Имеется лишь лаконичная и в то же время очень красноречивая фраза из «Синодика опальных» Ивана Грозного, куда в конце жизни каявшийся царь записывал имена убитых по его приказанию или им лично людей: «По Малютине сказке отделал (т.е. убил) тысячу четыреста девяносто человек». Неясно, все ли это убитые новгородцы или только жертвы опричного отряда во главе с Малютой Скуратовым, но в любом случае это огромная цифра для средневекового Нов-города, население которого составляло не более 30 тыс. человек. Одновременно и сам Новгород, и его окрестности были разорены и разграблены.

После Новгорода Иван Грозный направился в Псков, явно не с добрыми намерениями. Однако там он ограничился всего несколькими казнями (в том числе игумена Псково-Печерского монастыря Корнилия, который вышел встречать царя с хлебом-солью) и разграблением города. По единодушному свидетельству всех источников, Псков был спасен юродивым Николой, кото-рый в ответ на присланный ему от царя подарок преподнес ему кусок сырого мяса. Иван Грозный очень удивился: ведь дело происходило в пост. А юроди-вый заявил: «Да разве Ивашка думает, что съесть постом кусок мяса какого-нибудь животного грешно, а нет греха есть столько людского мяса, сколько он уже съел?» Никола пригрозил, что, если царь устроит резню во Пскове, с ним может случиться несчастье. По преданию, именно поэтому Иван Грозный уехал из города. Новгородский кошмар не повторился.

По возвращении Ивана Грозного в Москву казни начались и в столице. Особенно ужасным стал день 25 июля 1570 г. Тогда было убито более 100 че-ловек, и среди них были многие руководители приказов. Был казнен и выдаю-щийся дипломат и государственный деятель дьяк Иван Висковатый.

В конце опричнины жертвами террора стали сами опричники. Царь начал сомневаться в их верности. Умер «в оковах» князь Афанасий Вяземский, казне-ны были отец и сын Басмановы, после смерти царицы Марии Темрю-ковны та-кая же судьба постигла и ее брата Михаила с женой и шестимесячным сыном. Только Малюта Скуратов не потерял царского доверия.

По мнению большинства историков, опричнина была отменена осенью 1572 г. Более того, Иван Грозный запретил под страхом битья кнутом упоми-нать само это слово. По всей видимости, главными причинами этого решения стали разочарование царя в беспрекословной преданности ему опричников и результаты набега крымцев во главе с Девлет-Гиреем на Москву в 1571 г., ко-гда разделенное на две части русское войско оказалось неспособным противо-стоять неприятелю. Однако это не означало прекращения террора. Казни со-вершались почти до самой смерти Ивана Грозного. Некоторые элементы оп-ричнины также сохранялись под другими названиями (обособленный «Госуда-рев двор», попытка нового разделения страны при «великом князе» Симеоне Бекбулатовиче).

5. Митрополит Филипп

Тяжелая и кровавая эпоха опричнины оставила в истории России не толь-ко имена палачей вроде Малюты Скуратова, но и имя св. Филиппа, митрополи-та Московского – одной из самых светлых личностей русской истории.

Будущий митрополит Филипп родился в богатой и знатной семье бояр Колычевых в 1507 г. Его мирское имя было Федор. Все предвещало ему пре-красную карьеру: воспитывался он при дворе, получил хорошее по тем време-нам образование, вероятно, участвовал в 1530-е гг. в войнах с Литвой и Кры-мом. Однако неожиданно молодой боярин принимает решение постричься в монахи. Причины этого решения нам неизвестны, но, судя по тому, что Федор Колычев становится иноком отдаленного и тогда бедного Соловецкого мона-стыря, расположенного на каменистых островах в холодном Белом море, они были далеки от корысти и связаны с серьезным и глубоко продуманным выбо-ром жизненного пути. Когда Федор Колычев, ставший в монашестве Филип-пом, оказался на Соловках, обитель, основанная знаменитыми Зосимой и Сав-ватием Соловецкими, отнюдь не процветала. На островах было всего несколько деревянных церквей, а монастырское хозяйство оставляло желать лучшего. Но-вый же инок отличался не только духовным рвением, но и хозяйственными, ор-ганизаторскими способностями. Поэтому настоящее процветание и слава Соло-вецкого монастыря начались в 1548 г., когда Филипп стал его игуменом. Новый настоятель предпринял энергичные меры по развитию обители. В тяжелейших условиях Русского Севера ему удалось добиться настоящих чудес. За время его 18-летнего игуменства монастырь преобразился: были построены каменные храмы и другие здания, монастырские пруды были соединены каналами, выры-то озеро длиной 1,5 км, наконец, устроена водяная мельница. Монастырь при-обрел тот облик, который в значительной части, несмотря на разорение после восстания во второй половине XVII в. и бесчинств советского времени, сохра-няется до сих пор.

О благочестии и деловых способностях соловецкого игумена хорошо зна-ли в Москве. Поэтому, когда в 1566 г. в обстановке начавшегося опричного террора митрополит Афанасий счел за лучшее оставить кафедру, кандидатура Филиппа на митрополичий престол возникла одной из первых. Однако постав-ление Филиппа происходило не гладко. Известно, что сначала он потребовал от Ивана Грозного «отставить опричнину; а не оставит царь и великий князь оп-ричнины, и ему в митрополитах быть невозможно»; государство же нужно «со-единить воедино, как прежде было». Царь, разумеется, опричнину не «отста-вил», а Филипп в конце концов согласился занять митрополичью кафедру, до-бившись у Ивана Грозного лишь согласия на то, чтобы за ним сохранилось тра-диционное для предстоятеля Русской православной церкви право «печалова-ния» (заступничества) за опальных.

Тем временем продолжались кровавые расправы над людьми, заподоз-ренными в измене. И митрополит Филипп уже весной 1568 г. пошел на откры-тый конфликт с Иваном IV. В новгородской летописи сохранилось краткое из-вестие, но какое драматическое содержание кроется за ним: «В 1568 г. марта в 22 день стал митрополит Филипп с государем на Москве враждовать с оприч-нине». В этот день во время богослужения в кремлевском Успенском соборе Филипп отказался благословить царя и обратился к нему с обличительной ре-чью. «Мы приносим жертву Господу, – говорил митрополит, – чистую и бес-кровную, за тебя, государя, Бога молим, а за алтарем неповинная христианская кровь льется и напрасно умирают». Вновь, как и при поставлении, Филипп ука-зывал царю на пагубность разделения страны и напоминал ему о Божьем гневе: «Если, государь, не велишь прекратить эти кровь и обиды, взыщет за это Гос-подь от твоей руки».

Увещевания митрополита не подействовали на «грозного царя». Наобо-рот, он еще больше разозлился и бросил Филиппу: «Что тебе, чернцу, до наших царских советов дело?» По одному иностранному свидетельству, его ответ был более зловещим: «Я был слишком мягок к тебе, митрополит, к твоим сообщни-кам и моей стране, но теперь вы у меня взвоете». И, действительно, Иван Гроз-ный быстро перешел к решительным действиям. По его приказу были аресто-ваны и замучены все советники и слуги митрополита, а сам Филипп, видимо, в знак протеста покинул митрополичий двор и, не оставляя формально кафедру, перебрался в Староникольский монастырь в Китай-городе.

Высшее духовенство, напуганное кровавыми расправами Грозного, не поддержало своего главу. Голос митрополита стал не голосом всей церкви, а голосом одного храброго и верного евангельским заповедям человека. Более того, несколько архиереев во главе с новгородским владыкой Пименом вошли в срочно созданную царем комиссию, которая должна была любой ценой «най-ти» какие-нибудь злоупотребления, якобы совершенные Филиппом в бытность его соловецким игуменом. Ведь никаких формальных оснований для отстране-ния митрополита у Ивана Грозного не было. По злой иронии судьбы, именно Пимену предстояло стать одной из следующих жертв опричного террора. Есте-ственно, «доказательства» мнимых преступлений Филиппа были найдены. Ми-трополита арестовали и отправили в заточение в тверской Отроч монастырь. 23 декабря 1569 г., когда опричное войско во главе с самим царем проходило мимо обители, туда явился Малюта Скуратов и задушил Филиппа, очевидно, по при-казу царя. Официально было объявлено, что бывший митрополит умер от «не-сносного жара».

После отстранения Филиппа (Колычева) новый митрополит Кирилл уже во всем слушался царя и не смел ему перечить, а церковь стала все больше под-чиняться государству, утрачивая постепенно свое относительно независимое положение. Однако память о Филиппе сохранялась. Центром его негласного почитания стали Соловки. После смерти Грозного туда доставили мощи заму-ченного митрополита. Уже в конце XVI в. было написано «Житие святого ми-трополита Филиппа». А в 1652 г. состоялась официальная канонизация: мощи святого будущий патриарх Никон торжественно привез в Москву, а встречал их сам царь Алексей Михайлович. Это было актом символического покаяния свет-ской власти перед властью духовной, актом признания нравственной правоты и нравственной победы св. митрополита Филиппа.

6. Князь Владимир Старицкий

Князя Владимира Андреевича Старицкого часто называют последним русским удельным князем. Строго говоря, это не совсем верно. Его сын Васи-лий, по всей видимости, также считался удельным князем, такой же статус имел и живший в конце XVI в. в Угличе малолетний царевич Дмитрий Иванович. Наконец, сам Иван Грозный дважды назначал себе уделы: во время опричнины и при «короновании» Симеона Бекбулатовича. Однако правителем настоящего последнего удела – автономного образования внутри Русского государства – был все-таки Владимир Старицкий. Его гибель как бы символизировала гибель последних остатков удельного порядка на Руси. Уже раннее детство двоюрод-ного брата Ивана IV было омрачено несчастьями. Его отец, князь Андрей Ива-нович Старицкий, был арестован за организацию мятежа и умер в заточении. Владимира, которому тогда было всего 9 лет, вместе с матерью посадили в Мо-скве «за приставы» (под домашний арест), где он и томился долгих 7 лет. Толь-ко в 1542 г. ему отдали отцовский удел, центром которого был небольшой го-родок Старица в верховьях Волги, в современной Тверской области. Но, как показали дальнейшие события, удельный князь все время находился под подоз-рением.

В 1553 г., когда Иван IV, как сказано в летописи, разболелся так, что «почти и людей не узнавал», и многие думали: «К концу приближается», встал вопрос о престолонаследии. По совету дьяка Ивана Висковатого, царь повелел привести к присяге младенцу, сыну Ивана IV и Анастасии Романовой, царевичу Дмитрию. Однако тут началась, как говорили в те времена, «замятия». Одни бояре прямо отказались целовать крест «пеленочнику», другие тянули время, сказавшись больными. Если верить официальной летописи, про бояр говорили, «будто они ссылались с княгинею Ефросиньей (матерью Владимира) и с сыном ее князем Владимиром Андреевичем и хотели его на государство, а царевича Дмитрия не хотели из-за его младенчества». Не вызывало доверия и поведение старицкого князя: «А в это время князь Владимир Андреевич и мать его княги-ня Ефросинья собрали своих детей боярских и начали их жаловать и деньги да-вать». Иными словами, они явно стремились заручиться поддержкой своих дво-рян перед возможной борьбой за власть. Все это, конечно, надолго запомнилось царю, склонному видеть везде и всюду измены. Владимир Андреевич лишался ряда традиционных прав удельного князя, он отказывался от любых притязаний на престол и т.д.; в 1555 г. состоялось официальное примирение между двою-родными братьями, и Владимиру даже разрешили жениться (естественно, после того как у Ивана IV родился новый наследник – царевич Иван). Однако Иван Грозный о своих подозрениях не забыл. После введения опричнины у Влади-мира Андреевича отобрали его родовой удел, а взамен дали владения в других местах, наиболее крупным из которых был город Дмитров к северу от Москвы. Казалось бы, ничего страшного не произошло. Однако смысл этого мероприя-тия состоял в отрыве удельного князя от верных ему слуг, десятилетиями слу-живших ему и его отцу. Владимир Андреевич лишался всякой поддержки, и он уже не мог организовать даже такого «мятежа», который некогда поднял Анд-рей Старицкий.

Но на этом дело не кончилось. В 1567 г. был «раскрыт» заговор против Ивана Грозного. Бояре якобы договаривались свергнуть Ивана IV и возвести на престол Владимира. В сентябре 1569 г. умерла вторая жена царя Мария Темрю-ковна. Возможно, что, как и в случае со смертью первой жены, Анастасии Ро-мановой, Иван Грозный считал, что это дело рук его реальных и мнимых вра-гов. Так или иначе вскоре Владимир Андреевич был вызван к царю в Алексан-дрову слободу. Но туда удельный князь не доехал. По дороге он был перехва-чен опричниками во главе с Малютой Скуратовым и Василием Грязным, кото-рые заявили ему, что «царь считает его не братом, но врагом, ибо может дока-зать, что он покушался не только на его жизнь, но и на правление». Однако ни-какого суда не последовало. 9 октября 1569 г. Владимира Андреевича просто заставили принять яд.

7. «Великий князь» Симеон Бекбулатович

Осенью 1575 г. Иван Грозный предпринял попытку фактически возродить опричнину под другим названием. В этом году согласно официальному источ-нику «посадил государь царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии на великое княжение в Москве великого князя Симеона Бекбулатовича». Что это означало?

Симеон Бекбулатович – это крещеный татарский хан Саин-Булат, пото-мок правителей Большой Орды. Он был торжественно коронован в Успенском соборе московского Кремля, а Иван Грозный стал именоваться всего лишь «удельным князем Иваном Московским». При этом вновь, как в годы опрични-ны, вся страна делилась на две части: одна находилась под властью Симеона Бекбулатовича, вторая – передавалась в качестве особого удела под управление «Ивана Московского» (эти территории получили название «дворовых»). Снова делились на две части дворянство и система управления. Симеон поселился в Кремле, а Иван Грозный – за рекой Неглинной (сейчас она убрана в трубы и те-чет под землей) «на Петровке, на Орбате против старого мосту каменного». При этом он демонстрировал отношение к Симеону Бекбулатовичу как к вер-ховному правителю и даже писал ему челобитные. Однако по одной из них ста-новятся более или менее ясны подлинные замыслы Ивана Грозного и истинное положение нового «великого князя». «Государю великому князю Симеону Бек-булатовичу всея Русии Иванец Васильев со своими детишками с Иванцом да с Федорцом, челом бьет», – как бы униженно обращался «Иван Московский» к своему «повелителю». Но в дальнейших словах за формой верноподданной че-лобитной нетрудно увидеть прямое указание. Иван Грозный просит «государя», чтобы тот ему «милость показал, разрешил бы людишек перебрать, бояр и дво-рян, и детей боярских, и дворовых людишек, иных бы разрешил отослать, а иных бы пожаловал, разрешил принять». При этом выселявшиеся дворяне должны были «из поместишек их хлебишко и денженки, и всякое рухлядишко отдать». Ясно, что за этим кроется желание царя вновь устроить массовые пе-реселения дворян, да и о других зловещих эпизодах опричнины напоминает просьба Грозного «перебрать людишек». Это понятно. Но зачем ему понадо-бился этот странный маскарад, почему он не мог просто вернуться к опрични-не?

В начале 1570-х гг. в ближайшем окружении Ивана Грозного появился некий врач Елисей Бомелий, немец по происхождению, некоторое время обу-чавшийся в знаменитом Кембриджском университете в Англии. Но в России он больше всего «прославился» двумя занятиями: участием в казнях по приказу царя и привлечением интереса царя к астрологии – лженауке, с помощью кото-рой на основании движения небесных тел якобы можно предсказывать буду-щее. В России его называли «шельмовским доктором», «магом» и «колдуном». Может быть, он, а может быть, какие-то другие «чаровники» и «волхвы», близ-кие к Грозному, предсказали царю, что московский великий князь должен уме-реть в 1575 г. Видимо, поэтому Иван IV счел за лучшее временно оставить пре-стол. Через год он благополучно вернулся в Кремль, а Симеон Бекбулатович стал называться «великим князем Тверским». Этот титул он сохранял вплоть до смерти Ивана Грозного.

8. Князь Андрей Михайлович Курбский

Андрей Михайлович Курбский происходил из рода ярославских князей-Рюриковичей. Его родовое владение, село Курба, до сих пор можно найти на карте Ярославской области. В детстве и юности он получил прекрасное образо-вание, был знаком со знаменитым церковным писателем Максимом Греком. Очень рано молодой князь стал принимать участие в государственной деятель-ности, где сразу проявились его полководческие таланты. Особенно отличился Курбский во время взятия Казани в 1552 г., когда во время штурма он одним из первых ворвался в город, преследовал отступавших казанцев и уже за городом был тяжело ранен. Близок он был и к царю, став одним из членов Избранной рады. В начале Ливонской войны Курбский командовал всем русским войском и нанес рыцарям ряд чувствительных поражений. Под его руководством были заняты многие ливонские «прегордые» города. Однако в числе других членов кружка Сильвестра и Адашева он, со вступлением в войну Литвы и Швеции, возражал против ее продолжения, призывая бросить все силы на борьбу с Крымским ханством. Причиной внешнеполитических разногласий Курбского с Грозным были не только прагматические расчеты: князь Андрей был убежден в необходимости устранения угрозы со стороны «басурман» – мусульман, кото-рых он считал главной опасностью для православного Русского государства. Иван IV, напротив, активно использовал в Ливонской войне служилых татар – перешедших на русскую службу выходцев из Крыма, Казани и других татар-ских ханств. Однако Курбский продолжал служить своему царю, и в 1562 г. даже был ранен в окрестностях города Невеля в Белоруссии. Но в 1563 г. над князем нависли тучи. Его отправили воеводой в ливонский город Юрьев (Дерпт), что явно было признаком опалы. По всей видимости, там до него дош-ли слухи, что ему, как и многим другим видным деятелям доопричного прави-тельства, грозит скорая, неминуемая расправа. Впоследствии он оправдывал свое бегство в Литву именно тем, что, оставшись в Юрьеве, фактически совер-шил бы самоубийство, строжайшим образом запрещенное христианским зако-ном.

30 апреля 1564 г. Курбский, оставив жену и малолетнего сына, в сопро-вождении 12 слуг бежал в Литву. Там его приняли с распростертыми объятия-ми, и Курбский стал служить литовскому великому князю Сигизмунду II Авгу-сту, который наделил беглеца богатыми землями. И вновь Курбский участвовал в Ливонской войне, но уже на стороне врагов Русского государства. В 1581 г. он должен был идти в поход на Псков вместе со Стефаном Баторием, но серь-езно заболел и в мае 1583 г. умер. Совершил ли Курбский измену? С современ-ной точки зрения и по мнению Ивана Грозного, – несомненно. Но при ответе на этот вопрос надо иметь в виду, что в XVI в. еще сохранялись традиционные представления знати о своих правах и привилегиях, в число которых входило право отъезда от князя, если он не выполняет своих обязанностей по отноше-нию к боярину. Кроме того, Литва, где большинство населения говорило на языке, очень близком к русскому, и придерживалось православия, не рассмат-ривалась тогда как «заграница» в чистом виде. И все же, видимо, Курбский считал необходимым оправдаться, поэтому после своего бегства из города Вольмара он отправил послание Ивану Грозному, в котором обвинял его в рас-правах над верными ему людьми. По преданию, это послание было доставлено верным слугой Курбского Василием Шибановым, который, разумеется, знал, что его ждет в России. Царь заставил его читать послание Курбского вслух, и, пока он читал, вонзил ему в ногу железный посох. Тем не менее Шибанов за-кончил чтение и, несмотря на последовавшие жестокие пытки, остался верен своему господину.

В совершенстве владевший риторикой Курбский написал свое послание ритмической прозой, что должно было усилить психологический эффект. Дей-ствительно, бьющие наотмашь почти с библейской силой фразы производят сильное впечатление и сейчас, когда перипетии конфликта царя и его боярина уже ушли в далекое прошлое: «Зачем, о царь, ты перебил сильных в Израиле (т.е. представителей знати, Израилем – святой землей Курбский символически называет Русское государство) и воевод, данных тебе от Бога для борьбы с твоими врагами, различными смертями погубил их и победоносную святую кровь их пролил в Божьих церквях и кровью мучеников обагрил церковные по-роги». Однако Грозный в долгу не остался. Он направил пространный ответ, названный впоследствии самим Курбским «широковещательным и многошу-мящим», в котором он обосновал свои представления о ничем не ограниченной власти монарха, распоряжающегося подвластными ему людьми, как холопами, и ответственного за это только перед Богом. «Жаловать своих холопов я волен, а и казнить волен же», – писал Грозный представителю родовитой аристокра-тии, которого он, так же как и простых крестьян-«страдников», считал своим холопом. Иван Грозный тоже был прекрасным писателем, однако его слог очень сильно отличался от возвышенного стиля Курбского. Царь не чуждался просторечия и широко использовал красочные разговорные обороты, иногда даже бранные, с тем чтобы ярче выразить свою мысль и обличить оппонента. Курбский очень точно назвал литературный стиль своего противника «куса-тельным». Так, в ответ на гордые слова Курбского о том, что царь не увидит его лица «до дня Страшного суда», Иван Грозный язвительно бросил: «Кто же по-желает такое эфиопское лицо увидеть?» А когда в сентябре 1577 г. русские войска овладели Вольмаром (ныне Вальмиера в Латвии), откуда Курбский от-правил первое послание, в котором склонный к пышной риторике князь ис-пользовал красивое выражение «дальноконные грады» (т.е. города, до которых сложно добраться даже на коне), Иван Грозный направил ему оттуда ответ: «И где ты хотел быть упокоен от всех своих трудов, в Вольмаре, и тут на покой твой Бог нас принес... и ты тогда дальноконнее поехал». Естественно, такой стиль для Курбского, чьим идеалом была античная риторика и который сам пе-реводил с латинского и охотно использовал с своих сочинениях труды Цицеро-на, был неприемлем. «Тут о постелях, о телогреях и иные, воистину, бесчис-ленные, как будто пьяных баб, басни», – так охарактеризовал беглый князь ли-тературное творчество Ивана Грозного.Свои мысли о правлении Грозного Курбский подытожил в сочинении «История о великом князе Московском», в котором задался вопросом, каким образом благочестивый царь превратился в кровавого тирана. Основные идеи, высказанные Курбским в этой работе, ока-зывают влияние на историков до сих пор. Вопреки мнению некоторых истори-ков Курбский не выступал за возврат к временам раздробленности. Его госу-дарственным идеалом была эпоха Избранной рады – самодержавие, но опи-рающееся не на кровавый произвол, а на сословно-представительные органы. В Литве Курбский возглавил кружок книжников – выходцев из Московской Руси, которые защищали православие и боролись с распространением в западнорус-ских землях католичества и протестантизма. Уже в весьма зрелом возрасте он изучил латинский язык и лично занимался переводами отцов церкви и даже ан-тичных авторов.

Колоритная фигура князя Андрея Михайловича Курбского – аристократа и беглеца, европейски образованного книжника и самодура, смелого обличите-ля злодейств Грозного и предателя, – привлекала и привлекает внимание не только ученых, но и писателей.

9. Конец царствования Ивана IV

Еще в середине 70-х гг. поведение «грозного царя» мало чем отличалось от его поведения в эпоху опричнины. Австрийский дипломат Даниил Принц сообщал в это время, что царь «так склонен к гневу, что, находясь в нем, испус-кает пену, словно конь, и приходит как бы в безумие». Однако уже с конца 70-х гг. настроение Ивана Грозного меняется. Неудачи в Ливонской войне приводят его к мысли о Божьем гневе, постигшем Русское государство за грехи правите-ля. В 1579 г. во время тяжелой болезни Иван Грозный составляет завещание, в котором звучат непривычные нотки покаяния. Он пишет, что он «душою оск-вернен», «разумом растлен», признается в самых страшных грехах вплоть до «каинова убийства» (очевидно, он имел в виду убийство двоюродного брата, князя Владимира Старицкого, сравнивая его с убийством библейским Каином своего брата Авеля). Своим сыновьям Ивану и Федору он советует быть мило-стивыми, не подвергать никого опале «без рассуждения», «яростью». Прибли-зительно в это время прекращаются казни. В 1582 г. Грозный рассылает по мо-настырям списки казненных по его приказу людей, которых он предписывал поминать на богослужениях «по вся дни» (постоянно). Одновременно с этим царь делал огромные денежные вклады в монастыри «на помин» души казнен-ных.

Дни «грозного царя» подходили к концу. При этом ему фактически было некому передать престол. Несмотря на то, что Иван IV был женат 6 раз, что на-рушало все православные каноны (правда, после расправы над митрополитом Филиппом ни один церковный иерарх не смел указать на это царю), к 1584 г. у него оставалось в живых всего два сына: слабоумный Федор от Анастасии Ро-мановой и младенец Дмитрий от последней жены Марии Нагой. Был у Ивана Васильевича и еще один сын – Иван, также от Анастасии Романовой, вполне здоровый. Отец привлекал его к государственным делам (среди которых нема-лое место занимали и казни). Однако в 1581 г. в Александровой слободе про-изошло чудовищное и нелепое происшествие. Отец и сын поссорились, в ре-зультате чего Иван Грозный ударил царевича посохом с острым железным на-конечником, и тот вскоре скончался. Существуют разные версии, объясняющие причины ссоры, приведшей к трагическому финалу. Наиболее распространена, так сказать, «бытовая». Царь якобы вошел в покои к сыну и увидел там его бе-ременную жену в одном нижнем платье. Вознегодовав, Грозный принялся «учить» невестку посохом. За нее вступился Иван Иванович, заявив: «Ты мою первую жену без всякой причины заточил в монастыре, то же самое сделал со второй женой и вот теперь избиваешь третью, чтобы погубить сына, которого она носит во чреве» (две первые жены царевича действительно по приказу Грозного были насильно отправлены в монастырь). Тогда царь и нанес свой ро-ковой удар. По другой, «политической», версии, причина ссоры была иной. Иван Иванович стал говорить отцу «о выручении града Пскова», требуя от него проявить решительность и «сразиться с королевскими войсками». Так или ина-че, Иван Грозный, конечно, не хотел убивать сына, но его безудержная ярость привела к тому, что он сам себя лишил наследника, а страну – вменяемого пра-вителя.

В феврале 1584 г. царь снова тяжело заболел, ему становилось все хуже и хуже. 17 марта он, по некоторым сведениям, приказал привезти к нему «множе-ство кудесников и колдуний», чтобы те предсказали ему будущее. Предсказа-ние оказалось неутешительным: он должен был умереть на следующий день. Однако 18 марта ему неожиданно стало лучше. Днем он даже отправился в ба-ню, а потом сел играть в шахматы с одним из своих приближенных. И вдруг он «неожиданно ослабел и повалился навзничь». К нему даже не успели привести духовника: царь скончался мгновенно. Ходили слухи, что Грозный был заду-шен или отравлен «ближними людьми», среди которых чаще всего называют Бориса Годунова и Богдана Вельского, однако серьезных оснований для того, чтобы доверять им, нет. В XX в. при обследовании скелета Ивана Грозного следов насилия обнаружено не было.

Личность царя Ивана Васильевича Грозного всегда вызывала споры. Множество загадок связано с его жизнью. Царствование его распадается на два очень разных, если не диаметрально противоположных, периода. В чем причи-на изменения его политики? Что это был за человек? В чем смысл опричнины? Как можно оценить результаты его правления? Над этими вопросами столетия-ми бьются не только историки, но и писатели, поэты, художники.

Уже современники Грозного, и прежде всего Андрей Курбский в своей «Истории о великом князе Московском», выдвинули концепцию «двух Ива-нов», «доброго», «нарочитого» правителя в 40–50-е гг. и кровавого тирана в 60–80-е гг. Опричнина, таким образом, рассматривалась как «нелепое разделение государства», вызванное лишь прихотью тирана. Виновными в роковом изме-нении характера царя оказывались «злые советники» вроде Вассиана Топорко-ва, действовавшие по наущению дьявола.

Двойственным образ Грозного предстает и в фольклоре. В народных пес-нях воспевается «грозный царь Иван Васильевич» – покоритель Казани и за-ступник простых людей, и в то же время резко осуждаются опричные казни.

Ученые XIX в. уже не могли удовлетвориться идеей о решающей роли сверхъестественных сил в изменении политики Ивана IV. Н.М. Карамзин, автор знаменитой «Истории государства Российского», в целом следуя концепции «двух Иванов», предложил нравственно-психологическое объяснение характера Грозного. По его мнению, еще в раннем детстве Ивану Васильевичу был свой-ственен жестокий нрав, однако его дурные наклонности не получали развития под благотворным влиянием Сильвестра и других членов Избранной рады, На рубеже 50–60-х гг. они вырвались наружу, что привело к опричнине, в которой Карамзин видел только зверства, террор и ужас.

Однако с середины XIX в. ученые пытались увидеть в опричнине и вооб-ще в деятельности Грозного «государственный смысл». По их мнению, суть его политики состояла в борьбе за централизацию любыми средствами, главными врагами которой была высшая аристократия: князья и бояре. Именно против последних, стремившихся к возрождению «удельной старины», и были направ-лены опричнина и связанный с ней террор. Как писал один историк середины XIX в., «опричнина – учреждение, оклеветанное современниками и непонятное потомству». Однако они не уходили от нравственной оценки злодеяний «гроз-ного царя» и не пытались их оправдать.

Такие попытки начались в XX в., когда образ Ивана Грозного оказался близок другому кровавому тирану – Сталину. По его прямому указанию совет-ские историки стали писать о прогрессивном характере деятельности царя, в том числе и опричнины, направленной против «реакционного» (т.е. стремивше-гося вернуться к раздробленности) боярства. Дело доходило до того, что палач Малюта Скуратов назывался подчас выдающимся полководцем. Исходя из идеи о том, что единые нравственные критерии неприменимы ко всем временам, эти историки оправдывали и террор.

Однако в то время когда личность и деятельность Грозного безудержно восхвалялись, выдающийся историк С.Б. Веселовский подверг тщательному анализу конкретные источники, связанные с опричной политикой Ивана Ва-сильевича. Так, при изучении «Синодика» – помянника, куда Грозный заносил имена (если они ему были известны, а, если нет, он просто указывал, например, так: «26 человек ручным усечением жизнь свою окончили») стало ясно, что среди его жертв преобладали отнюдь не князья и бояре, а дворяне и приказные люди, казалось бы, главный «инструмент» централизации. Исследование соста-ва опричного двора показало, что среди опричников было много представите-лей родовитой знати. Работами других историков (А.А. Зимин, В.Б. Кобрин и др.) доказано, что русские бояре очень сильно отличались от западноевропей-ских феодалов и не являлись сторонниками раздробленности. Даже в период боярского правления в малолетство Грозного проводились мероприятия, на-правленные на централизацию государства. В чем же тогда смысл опричного террора?

Обращает на себя внимание, что не только в Русском государстве, но и повсюду в Европе в начальный период формирования централизованного госу-дарства престол занимали кровавые тираны, являвшиеся при этом по своему яркими и даже артистическими натурами (Эрик XIV в Швеции, Филипп II в Испании, Людовик XI во Франции, Генрих VIII в Англии и др.). Вся их дея-тельность, связанная с обеспечением единства государства и его управляемо-сти, одновременно в психологическом плане означала разрыв с традиционными представлениями об отношениях правителя и его подданных. В Западной Евро-пе этому способствовали и рационалистические учения эпохи Ренессанса. Итальянский политический мыслитель Н. Макиавелли впервые сформулировал доктрину, согласно которой монарх во имя блага страны имеет право нарушать любые правила и нормы, что было совершенно чуждо для Средневековья. В своих сочинениях Иван Грозный также обосновывал мысль о том, что он один как правитель единственного православного царства ответственен за все грехи подвластных ему людей перед Богом, и поэтому он имеет право поступать с ними, как считает нужным. В этом смысле он тоже порывал с традиционными древнерусскими представлениями о взаимных обязательствах великого князя и бояр, восходящими еще к дружинным временам. Неограниченная никем и ни-чем власть – вот цель политики Ивана Грозного.

Постепенно централизации, основанной на развитии сословно-представительных органов, которая была намечена Избранной радой, он пред-почел деспотическое самодержавие, не считающееся ни с какими нормами и традициями, для которого все население страны равно, равно в холопстве. Од-нако выбор такого пути развития объективно привел к плачевным последстви-ям: Россия была разорена, к концу правления Грозного государство испытыва-ло тяжелейший хозяйственный кризис, который современники называли «по-рухой»; Ливонская война, находившаяся в центре всех внешнеполитических усилий царя начиная с рубежа 50–60-х гг., была проиграна, и только мужество защитников Пскова спасло страну от позора. Но опричное разорение имело да-леко идущие последствия. Именно в конце правления Ивана IV делаются ре-шающие шаги на пути закрепощения крестьян. Предпосылки социального взрыва конца XVI – начала XVII в., который принято называть Смутным вре-менем, были заложены также при Иване Грозном. Побывавший в России в 1588 г. английский посол Джильс Флетчер отмечал, что политика и поступки Гроз-ного «так потрясли все государство и до того возбудили всеобщий ропот и не-примиримую ненависть, что это должно окончиться не иначе, как гражданским пожаром». Это предсказание оказалось удивительно точным.