Валерий Демин.

Тайны русского народа: В поисках истоков Руси

               Античная  культура  --  крито-микенская,  древнегреческая,

древнеримская  --  неотделимы  от  мифов и обрядов, связанных с

быком.  В  быка  превращается  Зевс.  В  качестве  жертвы  быка

приносили  Юпитеру. У древних славян существовал точно такой же

обычай: согласно Прокопию Кессарийскому (VI в.  н.э.),  славяне

жертвовали  быков  Богу  -- "творцу молний". Впоследствии обряд

заклания  приурочивался  ко  дню  Ильи-пророка,  который,   как

известно, просто заменил вытесненного Бога-громовержца Перуна.

     Архетипы  космических  быка  и  коровы  закодированы  и  в

образах русского фольклора. Архаичные  верования  отложились  и

сохранились  в  известной  русской сказке об Иване Быковиче (No

137 по сборнику А.Н.Афанасьева) -- волшебном герое,  обладавшем

даром   оборотничества   и   контактировавшем  с  традиционными

персонажами русской мифологии (Чудо-юдо многоглавое,  Баба-яга,

безымянное   чудовище,  наподобие  Вия,  которому  веки  вилами

поднимают).  Космическая  символика  закодирована  в  некоторых

солярно-астральных   образах   этой  сказки.  Во-первых,  герой

сказки, хотя и Быкович по отчеству, но родила  его  корова-мать

от златоперого ерша, поев остатки от царского обеда. Золотая же

рыбка  --  всего  лишь трансформированный образ Солнца -- но не

того, что на небе, а того, что отражается в воде  (море,  реке,

озере)  и  кажется  золотой  рыбкой  в  глубине  (нашим предкам

оптические законы физики известны  не  были).  Во-вторых,  Иван

Быкович  занят  поиском  Царицы Золотые Кудри и женится на ней.

Царица эта звездно-небесного происхождения:  под  конец  сказки

она  обращается  звездой и прячется на небе среди своих сестер.

При помощи друга-звездочета Иван Быкович возвращает  ее  назад:

"Сорвалась звездочка с своего места, быстро покатилась по небу,

упала на корабль и обернулась Царицею Золотые Кудри".

     В  ряде  сказочных вариантов Иван Быкович именуется Иваном

Коровьим Сыном,  что  не  только  соответствует  действительной

сюжетной    канве,    но   и   отражает   определенную   стадию

социально-экономического   быта    русского    народа,    когда

корова-кормилица  сравнивается  по  своему  значению с тягловым

быком, а при замене  последнего  конем  вообще  выдвигается  на

передний  план.  Как  и  во многих мифологических и архаических

религиозных системах, корова у  славян  --  символ  плодородия,

изобилия   и  благоденствия,  а  бык  --  символ  могущества  и

богатства. Традиция возвеличивания образа коровы, восходящая  и

к   древнеегипетской  мифологии,  и  к  ведийской,  а  затем  и

индуистской религии, где корова до сих пор священное  животное,

-- эта традиция закрепилась и в русском народном миросозерцании

и  сохранилась  вплоть до нынешних времен, оказав, в частности,

воздействие на творчество новокрестьянских поэтов --  С.Есенина

и Н.Клюева.

     Происхождение  слова  "корова"  не  имеет  среди филологов

общеприемлемого объяснения и признается всеми  этимологами  как

исключительно   трудное.   Представляется,   что   ключ  к  его

объяснению   содержится   в   некоторых   несомненных   русских

параллелях, имеющих к тому же явную космическую направленность.

Есть два исконно русских слова, позволяющих расшифровать смысл,

закодированный  в  слове  "корова". Во-первых, это однокоренное

ныне выходящее из употребления слово  "корочун",  означавшее  в

прошлом  зимнее  солнцестояние,  после чего зима поворачивала к

лету. Видимо, в этом смысле "корочун" означал смерть зимы,  что

и  дало  второе  значение  самого  слова -- "внезапная смерть",

сохранившееся по сей день -- при утрате первоначального смысла.

Итак, в связке однокоренных слов "корова --  корочун"  значение

Солнца  присутствует,  хотя  и  в  закодированном,  но в прямом

смысле.

     В  другом   слове   --   "каравай"   (ранее   писалось   и

произносилось  --  "коровай")  солярный  смысл  присутствует  в

снятом  виде.  Генетическая  связь  между  словами  "корова"  и

"коровай"  сомнений  не  вызывает,  более опосредована и скрыта

связь между караваем и Солнцем,  но  и  ее  установить  не  так

сложно. Каравай -- первоначально непременный элемент свадебного

обряда (известны красные караваи, прямо олицетворявшие Солнце).

В  некоторых  русских  диалектах  невеста  называлась  коровой,

отсюда коровай -- невестин  хлеб,  ибо  призван  был  магически

обеспечить  плодовитость невесты и благополучие семьи. При этом

бык олицетворял  жениха.  Популярная  детская  игровая  песенка

(несомненно   древнего   происхождения)  с  припевом  "каравай,

каравай, кого хочешь выбирай" также предполагает перемещение по

кругу.

     Все  вышесказанное  наводит   на   единственно   возможное

предположение,  что корневая основа "кор" в однокоренных словах

"корова",  "корочун"  и   "коровай"   связана   по   смыслу   и

происхождению  с  корневой  основой  "хор",  где  "к"  и "х" --

трансформирующиеся согласные звуки. Это доказывают  и  варианты

русского  слова  "хоровод"  --  "коровод"  (В.Даль) и "корогод"

(М.Фасмер),  означающий  круговой  танец   (ср.   "корона"   --

кольцеобразный головной венец, от латинского слова, означающего

"венок").  Ну,  а  как  уже говорилось выше, в древнеславянских

обрядах хороводы были связаны  с  культом  Солнца;  и  один  из

Солнцебогов именовался Хорсом.

     Допустимо  также провести параллель между русским понятием

"корова" во всех его  мифологических  и  обрядовых  смыслах,  с

одной  стороны,  и,  с  другой стороны, одним из имен греческой

Персефоны -- Богини царства мертвых, дочери  Зевса  и  Деметры,

супругой  Аида.  Второе,  не  менее  известное имя Персефоны --

Кора, что дословно означает "девушка", "дева",  "девственница".

Здесь  напрашивается  прямая  аналогия  с  нарицательным именем

русской невесты --  "корова"  и  первоначальным  смыслом  имени

греческой  Коры  --  "дева-девственница". Оба слова оказываются

близкими по смыслу и этимологически родственными.

     Рудименты   древнего   поклонения   (космическому)    Быку

сохранялись  в народе вплоть до ХХ века. Исследователи русского

фольклора Б.М. и Ю.М.Соколовы сообщили в Предисловии  к  своему

сборнику  "Сказки  и  песни  Белозерского  края" (Пгр., 1915) о

бытующем  среди  новгородских  крестьян  языческих  обычаях.  В

храмовый праздник 8 сентября и церкви села Пречистого крестьяне

приводят  "обещанный"  скот.  На  паперти,  в  особо  для этого

устроенном месте, одного  быка  торжественно  закалывают;  мясо

варят  и  тут же угощают им нищую братию. С поправками на время

здесь несомненный отголосок того самого древнейшего  обряда,  о

котором  упоминается в известной присказке: "На Море-океане, на

острове Буяне -- стоит дуб зеленый, под ним бык печеный, в  нем

нож точеный..."

     Корни  же  данного  обряда  уходят  в  доиндоевропейскую и

индоевропейскую древность, когда Бог-громовержец (Индра,  Зевс,

Юпитер, Перун) или отождествлялся в какой-либо своей ипостаси с

быком,   или   же  очень  тесно  привязывался  к  корове-бычьим

мифологическим  сюжетам,  а  ритуал  во   многом   сводился   к

принесению соответствующей жертвы.

     Одним  из  первых  и  великих  --  по ведийским канонам --

подвигов древнеиндийского громовержца  Индры  было  возвращение

коров,  похищенных  таинственным  племенем паниев, обитавших на

краю света (Крайнем Севере?) за  рекою  Раса.  (Здесь  "пан"  и

"рос"   ("рас")   --   общеиндоевропейские   корневые   основы,

сохранившиеся по сей день в русском языке,  в  том  числе  и  в

наименовании "Россия").

     Критский  Зевс  и вся крито-минойская и микенская культура

неотделимы от образа священного быка. Эта традиция,  хотя  и  в

сильно  трансформированном  виде, долго сохранялась и в русской

культуре и верованиях, где дохристианский громовержец Перун был

аккуратно замещен библейским громовержцем  Ильей-пророком,  чей

образ,  в  свою очередь, восходит к древнесемитскому верховному

Богу Илу -- властителю молнии и грома.

     В честь Бога-громовержца (неважно,  как  прозывался  он  у

разных  народов  на  протяжении  тысячелетий)  и  приносились в

жертву быки на Русском Севере еще в конце  прошлого  века.  Вот

как   описывает  обряд  жертвоприношения  быка  среди  крестьян

Олонецкого края один  из  замечательных  русских  этнографов  и

фольклористов   Елпидифор  Васильевич  Барсов  (1836  --

1917), особо подчеркивая, что весь ритуал, несмотря на  участие

в  нем  православного  священника,  калькирует  обряд  в  честь

языческого громовержца Перуна, замененного Ильей-пророком.

     Испокон веков  бытовал  среди  олонецких  крестьян  обычай

убивать в честь Ильи-пророка заветного быка. Более того, именно

с  этого  момента велся отсчет всех времен года (что лишний раз

свидетельствует  о  глубочайшей  древности  самого  обряда).  В

урочный   час   приводили   к   церкви  одного  или  нескольких

"завиченных" (заветных) быков. Если  жертвенных  животных  было

несколько,  то  бросали жребий, кому из них быть первым. Хозяин

избранного быка, получив благословение  священника,  отрезал  у

жертвы кончик правого уха и передавал его в часовню. Затем быка

отводили  на  поварню,  убивали,  разрубали  и  варили большими

кусками (от 4 до 8 фунтов), при этом мясо прикрепляли  к  краям

котла  ивовыми  прутьями.  Голову  и  бульон  отдавали нищим, а

правую заднюю ногу на причет церковный.  По  окончании  вечерни

или  обедни  священник  с  причетниками освящал жертву, и народ

тотчас же бросался делить Ильинскую жертву.  Поделив  Ильинское

мясо,  все отправлялись на луг, где устраивалась общая трапеза.

Кости  сохранялись  --  они  считались  приносящими  счастье  и

увеличивающими  (утраивающими) богатство114. В описанном обряде

причудливо  переплелись  и  ужились  языческие  и  православные

обычаи.

     Е.В.Барсов  обнаружил и описал (правда, не столь подробно)

также  и  следы  почитания  древнеславянского  Божества  Велеса

(Волоса).  Волос (в конечном счете от слова "вол") -- скотий (и

в первую очередь  --  бычий  и  коровий)  Бог.  После  введения

христианства   был,  по  сходству  имен,  отождествлен  со  св.

Власием, считавшимся покровителем скота, а в Олонецком крае так

и именовавшимся Богом коров.

     Подобные жертвоприношения -- и не одних только быков --  в

прошлом   многократно   описывались   в   русской   литературе,

локализовываясь в  основном  в  северных  областях.  Совсем  не

случайно, что жертвенный обряд с быком перемежевывался при этом

с   жертвоприношением   оленя115.   Это  наверняка  объясняется

особенностями тотемных предпочтений на разных стадиях  развития

протославянских  и  индоевропейских этносов. Вполне естественно

предположить,  что  культ  дикого  оленя  предшествовал  культу

одомашненного   быка   (коровы).   Логика  же  тотемной  памяти

иррациональна: в преемственном коллективном сознании  сменявших

друг  друга  поколений  два древних тотемных символа -- олень и

бык -- слились в единый образ тура-оленя: еще совсем недавно  в

южнорусском  фольклоре  жива  была  песня  про  "дивное  зверье

тура-оленя"116.

     Любопытно также, что в древнерусском  языке  долгое  время

сохранялась  архаичная  вокализация слова "олень" -- "елень", в

котором явственно просматривается его  происхождение  от  слова

"ель",  "елка" (получается: "елень" -- это ельниковый зверь, то

есть тот, что живет среди елей). Но  еще  более  знаменательно,

что в то же самое лексическое гнездо входит и слово "елин", что

в  древнерусском  языке  означало  "эллин".  Точно  так  же оно

звучало и в древнегреческом языке и, вероятнее всего, в том  же

самом  смысле -- с учетом того, как об этом подробно говорилось

в 1-й части, что прапредки эллинов пришли на Балканы с Крайнего

Севера, постепенно мигрировав через лесные массивы  Европы.  Из

этого  же  лексического  гнезда  вышли  исконно  русские  слова

"елань"  ("лесная   прогалина"   или   "луговая   равнина")   и

образованное от первого -- "лань" ("дикая коза").

     Память о тотемном праиндоевропейском и постиндоевропейском

прошлом  явственно просвечивается в былине "Два тура и турица".

Удивительно также, что сохранилась она и была записана в  конце

прошлого  века  среди  терских  казаков. Содержание этой редкой

былины на первый взгляд самое  что  ни  на  есть  приземленное:

подгулявшие   накануне  казаки  вышли  поутру  опохмелиться  за

городскую стену и вдруг увидели двух золоторогих туров. Здесь в

бытовую  часть  повествования  вклинивается  архаично-сказочная

вставка,  в  которой рассказывается, как два тотемно-ритуальных

быка (откуда их златорогость) плывут к гиперборейскому  Острову

Буяну:

     Да бежали туры во сине море,

     Да спускались туры в море по брюхо,

     Забивали туры морду по уши,

     Достовали туры ключевой воды;

     А напившись туры в море поплыли.

     Переплывши туры Океан-море,

     Переплывали туры на Буян-остров,

     Там встречала их родная матушка,

     Молодая турица златорогая,

     Златорогая да одношерстная...

     Сюжет  о  двух  турах  и  турицах  златорогих известен и в

северных записях -- и, в частности, во вступлении к  одному  из

вариантов  былины о богатыре Василии Игнатиевиче и Батыге. Но в

записи  А.Ф.Гильфердинга   отсутствует   наиболее   древний   и

интересный мотив, связанный с Островом Буяном.

     Космическая  же  атрибутика  быков-оленей  ("быков"  --  в

данном случае "самцов") легко обнаруживается, к примеру, в двух

славянских песнях -- болгарской и русской, --  где  привязка  к

устойчивым    астральным   символам   оказывается   практически

идентичной. В болгарской песне:

     Сделал его Бог оленем

     с ясным Солнцем на челе,

     с месяцем на груди,

     с частыми звездами по телу.

     В  русской  вятской  свадебной  песне,   сохранившейся   в

дореволюционном архиве:

     Ой, был я у Дуная на бережке...

     пил олень воду, а сам взыграл...

     ой, на правом бедре млад светел месяц,

     ой, на левом бедре красное солнышко,

     ой, насупротив оленя заря утренняя,

     ой, по оленю частые звезды117.

     Древний  в  основе своей доиндоевропейский образ волшебной

коровы и  ее  небесно-космических  атрибутов  пронизывает  весь

русский   сказочный  фольклор.  В  концентрированной  форме  он

отразился в известной сказке о Крошечке-Хаврошечке  --  шедевре

устного  народного  творчества  из  афанасьевского сборника (No

100). Чудесная корова  --  помощница  преследуемой  девушки  --

гибнет  в  результате  злых козней, из ее костей (вариант -- из

кишок) вырастает  волшебная  яблоня  с  серебряными  ветвями  и

золотыми  листьями  (в  русской  сказке  лишь в этом отдаленный

намек   на   космические   цвета    --    солнечно-золотой    и

серебряно-лунный).

     Зато  совершенно недвусмысленные космические реминисценции

обнаруживаются  в  таком  же  сюжете  о  волшебной  корове   (в

вариантах  --  быка) в белорусской сказке, записанной в прошлом

веке  в  Витебской  губернии  Е.Р.Романовым.  Сказка  интересна

редким  в  славянском фольклоре нюансом: отец после смерти жены

пытается жениться на собственной  дочери.  Но  мать  из  могилы

советует  дочери  выдвинуть  условие: пусть отец сперва справит

платье "как на  небе  звезды,  как  на  небе  месяц"  (вот  они

космические  реминисценции!).  Второе  условие  тоже  связано с

Космосом: отец обязан был справить повозку и коней, как  звезды

и  как месяц. По счастью, кровосмесительства не произошло -- да

такое с точки зрения позитивной народной морали, закреплявшейся

в фольклоре, и не могло случиться (что вообще-то  не  исключало

случаев  инцеста).  По третьему условию, выдвинутому сиротой по

совету матери (из могилы), отец  должен  жениться  на  вдове  с

тремя дочерями (в популярном варианте -- Одноглазка, Двухглазка

и  Трехглазка). Дальше сюжет разворачивается по знакомой схеме:

мачеха с дочерями пытается извести падчерицу, но  той  помогает

волшебная  Коровка  Буренька.  Когда  мачеха  с помощью дочерей

выследила Корову, она  велит  ее  зарезать.  Но  падчерица,  по

совету  матери,  находит  зернышко  в кишках зарезанной коровы,

сажает, и из него вырастает  яблоня  --  одно  яблоко  золотое,

другое  серебряное,  которые никому не даются (золото и серебро

здесь, как и полагается, олицетворяют  Солнце  и  Луну).  Да  и

падчерица  между тем продолжает разъезжать в платье, как звезды

и месяц на небе,  и  в  такой  же  повозке  с  конями.  (Здесь,

несомненно,   смутное  воспоминание  о  космических  колесницах

древнеарийских  богов,  сохраненное  в  народном   сознании   и

фольклоре.)  Увидал  ее  в  таком  виде царский сын и влюбился.

Падчерица пытается скрыться, но царевич разливает  на  ее  пути

растопленную  смолу, в которой увязает один башмачок. Его стали

примерять девушкам по всему царству, при этом  мачеха  подсекла

пальцы  своим дочерям, а падчерицу спрятала под корыто. Царевич

находит свою суженую и женится на ней. Казалось бы, все  --  но

нет.  Когда у молодой царицы родился ребенок, мачеха превратила

падчерицу в лису  и  подменила  собственной  дочерью.  В  конце

концов  обман  разоблачается:  муж  увидел, как лиса сбрасывает

шкуру, чтобы  покормить  своего  ребенка.  Шкура  сжигается,  и

наступает   неотвратимое   возмездие:   мачеху  и  ее  дочь  --

царицу-самозванку привязывают к конским  хвостам  и  пускают  в

чисто поле118.

     Последовательный   и   тесно  увязанный  между  собой  ряд

архетипов,  запечатленных  в  русском  фольклоре,   естественно

продолжает следующий космический символ -- Конь.

     Почти  все  космические  функции  коня  удачно соединены в

классической  литературной  сказке   Петра   Павловича   Ершова

"Конек-горбунок",  бережно и скрупулезно использовавшего образы

русского фольклора. Два небывалых коня золотогривых, их мать --

волшебная кобылица, умчавшая Иванушку к поднебесью, и, наконец,

чудесный Конек-горбунок, уносящий своего хозяина еще дальше  --

к небесным светилам.

     Здесь  сконцентрированы  древние  верования  о космической

предназначенности коня. В индоевропейской традиции  Бог  Солнца

неотделим  от  солнечных  коней  или  солнечной  колесницы,  на

которой он ежедневно объезжает небо с Востока на  Запад.  Гимны

Ригведы славят солнечного Бога Сурью:

     Запряг (Сурья) семь чистых

     Дочерей колесницы солнца.

     На них, самозапрягающихся, ездит он (1, 50, 9).

     ................................

     Благодатные рыжие кобылицы Сурьи,

     Яркие, пестрые, вызывающие восторг,

     Достойные поклонения, поднялись на спину неба.

     В один день они объезжают небо и землю (1, 115, 3).

     В   современном   литературном   переводе  гимны  Ригведы,

обращенные к Сурье, звучат так:

     ...Семь кобылиц

     по крутым небесам

     влекут твою

     колесницу,

     Пламенновласый

     ты тьму сжигаешь

     радостно и легко,

     И все, что дышит,

     видит и слышит,

     к свету --

     к тебе стремится,

     О славный Сурья,

     о наш Солнцебог,

     о Видящий далеко! ...119

     Конь  в  Ригведе  представляется  рожденным  из  океана  с

крыльями сокола или вытесанным Богом из Солнца (1, 163, 1-2).

     Древним индийцам вторили древние иранцы:

     Мы молимся Солнцу,

     Бессмертному Свету,

     Чьи кони быстры120.

     Древнегреческий  Бог  Солнца Гелиос перемещается по небу в

колеснице,  запряженной  четверкой  коней   (рис.   152),   что

соответствует либо четырем странам света, либо четырем временам

года.  В  одной  же  из польских сказок Солнце ездит в алмазной

двухколесной  повозке,  запряженной  двенадцатью   златогривыми

конями  (сивками), что соответствует двенадцати месяцам в году.

В огненной колеснице по небу разъезжает  и  грозный  славянский

Бог  Перун  -- породитель молнии, дождя и грома. Впоследствии в

народном представлении эти функции были целиком  перенесены  на

Илью-пророка, также объезжающего небо на конской упряжке.

     Небесный   конь   --   неразлучный   спутник   и   другого

космогонического  общеславянского   Бога   --   Световита.   По

свидетельству    латинских    средневековых   авторов-очевидцев

Гельмольда  и  Саксона-грамматика,  у  балтийских  славян   при

арконском   храме  содержался  в  большом  почете  белый  конь,

посвященный  Световиту,   а   возле   огромного   скульптурного

изображения   этого  Бога  висели  седло  и  удила.  Ездить  на

Световитовом коне было строжайше  запрещено,  дотрагиваться  до

него  --  тоже.  Только  жрец  имел  право  выводить  и кормить

священного коня. Народ верил, что  Световит  садился  ночью  на

своего  небесного  коня и, устремляясь в небо на врагов славян,

истреблял их дотла121.

     Конь   --   устойчивый    образ    народного    искусства.

Многочисленные  и  разнообразные  изображения  солнечных  коней

встречаются в русском орнаменте,  резьбе,  утвари  (рис.  153).

Летающие  и  скачущие  до  небес  кони  --  излюбленные  образы

русского фольклора.

     В  народной  памяти  древние  представления  о   солнечном

золотом  коне  сохранились  также  в  виде  мнения  о солнечных

зайчиках, как о кониках, что солнышко выпускают.  Кстати,  и  о

зайце  --  древнейшем  тотеме  праиндоевропейцев и всех народов

земли. Заяц и кролик --  древнейший  магический  (а  во  многих

случаях  демонический  --  откуда  поверье:  встреча  с  зайцем

приносит несчастье122)  фольклорный  персонаж  народов  Европы,

Азии,   Африки   и  обеих  Америк.  Космические  реминисценции,

связанные с зайцем, прослеживаются и в русском фольклоре.

     Помимо солнечных зайчиков, доживших и до наших дней,  заяц

отождествлялся и с месяцем. В одной детской народной песенке он

так и именуется -- Заяц-Месяц:

     Заяц-месяц

     Сорвал травку,

     Положил на лавку...

     С  детства  и  навсегда  врезаются в память завораживающие

строки,  дошедшие  из  незапамятных  времен  и   звучащие   как

заклинания:

     "Конь  бежит  --  земля  дрожит,  из ушей дым валит, из

ноздрей пламя пышет".

     "Сивка-Бурка, Вещая Каурка, стань передо  мной,  как  лист

перед травой!"

     "В  правое  ухо  влезь,  в  левое  вылезь -- станешь таким

красавцем, каких свет не видывал".

     Космические реминисценции проступают и в сюжетах о  конях,

скачущих  до  неба,  и в сюжетах о героях, рожденных от лошади.

Так, в известной сказке об Иване-Кобыльникове сыне,  записанной

в  Сибири  в  начале  века123,  спутниками  и помощниками героя

выступают Иван-Солнцев сын и Иван-Месяцев сын.

     В  русском   фольклоре   и   народном   миросозерцании   с

единосущностью  коня и Солнца связаны другие известные образы и

имена. Так, сказочный конь Сивка-Бурка (или  в  сказках  других

славянских  народов  --  Солнечный  конь,  Конь-солнышко),  вне

всякого сомнения, олицетворяет дневное светило. Его  имя  также

восходит  к  протоиндоевропейским верованиям (Богиня Сива " Бог

Шива).

     В одной из самых емких по мифологической  закодированности

сказок   из   афанасьевского   сборника  (No  104)  о  Василисе

Прекрасной  приоткрываются  древнейшие  представления  русского

народа  о слитности смены дня и ночи с космическими всадниками:

День ясный -- "сам белый, одет в белом, конь под  ним  белый  и

сбруя  на  коне белая"; Солнце красное -- всадник "сам красный,

одет в красном и  на  красном  коне";  Ночь  темная  --  "опять

всадник: сам черный, одет во всем черном и на черном коне".

     Мифологические  солнцеобразы  не  просто  вошли  в плоть и

кровь народного миросозерцания -- они стали неотъемлемой частью

народного  искусства  и  повседневного  быта.  Конские  головы,

укрепляемые  на краю крыш, символизируют солнечную колесницу (в

развернутых сюжетах вышивок, росписей и резьбы  эти  кони,  как

правило,  изображаются  вместе с Солнцем). В композиции русской

избы кони, устремленные в  небо,  как  бы  уносят  весь  дом  в

космические   дали.  Солнце  присутствует  здесь  же  в  разных

украшениях -- оно неотделимо от этого полета, более того -- это

как бы  модель  солнечной  колесницы,  запряженной  деревянными

навершными  конями.  Навершие  крыши,  называемое  охлупень (от

слова "охлуп" -- "крыша", "кровля"), не обязательно делалась  в

виде   коня.   На  русском  Севере  были  также  распространены

охлупни-утицы.  Утка,  водружавшаяся   при   этом   на   конек,

раскрывала еще более глубинные пласты народного миросозерцания:

она символизировала ту самую Праматерь-утку, которая, по общему

представлению многочисленных народов Евразии, сотворила землю и

весь мир.

     Современное    русское    "конь"    --    сокращенное   от

древнерусского "комонь". "Комони ржут за  Сулою",  --  навсегда

врезается   в   память   фраза  из  "Слова  о  полку  Игореве".

Общеиндоевропейская линия развития этого понятия  содержится  в

санскритском  бrvan  -- "конь". Корень этот сохранился в

старорусских словах "орать" --  "пахать",  "орало"  --  "соха",

"оратай"   --   "пахарь".  Солнечный  аспект  обнаруживается  в

собирательном имени древнегреческих Богинь -- Оры, они отвечают

за смену времен года и заботятся о божественных колесницах.  По

Велесовой  книге,  один  из обожествленных прародителей древних

руссов   звался   Ореем   (Орем).   (А.И.Асов   --    известный

интерпретатор "Книги Велеса" -- так и переводит это имя: Арий).

Корень здесь, хотя и сродни санскритскому бrvan ("конь")

и   родственным   ему  древнерусским  "оралу"  и  "оратаю",  но

непосредственно восходит, как, скажем, и  имя  древнегреческого

героя   Ореста   к   общеарийскому   понятию   arjб   --

"благородный" (откуда и само понятие "арий", "ариец"). Наконец,

вспомним, что один из санскритских синонимов названия Солнца --

arkб.

     Эти понятия, как и образованные от него имена, несравненно

более древнего происхождения,  чем  гнездо  слов,  связанных  с

понятием   коня.   Одомашнивание  лошади  современные  историки

относят  к   VII   тысячелетию   до   новой   эры,   а   первые

документированные   (в   том  числе  и  археологические)  факты

существования культа коня у племен, населявших территорию нашей

Родины, относятся к концу IV тысячелетия до новой эры.  Времена

же    существования   общего   праязыка   и   последующей   его

дифференциации -- значительно более ранние,  не  совпадающие  с

эпохой приручения лошади.

     Архетипы   космических   животных,   выступавшие  опорными

точками народного мировоззрения  и  неисчерпаемыми  источниками

духовных  сил, пронизали в дальнейшем всю русскую литературу --

поэзию  и  прозу.  Собирательный  образ,  объединивший  в  себе

одновременно  коня, птицу и русскую землю -- это "птица-тройка"

из поэмы Н.В.Гоголя "Мертвые  души".  Русь  --  устремленная  в

будущее,  но  не  стремящаяся  оторваться  от  своего  прошлого

"птица-тройка". Русь -- Мать-родина соединяется в представлении

русского человека с Матерью Сырой Землей. Это  --  следующий  и

последний  архетип  народного  миросозерцания,  уходящий своими

корнями к самым истокам общечеловеческой культуры.

     Космос -- это  не  только  далекие  звезды,  ослепительное

Солнце  и таинственная Луна. Космос, точнее частичка его -- это

и сама Земля, физически и космологически  неотделимая  от  всей

Вселенной.  Человек -- сын Матери-Земли. Он неразрывно связан с

ней тысячами невидимых нитей с момента рождения  и  до  момента

смерти.  Но  сын Земли -- значит, и сын Космоса, значит, он сам

-- частичка   этой   Вселенной:   Солнечной   системы,   Земли,

Галактики. В философском плане такая проблема рассматривается в

форме традиционного вопроса о единстве Макрокосма и Микрокосма.

Однако   интуитивно   данный  научный  факт  осознавался  и  на

донаучном уровне. Мифологизированное мировоззрение сформировало

образ Великой матери, которая в народном сознании  сливается  в

конечном итоге с Матерью Сырой Землей (рис. 154).

     Бессознательное  поклонение Матери-Земле и беспрекословное

ее приятие как Великого материнского первоначала уходит корнями

в доисторические времена, в  ту  пору,  когда  женщина  была  и

прародительницей  и  вершительницей  судеб  рода. Данная эпоха,

растянувшаяся  на   тысячелетия,   нашла   свое   отражение   в

многочисленных   изображениях  женщин,  олицетворявших  великое

материнское начало (рис. 155).  Земля  представлялась  живым  и

жизнедарующим  началом,  поскольку  она  плодоносит так же, как

плодоносят животные или растения.  Отсюда  распространенные  во

многих  древних (и не только в древних) культурах сопоставления

плодоносящего поля и деторождающей женщины.  А  земледельческий

труд  отождествлялся с актом зарождения жизни, где вспахивающее

орудие труда -- от заостренного кола и мотыги до сохи  и  плуга

-- постоянно   сравнивался  с  мужским  детородным  органом  --

фаллосом, без которого немыслимо никакое плодоношение земли.  У

народов,  находящихся  на  низкой ступени развития, сохранилось

немало древних обычаев, связанных с культом  земли:  возложение

только   что   родившегося   ребенка   на  землю,  обязательное

погребение детей, вынос больных и умирающих на  голую  землю  с

целью возможного исцеления и др. Многие из этих обычаев глубоко

и  всесторонне  проанализированы в классическом труде немецкого

исследователя древней мифологии Альбрехта Дитериха (1866

-- 1908), который так и называется: "Мать Земля" (1905 г.).

     Одной из главных причин  поклонения  женщине  как  Великой

богине  явилось  также  и то, что именно с женщин-собирательниц

плодов земли зачалось искусство земледелия, сохранение семян  и

выращивание  растений.  Все  это  вместе  взятое  и  слилось  в

священное таинство, олицетворением коего явилась  женщина-мать,

роженица   и   рожаница   --   рожающая  детей  и  рождающая  в

эзотерическом союзе с землей урожай, обеспечивающая продолжение

собственного  рода  и  сохраняющая  преемственность   в   жизни

растительного (а затем и животного) царства. Она -- сама царица

в  этом  мире,  она  -- Богиня (Деметра, Кибела, Рожаница, Гея,

Рея, Мать Сыра Земля).

     Земля -- мать всего сущего, считали  эллинские  мыслители:

"все  рождает  земля и все берет она опять". Самые таинственные

Элевсинские мистерии у афинян были  связаны  с  культом  Земли.

Участники  сакраментальных  актов  спускались  в подземный храм

Матери-земли Деметры и тем самым превращались в ее детей,  дабы

подготовить  в  недрах подземной Богини к новому рождению после

смерти из лона божественной матери. Что  именно  происходило  в

подземельях  храма  Деметры,  известно  лишь в общих чертах124:

каждый  участник  Элевсинских  мистерий   был   связан   обетом

молчания, нарушение которого было хуже смерти -- и потому никто

не  оставил  никаких свидетельств. Элевсинские мистерии надолго

аккумулировали и законсервировали в символическо-закодированной

форме древнейшую память о мифическом прошлом эллинов, включая и

гиперборейскую старину.

     Общеславянские  и  русские  мифы  о   Земле-матери   очень

древнего  происхождения  --  они  пронизывают  все исторические

эпохи, различие между которыми  весьма  условно.  Для  русского

человека  земля, на которой он живет, -- самое святое на свете.

Он зовет ее Матерью и привязан к ней всеми фибрами своей  души,

каждой  частичкой своего тела. Никому не хочется расставаться с

ней, а если  вдруг  и  случится  час  разлуки,  все  помыслы  и

устремления направлены к тому, чтобы как можно скорей вернуться

назад.   Русский   народ,   Родина,  родная  земля  --  понятия

неразделимые.

     Полнокровным содержанием, впитавшим всю  любовь  народа  к

родной  земле,  русское мировоззрение наполнилось, пройдя через

множество этапов развития, и приобрело полновесное  звучание  с

возникновением  земледелия, когда начала доминировать идеология

крестьянина-землепашца, а богатство России и  ее  народа  стало

напрямую  зависеть  от  земельных  просторов  Руси и земли, как

главного  мерила  богатства  --  материального   и   духовного.

Выразителем  и  олицетворением этой крестьянской идеологии стал

былинный богатырь Микула Селянинович, чья сила в прямом  смысле

дарована  самой  землей  и  чья  идеология  целиком и полностью

опирается на земную силу Руси.

     Первый русский оратай -- любимый сын Матери Сырой Земли  и

русского  крестьянства.  В почесть ему, милостивому кормильцу и

поильцу,  справлялись  коллективные  пиры  --   столованья   на

братчинах  --  микулищинах,  пелись  громкие микульские песни в

честь наступающего дня именин Матери Сырой Земли:

     Микула-свет, с милостью

     Приходи к нам, с радостью,

     С великою благостью...

     Мать Сыра Земля добра,

     Уроди нам хлеба,

     Лошадушкам овсеца,

     Коровушкам травки!..

     В древней обрядовой  песне  этой  закодированы  сразу  три

космических символа русских крестьян -- Корова, Лошадь (Конь) и

Мать  Сыра  Земля,  объединенные  общим  символом,  к  тому  же

выразителем  Света,   Микулой   Селяниновичем.   В   литературе

отмечено,  что  традиционный  языческий праздник в честь оратая

Микулы  Селяниновича  впоследствии  перевели  на  христианского

святого,  Николая  Чудотворца.  Оттого-то  на  Руси  так Николу

милостивого и  почитают.  Весенний  праздник  в  честь  Святого

Николы  (Миколы)  был  специально  приурочен к празднику Матери

Сырой Земли, что любит "Миколу и его род". Вот почему  на  Руси

сходятся  два  народных  праздника: первый -- "Микула с кормом"

(Никола-великий) 9 мая по старому  стилю;  другой  --  "именины

Матери Сырой Земли" 10 мая125.

     Микула  Селянинович  -- носитель тяги земной, то есть силы

Матери Земли. В сборнике  П.Н.Рыбникова  приведен  прозаический

пересказ  былины  о  Святогоре  и  Микуле.  Это  удивительное и

драгоценное   свидетельство   о   древнейших    космомифических

воззрениях  наших  предков.  В  этой  былине  Святогор пытается

догнать на широком пути-дороге прохожего и никак  не  может.  И

тогда проговорил богатырь таковы слова:

       --  Ай  же  ты, прохожий человек, приостановись не то

множечко, не могу тебя догнать на добром поле.

     Приостановился прохожий, снимал с плеч сумочку и  кладывал

сумочку на сыру землю. Говорит Святогор-богатырь:

      -- Что у тебя в сумочке?

      -- А вот подыми с земли, так увидишь.

     Сошел Святогор с добра коня, захватил сумочку рукою, -- не

мог и  пошевелить;  стал  здымать обеими руками, только дух под

сумочку мог подпустить, а сам по колена в землю угряз.  Говорит

богатырь таковы слова:

      -- Что  это  у  тебя  в  сумочке  накладено?  Силы мне не

занимать стать, а я и здынуть сумочку не могу.

      -- В сумочке у меня тяга земная.

      -- Да кто ж ты есть и как тебя  именем  зовут,  звеличают

как по изотчины?

      -- Я есть Микулушка Селянинович.

     Микула  --  носитель тяги земной в прямом смысле: он несет

Силу Матери сырой земли в сумочке  за  плечами,  легко  обгоняя

самого  могучего старорусского богатыря Святогора. Тяга земная,

заключенная в котомке, легко прикасается  к  своему  источнику,

питаясь  необъятной  силой  Матери  Земли,  чтобы  затем  вновь

вернуться на плечи Микулы, и  передается  сполна  крестьянскому

богатырю.  Но  точно  таким же в античной мифологии был великан

Антей, сын Посейдона и Геи, который черпал свою  нечеловеческую

силу,   прикасаясь   к   Матери-Земле.   Несомненен   и   общий

индоевропейский  источник  происхождения   двух   казалось   бы

совершенно  несходных  образов.  Функциональное сходство тем не

менее практически абсолютное: оба героя черпают свою необъятную

силу у одной и той же матери -- Геи-Земли. Конец вот  только  у

героев  разный:  Антея  задушил  Геракл, оторвав его от Земли и

лишив тем самым силы, а равному по силе Микуле  не  нашлось  ни

среди людей, ни среди богатырей, ни среди Богов.

     Мать  Сыра Земля всегда выступала ядром русской идеологии.

Достаточно сопоставить два периода -- очень далекий,  связанный

с предысторией Руси, и недавний, когда древние образы по-новому

переосмыслялись  русскими  мыслителями.  Древний  миф о Земле и

Солнце сохранили для нас  русские  раскольники,  скрывшиеся  от

преследования   в   заволжских   лесах.  Нижегородские  легенды

вдохновили А.Н.Островского на  создание  сказки  о  Снегурочке,

погубленной  Солнцем-Ярилой.  Более древний миф о браке Земли и

Солнца донес роман  П.И.Мельникова-Печерского  "В  лесах",  где

воспроизведен   заветный  текст  древнерусских  космогонических

воззрений, передававшихся из поколения в поколение126.

     "Вот сказание наших  праотцов  о  том,  как  бог  Ярила

возлюбил Мать Сыру Землю и как она народила всех земнородных.

     Лежала Мать Сыра Земля во мраке и стуже. Мертва была -- ни

света, ни тепла, ни звуков, никакого движения.

     И сказал вечно юный, вечно радостный светлый Яр: "Взглянем

сквозь тьму кромешную на Мать Сыру Землю, хороша ль, пригожа ль

она, придется ли по мысли нам?".

     И  пламень  взора  светлого  Яра в одно мгновение пронизал

неизмеримые слои мрака, что лежали под спавшей  землею.  И  где

Ярилин взор прорезал тьму, там воссияло Солнце Красное.

     И  полились  через солнце жаркие волны лучезарного Ярилина

света. Мать Сыра Земля от сна пробуждалася и в юной  красе  как

невеста  на  брачном ложе раскинулась... Жарко пила она золотые

лучи живоносного света, и от того света палящая жизнь и томящая

нега разлились по недрам ее.

     Несутся в солнечных лучах сладкие речи бога  любви,  вечно

юного  бога  Ярилы:  "Ох,  ты  гой еси, Мать Сыра Земля! Полюби

меня, Бога светлого, за любовь за твою  я  украшу  тебя  синими

морями,   желтыми  песками,  зеленой  муравой,  цветами  алыми,

лазоревыми, народишь от меня милых детушек число несметное...".

     Любы Земле Ярилины речи, возлюбила она бога светлого и  от

жарких  его  поцелуев  разукрасилась  злаками, цветами, темными

летами, синими морями, голубыми реками,  серебристыми  озерами.

Пила  она  жаркие  поцелуи  Ярилины,  и  из  недр  ее  вылетали

поднебесные птицы, из вертепов выбегали лесные и полевые звери,

в реках и морях заплавали рыбы,  в  воздухе  затолклись  мелкие

мушки  да  мошки... И все жило, все любило и все пело хвалебные

песни: отцу-Яриле, матери -- Сырой Земле.

     И вновь из Красного Солнца любовные  речи  Ярилы  несутся:

"Ох,  ты  гой еси, Мать Сыра Земля! Разукрасил я тебя красотою,

народила ты милых детушек число  несметное,  полюби  меня  пуще

прежнего, народишь от меня детище любимое".

     Любы  были  те  речи  Матери  Сырой  Земле, жадно пила она

живоносные лучи и народила человека... И когда вышел он из недр

земных, ударил его Ярила  по  голове  золотой  возжой  --  ярой

молнией. И от той молоньи ум в человеке зародился.

     ...........................................

     Ликовала  Мать  Сыра Земля в счастье, в радости, чаяла,

что Ярилиной любви ни конца, ни края нет... Но по малом времени

красно солнышко стало низиться, светлые дни укоротились, дунули

ветры холодные, замолкли птицы певчие, завыли двери  дубравные,

и  вздрогнул  от  стужи  царь и владыка всей твари дышащей и не

дышащей.

     Задумалась  Мать  Сыра  Земля  и  с  горя-печали   оросила

поблекшее лицо свое слезами горькими -- дождями дробными.

     Безмолвен Ярило.

     "Не  себя  мне жаль, -- плачется Мать Сыра Земля, сжимаясь

от холода, -- скорбит сердце матери по милым детушкам".

     Говорит Ярило: "Ты не плачь не тоскуй,  Мать  Сыра  Земля,

покидаю  тебя  не надолго. Не покинуть тебя на время -- сгореть

тебе до тла под моими поцелуями.  Храня  тебя  и  детей  наших,

убавлю  я  на  время  тепла и света, опадут на деревьях листья,

завянут травы и злаки, оденешься ты снеговым  покровом,  будешь

спать-почивать  до  моего приходу... Придет время, пошлю к тебе

вестницу -- Весну Красну, следом за Весною я сам приду".

     Плачется Мать Сыра Земля:  "Не  жалеешь  ты,  Ярило,  меня

бедную,  не жалеешь, светлый Боже, детей своих! ...Пожалей хоть

любимое детище, что на речи твои громовые отвечало  тебе  вещим

словом, речью крылатою... И наг он и слаб -- сгинуть ему прежде

всех, когда лишишь нас тепла и света..."

     Брызнул  Ярило  на  камни  молоньей,  облил колючим взором

деревья дубравные.

     И сказал Матери Сырой Земле: "Вот я разлил огонь по камням

и деревьям. Я  сам  в  том  огне.  Своим  умом-разумом  человек

дойдет,  как из дерева и камня свет и тепло брать. Тот огонь --

дар моему любимому сыну. Всей живой  твари  будет  на  страх  и

ужас, ему одному на службу".

     И  отошел  от  Земли  Бог Ярило... Понеслися ветры буйные,

застилали темными  тучами  око  Ярилино  --  красное  солнышко,

понесли  снега  белые,  ровно  в  саван  окутал в них Мать Сыру

Землю. Все застыло,  все  заснуло,  не  спал,  не  дремал  один

человек  -- у него был великий дар отца Ярилы, а с ним и свет и

тепло...

     Так мыслили старорусские люди  о  смене  лета  зимою  и  о

начале огня.

     Оттого   наши   праотцы  и  сожигали  умерших:  заснувшего

смертным сном Ярилина сына отдавали живущему  в  огне  отцу.  А

после стали отдавать мертвецов их матери -- опуская в лоно ее.

     Оттого  наши  предки  и  чествовали  великими  праздниками

дарование Ярилой огня  человеку.  Праздники  те  совершались  в

долгие  летние  дни,  когда  солнце,  укорачивая  ход, начинает

расставаться с землею. В память дара, что  даровал  Бог  света,

жгут  купальские  огни.  "Что  Купала,  что Ярило -- все едино,

одного Бога звания".

     В народном мировоззрении образ Матери Сырой Земли сливался

с образом  Богородицы,   что   давало   основание   официальным

представителям  церкви  постоянно говорить о двоеверии русского

человека. Оба образа действительно тождественны, точнее было бы

даже говорить о двух ипостасях одного и того же образа  Великой

матери,  ведущего  свое  происхождение  из  незапамятных времен

общечеловеческой  культуры.  Богородица  была  всегда  объектом

поклонения  русских  людей,  а еще раньше -- их праславянских и

общеарийских предков. Под  тем  же  именем.  Лишь  впоследствии

христианство   приспособило   к  испокон  веков  существовавшим

традициям новую идеологическую концепцию и евангельскую историю

о Марии -- матери Иисуса Христа.

     Новая Богородица впитала  в  себя  многие  черты,  которые

всегда  характеризовали  Великую  Мать. Даже каноны иконографии

остались прежними, нисколько не меняясь  (рис.  156).  Особенно

это характерно для изображения Великой Матери -- Великой Богини

-- Богородицы  с  распростертыми для благословения руками (рис.

157). Изображения, точнее их код, были одними и  теми  же  и  у

древних   египтян:  Богиня  Исида  (рис.  158),  и  на  русских

вышивках, воспроизводящих Великую Богиню безотносительно  к  ее

религиозной  принадлежности,  и  на русских православных иконах

(рис. 159).

     Здесь  кончается  предыстория   Матери   Сырой   Земли   и

начинается  история  ее жизни в русской литературе и философии.

Нет, пожалуй, никакой другой языческой темы, которая бы так  ни

притягивала  разных  русских  мыслителей  и  писателей, красной

нитью проходя через все русское мировоззрение.

     Образ Матери Сырой Земли в русской литературе и  философии

восходит  к  древнейшим  дохристианским  верованиям  и  устному

народному  творчеству.  В   известном   духовном   стихе   "Как

расплачется  и  расступится  Мать сыра земля перед Господом..."

Земля исповедывается перед Богом о тяжести своей доли  --  быть

покровительницей  грешного  рода  людского.  В  другом духовном

стихе "Уж как каялся молодец сырой земле...", напротив, человек

исповедывается Земле-матери в совершенных грехах.

     В "Сказании о "Мамаевом побоище"  есть  потрясающее  своим

гуманизмом  место,  когда  Мать-земля  перед Куликовской битвой

плачет о детях своих -- русских и татарах, которым  только  еще

предстоит погибнуть в кровавой сече. Один из сподвижников князя

Дмитрия  Донского  --  тоже  Дмитрий  Волынец -- приник к земле

правым ухом и услышал  "землю  рыдающую  двояко:  одна  сторона

точно  женщина  громко  рыдает  о  детях  своих на чужом языке,

другая же сторона, будто какая-то дева вдруг вскрикнула  громко

печальным  голосом,  точно  в  свирель  какую, так что горестно

слышать очень"127.

     В поэтизированном представлении  русского  человека  Земля

всегда  выступала  подлинной  матерью  и  покровительницей всех

людей: она не только забирает их после смерти,  но  и  является

источником  всего  живого.  "Земля,  земля, мати сырая! Всякому

человеку земля отец и мать!" -- говорится в одном  из  духовных

стихов. А Голубиная книга расшифровывает:

     Телеса наши от сырой земли,

     Кости крепкие от камени,

     Кровь -- руда от Черна моря

     Наши помыслы от облак небесных.

     Земля-заступница  дает  человеку  силу и могущество, стоит

только к ней прикоснуться. Сказочные герои, ударяясь  о  землю,

превращаются   в   богатырей,   обретают  силу  великую.  Земля

одновременно и судья, искупительница грехов. Клятва  землею  --

одна  из  самых  древних,  страшных  и  крепких. При этом землю

целовали и даже ели. Первый русский мыслитель-экономист Иван

Тихонович Посошков (1652 -- 1726) в своей знаменитой "Книге

о  скудости  и  богатстве"  приводит  факты,  когда  крестьяне,

поклявшиеся  землей (с дерном на голове), не сдержавшие данного

слова и уличенные во лжи, умирали прямо на меже.

     В народе говорили: "Не лги -- земля слышит";  "Грех  землю

бить -- она наша мать". Или: "Питай -- как земля питает, учи --

как  земля учит, люби -- как земля любит". Отсюда же строжайший

запрет до 25 марта вбивать в землю колья -- иначе она  отомстит

засухой.   Народное   благоговение  переед  землей  вдохновенно

выражено в двух тютчевских строках:

     Нет, моего к тебе пристрастья

     Я скрыть не в силах, Мать-Земля!

     Софийно-соборное мировоззрение  практически  всех  русских

мыслителей  было  всегда  сориентировано  на  глубинно-народное

почитание Матери-земли,  предстающей  в  творчестве  конкретных

философов  и  писателей  в  разных обличиях. Традиции почитания

Матери  Сырой  Земли  восходят  к  эпическому   и   лирическому

фольклору,  отчасти  к  летописанию,  но  главное -- к исконным

верованиям, сохранившимся  до  наших  дней.  Чувство  почитания

Матери-земли,  сближение  ее  с Богородицей и Софией чуть ли не

генетически заложено  в  русских  людях  и  передается  ими  от

поколения к поколению.

     Н.В.Гоголь   серьезно  и  глубоко  интересовался  народным

мировоззрением, он отмечал: "Мать-земля была искони священною у

славян. В земле соединяются и смерть и  плодородие.  Она  самая

близкая   проповедница   человеку,   и   питательница,   и  его

погребательница. Славяне воспитаны на земледелии,  с  принятием

веры  христианской  святые  церкви  на  место  языческих  богов

становятся покровителями земледельческих занятий..."128.

     Одним из первых русских космистов, кто облек  традиционные

воззрения   в  поэтическо-философскую  форму,  был  Владимир

Соловьев. Уже в его софийных стихах образ Софии-Премудрости

проявляется в образе Земли-владычицы:

     Земля-владычица! К тебе чело склонил я,

     И сквозь покров благоуханный твой

     Родного сердца пламень ощутил я,

     Услышал трепет жизни мировой.

     .............................

     И в явном таинстве вновь вижу сочетанье

     Земной души со светом неземным,

     И от огня любви житейское страданье

     Уносится, как мимолетный дым.

     В другом стихотворении Соловьев продолжает ту же тему:

     Владычица-земля! С бывалым умиленьем

     И с нежностью любви склоняюсь над тобой.

     Лес древний и река звучат мне юным пеньем...

     Все вечное и в них осталося со мной.

     .................................

     И призраки ушли, но вера неизменна...

     А вот и солнце вдруг взглянуло из-за туч.

     Владычица-земля! Твоя краса нетленна,

     И светлый богатырь бессмертен и могуч.

     Не надо думать, что перед нами -- всего  лишь  поэтический

образ.  Во-первых,  в творчестве Соловьева поэзия неотделима от

философии.  Во-вторых,  те  же  мысли  проводятся  и  в  сугубо

теоретических   работах.  Так,  в  статье  "О  причинах  упадка

средневекового миросозерцания" философ пишет: "...Пора признать

и осуществить свою солидарность с матерью-землею, спасти ее  от

омертвения, чтобы и себя спасти от смерти"129.

     Точно   так  же  и  Сергей  Булгаков,  разрабатывая

софийную космогонию, в прямом  смысле  спускается  с  небес  на

землю,  обращаясь  к  Матери-земле.  Начало  начал  (оно  же --

София),  оказывается  самым  близким   для   каждого   человека

понятием,  объединяющим Мать и Землю и превращающимся в Великую

Матерь Землю. "Материя-матерь,  меон  есть  необходимая  основа

бытия,  возникновения  и  уничтожения. Если что-либо бывает, то

необходимо ему из чего-либо возникать и куда-либо возвращаться,

ибо безвоздушная область чистого небытия остается за  пределами

досягаемости.   Необходимо   материнское   лоно,  которое  есть

одновременно и ложесна, <...> и могила. Иначе говоря, это

-- Великая Матерь Земля, лик которой  греки  чтили  под  именем

Деметры;  это -- та Земля, которую сотворил Господь "в начале",

при создании мира (вместе с "небом"). Быв засеменена творческим

да будет, она изводит из своего лона все существующее  и

обратно приемлет в меональные недра свои все, что "есть земля",

из нее родилось130.

     В   пронзительных   исповедальных  воспоминаниях  Булгаков

увязывает в одно целое  софийность  Матери-земли  и  софийность

Матери-родины.  "Родина  есть священная тайна каждого человека,

так  же  как  и  его  рождение.   Теми   же   таинственными   и

неисследимыми  связями,  которыми  соединяется  он  через  лоно

матери  со   своими   предками   и   прикрепляется   ко   всему

человеческому    древу,    он   связан   через   родину   и   с

матерью-землей..."131.

     Посвящая главный труд своей  жизни  "Столп  и  утверждение

истины"  --  Всеблагоуханному и Пречистому Имени Девы и Матери,

Павел Флоренский обращается также  и  к  соответствующей

символике  Софии-Премудрости:  ее венец -- это "обычный признак

Земли-Матери в ее различных  видоизменениях,  выражающий,  быть

может,   ее   покровительство   человечеству,  как  совокупному

целому"132.

     Сходные идеи высказывались и другими русскими  философами,

в  особенности  Николаем Бердяевым, Львом Карсавиным и Василием

Розановым  (последний  доводил  образ  Матери-Земли  до  образа

Матери-Вселенной133.

     Земля  -- частица Вселенной. Через слияние с ней, а значит

-- и  со  всем  Космосом,  происходит  духовное   прозрение   и

физическое  укрепление человека. В русской литературе носителем

и выразителем данного  мировоззрения  стал  Алеша  Карамазов  в

одном       из       кульминационных       эпизодов      романа

Ф.М.Достоевского,  где   отказу   Алеши   от   иночества

предшествует  его  прямое  обращение  к Космосу и Матери-Земле.

"Полная восторгом душа его жаждала свободы, места, широты.  Над

ним широко, необозримо опрокинулся небесный купол, полный тихих

сияющих звезд. С зенита до горизонта явился еще неясный Млечный

Путь.  Свежая  и  тихая  до  неподвижности  ночь облегла землю.

...Тишина земная как бы  сливалась  с  небесною,  тайна  земная

соприкасалась  со  звездною... Алеша стоял, смотрел и вдруг как

подкошенный повергся на землю. Он не знал, для чего обнимал ее,

он не давал себе отчета, почему  ему  так  неудержимо  хотелось

целовать  ее,  целовать ее всю, но он целовал ее плача, рыдая и

обливая своими слезами, и исступленно клялся любить ее,  любить

во веки веков... О чем плакал он? О, он плакал в восторге своем

даже  и  об  этих  звездах,  которые сияли ему из бездны, и "не

стыдился исступления своего". Как  будто  нити  ото  всех  этих

бессмысленных  миров божьих сошлись разом в душе его, и она вся

трепетала, "соприкасаясь мирам иным"134.

     Между прочим, русская церковь считала грехом для "мужей  и

отроков"  бросаться  на  землю  ничком или "лежать на чреве": в

этом усматривалась имитация полового соития,  а  само  действие

приравнивалось   к   оскорблению   или   обиде   родителям.   В

древнерусском епитимейнике (перечнях  грехов)  говорится:  "Аще

отцу  или  матери  лаял  или бил или, на земле лежа ниц, как на

жене играл, 15 дни (епитимья)"135.

     Сходная  по  своему  идейному  звучанию  сцена  есть  и  в

"Преступлении  и  наказании",  где Мать-земля становится судьей

убийце Раскольникову. Измученный угрызениями совести,  переходя

Сенную   площадь,  он  вдруг  вспомнил  слова  Сони:  "Поди  на

перекресток, поклонись народу, поцелуй землю, потому что  ты  и

перед  ней  согрешил, и скажи всему миру вслух: "Я убийца!". Он

весь задрожал, припомнив  это.  И  до  того  уже  задавила  его

безвыходная  тоска  и  тревога всего этого времени, но особенно

последних часов, что он  так  и  ринулся  в  возможности  этого

цельного,  нового,  полного  ощущения. Каким-то припадком оно к

нему вдруг подступило: загорелось в душе одною искрой и  вдруг,

как  огонь,  охватило  всего.  Все  разом в нем размягчилось, и

хлынули слезы. Как стоял, так и упал он на землю... Он стал  на

колени  среди  площади,  поклонился  до  земли  и поцеловал эту

грязную землю с наслаждением и счастием...".136

     "Богородица великая мать  сыра  земля  есть",  --  говорит

Достоевский устами героини другого романа -- "Бесы", что вполне

соответствует  действительной  сути  Богородицы,  ее  земным  и

одновременно вселенским корням.

     Общность судьбы и  происхождения  у  всех  народов  образа

Матери-земли  и  Богоматери неоднократно подчеркивал Николай

Клюев:

     Но это было! Было! Было

     Порукой -- лик нездешней силы

     Владимирская Божья Мать!

     В ее очах Коринфа злать

     Мемфис и пурпур Финикии

     Сквозят берестою России...

     ....................

     Со стен, где олова прослои

     И сколы золота, как рои,

     По ульям кварца залегли,

     То груди Матери-земли.

     Эти строки из поэмы  "Песнь  о  Великой  Матери",  недавно

найденной  в  архивах  бывшего  КГБ,  --  апофеоз  поэтического

настроя русской души,  не  мыслящей  самой  возможности  своего

существования вне единения с родной землей, то есть Родиной.

     В  "Песни  о  Великой  Матери" образ реальной матери поэта

соединен с Родиной (Русской землей), и Софией на семи  столпах,

что  смежила  солнечные очи. Точно так же и в одном из писем из

Сибири, написанном незадолго до расстрела, Клюев  обращается  к

весеннему  Солнцу  и  к Матери сырой земле137. В этом обращении

как бы содержится последний поклон и завет  всем,  кто  остался

жить на нашей земле.

     "Материя"  и  "мать"  --  слова  одного корня. Они взаимно

связаны  и  взаимообусловлены  не  случайно-этимологически,   а

закономерно-генетически.   Материя   в   нынешнем   философском

понимании соответствует древнейшему мировоззренческому  понятию

Мать   Сыра   Земля.   В   прошлом   она   означала  не  просто

Землю-кормилицу и  Матерь  всего  живого,  но  и  начало  всего

сущего,   включая   и   мир  образов  и  понятий.  В  языческом

миропонимании   Земля   становится    Матерью    потому,    что

соответственно  является  женой  (любовницей)  Богов  -- причем

именно многих и разных. Результатом  этого  (естественного  для

праславян)  группового  брака  появляются  на свет (рождаются),

непрерывно сменяя друг  друга:  Весна,  Лето,  Осень,  Зима.  В

поэтическом сборнике "Славянские Боги" (вышедшем в Ровно в 1936

г.) Александр Кондратьев писал:

     Земля прекрасная, любовница Богов,

     Для каждого из них меняешь ты наряды

     Лишь пробудят тебя весной Дажбога взгляды,

     Ты сбрасываешь свой белеющий покров

     И ризой в зелени пестреющих цветов

     Пленяешь божий взор. Веленьям властным Лады

     Покорная, любви внушаешь все отрады

     С небесным юношей. Но вот из облаков

     Златобородый царь свой лик покажет смелый

     И страсти молнией нежданно опалит,

     И для Перуна ты приемлешь новый вид --

     Убранства желтые, как нивы колос спелый.

     А там зима идет, и стан твой вновь обвит

     Для князя сумрака одеждой снежно-белой.

     Подытоживая  тысячелетний  путь  формирования  и  развития

русского мировоззрения, Сергей Булгаков напрямую  указывает  на

сродство  и  генетическую  преемственность  между  традиционным

народным  понятием  Мать-сыра-земля  и  философской  категорией

материи.   При  этом  скупые  строки  абстрактно-теоретического

анализа непроизвольно переходят у о.Сергия  в  боговдохновенный

поэтический гимн Земле священной:

     "Великая матерь, земля сырая! В тебе мы родились, тобою

кормимся, тебя осязаем ногами своими, в тебя возвращаемся. Дети

земли, любите матерь свою, целуйте ее исступленно, обливайте ее

слезами  своими,  орошайте потом, напояйте кровью, насыщайте ее

костями своими! Ибо ничто не погибнет в ней, все хранит  она  в

себе,  немая  и  память  мира,  всему дает жизнь и плод. Кто не

любит землю, не чувствует ее материнства, тот -- раб  и  изгой,

жалкий бунтовщик против матери, исчадие небытия. Мать земля! Из

тебя  родилась  та  плоть,  которая  соделалась  ложеснами  для

воплотившегося Бога, из тебя взял Он  пречистое  Тело  Свое!  в

тебе   почил  Он  тридневен  во  гробе!  Мать  земля!  Из  тебя

произрастают хлебный злак  и  виноградная  лоза,  коих  плод  в

святейшем  таинстве  становится  Телом и Кровью Христовыми, и к

тебе возвращается эта святая плоть! Ты молчаливо хранишь в себе

всю полноту и всю лепоту твари"138.