Предание не сохранило сведений о детских годах патриарха Гермогена. Историки предполагают, что родом он был из Вятки, а по происхождению принадлежал к посадским людям. Мирское имя его было Ермолай, как, впрочем, святейший и сам порой подписывался. Один из московских священников — современников святейшего патриарха свидетельствовал, что в молодые годы Ермолай пребывал «в казаках донских, а после — попом в Казани». Впервые в письменных источниках мы встречаем имя Ермо-лая в связи с его священническим служением в Казани. Священнический сан он принял довольно поздно — годам к пятидесяти. Он был настоятелем Гостинодворской Никольской церкви города Казани. В среде духовенства пользовался большим уважением и почитанием за свои литературные и книжные дарования. Именно ему выпала честь поднять на свои руки новоявленную икону Божией Матери Казанской, найденную после пожара в городе в 1579 году на месте сгоревшего дома стрельца Данилы Онучина. Казанский митрополит Иеремия избрал для этой цели именно гостинодворского священника. Позже он, по поручению царя Иоанна Грозного, составил описание, достаточно обстоятельное и красноречивое, этого торжества.

Вскоре после этого события он овдовел. Избрав монашество, принял постриг в Спасо-Преображенской Казанской обители и довольно скоро стал ее настоятелем. Наследство получил тяжелое — обитель сильно пострадала во время пожара 1579 года. Будущий святитель ревностно трудился, восстанавливая монастырь. А спустя еще несколько лет, в 1589 году, был хиротонисан в Москве во епископа на кафедру митрополита Казанского и Астраханского. Его опыт пастырского служения в Казани помог и в святительской деятельности. Этот край, недавно присоединенный к Москве, требовал духовного просвещения.

Окруженный мусульманами, часто враждебно относившимися к христианам, святитель начинает трудиться в деле просвещения края.

Годы святительства ознаменовались возведением новых храмов — на месте обретения чудотворной иконы Казанской Божией Матери, а также в Спасо-Преображенском монастыре. Ревностно заботился святитель и о прославлении местных святых. В 1592 году он переносит из Москвы в Свияжск в Успенский монастырь мощи казанского святителя Германа — просветителя инородцев '. А спустя четыре года открывает мощи казанских святителей-миссионеров Гурия и Варсонофия 2. А затем сам, со слов старожилов, описывает их труды и подвиги среди казанских жителей. Именно ему мы обязаны тем, что до наших времен дошли сведения и о первых мучениках среди новообращенной казанской паствы — Иоанне, Стефане и Петре 3. Мученики Стефан и Петр были обращены в христианство из мусульман. По благословению патриарха Иова в 1592 году митрополит Гермоген устанавливает ежегодную панихиду по новым мученикам и записывает их имена в синодик. В этом же году он велит совершать по всем церквам в первую субботу после Покрова память всех русских воинов, погибших при взятии Казани.

Будучи рачительным хозяином и понимая, сколько трудов необходимо положить для просвещения края, митрополит Гермоген ходатайствует перед патриархом Иовом о разделении епархии на две — Казанскую и Астраханскую. Астраханскую епархию он препоручает архиепископу Феодосию, которого хорошо знал. В те времена епископов весьма часто вызывали в Москву для участия в освященном соборе при патриархе. Приходилось епископам заседать и в боярской думе, присутствовать на торжественных приемах в царском дворце. Неоднократно вызывали в Москву и митрополита Гермогена. В начале семнадцатого века Русскую Церковь возглавлял патриарх Иов, уже тогда находившийся в преклонных годах. На царском престоле восседал Борис Годунов,

человек властолюбивый и сильный. Митрополит Гермоген часто возвышал голос в защиту интересов Русской Церкви, не боялся высказывать свое мнение перед лицом царя.

На Русское государство надвигались тяжелые времена, получившие впоследствии название Смуты, или Смутного времени. После смерти Бориса Годунова престол занял его малолетний сын Феодор. Но сама династия Годуновых была крайне непопулярна в России. Самому Борису приписывали множество преступлений, в том числе убиение малолетнего сына Иоанна Грозного — царевича Димитрия в Угличе. Еще при жизни Бориса появился Самозванец, утверждавший, что он и есть спасшийся царевич Димитрий. В Польше он собрал войска, к нему присоединились донские казаки, и войско Самозванца двигалось на Москву. В разгар военных действий скончался царь Борис. В Москве произошел переворот. Во время народного восстания были арестованы царица Мария, мать царевича Феодора, и сам царевич. Наступил период междуцарствия. Самозванец приближался к Москве. Современник этих событий оставил дошедшую до нас «Новую повесть о преславном Российском царстве». В ней он описывает события этого времени: «...ибо за некую провинность перед Творцом, место то (Россия) стало колебаться, а живущие в нем — смущаться и головами своими глу-питься, а оттого — и великой крови литься» 4. Страна, обессиленная и обескровленная в годы правления царя Иоанна Грозного, не смогла противостать ни боярским распрям, ни нашествию Самозванца.

Летом 1605 года войска Самозванца находились в Туле. Туда и прибыла делегация бояр. Самозванец приказал расправиться с семьей Годуновых и приготовить столицу к торжественному въезду нового царя. Бояре исполнили указания Самозванца, и Годуновы были казнены. Но Самозванцу противостал патриарх Иов. Он отказался признать в нем законного царя. Боярская дума поспешила исполнить еще одно указание Самозванца — в Успенском соборе, при стечении народа, боярин П. Ф. Басманов проклял патриарха. С него содрали святительское облачение и возложили черные одежды. Престарелого, слепнувшего патриарха заточили в Успенском монастыре в Старице, в котором он когда-то был игуменом.

Стремясь придать своему воцарению законную форму, Лжедимитрий I созвал в Москве епископский собор, который утвердил смещение патриарха Иова, поскольку тот был стар и слеп. Патриархом был избран архиепископ Рязанский Игнатий, родом грек с острова

 Кипр. В свое время благодаря заступничеству Бориса Годунова он стал архиепископом Рязанским и первым из епископов предал семейство Годуновых. Никто из епископов не дерзнул поднять голоса против Игнатия. Одним из замыслов Лжедимитрия I было введение Унии 5. Женившись на католичке Марине Мнишек и заручившись согласием патриарха Игнатия, Лжедимитрий принялся было проводить в жизнь свой замысел. И вот тогда прозвучал голос митрополита Казанского Гермогена. Он первым выступил против того, чтобы Лжедимитрий женился на католичке, чем вызвал гнев нового царя. Митрополит Гермоген был удален из Москвы, исключен из членов освященного собора и, как полагают, был лишен сана и заточен в одном из казанских монастырей. Его примеру последовал лишь епископ Коломенский Иосиф и некоторые протоиереи. Духовенство было также деморализовано во время кровавого правления царя Иоанна Грозного.

Но Лжедимитрий I продержался на царском престоле менее года. В начале мая 1606 года Самозванец был убит. Игнатий лишен патриаршества и заточен в Чудовом монастыре в Кремле «на покаяние». По воле московских бояр и освященного собора царский престол занял престарелый князь Василий Иванович Шуйский. Новый царь, ища поддержки, вызвал из Казани мужественного митрополита. 3 июня 1606 года Поместный Собор Русской Православной Церкви избирает его патриархом Московским и всея Руси. В это время патриарху исполнилось семьдесят лет. Он прекрасно понимал, в каком тяжелом состоянии находится и русское общество, и православное духовенство. Вот как описывает современник тогдашнее состояние духовенства и борьбу с ними патриарха Гермогена: «Крамольников, которые из духовенства вместе с мирскими людьми прельстились и которых согласно правилам святых апостолов и святых отцов по достоинству, а не напрасно смирял. Поскольку взбесились тогда многие церковные люди, не только мирские, чтецы, певцы, но священники и диаконы и иноки,— много крови христианской пролили и, чин священства с себя свергши, радовались всякому злодейству. И этих крамольников, иных Божественным Писанием наказывая, иных умоляя, иных же запрещая, скверных же, проливающих кровь и не желающих обратиться к покаянию, тех предавал проклятию. А истинно кающихся, тех любезно принимал и многих от смерти избавлял ходатайством своим. Терпению же его можно было только удивляться, каким он благодетелем представал перед злодеями» 6.

Естественно, что богослужение, пение и благочиние церковное — все пришло в упадок. Патриарх обратился к христианам с посланием, в котором призывал исправлять бесчиние в служении. Стремясь повысить моральный и нравственный уровень, патриарх Гермоген поручил в 1610 году крыл Ошанину Сергиева монастыря «черному» Логгину издать «Око церковное», или Церковный устав, который до этого никогда не издавался печат-но. В нем даются указания об исправлении церковного пения, об установлении во время богослужения благочиния. В домашней жизни патриарх Гермоген отличался необыкновенной скромностью и нищелюбием, полной нестяжа-тельностью. Важно привести строки Хронографа 1617 года, которые рисуют облик патриарха: «Был же у него обычай — был суров на словах и во взгляде, но в делах и милостях ко всем был благосердым. И кормил всех во время трапезы своей, и доброхота, и злодея, наделяя их пищею и питием неоскудно. И подавал многую милостыню и нищим и ратным людям, подавая одежду и обувь многим ограбленным, творя милостыню во всякое время, и на исцеление от ран подавая много серебра и золота. И не уставал творить милостыню, так что и сам впал в крайнюю нищету» 7.

Время патриаршества было крайне тяжелым — вскоре появился в пределах России второй самозванец. Вместо того чтобы заняться церковными делами, употребить свой опыт на приведение в порядок церковных дел, изрядно пострадавших во время правления первого самозванца, патриарх Гермоген вынужден был много времени отдавать делам государственным. Лжедимитрий II расположился со своими войсками под Москвою, в Тушине. К нему примкнули не только казаки, но и многие знатные русские бояре. Вдова Лжедимитрия I Марина Мнишек и ее отец, воевода Сандомирс-кий, заявили, что Лжедимитрий I спасся во время московского бунта, и признали во втором самозванце спасшегося царя. В это же время любимец Лжедимитрия — князь Григорий Шаховской возмутил против Шуйского Северную Украину, Ляпунов — Рязань, а Пашков — Тулу. Василий Иванович Шуйский, запятнавший себя в царствование Бориса Годунова, а также во время правления первого самозванца, чувствовал, что трон под ним колеблется. Большую роль в его непопулярности среди народа сыграли его двусмысленные показания в деле гибели царевича Димитрия. Стремясь поддержать Шуйского, патриарх Гермоген разослал по российским городам грамоты, в которых доводил до сведения прихожан,   что   царевич   Димитрий   действительно

 был убит в Угличе. В этих грамотах патриарх сообщал, что Лжедимитрий — не царевич, а «враг Божий и наш губитель и веры христианской разоритель», что «скаредное его тело предано огню, так что праха от скверного его тела на земле не осталось». А «тушинский царик» — вор и злодей.

Патриарх в одной из своих грамот писал митрополиту Ростовскому Филарету: «А ее, сын мой, грамоту эту, вели читать на соборе не поодиночке, а чтобы ведомо было всем православным христианам, и в монастырских селах, по всем святым церквам. А с нашей грамоты списки посылай к священникам и призывай их к поучению, наставляй Божественным Писанием, чтобы отпавших от христианской веры разбойников и губителей христианских не слушали ни в чем» 8. Эти грамоты, которые патриарх рассылал по всем епархиям, действовали отрезвляюще на людей, потерявших нравственные ориентиры, сбиваемых с толку противоречащими друг другу свидетельствами.

Желая поддержать Василия Шуйского, патриарх Гермоген направил посольство к опальному патриарху Иову в Старицкий монастырь. Престарелый и слепой патриарх откликнулся на просьбу патриарха Гермогена и прибыл в Москву «для государева и земского великого дела». 20 февраля 1607 года представители русского народа получили разрешение от всех клятв, которые они приносили самозванцу Лжедимитрию I. Обряд прощения состоялся в Успенском соборе при сослужении двух патриархов. После молебна, который был совершен патриархом Гермогеном, представители мирян подали в руки патриарху Иову покаянную челобитную, в которой были перечислены измены и клятвопреступления русских людей. В ней же содержалась просьба о прощении не только их, но и тех, кто живет вне Москвы, а также о прощении уже умерших христиан. Патриархи повелели архидиакону Олимпию прочитать громко и эту челобитную, и разрешительную грамоту патриарха Иова, который был участником событий времен царя Бориса. В разрешительной грамоте патриарх Иов еще раз подтверждал, что царевич Димитрий был убит в Угличе. Тогда он заклинал народ быть верным царю Борису, теперь же разрешает народ от этих клятв и сам просит у народа прощения за них. Обряду предшествовал строгий всенародный пост. Москвичи плакали и целовали десницу патриарха Иова.

Но Смута продолжала развиваться. Вспыхнуло восстание Болотникова, и 15 000 царского войска перешло под Калугой к восставшим. Второй самозванец к 1 августа 1608 года утвердил свою ставку под Москвой, в Тушине.

Духовенство противостояло новой измене, и многие архиереи пострадали. Псковский епископ Геннадий, видя вокруг сплошные измены, «умер от горести». Суздальский епископ Галактион был изгнан тушинцами и умер в изгнании. Коломенского епископа Иосифа воины Лисовского захватили в плен, влачили за собой, мучили, пытали, привязывая его к жерлу пушки и грозя выстрелами. Московскому войску удалось отбить его и вернуть в Москву. Одного из ярых противников измены, тверского архиепископа Феоктиста, тушинцы захватили и привезли в свой лагерь. Здесь его мучили и убили якобы при попытке к бегству. Тело его было найдено объеденным зверями.

11 октября 1608 года отряды польского воеводы Сапеги подступили к Ростову. Жители Ростова бежали в Ярославль, но митрополит Ростовский Филарет вместе с верными жителями заперся в соборной церкви. Люди исповедались, причастились и решились пострадать от бунтовщиков. Поляки взяли город, начали резню, захватили собор. Филарета, раздев, в одной рубашке, босого, увезли в Тушино, где он находился в плену, терпя постоянные искушения и издевательства со стороны бунтовщиков. Его силой заставили именоваться «нареченным патриархом», что было незаконно, поскольку был жив патриарх Гермоген.

Одной из самых славных страниц русской истории стала шестнадцатимесячная осада Троице-Сергиевой лавры войсками поляков и казаков. 23 сентября 1608 года началась осада. У поляков было около 15 000 войска, осажденных в монастыре — не более двух с половиной тысяч. Но уже к концу осады в живых из защитников оставалось не более двухсот человек. Обороной руководил келарь монастыря — Авраамий (Палицын). Дух осажденных, поддерживаемых неоднократными видениями преподобных Сергия и Никона, был неизмеримо выше, нежели у поляков, в лагере которых царили разврат и дух грабительства. 12 января 1609 года войска осаждавших бежали, поскольку к монастырю подходили войска князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. На неоднократные предложения польских военачальников сдаться осаждаемые гордо отвечали: «Да ведает ваше темное державство, гордые начальники, Сапега и Лисовский и прочая ваша дружина,— напрасно нас прельщаете, Христово стадо православных христиан...— как вечную нам оставить святую, истинную, свою православную христианскую веру греческого закона и покориться новым отпад-шим от христианской веры, тем, которые были прокляты четырьмя вселенскими патриархами?.. Но не желаем всех богатств мира за отказ

от своего крестного целования» 9. Троице-Сергиева лавра явила высокий образец духа и верности присяге. Именно поэтому к лавре начал стекаться православный люд, постепенно опоминающийся от хмеля грабежей и бесчинств.

В Москве тем временем разворачивались события, поколебавшие трон. Тушинцы свободно приходили на городские окраины, продолжая возмущать народ. Первая попытка свержения царя Василия Шуйского произошла 17 февраля 1609 года. Однако она завершилась неудачей, поскольку на его защиту встал патриарх Гермоген. Возмущенная толпа потребовала, чтобы царь и патриарх вышли на Лобное место. Но патриарх своей речью сумел убедить народ в верности данной присяге и рассеял клевету тушинцев. Зачинщики заговора бежали в Тушино. С этого момента патриарх начал действовать на тушинцев обращенными к ним посланиями.

Текст первого послания достоин того, чтобы его привести целиком. Недаром современники называли патриарха Гермогена «вторым Златоустом»: «Ко всем прежде бывшим господам и братиям и всему священническому и иноческому чину, и боярам и окольничим, и дворянам и дьякам, и детям боярским, и купцам, и приказным людям, и стрельцам, и казакам, и всяким ратным и торговым и пашенным людям, бывшим православным христианам всякого чина и возраста же и сана, ныне же из-за грехов ваших против нас обретающихся, не знаю как вас и назвать — недостает мне слов, болезнует моя душа, болезнует сердце мое и все внутри у меня терзается и все суставы мои содрогаются. И плачу, и говорю, и рыдаю: помилуйте, помилуйте, братья и чада единородные, отпадшие от своих душ и родительских, от жен своих и чад, от сродников и друзей, появитесь, вразумитесь и вернитесь!

Узрите отечество свое, расхищаемое чужаками и разоряемое, и святые иконы и церкви поругаемые, и неповинную кровь проливаемую, которая вопиет к Богу, словно кровь праведного Авеля, прося отмщения. Вспомните, на кого воздвигаете оружие? Не на Бога ли, сотворившего вас, не на жребий ли великих чудотворцев и Пречистой Богородицы, не на свою ли единоплеменную братию? Не свое ли отечество разоряете, перед которым многие орды иноплеменных изумлялись, а ныне вами же ругаемое и попираемое?..

Не бойся, малое мое стадо, поскольку бла-гоизволил Отец Мой дать вам царство. Если и среди многих волн люто потопление, но не бойтесь погрязновения, поскольку стоим на камени веры и правды. Пусть пенится и бесится море, но Иисусова корабля не может пото-

пить, и не отдаст Господь на поношение уповающих, ни жезла на жребий Свой, ни зубам вражиим рабов Своих, но сохранит нас, как хочет святая воля Его!

Заклинаю же вас именем Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа отстать от такого начинания, пока еще есть время к познанию, да не до конца погибнете душами вашими и телами. А мы, по данной нам благодати Святого Духа, обращающихся и кающихся восприимем и о прощении вашего согрешения, вольного и невольного, общим советом, соборно, с возлюбленными единомысленными нашими российскими митрополитами и архиепископами и епископами и со всем освященным причтом молить должны Бога и о провинностях ваших. И у Государя прощения испросим: милостив он и не памятозлобив и знает, что не все по своей воле все это творят.

И те из ваших братьев, которые в субботу сыропустную восстали на государя и ложные и грубые слова изрекали, так же как и вы, тем вину простил, и ныне они у нас невредимы пребывают, и жены ваши и дети так же на свободе в своих домах пребывают. Это ли не милость и невоздаяние зла за зло? А если и было кому малое наказание за такую провинность, то это малость. И если в ком душа льва некроткого, то благодеяние преодолеет его. И еще чины и имения раздает вам самозванец, лжец он — раздает чужие, а не свои. И если захочет Бог и вы исправитесь, и того не лишены будете, только помилуйте души свои» 10.

«В уме нашем не вмещается сотворенное вами,— говорит патриарх Гермоген в другом послании в Тушино,— ни по слухам таких никогда не принимали, не видели в летописаниях, то, что невместимо для человеческого ума, то, что сотворено вами. Кто об этом не удивится, кто не восплачет? Оставя веру, в которой родились, в ней же и крестились, в ней же и воспитаны были, воистину исполнение чуда, в таком разуме и хитрейшей и крепчайшей верою к Богу всех языков, ныне безумнее всех явились. Оставили свет и во тьму отпали, оставили жизнь, а к смерти припряглись, оставили надежду будущих благ и бесконечной блаженной жизни и царства небесного и в ров отчаяния сами себя ввергли, и если еще и живы, то отвержением веры, более же всего от Бога, уже мертвы. К тому же и в удивление приводит нас то, что кто и когда так немилосерд был к своим родителям и сам к себе, и к женам своим, и к детям, и к домочадцам, разве те, кто по собственному желанию от славы Божией и от веры отпали, от своих близких разлучились и дома свои разорили, более же самих себя?» и

Но события лишь приостановили падение

царя, не пользовавшегося народной любовью. Успехи молодого воеводы князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, разбившего войска самозванца и прогнавшего его из Тушино, на время прекратили недовольство царем. Лжедимитрий II бежал в Калугу. Но неожиданная и загадочная смерть молодого воеводы, народного любимца, вину за которую народная молва возлагала на царя, вновь всколыхнула народные массы. Враги Шуйского — Захар Ляпунов и Петр Засекин потребовали от царя отречения от престола. Со слезами умолял патриарх Гермоген крамольников не чинить беззакония, но мятежники настояли на постриге и силою постригли царя и царицу в иноческий чин. 17 июня 1610 года состоялось отречение от престола.

Державная власть в Москве перешла в руки семи московских бояр. Но семибоярщина не смогла более двух месяцев удержать власть в своих руках. Вновь начались смуты. Современник пишет: «...а земля наша за великие грехи наши, без них, государей, овдовевшая, в великую скорбь поверглась. А горше всего, в ней произошел разлад: из-за гордости и вражды не захотели многие из рода христианского царя избрать и ему служить, но пожелали среди иноверных и безбожных царя изыскать и ему служить. А те, прежденазванные его доброхоты, а наши злодеи — об именах их нет здесь речи — растлились умами своими и захотели соблазнам мира сего служить и в великой славе быть, а иные, нелюди — не своему достоинству чина почетного достичь» 12.

В это время Россия находилась в состоянии войны с Польшей. Войска короля польского осаждали Смоленск, который под водительством воеводы Шеина и архиепископа смоленского Сергия мужественно сопротивлялся осаде. Узнав о низложении царя Василия Шуйского, Сигизмунд III двинул войска на Москву. Одновременно к Москве двинулся и «тушинский царик». В Москве воцарилось уныние. И вновь взоры русских людей обратились к патриарху Гермогену, который для многих в это страшное время стал опорой и вдохновителем. Патриарх видел единственный выход в избрании нового царя, непременно русской боярской крови. И здесь сказалось еще одно качество патриарха — его прозорливость. Он предложил в качестве кандидата на престол четырнадцатилетнего Михаила Романова, сына Ростовского митрополита Филарета Романова. Он приходился родственником царице Анастасии, супруге покойного государя Иоанна Грозного, отличаясь добрым нравом и хорошим воспитанием. Патриарх открыто назвал боярам его  имя.  Но  временщики,  обласканные

обещаниями польских воевод, выставили в качестве кандидата на русский престол сына короля Сигизмунда III, молодого королевича Владислава. За королевича высказались влиятельные бояре — князья Ф. Мстиславский, В. Голицын, Ф. Шереметев. Именно они отвергли кандидатуру, предложенную патриархом, и сказали: «Твое дело, святейший отче, смотреть за церковными делами, а в мирские дела тебе не следует мешаться».

Патриарх вынужден был уступить, но выставил свои требования — чтобы королевич Владислав венчался по православному обряду и принял православие. Во главе посольства, отправившегося в Польшу, стояли митрополит Филарет, «муж духовный и многорассудный», князь Василий Васильевич Голицын, «муж великого рассуждения и изящный, в посольст-венных уставах искусный». Но король Сиги-змунд медлил дать послам решительный ответ, держа их в своем стане под Смоленском как пленников. Тем временем король отдал приказ польским войскам занять Москву. Поляки начали хозяйничать в столице. Оказалось, что русские снова попали в ловушку. И вновь патриарх Гермоген возвысил голос и стал призывать русских бояр и воинов к борьбе за освобождение.

Автор «Новой повести о преславном российском царстве» пишет: «Еще более почтим да подивимся пастырю нашему и учителю, и великому отцам отцу, и святителю! (имя же его всем ведомо). Словно столп непоколебимо стоит он посреди нашей великой земли, посреди нашего великого государства, и православную веру защищает, а всех душепагубных наших волков и губителей увещевает. И стоит один против всех них, как муж-исполин, без оружия и без воинского ополчения, только учение, как палицу, держа в своей руке против великих агарянских полчищ и побеждая всех, Так и он, государь, вместо оружия, только словом Божиим всем врагам нашим затворяет уста и, в лицо их посрамляя, ни с чем отсылает от себя. А нас всех укрепляет, и поучает устрашения их и угроз не бояться и душами своими от Бога не отступаться, а стоять бы крепко и единодушно за дарованную нам Христом веру и за свои души...

...Во всеуслышание и решительно следует сказать: если бы таких великих, стойких и непоколебимых столпов было у нас немало, то никогда бы в нынешнее злосчастное время наша бы святая и непорочная вера от тех душепагубных волков, от явных врагов, чужих и своих, не пала, но еще более бы просияла, а великое бы наше море без колыхания и волнения стояло. А ныне один уединенно стоит и всех

держит, а врагам сурово грозит. И иному некому пособить ни словом, ни делом: кроме Бога, Пречистой Его Матери и великих чудотворцев никаких других пособников не имеет. Те же, кто были его сынами и богомольцами и принадлежат тому же духовному сану,— те славою мира сего тленного прельстились, проще сказать, подавились, и на сторону врагов склонились, и творят их волю» 13.

11 декабря 1611 года погиб второй самозванец. Гонсевский, польский воевода, стоявший во главе польских войск в Москве, а также бояре Салтыков, Масальский и Андронов написали королю «веряющие грамоты» с повторною просьбой дать королевича Владислава в цари. Когда патриарху Гермогену предложили подписать эти грамоты, он с негодованием отверг это предложение. Сохранился и письменный ответ патриарха: «В том случае стану писать королю грамоты и руку свою приложу и властям всем повелю руки свои приложить и вас благословлю писать, если король даст сына своего на Московское государство и крестит в православную христианскую веру, и литовских людей из Москвы выведет, и вас Бог благословляет такие грамоты писать и королю посылать. А если вы будете писать такие грамоты, что во всем нам положиться на королевскую волю и послам о том королю бить челом и класться на его волю, и то ведомое стало дело, что нам целовать крест самому королю, а не королевичу, то вот таких грамот не только что мне руку не приложить, но и вам не благословляю писать, но проклинаю, кто такие грамоты учит писать» ы. Когда Салтыков увидел, что их замысел не удался и патриарх разгадал его, он в раздражении поднял на него нож, словно желая его зарезать. Но патриарх спокойно перекрестился и ответил: «Это крестное знамение против твоего окаянного ножа. Да будешь ты проклят в этом веке и в будущем».

После этого столкновения с боярами патриарх Гермоген понял, что опору необходимо искать среди тех, кто еще оставался верным своему отечеству. Встречаясь с верными людьми, которые приезжали в Москву, а также в своих посланиях патриарх рисовал картины польского разгула в русской столице и призывал русских людей встать на защиту отечества. Свои послания он также рассылал через епархиальных архиереев и верных ему «протопопов, попов и диаконов». Одна из таких патриарших грамот, рисовавшая тяжелое положение осажденных смольнян и бесчинства захватчиков в русской столице, попала в Нижний Новгород и произвела на жителей неизгладимое впечатление. Козьма Минин, «от христианского народа муж, рода не славного, но человек мудрый», произнес патриотическую речь перед согражданами.

Быстро было собрано нижегородское ополчение под предводительством князя Димитрия Пожарского и направилось к Москве. По дороге к ним присоединились казанцы, неся перед собой, по указанию патриарха Гер-могена, список с чудотворной иконы Казанской Божией Матери. Эти полки привлекали ополчения и из других русских городов: Ярославля, Владимира, Костромы. К ним присоединились позже полки Прокопия Ляпунова и Заруцкого. Вскоре Москву, захваченную поляками, обложила рать более чем в сто тысяч человек. Изменники из русских бояр и поляки пришли к патриарху Гермогену и стали угрожать ему расправой, если он не обратится к полкам, осадившим Москву, с призывом разойтись по домам. Патриарх бесстрашно ответил: «Что вы мне угрожаете? Одного Бога боюсь. Если вы и все литовские люди уйдут из Москвы, тогда благословлю войска отойти прочь, а если останетесь в Московском государстве, тогда я их всех благословляю против вас стоять и умереть за православную христианскую веру».

Тогда бояре постановили взять патриарха под надзор. У него отняли письменные принадлежности и лишили возможности общаться с людьми. Был разграблен патриарший двор, а все слуги взяты в заключение. Сам патриарх был заключен на подворье Кирилло-Белозерс-кого монастыря в Кремле. Здесь он был постепенно уморен голодной смертью. Патриарх скончался 17 января 1612 года. В стане русских войск под Москвой начались раздоры. Проко-

пий Ляпунов был убит. Казачий вождь Заруц-кий поднял опять знамя самозванчества, провозгласив царем сына Лжедимитрия I и Марины Мнишек. Но дело патриарха Гермогена не умерло. Борьбу за освобождение отечества продолжили его последователи — архимандрит Дионисий, настоятель Троице-Сергиевой лавры, и Авраамий Палицын, ее келарь. Они рассылали патриотические послания по всей России. 22 октября 1612 года был взят Китай-город, а осажденный Кремль сдался месяц спустя. С этих пор празднуется Русской Православной Церковью праздник иконы Казанской Божией Матери — 22 октября, в память освобождения Москвы от иноземных захватчиков. Насильственная смерть от рук изменников-бояр и польских захватчиков патриарха Гермогена сумела поднять дух русских людей. Шло освобождение России и восстановление русской государственности. Спустя год после смерти патриарха был избран собором на царский престол Михаил Романов. А спустя восемь лет, когда вернулся из польского плена его отец, митрополит Ростовский Филарет, было восстановлено и патриаршество. Подвиг патриарха Гермогена, его мужественное противостояние насилию и измене стали образцом для подражания. Тело его было торжественно погребено в Чудовом монастыре в Кремле. В 1913 году, когда праздновалось трехсотлетие дома Романовых, был причислен к лику святых патриарх Гермоген. Несмотря на столь позднюю канонизацию, память о его подвиге всегда жила в сердцах русских людей. И до наших дней он являет собой образец «пастыря доброго, который полагает душу свою за овец своих».