Огонь пришел Я низвести на землю и как желал бы, чтобы он уже возгорелся»1. Этот божественный огонь восприняли в свои сердца святые Апостолы и, возгоревшись ко Господу пламенной любовью, оставили мир и все что в мире, и последовали со Христом... Тот же самый божественный огонь любви и послушания восприняли святые мученики, претерпевшие за Христа с радостью многоразличные мучения и самую лютую смерть. Этот же божественный огонь восприняли в себя все преподобные и бо-гоносные отцы наши, бежавшие от мира и от всего, что в мире, пребывавшие в общежитиях в совершенном послушании и отсечении своей воли, подвизавшиеся в пустынях, горах и пещерах...2 Этот же огонь божественной благодати восприняли все святые истинные рабы Христовы, всякого чина и звания люди, тщательно соблюдавшие душеспасительные заповеди Евангельские, без исполнения которых при одной вере православной спастися невозможно». Эти слова написаны старцем Па-исием уже на склоне исполненной трудов и молитвы жизни. Но огонь Духа Святого, который озарил и согрел всю его жизнь и вел от свершения к свершению—где и когда впервые зажегся в сердце будущего подвижника, реформатора и преобразователя монашеской жизни не только Молдавии, но и Руси? Где и когда сверкнула первая искра, которой суждено было, возрастая и разгораясь в сердце старца Паисия, осветить все девятнадцатое столетие в России? Чтобы светом его книг утешались лучшие представители духовенства и культуры, такие, как святой Амвросий Оп-тинский, Достоевский, Толстой, Леонтьев.

Он родился 21 декабря 1722 года, в день памяти святого митрополита Киевского Петра, в Полтаве и в честь святого назван Петром. Он был одиннадцатым ребенком в семье, в которой отец, дед и прадед были потомственными     священнослужителями,     полтавскими

Память твоя, блаженный, во славе пребудет Блистающей, до тех пор, пока мир стоять будет.

Надгробное рыдание старцу Паисию от всех его чад духовных

протопопами3. Его бабка по матери впоследствии стала настоятельницей Покровского женского монастыря. Позже и его мать приняла постриг в этом же монастыре. Весь род Величковских отличался особенной религиозностью, В ее лучах с самого начала грелась и расцветала душа ребенка.

А за окном утопала в зелени садов Полтава. Ребенка окружали сотни деревянных, чисто выбеленных домиков, Спасская церковь, в которой император Петр Великий заказал благодарственный молебен после победы над шведами, два монастыря—женский Покровский и мужской Крестовоздвиженский—неподалеку от города. Во время ярмарок на улицах можно было встретить купцов, приезжавших сюда из Великороссии, Литвы, Польши, Крыма, Востока. Разноязычный говор разносился по городской площади.

Отданный матерью в церковную школу при соборе, Петр в продолжение нескольких лет изучал букварь, часослов и Псалтирь4, а письму учился у своего старшего брата, также священника. Как только он научился читать, любимым занятием стало чтение. Он перечитал духовные книги, которые только можно было найти дома: Ветхий и Новый Заветы, Жития святых, поучения святого Иоанна Златоуста, Ефрема Сирина и многие другие5. Он рос кротким, тихим и необыкновенно молчаливым. «Да он что у вас—немой?» — однажды спросили его мать родственники. «Нет,— отвечала она,—но мы и сами никогда его не слышим, разве только одно или два слова молвит, а то все молчит».

В 1735 году, заручившись рекомендательным письмом крестного отца мальчика, полковника Кочубея, мать отвозит Петра в Киев, где он благополучно поступает в начальный класс Киево-Могилянской Богоявленско-Братской академии. Основанная в конце шестнадцатого века, в середине восемнадцатого она переживала расцвет. Еще в начале восемнадцатого века она ничем не уступала лучшим из высших   заграничных   школ—ни   качеством

преподавания, ни количеством воспитанных здесь талантов. Среди ее выпускников множество известных не только ученостью, но и святостью жизни: Феодосии Черниговский, святой Димитрий, митрополит Ростовский, святой Иннокентий, епископ Иркутский, святой Иоанн, митрополит Тобольский. Здесь изучались латинский, польский, славянский и греческий языки, пиитика, риторика, богословие, пение, философия', музыка... А по вечерам можно было видеть, как школяры в пестрых киреях6, алых шароварах и башмаках собирались на площади. Перед купцами они распевали канты 7 в честь святых угодников или чудотворных икон, а особенно в честь. Божией Матери. И звонко летели слова чудесных песен к небу...

Поступить в такую школу было заветной мечтою и счастьем каждого даровитого и любознательного малороссийского юноши. Однако ни учебные занятия, ни академические празднества, ни веселая товарищеская жизнь не привлекали к себе сердце молодого Петра Величковского. Его больше влекли благолепные храмы, святые обители, безмолвные пещеры знаменитой лавры, а также беседы с друзьями о страннической жизни. В душе его шла таинственная внутренняя работа, крепло молитвенное общение с Богом и утверждалась мысль о необходимости совершенного отречения от мира. Уже в это время юноша устанавливает для себя три правила: 1) ближнего своего не осуждать, хотя бы ты собственными глазами видел его согрешающим, 2) ни к кому не питать ненависти и 3) от всего сердца прощать обиды.

Казалось, иной Свет влек к себе молодого школяра. И даже монастыри, какими он их знал, виделись ему недостойными этого Света. Но где же то место в мире, где жизнь его станет угодной Господу и где тот наставник, который научит его этой новой жизни? Для Петра Величковского наступает время поисков.

Трехдневное пребывание в Китаевском скиту, куда он попал, разыскивая школьных товарищей, производит на него столь сильное впечатление, что Петр решает навсегда остаться в обители. И только мысль о матери останавливает его. И все же через некоторое время он снова переступает порог скита. Его приглашает в келью начальник скита. И когда тот предложил ему сесть рядом, Петр, по его словам, ужаснулся от этого предложения и, поклонившись, остался стоять. Начальник во второй и в третий раз приказал Петру садиться, но тот лишь кланялся, не двигаясь с места. Тогда начальник сказал: «Ты просишь принять тебя в нашу обитель. Но я вижу, что в тебе нет даже и следа монашеского смирения, послушания и отсечения своей воли. Я три раза приказывал тебе сесть около меня, а ты не послушал»... Это был первый урок, память о котором Петр пронесет через всю свою жизнь. Наступили каникулы. Петр отправляется в Полтаву. Он окончательно решает уйти в монастырь и пытается осторожно подготовить к этому мать, но очень скоро убеждается, что его слова не достигают цели. Плача, она упросила его продолжать учебу. Через некоторое время он возвращается в Киев.

Солнце золотит купол Святой Софии. Легкий ветерок колышет темную листву каштанов. Только что написанное письмо к матери белеет на столике. У окна стоит юноша. Он одинок среди беспредельной пустыни мира, перед лицом невидимого Бога, возлагая на Него всю свою надежду и к Нему Одному обращаясь. Через три месяца ему исполняется семнадцать лет... Оставляя мир и делая это вопреки воле матери, самого близкого ему человека на свете, не совершал ли он поступок безумный и нечестный с точки зрения людской мудрости? Быть может, на пути к совершенству, на пути к святости этот шаг, парадоксальным образом, являлся единственно верным.

В поисках духовного наставника Петр отправляется в Чернигов. И вот позади опасное плавание по Десне. Лодка, на которой он плыл, несколько раз едва не опрокинулась. И все же—он у цели. В городе он находит дом знакомого иеросхимонаха Пахомия и просит у него совета. Но Пахомий отправляет его дальше: «Тебе лучше всего пойти в монастырь неподалеку от Любеча, родины преподобного Антония Печерского. Там ты найдешь то, что ищешь». Через несколько дней Петр достигает стен обители. Он входит в монастырский двор и предстает перед игуменом Никифором: «Откуда ты, брат? Как твое имя и зачем пришел в нашу обитель?» — «Я пришел сюда из Киева на послушание. Зовут меня Петром».— «Слава Богу, что Он послал тебя к нам. Два дня назад наш келарь, по имени Петр, ушел из обители. Будешь у нас келарем».

Так началась жизнь в монастыре. Обязанности Петра заключались в том, чтобы выдавать поварам съестные припасы для трапезы. Для юноши, незнакомого с физической работой, это послушание оказалось нелегким. Однажды игумен дал новому келарю книгу. Это была «Лествица» святого Иоанна Лествични-ка. Книга захватила юношу. Она рассказывала о том, как подниматься по ступеням совершенствования. Свечу достать было трудно, и при свете длинной чадящей лучины он сидел над бегущими строками, окутанными нездешним золотым свечением. Дым наполнял комнату,

и дышать становилось труднее. Тогда он вставал, открывал окно, и чтение продолжалось. «Если ты обещался Христу идти узким и тесным путем, то утесняй чрево свое: ибо угождая ему и расширяя его, ты отвергнешься своих обетов. Но внимай и услышишь говорящего: пространен и широк путь чревоугодия, вводящий в пагубу блуда, и многие идут по нему, но узки врата и тесен путь воздержания, вводящий в жизнь чистоты, и немногие входят им»8.

Книга. Склоненный над ней силуэт с гусиным пером. Скрип пера по бумаге. Это была первая страница из тех сотен тысяч, которые предстояло перевести, выправить и переписать за долгую жизнь монаху-книжнику. А через три месяца после прибытия Петра в монастырь митрополит Молдавский, преосвященный Антоний, назначает в Любечский монастырь нового игумена, некоего Германа Загоровского. Прибыв в обитель, он стал управлять ею не по примеру кроткого Никифора, но «властительски», по выражению жизнеописателя будущего старца Паисия. Через несколько дней за небольшую оплошность он отхлестал келаря по щекам. А вскоре до Петра доходит угроза нового игумена разделаться с ним по-свойски. На шестой неделе Великого Поста вместе с келейником он бежит из монастыря. Ночью они идут по льду через Днепр. Поскрипывает снег под ногами. Бесшумно движется подо льдом невидимая темная бездна вод. А другая бесшумная бездна со множеством сияющих звезд смотрит на две темные фигурки, затерявшиеся на льду. «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже... и бездна бездну призывает голосом водопадов Твоих... все воды и волны Твои прошли надо мною...»9 Неслышно звучат в сердцах странников слова древних псалмов. Больше всего удивляет в этой судьбе безостановочное движение, постоянный поиск. Казалось, какой-то неслышимый ветер гнал его из города в город, от шляха к шляху и от обители к обители.

Но и сотни его вчерашних товарищей-школяров точно так же скитались по дорогам Украины не только во время каникул. Фигура странника (будь то школяр или бродячий философ Сковорода) никого не удивляла в украинском или молдавском пейзаже. Уже в 30-х годах XIX века Гоголь своим гениальным пером запечатлевает это странничество. Нам трудно понять этот феномен. Удивляет и загадочная невезучесть благочестивого юноши. Он начал свой путь с поиска наставника, но вот проходят дни, месяцы, годы, сменяются города и лица, а наставник все еще не найден. Он не нашел его ни в своих странствиях по правобережной Украине, стонущей от натиска иезу-

 итов, воздымающей к небу костры подожженных монастырей. Его не оказалось ни на оскорбленной, униженной, усеянной польскими военными кордонами земле, ни в Медведовском монастыре, где совершается пострижение послушника Петра в рясофор. Он не нашел наставника, возвратившись в Киев, в лавру, где нес послушание, помогая гравировать на меди иконы. Эти поиски говорят нам не только о высокой требовательности послушника Петра, но и о том духовном кризисе, в котором пребывала в XVIII веке Православная Церковь. Была утрачена преемственность—забыты корни духовности, уходящие в Византию. И именно бесприютному скитальцу Петру Ве-личковскому суждено было восстановить оборванные связи. Именно с его именем связано возрождение духовности.

Складывается впечатление, что лаврский период жизни был лишь передышкой. Он прожил в лавре всего лишь год. Платон (это имя он получил после пострига) встречает в Киеве одного из самых близких школьных товарищей, Алексея Филевича, и тот напоминает ему о давнем обещании—жить в пустыни под руководством опытного наставника. Сердце молодого монаха загорается... и вновь тянутся дороги и шляхи, польские и малороссийские земли, скиты, монастыри. При переходе границы двоюродным братом удержан был Алексей. Платон продолжал путь уже с другими спутниками.

После непродолжительного пребывания в нескольких скитах Молдовлахии Платон принимает решение отправиться на Афон. В 1746 году он достигает Афона. Зеленовато-синяя гора, уносящаяся в глубокое голубое небо, лимонные и апельсиновые деревья, трепещущие листьями в набежавшем ласковом ветерке, лазурное море и клочок белого паруса у горизонта. С высоты птичьего полета ясно различима крестообразная форма полуострова. Почти на два километра возносится вверх вершина Святой горы, чтобы на головокружительной высоте закончиться небольшой площадкой, подобной ладони, протягивающей к небу храм Преображения Господня. И вся гора, словно звездами, светящимися среди зелени деревьев, усыпана десятками келий, монастырей и скитов...

Уже в X веке на Афоне было 180 обителей. Здесь начинал свой монашеский подвиг зачинатель монашества на Руси преподобный Антоний Печерский. Афон на протяжении многих веков оставался высшей школой монашества, хранителем православия и чистоты веры. Здесь бережно хранилась молитвенная традиция иси-хастов-молчальников.

По-прежнему Платон искал наставника и по-прежнему не находил. Ум молодого монаха в долгие зимние ночи, когда звезды кажутся ближе, а темные ветви кипарисов загадочней и безмолвней, не раз и не два рисовал образ идеального наставника. Но общий кризис православия коснулся и Афона. Многое из богатой традиции было утрачено. И все же в библиотеках Афона скрывалось неисчерпаемое богатство, накопленное монахами предшествующих поколений.

Первые четыре года, проведенные Платоном на этой благословенной земле, неожиданно оказались самыми тяжелыми в его жизни. Это было время одиночества, беспомощности, тяжелой внутренней борьбы. Вот как он вспоминает об этом периоде: «Когда я пришел во Святую гору из моего православного отечества, я находился в такой нищете, что не мог уплатить три гроша долгу пришедшим со мною братиям. При моей телесной немощи я поддерживал мое бедственное существование одними подаяниями. И если бы только святые отцы славянского племени, находящиеся на Святой горе, не помогали мне, я никак не мог бы здесь существовать. Много раз зимою ходил я босиком и без рубашки, и такое мое существование продолжалось до четырех лет. Когда мне приходилось или от лавры, или от Хиландаря 10 доползти до бедной моей кельи с подаяниями или из лесу принести дрова или сделать какое-нибудь другое тяжелое дело, тогда я по два и по три дня лежал, как расслабленный» п.

В начале тысяча семьсот пятидесятого года на Афон прибывает молдавский старец — схимонах Василий. Из его уст молодой подвижник Платон услышал чеканное определение монашеской жизни. «Все монашеское жительство, — говорил старец, — разделяется на три вида: первый — общество; второй — именуемый царским или средним путем, когда, поселившись вдвоем или втроем, имеют общее имущество, общую пищу и одежду, общий труд и рукоделие, общую заботу о средствах к существованию и, отвергая во всем свою волю, повинуются друг другу в страхе Божием и любви. Третий вид — уединенное отшельничество, пригодное только для совершенных и святых мужей» 12. Мы не знаем подробностей того разговора, который произошел между ними. Мы знаем, что схимонах Василий отсоветовал Платону следовать путем одиночества. Именно схимонах Василий постриг подвижника в мантию 13 и нарек имя, под которым суждено ему войти в духовную историю православного мира, — Паисий.

Спустя три месяца после пострижения его

в мантию к нему пришел юный монах Виссарион и стал просить о наставлении. Паисий заплакал в ответ: «Брат, я сам, как и ты, ищу учителя...» Но монах не уходил. И тогда Паисий заговорил. Он говорил о том, как сам понимает путь к спасению. А так как не мог помыслить себя в роли наставника, то прибегал к авторитету тех великих учителей жизни и духа, которых так сильно любил, о которых часто размышлял: преподобного Симеона Нового Богослова, преподобного Нила Сорского и других богоносных Отцов Церкви. И когда он закончил первое в своей жизни поучение, Виссарион упал к его ногам и со слезами на глазах просил Паисия стать его наставником. И когда тот отказался, ссылаясь на собственное ничтожество, ученик не ушел. Три дня он неотступно умолял его. И наконец Паисий сдался. Он согласился принять Виссариона к себе, но не как ученика, а как друга и сподвижника, чтобы вместе идти тем путем, который старец Василий три месяца тому назад назвал царским.

Прошло четыре года жизни на Афоне. Неожиданно для самого Паисия вокруг него возникает небольшая община. Виссарион был первым. К монаху Паисию пришли новые монахи, нуждающиеся в совете и руководстве. Прежняя келья уже не могла вместить всех желающих. Когда число братии достигло восьми, решено было приобрести келью святого Константина с церковью, находившейся неподалеку от первой кельи. У общины не было священника и духовника. Братья обратились к авве Паисию, чтобы он стал для них духовником. Но он и слышать не хотел об этом, напоминая братьям о своем недостоинстве. Но к просьбам братии присоединились некоторые старейшие отцы Святой горы. Монах Паисий со слезами на глазах и словами: «Да будет воля Бо-жия» — принимает священство. Он был рукоположен в 1758 году на 36 году жизни.

Шли месяцы, годы. Маленькая община разрасталась. Любовь — это всегда тайна, которая притягивает одних и вызывает ненависть и вражду у других. Братство старца Паисия привлекало к себе все большее число братьев, в то же время вызывая наветы недоброжелателей. А стержнем монашеского братства, его ровного и незатухающего горения стала личность наставника. В это время он писал: «Возлюбивши Господа и ради любви к Нему ни во что вменивши все блага мира, братия все покинула и, взявши крест свой, последовала Господу. Они стараются нести тяготы друг друга, иметь одну душу и сердце, друг друга побуждать к добрым делам, друг друга превосходить верою и любовью к своему старцу. Видя это,

я радуюсь душою и со слезами благодарю Бога, что Он сподобил меня видеть таких рабов Своих и жить вместе с ними и утешаться их лицезрением» 14.

«Иметь одну душу и сердце» — вот идеал монашества, как его понимал старец Паисий. К нему он неоднократно будет возвращаться в разговорах и письмах. Но как шел духовный поиск? К счастью, сохранились письма и свидетельства. Обратимся к ним: «Оставшись, как овца без пастыря, я начал скитаться там и сям, стремясь найти душе своей пользу, покой и вразумление, и не находил... Не отыскав желаемого душе моей руководства, я поселился на некоторое время в уединенной келий и, положившись на волю Божию, стал читать понемногу отеческие книги... Читая эти книги, я как в зеркале увидел, с чего именно мне надлежало начинать мое бедное монашество, я понял, какой великой благодати Божией я был лишен...» 1S С этого времени старец Паисий начинает усиленно изучать святоотеческое предание.

Но в поисках советов о наилучшем устройстве монашеской жизни, которые он надеется обрести в Афонских рукописях, обнаруживается, что славянские тексты, имеющиеся в его распоряжении, полны ошибок, неясностей и темных мест. Стремление следовать учению «божественных отцов» приводит к необходимости уточнить — как они учат. Для этого необходим точный перевод их творений на славянский. Ни один из списков, бывших у него под рукой, не отвечал высоким требованиям. А монахи продолжали приходить к нему. Пришлось основывать скит, чтобы могли разместиться новые братья. Так возникает Ильинский скит на Афоне. Не будем забывать, что монахам приходилось много трудиться не только ради того, чтобы прокормиться, но и для того, чтобы платить налоги турецким властям. И все же в скиту царствовала любовь.

В чем же загадка притягательности братств, возглавляемых старцем? Чем объяснить их неизменную «устойчивость», гармоничность и дух доброжелательности? А ведь именно эти качества в конце концов оказали столь решающее, освежающее воздействие на те православные монашеские обители, которые так или иначе были связаны со старцем Паиси-ем. Осмелимся предположить, что во главе их стоял человек весьма и весьма практичный. Вчитываясь в воспоминания о старце, мы понимаем, что он был настоящим ученым, филологом, переводчиком, то есть человеком книжным. Он сумел соединить в себе два редких качества, и в этом отчасти кроется разгадка, — ученость и практичность. Будучи челове-

ком ученым, он сумел претворить в жизнь то, что почерпнул из святоотеческих книг. Молитвенный опыт чудесным образом помогает ему не только создать духоносную монашескую общину, но и воспитать учеников, которые продолжили его дело. Книги необходимы ему для того, чтобы научиться поступать «как учат Божественные отцы». Старец сумел раскрыть и исполнить слова Христа: «Блажен, кто слышит и исполняет» 16.

И вновь обратимся к воспоминаниям старца, чтобы понять, как шла работа над переводами, как он отбирал наиболее необходимые наставления святых отцов: «Когда я еще жил на Святой горе Афонской, то зная хорошо из учения и заповедей Богоносных отцов наших, что руководителю братии не следует наставлять и учить по своему единоличному разуму и рассуждению, но нужно держаться истинного и правильного смысла Божественного Писания, как учат Божественные отцы, вселенские учители, а также учители и наставники монашеской жизни, просвещенные благодатию Святого Духа, зная притом и свое малоумие и боясь, как бы вследствие моего неискусства я и сам не упал, как слепец в яму, и других туда не ввергнул, я и решил принять за непоколебимое основание всякого истинного и правильного наставления Божественное Писание Ветхого и Нового Заветов и его истинное толкование благодатию Святого Духа, то, есть учение Богоносных отцов наших, вселенских учителей и наставников монашеской жизни... Все это я принял как руководство для себя и для братии, чтобы и я сам и братия, живущие со мною, пользуясь всем этим при содействии и вразумлении Божественной благодати, не отступили ни в чем от здравого и чистого соборного разума Святой Православной Церкви.

И прежде всего я начал прилежно с помощью Божией приобретать с большим трудом и издержками святоотеческие книги, учащие о послушании и трезвении, о внимании и молитве. Одни из них я переписывал своими руками, другие покупал за деньги, которые добывал собственным трудом для необходимых нужд наших, ограничивая себя постоянно в пище и в одежде. Мы покупали вышеупомянутые святоотеческие книги, писанные славянским языком, и смотрели на них, как на небесное сокровище, свыше нам от Бога посланное. Когда же я читал их усердно в продолжение многих лет, я заметил, что в весьма многих местах в них оказывается непонятная неясность, в других же местах не замечается даже грамматического смысла, хотя я читал и перечитывал их неоднократно с большим старанием и рассмотрением, тогда как одному только Богу извест-

но, какая печаль наполнила мою душу, и, недоумевая, что делать, я подумал, что славянские отеческие книги можно хотя отчасти исправить по другим славянским же книгам.

И стал своей рукою списывать книгу святого Исихия, пресвитера Иерусалимского и святого Филофея Синаита, и святого Феодора Эдесского " с четырех списков, надеясь, согласовав эти списки, найти в них какой-либо грамматический смысл. Но весь мой труд оказался напрасным, потому что и в полученном мною соединении четырех списков я не мог найти смысла. Книгу святого Исаака Сирина 18 я в течение шести недель день и ночь исправлял по другому списку, который, как мне было сказано, во всем был сходен с греческим подлинником, но и этот мой труд пропал даром. Со временем я понял, что свою лучшую книгу я испортил, исправляя ее по худшей. После этих горьких опытов я увидел, что взял на себя напрасный труд, исправляя славянские книги по славянским же. Тогда я стал старательно расследовать, отчего происходит такая неясность и такой недостаток грамматического смысла в славянских книгах, и пришел к заключению, что на это имеются две причины. Первая причина состоит в неискусстве древних переводчиков книг с эллино-греческого языка на славянский, а вторая в неискусстве и небрежности плохих переписчиков. Убедившись в этом, я потерял всякую надежду найти в славянских переводах правильный и истинный смысл, какой заключается в эллино-греческих подлинниках.

Проведя немало лет на Афоне и освоившись с простым греческим языком, я задался мыслью отыскать эллино-греческие отеческие книги и по ним произвести исправления славянских переводов. Я искал во многих местах, и неоднократно, и не находил. Я ходил в великий лаврский скит святой Анны, и в Ка-псокаливу, и в Ватопедский скит святого Димитрия 19, и другие лавры и монастыри, повсюду расспрашивая знающих людей, опытных и престарелых духовников и благочестивых иноков, и нигде мне не удалось найти ни одной подобной книги, и от всех я получал один и тот же ответ, что они не только не знают этих книг, но даже имен их составителей не слыхивали. Слушая эти ответы, я впал в совершенное недоумение и изумлялся, как же это в таком святом месте, где жили многие и великие святые, я не только не могу найти желаемых мне отеческих книг, но даже имен их писателей ни от кого не слышу.

И от этого я впал в глубокую печаль. Однако я все-таки не терял надежды на Бога и молил Его, чтобы Он как Всемогущий, Ему же

 Одному ведомыми судьбами, помог мне найти искомое сокровище. И милосердный Бог не отверг моего пламенного моления и помог мне. Мне удалось, наконец, отыскать желаемые книги, а некоторую их часть даже приобрести в собственность...» 20 Необходимые книги он обнаружил в скиту святого Василия Великого, в котором поселились греческие монахи, выходцы из Малой Азии, из Кесарии Каппадокийской. Началась работа, которой старец Паисий не оставлял в течение всей жизни, — перевод святоотеческих трудов.

Когда число братьев превысило пятьдесят, в Ильинском скиту стало тесно. Попытка переселиться в более просторную обитель привела к конфликту с турецкими властями, запросившими за проживание в монастыре 700 левов. Община вынуждена была вернуться на прежнее место. Старец Паисий понимал, что необходимо принимать решение. Всё новые монахи желали пополнить ряды его братства, но слишком велико было опасение, что за первым последуют новые притеснения со стороны властей. Он думал о переселении в какую-либо другую страну, свободную от власти турок. Такой страной была православная Молдовла-хия, с которой у старца Паисия не прерывались давние духовные связи и которая управлялась благочестивыми государями. «Поэтому, — пишет он в письме того времени, — положившись на всемогущего Бога, на всяком месте Своего владычества прославляемого, мы и переселились все вместе из Святой горы в православную молдовлахийскую землю» 21.

Ему исполнился 41 год. Семнадцать лет он провел на Афоне. На месте Ильинского скита теперь стоит — всей громадой — новый Ильинский скит, храня память о своем основателе. В Молдовлахии старцу и братии был предоставлен монастырь Святого Духа, Драгомирна, причем воевода Григорий особою грамотою освободил монастырь от даней. Вокруг монастырских башен высились покрытые зеленью Карпатские горы. Ночью было слышно, как ветер шумит в стволах пихт, над ущельем мерцали звезды, а снизу навстречу им тянулись крошечные светлячки зажженных свечей и лампад...

Вскоре старец предоставил молдавскому митрополиту устав нового монастыря. Он включал в себя тщательно разработанную программу монастырской жизни, состоящую из восемнадцати пунктов. Богослужение в Дра-гомирне совершалось строго по чину Святой горы, причем на правом клиросе пели по-славянски, а на левом — по-молдавски. Ни один из  монахов   в  монастыре  не   мог   обладать

никакой собственностью. Любое послушание, которое определялось старцем, выполнялось братьями строго и чаще всего охотно. Какая новизна вносилась старцем Паисием в устав монастырской жизни? Что привлекало в нем его учеников? Почему его начинание разошлось в дальнейшем духовными волнами по всей России и столь сильно повлияло на становление монашеской жизни? Особое дарование старца, его умение создать в монастыре особый настрой, который он сам определял — «одна душа, одно сердце»,— это и есть то, что привлекает наши сердца к его наследию.

Его трудовой день внешне похож на многие другие: утром — заутреня, затем литургия, трапеза, поездка в поле вместе с духовником к трудящимся братьям, где он причащал их Святых Тайн и обращался к ним со словами: «Приносите ваши труды и ваш кровавый пот, как жертву всесожжения; загар от солнца да будет вам как терпение мучеников». Он учил монахов незлобию, умению прощать обиды, ибо в монастыре строго придерживались слов Священного Писания: «Солнце да не зайдет во гневе вашем» 22.

Старец отдавал десятки распоряжений по хозяйству, успевал посетить монастырскую больницу, поддержать новоначальных. Руководя монастырской жизнью, он никогда не печалился о скудости запасов. Его жизнеописатель замечает: «Тридцать лет прожил я при нем и не видел его скорбящим о материальных нуждах. Он только тогда сильно скорбел, когда видел нарушение заповедей Божиих» 23. И каждый монах, поступивший под руководство старца, в конце концов понимал это. Что прежде всего следует думать о духовной пище, а уже потом — об остальном.

Опускалась ночь. И тогда в келье старца зажигалась свеча. С Афона ему удалось принести творения святых отцов на древнегреческом. Ночи напролет он трудился, исправляя славянские переводы. Трудолюбие его было непостижимым. Времени для сна почти не оставалось. Он спешил перевести то, что еще не было переведено, и выправить и сверить те книги, которые были безнадежно испорчены переписчиками. Он понимал, что живое слово необходимо не только монахам, но и мирянам. Что окружающий мир сходит с ума, а Церковь изнемогает и ничего не может противопоставить нарастающему безумию: «Видя в нашем братстве великий голод слова Божия, от которого совершенно изнемогали души братии вместе с моею собственною душой, и возложив всю свою надежду на Господа, умудряющего слепцов, я решился, полагаясь на молитвы братии, приступить наконец к этому делу с боль-

шой осторожностию». Он понимал, что недостает специальных знаний — филологических и богословских, не было под рукой необходимых словарей, а знание новогреческого не позволяло старцу свободно читать древнегреческие тексты. Смущало и богатство древнегреческого языка, которому так трудно было подобрать нужные и точные слова на славянском. И все-таки он решился на этот подвиг. Появились необходимые словари, неплохие переводы на молдавском языке. Все это способствовало его трудам.

Переводческая деятельность старца началась в Драгомирне. Здесь он работает над исправлением и переводом книг святого Марка и святого Никиты Стифата, святого Феодора Эдесского и святого Калиста, святого Максима Исповедника 24. Переводческая деятельность будет продолжена в Нямецком монастыре. А всего переведенных и переписанных старцем собственноручно книг, поскольку в Нямецком монастыре будет работать уже целая артель переписчиков и переводчиков, насчитывается сорок четыре. Среди них творения преподобного Антония Великого, святого Иоанна Дамаскина, святого Василия Великого, «Слова» преподобного Григория Синаита, книга святого Исаака Сирина и множество других — целая библиотека, переведенная, размноженная и впоследствии разошедшаяся по всей России.

«Читать, чтобы поступать» — это выражение самого старца. Колеблется свеча, шуршат плотные желтоватые страницы, лунный свет смешивается с рукотворным, бежит перо и длится ночь. «...Однажды прочитанное навсегда оставалось в его памяти. Как-то у старца в келий шла беседа о книгах. В беседе принимал участие один брат, знавший древний греческий язык. Спрошенный, как нужно перевести какую-то греческую фразу, он отвечал: «Объяснял ее нам наш учитель, но я не могу сейчас вспомнить». Услышав это, старец с улыбкой сказал: «А я, если прочту что-нибудь однажды — до смерти не забуду» 25.

В монастыре в Драгомирне царила особая атмосфера взаимоуважения и любви. Об этом живо свидетельствует один из диалогов между старцем и братом. «Отче, — обращается молодой монах к старцу, — помысел мне говорит, что вы имеете ненависть ко мне, так как часто с гневом укоряете меня при братиях». Старец ответил: «Возлюбленный брат, гневаться и раздражаться чуждо евангельской жизни. Если Божественное Евангелие повелевает и врагов любить, и добро им творить, то как же я могу ненавидеть чад моих духовных? А если я с гневом укоряю вас, то да подаст

и вам Господь иметь такой гнев; я понуждаю себя казаться гневающимся, хотя благодатию Божией никогда гнева и ненависти не имею» 26. И еще одну трогательную фразу старца Па-исия донесло до нас время: «Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас боялся меня, как грозного властелина, но хочу, чтобы вы любили меня как отца, подобно как и я люблю вас, как детей моих духовных»27. Современник свидетельствует, что жизнь в Драгомирне представлялась многим земным раем. Великая сила и дар любви освещали монастырь изнутри потоками света даже в самые сумрачные дни: они восставляли падших духом, утешая обиженных, вдохновляя дерзающих.

В 1768 году Молдавия и Валахия превращаются в театр военных действий — началась война между Турцией и Россией. Драгомирнс-кий монастырь, расположенный в труднопроходимом Карпатском лесу, становится прибежищем перепуганных беженцев, укрывающихся от турок и татар. К Рождеству монастырь был переполнен, поскольку старец Паисий распорядился отдать большую его часть под нужды беглецов. Монахи непрерывно готовили пищу. Вскоре прямая угроза миновала — турки отступили, но мир между Турцией и Россией был заключен лишь спустя шесть лет — в 1774 году. И в этом же году австрийская императрица Мария-Терезия потребовала от турецкого султана «следуемую ей по уговору за оказанную ему помощь часть молдавской земли». В эту часть австрийцы включили, вопреки желанию молдаван, и те земли, на которых располагался Драгомирнский монастырь. Угроза оказаться под властью римско-католической державы вынуждает старца принять спешные меры предосторожности. Оставив в Драгомирне 150 человек братии вместе с двумя духовниками, русским и молдаванином, большую часть братии — двести человек — он переводит в Секульский монастырь, также расположенный в Карпатских горах. Совсем незадолго до описываемых событий старец получил приглашение перейти в него на жительство.

Секульский монастырь, выстроенный на дне горного ущелья, в тихом и живописном месте, привлекал тишиной и уединенностью. Рядом протекала чистая горная речушка, и шум воды не смолкал в воздухе. Обитель была хороша всем — разве только слишком мала. И тем не менее и здесь монастырская жизнь быстро вошла в привычную колею. Деятельность старца по переводу и сверке книг достигает расцвета. Наиболее способные ученики направляются в Бухарест для обучения греческому языку. И все же новая обитель не в  состоянии  вместить  всех  желающих  про-

ходить послушание под руководством старца. Проблема разрешилась неожиданно и против воли старца. В 1779 году Молдовлахийский господарь Константин Мурузи сначала приглашает, а потом, когда старец в вежливой форме отказывает, не желая переселяться из тихого Секульского монастыря в шумное, приказывает братии и их настоятелю перебраться в Нямец.

В жизни Молдавии Нямецкий монастырь — это последнее земное прибежище старца Паисия — занимал почти такое же место, как Троице-Сергиева лавра в судьбе России. Он был одним из очагов просвещения в мирные времена и духовной опорой в дни бедствий. Связи с Русской Православной Церковью, возникшие в начале XVIII века, потом уже никогда не прерывались. Белый квадрат монастырских крепостных стен как драгоценная рама врезался в зелень прикарпатских холмов, покрытых вековыми лесами. Рядом, вырвавшись из горного ущелья, протекала река Нямцул. Эта обитель стала последней пристанью старца Паисия.

Поселившись в Нямце, старец стал утверждать и здесь свой монастырский устав. Кроме того, пользуясь покровительством князя Константина Мурузи, он устроил в обители больницу, странноприимницу и значительно увеличил число келий. Престарелые, больные, странствующие могли обрести в Нямце уход и покой. Монастырская больница старца Паисия могла бы послужить образцом для многих мирских учреждений подобного рода. Любой мирянин, мучимый болезнью, мог рассчитывать здесь не только на помощь и сострадание. Он был уверен, что никто не будет его торопить, если у него возникнет желание пожить в монастырских стенах. Некоторые оставались в монастыре до самой смерти.

Приведем рассказ инока Феофана, посетившего Нямецкий монастырь как раз в это время: «Нестяжание их (иноков) было полное; в келиях, кроме иконы, книги и орудий для рукоделия, не было ничего. Иноки особенно отличались смирением. Гордости и тщеславия они сторонились. Ненависти, взаимных обид они не знали, если случалось кому-либо по неосторожности или горячности оскорбить другого, он спешил примириться с ним. Кто не хотел простить согрешившего брата, был изгоняем из монастыря. Походка у иноков была скромна. При встречах один другого предупреждал поклоном. В церкви каждый стоял на назначенном ему месте. Празднословие не допускалось не только в церкви, но и нигде и в другом месте, ни в монастыре, ни вне его... Без благословения духовного никто не дерзал

даже съесть какой-либо плод, которых в той стране очень много» 28.

И все-таки что-то произошло в Нямецком монастыре. Что-то было утрачено, что исказило замысел старца Паисия о монастырской жизни. Его жизнеописатель отмечает: «...под конец жизни старца духовное наше жительство снизошло от первого Драгомирнского и Секульского, единодушного, мирного и любовного, всесовершен-но вниз невозвратно» 29. Когда же один странствующий инок спросил старца: «Как, отче, нынешнее житие против Драгомирнского?» — тот с грустью ответил: «На всякий год ниже идет, а удержать в одной мере, хотя и стараюсь, невозможно». Указывая на причины упадка духовной жизни Нямецкого монастыря, жизнеописатель старца замечает: «Как сад древесный, часто пересаживаемый, увядает, так и нашего собора сад душевный пострадал от переходов и перемены монастырей». В Драгомирне и Секу-ле зимними вечерами бывали соборные поучения старца, а в Нямце они прекратились и приходилось больше пользоваться книгами.

И все-таки уровень духовной жизни в Нямецком монастыре был достаточно высоким. В монастыре проживало около семисот монахов. Все они находились под руководством опытных духовников и наставников. Дважды в день они исповедовали свои грехи. Если собирались на послушание, то, занимаясь ремеслом, обязательно слушали чтение душеполезных книг. Во время послушания никогда не слышалось праздных разговоров. Для тех, кто посещал монастырь, он казался образцом монашеской жизни.

Последние годы жизни старца Паисия были омрачены грозами новой русско-турецкой войны. В 1790 году турки захватили Нямец, но, к счастью, не тронули монастырь. Монастырь наполнился беженцами, а на протяжении долгих лет войны постоянно находился на линии фронта. Но случались и отрадные события — когда в Молдавию вступили русские войска, в Нямецкий монастырь прибыл архиепископ Полтавский Амвросий. Погостив в монастыре, он возвел старца в сан архимандрита. Удивительно, что выходец из Полтавы, старец Па-исий, удостоился возведения в сан архимандрита именно от архиепископа Полтавского. Но волнения и труды давали себя знать. Все больше времени старец Паисий проводил в келье, все меньше принимал людей. В последние годы жизни установился определенный ритм — братию и посетителей он принимал только с утра до полудня. Остальное время проводил в келье, посвящая его ученым занятиям и молитве.

Наступил 1794 год. Силы постепенно оста-

вляли старца. Незадолго до смерти он прекратил занятия переводами, но по-прежнему продолжал просматривать и исправлять переводы, подготовленные учениками. После пятого ноября он почувствовал себя особенно плохо. Четыре дня провел в постели. В воскресенье ему стало лучше и он захотел пойти на литургию. В храме сидел на своем обычном месте. Во время причастия вошел в алтарь и причастился Святых Тайн. Но после службы почувствовал такую слабость, что едва смог вернуться в свою келью, поддерживаемый братьями. Прошло еще три дни. Старцу прислуживали два брата — Онорий и Мартирий. Они допускали к нему самых близких людей — старец хотел умереть в совершенной тишине.

На четвертый день, почувствовав приближение смерти, старец еще раз причастился Святых Тайн. Затем призвал к себе двух старших духовников, Софрония — для славянской братии, и Сильвестра — для молдавской, и преподал через них мир и благословение всей братии. Преемника себе не назначил, предоставив это воле Божией и желанию самой братии. После этого тихо скончался, словно уснул, 15 ноября 1794 года, на 72 году своей жизни.

Влияние старца Паисия на монашескую жизнь не только Молдавии, но и России XIX века весьма велико. Расцвет православного старчества связан с его именем. Свыше ста монастырей и обителей России так или иначе своим возрождением обязаны его ученикам. Наиболее известные из них — Оптина и Глинская пустыни, Троице-Сергиева лавра, ряд московских монастырей. После его смерти ученики разошлись по многим монастырям Греции, Молдавии и России, неся свет Христова учения, опыт монашеской жизни, связанной с непрестанной молитвой и постоянным служением нуждам мира. Именно поэтому так велико влияние русского монашества на течение русской жизни XIX века, именно поэтому так влекла к себе Оптина или Глинская пустыни российских интеллигентов — от Ивана Киреевского до Льва Толстого. Именно в Оптиной пустыни Достоевский впервые увидел тот нездешний свет, который позже отобразился в его гениальных произведениях. Имена многих отечественных подвижников XX века от протоиерея Иоанна Кронштадтского до отца и сына Мечевых 30 также связаны с именем старца Паисия.

В Свято-Ильинском скиту на Афоне, том самом, который основал старец Паисий, хранится рукопись под названием «Крины сель-ные, или Цветы прекрасные». Она была принесена сюда в начале XIX века иноком Софрони-

ем из Нямецкого монастыря. Согласно преданию, она содержит в себе мысли старца Па-исия, а была переписана его учеником, красно-писцем Платоном, и затем подарена им иноку Софрониго. Прислушаемся еще раз к голосу старца, подвиг которого по достоинству оценила Русская Православная Церковь, причислив его на Соборе 1988 года к лику святых: «На всякий час ожидай кончины своей и пришествия Христова и говори: «Теперь постараюсь о душе своей, вечером могу умереть»; когда придет вечер, подумай: не в эту ли ночь скончаюсь, — или внезапно придет смерть, или дерево поразит меня, или жилище обрушится и убьет меня, или дыхание вдруг остановится и, как цвет опадает, умру и я, как трава высыхает, умру и потом без вести останусь. Бог один знает, где я тогда буду находиться; ибо Он каждого судит по делам, говоря: «Туда его определяю». Так размышляй на всякий день и ни о чем не заботься, только о грехах своих, и таким образом душа твоя войдет в смирение и плач и за страшного грешника будешь счи-

 и непрестанно источать источники

тать себя слез».

По воспоминаниям учеников, сам старец обладал такой молитвой, при которой источаются источники слез. Иногда в минуты молитвы лицо его преображалось, становясь как бы огненным. Молитва помогала ему сохранять присутствие духа в самых тяжелых обстоятельствах, миролюбие и безгневность. Иногда он предсказывал судьбу тех или иных людей — этот дар прозорливости также отличал его. Трудно представить, что лишь своими силами он сумел возродить благодатное течение монашеской жизни — несомненно, ему сопутствовала благодать Божия. Не будем забывать, что восемнадцатый век был одним из самых смутных и смятенных и что именно в это время в незаметном молдавском монастыре старец Паисий предпринял дело возрождения не только монашества, но и Православия, что с его именем связан расцвет старчества на Руси.