Родился Иоанн 18 октября 1829 года старого стиля, в день памяти великого болгарского святого преподобного Иоанна Рыльс-кого ', в честь которого он и наречен. «Новорожденный был до того слаб и хил, что родители не надеялись, что мальчик проживет даже до следующего дня, почему в ночь рождения поспешили его окрестить» 2.

Иван Ильич Сергиев, впоследствии прославившийся во всем православном мире протоиерей Иоанн Кронштадтский, родился в селе Суре Пинежского уезда Архангельской губернии. Село расположено при слиянии рек Суры и Пинеги, правого притока Северной Двины, в 500 примерно верстах от Белого моря. Невдалеке от села большие холмы, белые алебастровые скалы с пещерами, леса, луга... В лесу много зверей и птиц... Во всем этом мощь, сила. Зато самое село и все вообще созданное там руками человека скудно, бедно: скромные деревянные домики, две древние деревянные, давно покосившиеся церкви — Введенская и Никольская, в которых даже сосуды были оловянные, и, наконец, самый дом, где родился отец Иоанн,— не избушка, а, скорее всего, ветхая лачуга.

Отец Ивана—Илья Михайлович Сергиев был псаломщиком местной сельской церкви и не очень грамотным человеком, а мать Фе-одора Васильевна еще менее сильная в грамоте женщина. Об отце сведений дошло мало, но известно, что дед отца Иоанна был священником, так же, как и большинство предков в роду отца, и это в течение, по крайней мере, 350 лет. Среди скудости сельской жизни и быта единственным местом, где для мальчика открывалась сила человеческого делания, был Храм. В нем находил он и слова, и звуки, и краски— словом, все основное, в чем может выразиться человеческий дух. Отец постоянно брал сына на богослужения, а дома рассказывал ему иногда что-либо о Христе и о святых...

«С самого раннего детства, как только я по-

мню себя,— пишет отец Иоанн в автобиографии,—лет четырех или пяти, а может быть, и менее, родители приучили меня к молитве и своим религиозным примером сделали из меня религиозно настроенного мальчика». Кроме того, с тех пор как он начал свободно читать, стал он находить постоянную опору и в Евангелии.

«Знаешь ли,— сказал однажды отец Иоанн игумений Таисии,— что прежде всего положило начало моему обращению к Богу и еще в детстве согрело мое сердце любовию к Нему? Это—святое Евангелие. У родителя моего было Евангелие на славяно-русском языке, любил я читать эту чудную книгу, когда приезжал домой на вакационное время; и слог ее, и простота речи были доступны моему детскому разумению; читал и услаждался ею и находил в этом чтении высокое и незаменимое училище. Могу сказать, что Евангелие было спутником моего детства, моим наставником, руководителем и утешителем, с которым я сроднился с ранних лет».

«На шестом году,— пишет он в автобиографии,— отец купил для меня букварь, и мать стала преподавать мне азбуку; но грамота давалась мне туго, что было причиной немалой моей скорби... В то время грамота преподавалась не так, как теперь; нас всех учили аз, буки, веди и т. д., как будто «а» само по себе, а «аз»—само по себе. Долго не давалась мне эта мудрость; но будучи приучен... к молитве, скорбя о неуспехах своего учения, я горячо молился Богу, чтобы Он дал мне разум; и я помню, как вдруг спала точно пелена с моего ума, и я стал хорошо понимать учение». На десятом году жизни в 1839 году мальчика отдали в архангельское приходское училище, где учение на первых порах шло крайне туго. «Отец получал, конечно, самое маленькое жалование,— продолжает отец Иоанн,—так что жить, должно быть, приходилось страшно трудно. Я уже понимал тягостное положение своих родителей, и поэтому моя непонятливость к учению была действительно несчастием. О значении

учения для моего будущего я думал мало и пе-чаловался особенно о том, что отец напрасно тратит на мое содержание свои последние средства. Оставшись в Архангельске совершенно один, я лишился своих руководителей и должен был до всего доходить сам. Среди сверстников по классу я не находил, да и не искал себе поддержки или помощи; они все были способнее меня, и я был последним учеником. Вот тут-то и обратился я за помощью к Вседержителю, и во мне произошла перемена... Я упал на колени и стал горячо молиться. Не знаю, долго ли я пробыл в таком положении, но вдруг точно завеса спала с глаз; как будто раскрылся ум в голове, и мне ясно представился учитель того дня, его урок, и я вспомнил, о чем и что он говорил. И легко, радостно так стало на душе. Никогда я не спал так спокойно, как в ту ночь. Чуть светало, я вскочил с постели, схватил книги и, о счастье!—читаю гораздо легче, понимаю все... В классе мне сиделось уже не так, как раньше, все понимаю, все остается в памяти... В короткое время подвинулся настолько, что перестал уже быть последним учеником. Чем дальше, тем лучше и лучше успевал и в конце курса одним из первых был переведен в семинарию, в которой окончил курс первым учеником в 1851 году и был послан в Петербургскую Академию на казенный счет».

Сперва архангельское приходское училище, а потом семинария. Нелегко было в те времена, без железных дорог, добираться из Суры в Архангельск и обратно, и нельзя сомневаться в том, что эти поездки по малообитаемому северному краю не оставили в душе мальчика сильного впечатления... Летом же, отправляясь домой на каникулы, мальчик не раз совершал этот путь в значительной мере пешком... целые сотни верст пешком. Сапоги, из экономии, чтобы не стоптались, то на руках, то за плечами, а вокруг все леса, горы, безлюдье...

При великой бедности как приходской школы, так и большинства ее учеников, для того, чтобы было на чем писать, дети ходили собирать бумаги по присутственным местам. И это вновь и вновь понуждало маленького Ивана думать о бедности его родителей, о чем очень скорбела его душа. О пребывании отца Иоанна Кронштадтского в семинарии в его жизнеописании сведений очень мало. Известно, что он учился там очень хорошо, кончил семинарию первым и одно время был там старшиной над архиерейскими певчими и что общение с этой «самой распущенной и пьяной частью бурсы,— по словам биографа отца Иоанна, иеромонаха Михаила,— чуть не сгубило его самого». Вероятно, это было не единст-

венным искушением. Нравы в тогдашних семинариях-бурсах, судя по многим дошедшим до нас данным (вспомним хотя бы Помяловского), были не всегда идеальными, а в русской провинции вообще в 40-х годах прошлого века, вероятно, еще водились многие гоголевские «герои».

В Санкт-Петербургскую духовную академию Иван Сергиев поступил в 1851 году. В том же году, на 48-м году жизни, скончался его отец, и потому мать и сестры остались на попечении молодого студента. Управление академии, идя навстречу его нужде и зная его прекрасный каллиграфический почерк, предложило ему занять должность писаря в академической канцелярии за 9 рублей в месяц. Отец Иоанн с благодарностью принял это место и свой скудный заработок стал посылать родным.

Студент Иван Сергиев очень любил бывать в академическом саду и там молиться. Привычка совершать молитвенное правило под открытым небом была присуща ему всю жизнь. Вступал он и с товарищами в беседы на высокие темы, но как будто особых, настоящих друзей у него не было, он оставался замкнутым и молчаливым. Одной из тем его разговоров с товарищами на старших курсах была очень привлекавшая его мечта стать миссионером в дальних странах. Более всего думал он о Китае.

Пережил он также в академии на 4-м курсе какой-то духовный кризис, который выражался в приступах очень тяжелой, как будто беспричинной тоски, с которой он более всего боролся молитвой. Понемногу приступы эти прошли. Сам он с благодарностью говорит о приобретенных в академии знаниях: «При слабых физических силах я прошел 3 школы—низшую, среднюю и высшую, постепенно образуя и развивая три душевные силы: разум, сердце и волю. Высшая духовная школа имела на меня особенно благотворное влияние. Богословские, философские, исторические и разные другие науки, широко и глубоко преподаваемые, уясняли и расширяли мое миросозерцание, и я, Божией благодатью, стал входить в глубину богословского созерцания. Прочитав Библию с Евангелием и многие творения Иоанна Златоустого, Филарета Московского и других церковных витий, я почувствовал особенное влечение к званию священника и стал молить Господа, чтобы Он сподобил меня благодати священства и пастырства словесных овец».

Отец Иоанн Кронштадтский окончил академию в 1855 году кандидатом Богословия, 35-м из 39 человек. Это был двадцать первый  академический  выпуск.   Отец  Иоанн

Кронштадтский навсегда остался другом академии, в которой учился, и не раз навещал ее.

На последнем курсе академии Иван Сергиев отказался от своей мечты стать православным миссионером среди язычников. Он понял, что в христианском просвещении сильно нуждается и его собственный родной народ. Решение жить и трудиться в России созрело у него окончательно, когда ему было предложено занять место священника при Кронштадтском кафедральном соборе имени св. апостола Андрея Первозванного. Ключарь собора протоиерей Константин Несвицкий по старости должен был уйти на покой, и, по обычаю того времени, наиболее желанным заместителем ему мог бы явиться человек, согласившийся жениться на его дочери. Иван Сергиев согласился на такое предложение и женился на дочери престарелого протоиерея Елизавете Константиновне.

Принять это назначение окончательно побудило его то, что он видел во всем, происходившем с ним, явную волю Божию. Однажды в академии, а по другим сведениям и дважды, в первый раз еще в семинарии, он видел отчетливо во сне большой собор, в алтарь которого он вошел северными и вышел южными дверями. Посетив впервые кронштадтский Андреевский собор, Иван Сергиев сразу узнал в нем храм, виденный им во сне. Он понял тогда, что Сам Господь предуказал ему место служения.

11 ноября 1855 года состоялось его рукоположение в дьяконы, а 12 числа того же месяца — в иереи. Рукоположен он был в Санкт-Петербурге епископом Винницким Христофором в Петропавловском соборе крепости того же наименования. В первой же своей проповеди, произнесенной им в кронштадтском Андреевском соборе при вступлении в должность, отец Иоанн говорил: «Сознаю высоту сана и соединенных с ним обязанностей, чувствую свою немощь и недостоинство к прохождению высочайшего на земле служения священнического... но знаю, что может сделать меня более или менее достойным сана священника,—это любовь ко Христу и ко всем. Любовь — великая сила; она и немощного делает сильным и малого великим. Таково свойство любви чистой, Евангельской. Да даст и мне любвеобильный во всем Господь искру этой любви, да воспламенит ее во мне Духом Своим Святым...»

«С первых же дней своего высокого служения Церкви,— пишет он,—я поставил себе за правило: сколько возможно искреннее относиться к своему делу, к пастырству и священ-нослужению,   строго  следить   за  собою,   за

своею внутренней жизнью. С этой целью я прежде всего принялся за чтение Священного Писания Ветхого и Нового Завета, извлекая из него назидательное для себя, как человека, священника и члена общества. Потом я стал вести дневник, в котором записывал свою борьбу с помыслами и страстями, свои покаянные чувства, свои тайные молитвы ко Господу, свои благодарные чувства о избавлении от искушений, скорбей и напастей. В каждый воскресный и праздничный день я произносил в Церкви слова и беседы или собственного сочинения, или проповеди митрополита Григория... Кроме проповедничества с самого начала возымел попечение о бедных, как и сам бывший бедняк, и провел мысль об устройстве в Кронштадте Дома трудолюбия для бедных, который и помог Господь устроить».

Вскоре «к прежним средствам своего духовного укрепления прибавилось еще одно—самое могущественное,— отец Иоанн поставил себе в неукоснительную обязанность ежедневно совершать Божественную литургию»3.

Впрочем, необходимость ежедневного совершения литургии открылась для него не сразу, и не сразу смог он осуществить это намерение. «Первые годы я не каждый день совершал литургию,— пишет сам отец Иоанн Кронштадтский,—и потому часто расслабевал духовно... потом стал ежедневно причащаться».

Кронштадт того времени, расположенный на острове Котлине в Финском заливе, был не только ключевою военно-морской крепостью, защищавшей вход в северную столицу, и не только одной из стоянок и баз Российского военного флота, но почему-то и местом административной ссылки нищих, бродяг и разного рода провинившихся и порочных людей, преимущественно мещан. В Кронштадте скопилось их великое множество. Ютились эти люди, которых нередко называли посадскими, больше всего чрезвычайно скученно, по окраинам города, в самых скверных лачугах, а частично в землянках.

Так это или не так, но отец Иоанн Кронштадтский начал сближение с этой средой — преимущественно через детей. Дети всегда были особенно любимы им, вероятно, потому, что, если они и небезгрешны, все же Образ Божий просвечивает в них сильнее, чем в большинстве взрослых людей. Достаточно отметить хотя бы светлую детскую доверчивость и незлопамятность.

Не в связи ли с этой любовью к детям основное место в богословских размышлениях отца Иоанна Кронштадтского принадлежит учению об Образе Божием в человеке? Нижеследующий отрывок из одной проповеди отца

Иоанна Кронштадтского подтверждает такое предположение:

«Теперь мы видим только некоторые остатки... в людях прежнего благолепия Образа Божия...   особенно   можем   видеть   это   благолепие   в   младенцах   и   благовоспитанных детях   и   более   всего — в   святых   угодниках Божиих».   Во   многих   жизнеописаниях   отца 1         Иоанна Кронштадтского  сохранился переда-' ваемый здесь сокращенно и в общих чертах нижеследующий,  очень характерный рассказ одного ремесленника:

«Прихожу раз не очень пьяный... Вижу, какой-то молодой батюшка сидит и на руках сынишку держит и что-то ему ласково говорит... Я было ругаться хотел: вот, мол, шляются. Да глаза батюшки ласковые и серьезные... меня остановили. Стыдно стало... Опустил я глаза, а он смотрит, прямо в душу смотрит... Начал говорить. Не сумею я передать все, что он говорил. Говорил про то, что у меня в каморке рай, потому что, где дети, там всегда тепло и хорошо, и о том, что не нужно этот рай менять на чад кабацкий. Не винил он меня, нет, все оправдывал, только мне было не до оправдания... Ушел он, я сижу и молчу... не плачу... хотя на душе так, как перед слезами... Жена смотрит. И вот с тех пор я человеком стал».

Но отец Иоанн не ограничивал свою материальную поддержку бедным людям простыми денежными пожертвованиями, а нередко лично покупал им то, в чем они нуждались вплоть до продуктов питания для очередного обеда больным беднякам, не имевшим никого, кто бы мог принести им эти продукты. Приводил он к ним и врачей, и сам ходил для них в аптеку. Все это казалось уже достаточно необычным (эксцентричным), а когда иной раз за отцом Иоанном следовали толпы бедняков, это стало вызывать возмущение. Но досаждал отец Иоанн многим и особенно властям и высокопоставленным людям своими хлопотами за различных несчастных людей.

Несмотря на насмешки, отец Иоанн шел своим путем, и, когда ему сообщали, что его почитают за юродивого, он говорил: «Ну что же, пусть юродивый». Жене же своей, которая не сразу поняла его путь, он говорил: «Счастливых семей, Лиза, и без нас довольно... А мы с тобой посвятим себя на служение Богу».

Читая воззвания, с которыми он обратился к жителям Кронштадта, ясно видишь, что он думал о тех и других как и о целом Христианском Обществе. Воззвания были напечатаны в 1872 г. в газете «Кронштадтский вестник». Вот некоторые существенные места первого воззвания:   «Кому  не  известны  рои  кронштадтских нищих—мещан, женщин и детей разного возраста? Причин Кронштадтской нищеты и бедности множество, вот главные: бедность от рождения, бедность от сиротства, от разных бедственных случаев, например, от пожара, от кражи, от неспособности к труду по старости, болезни и маловозрастности, бедность от потери места, лености, от пристрастия к хмельным напиткам и в наибольшей части случаев от недостатка средств, с которыми бы можно было взяться за труд: порядочной одежды, обуви, инструмента или орудия». К этому надо отнести еще особые причины скопления нищих в Кронштадте.

Как видно, отец Иоанн разбирается здесь во всех частных и общественных причинах бедности, но особенное значение придает последним, то есть социальным. Для лечения их требовались и меры более социальные, более широкого размаха. Далее в своем воззвании отец Иоанн предлагал на деле убедиться в ужасающих условиях жизни кронштадтской нищеты и несколькими штрихами описывает их:

«А угодно ли кронштадтской публике видеть непривлекательную картину бедности наших нищих? Не гнушайтесь, это члены наши, ведь это братия наши. Вот эта картина: представьте себе сырые, далеко ушедшие в землю подвалы домов, в которых по преимуществу помещаются наши нищие; тут помещается по 30, 40 и 50 человек в жилье, тут старые и взрослые, и малые дети, тут и младенцы, сосущие сосцы, в сырости, в грязи, в духоте, в наготе, а часто в голоде». Отец Иоанн предлагал «всему кронштадтскому обществу, духовному, военному, чиновничьему, торговому, мещанскому образовать из себя попечительство или братство, по примеру существующих в некоторых городах, в том числе в Петербурге, и соединенными силами заботиться о. приискании для нищих общего жилья, рабочего дома и ремесленного училища».

Тем не менее потребовалось около 9 лет до закладки здания, которая состоялась только в 1881 году (открытие же Дома 12 октября 1882 г.). Сперва же, в 1874 году, было образовано приходское попечительство о бедных, в создании которого, как и в постройке дома, принял деятельное участие церковный староста собора В. Д. Никитин. В попечительство -вошли люди самых различных классов населения и вели работу очень дружно. Умение объединить столь различных по происхождению людей—заслуга отца Иоанна Кронштадтского, которому принадлежал не только почин дела, но и главное руководство.

К несчастию, когда Дом был уже почти готов, однажды ночью, невдалеке, в некото-

рых «веселых заведениях» возник пожар, скоро охвативший многие здания и приблизившийся к Дому трудолюбия. Отец Иоанн с тревогой смотрел на надвигающееся бедствие и просил полицмейстера Головачева принять предохранительные меры в районе Дома трудолюбия, в чем ему было отказано,—и Дом сгорел.

Ценой огромных усилий Дом трудолюбия был спустя год восстановлен. При Доме был открыт храм во имя святого благоверного князя Александра Невского. Первоосновой Дома трудолюбия, который потом разросся почти в целый городок, были пеньковая и картузная мастерские, где в 1902 году, например, работало одновременно до 7281 человека. Легкий труд был сознательно избран для почина, чтобы от приступавших к работе не требовать каких-либо особых знаний, а только добрую волю. Важно было без промедления помочь отвыкшим от труда людям вступить на трудовой путь и пожинать сразу же хотя бы скромные плоды добрых усилий. Но тут же, главным образом для детей и подростков, открывалась возможность приобретать ценный капитал знания: начальное и специальное ремесленное образование.

В Доме трудолюбия были следующие просветительные учреждения и начинания для детей и подростков:

1)         Бесплатная начальная школа (в которой в 1903 г. обучалось 259 детей).

2)         Мастерская для обучения различным ремеслам, главным образом работе по дереву (61 человек).

3)         Рисовальный класс, для бедных бесплатно (около 30 человек).

4)         Мастерские   женского   труда,   главным образом для девочек (шитье, кройка, вышивки), около 50 человек.

5)         Сапожная мастерская.

6)         Детская библиотека  (в   1896 г. — 2687 томов).

7)         Зоологическая коллекция.

8)         Военная гимнастика.

К этому можно добавить книжную лавку как для взрослых, так и для детей.

Для взрослых существовали при Доме трудолюбия следующие учреждения и занятия:

1)         Воскресная школа, разбитая по степени грамотности на несколько групп (в 1897 г. — 133 мужчин, 34 женщины, большинство моложе 20 лет).

2)         Народные чтения (лекции) часто с волшебными фонарями, а иногда с духовным пением, на темы религиозные, исторические, литературные (в 1898 году средняя посещаемость 264 человека).

3)         Бесплатная народная читальня — читатели дети так набрасывались на иллюстрированные журналы, что их стали выдавать лишь под вечер и по одному на человека.

4)         Платная библиотека (30 копеек в месяц, залог 2 рубля).

Наконец, попечительство занималось в небольшой мере издательством главным образом брошюр, составленных из трудов отца Иоанна.

Материальная помощь выражалась следующим образом:

1)         Приют для детей, главным образом сирот, и дневное убежище для малолетних (50 человек).

2)         Загородная летняя дача для детей.

3)         Богадельня   для   бедных   женщин   (22 человека).

4)         Большой каменный ночлежный дом, построенный в  1888 году, на'84 мужчин и 24 женщин. Плата 3 копейки за ночь. Для ночлежников выписывались две газеты.

К этому всему надлежит прибавить врачебную помощь, выдачу обедов и пособий. Через бесплатную амбулаторию в 1896 году прошел 2721 больной. Народная столовая, работавшая в течение 11 часов каждый день, отпускала от 400 до 800 обедов ежедневно.

Был у Дома при детской загородной даче и свой огород.

Пособия выдавались попечительством деньгами, одеждой, обувью и другими вещами. Чтобы помогать действительно нуждающимся, о них постоянно собирали сведения. Деньги выдавались в сумме от 1 до 20 рублей. В 1891 году, когда популярность отца Иоанна Кронштадтского стала уже всероссийской и к нему в Кронштадт стали постоянно стекаться паломники, был выстроен еще там же Странноприимный дом с бесплатным отделением и платным на 40 кроватей.

Описанная разносторонняя помощь оказывалась всем, вне различия происхождения и вероисповедания. По примеру Кронштадта и другие города, начиная с Петербурга, стали обзаводиться подобными же благотворительными учреждениями.

В различных воспоминаниях об отце Иоанне можно встретить немало рассказов о том, как он, находясь в толпе, буквально одной рукой принимал от кого-либо конверт с пожертвованной суммой денег, а другой, тут же, передавал его кому-нибудь другому. Многие свидетели таких передач утверждают, что у отца Иоанна было особое чутье, а то и настоящая прозорливость, благодаря которым он передавал пожертвования особо остро нуждавшимся людям.

В некоторые годы через руки отца Иоанна проходили огромные суммы, иные биографы говорят о сотнях тысяч. О размерах их можно судить по тому, что кронштадтский Дом трудолюбия в значительной мере содержался на деньги, вносимые отцом Иоанном, а также и по тем церквам, монастырям и учреждениям, которые отец Иоанн воздвиг на эти средства.

Несмотря на создание Дома трудолюбия со всеми его отделениями, нищие в огромном количестве продолжали с утра поджидать отца Иоанна. В ожидании милостыни они выстраивались в одну, две или три шеренги перед домом отца Иоанна или перед кронштадтским собором. Они получили от кронштадтцев наименование: «строй отца Иоанна». Сперва каждое утро он лично обходил свой «строй», в котором находилось иногда более тысячи человек, и раздавал по рублю на 20 человек. Позже это делали за него доверенные лица. Состав этих бедняков часто менялся.

К учреждениям, созданным отцом Иоанном Кронштадтским в Петербурге, принадлежит прежде всего поставленный под покровительство преподобного Иоанна Рыльского Ио-анновский женский монастырь на реке Карпов-ке (на Каменном острове). В подвальном помещении храма находилась еще одна церковь в память пророка Илии и преподобной Феодоры, чьи имена носили родители отца Иоанна. В этом нижнем храме, по завещанию, и был погребен сам отец Иоанн 4.

Его заботами и, вероятно, на полученные от него средства было создано в Петербурге на Бассейной улице подворье Леушенского женского монастыря, во главе которого стояла игу-мения Таисия.

Был еще создан отцом Иоанном Ворон-цовский монастырь в Псковской губернии, Ва-уловский скит около Рыбинска и Пюхтицкая женская обитель в русской Польше 5.

Но не счесть тех церквей в России, на постройку или на обновление которых главный вклад был сделан отцом Иоанном или где облачения и церковная утварь не были бы его даянием.

В чем же черпал силы отец Иоанн? Где находил он столько сил, чтобы помогать нуждающимся, нищим и убогим? Прежде всего в служении литургии и в высоком понимании пастырства. Русская Церковь, обезглавленная Петром I, сделанная им придатком государства, претерпевала во второй половине XIX века жестокий кризис. Семинарии стали рассадниками неверия — именно из семинарских стен выходили те люди, которые готовили и совершали революцию. Сельское священство было придавлено нуждой не меньше крестьян и ча-

сто по уровню своего духовного развития не возвышалось над паствой. В подобных условиях деятельность отца Иоанна Кронштадтского, его каждодневное служение литургии вызывали немалый соблазн в среде духовенства. И все-таки многие воспринимали само явление отца Иоанна как высокий пример, образец для подражания. Сохранилось немало свидетельств как священников, так и семинаристов, приезжавших к отцу Иоанну и наблюдавших его пастырское служение.

Огромный Андреевский собор был почти всегда наполнен молящимися. Отец Иоанн не мог уделить каждому достаточно времени, поэтому в последние годы своего служения он все чаще прибегал к общей исповеди. Протопресвитер армии и флота отец Георгий Шавельский описывает свои впечатления: «Трудно сказать, какая — частная или общая исповедь оказывалась у него более действенной. Нам пришлось быть свидетелем общей исповеди. Огромный Андреевский собор в Кронштадте переполнен многотысячной толпой. В ночном полумраке еле мерцают свечи. Отец Иоанн читает молитвы перед исповедью, нервно, проникновенно: каждое слово пронизывает душу. Потом говорит проповедь о нашей греховности. «Бог нам все дал, Он о нас беспрестанно печется. А мы Его дары употребляем во зло, грязним Его образ, надругаемся над Его любовью и долготерпением. Кайтесь, грешники!» — нервно взывает отец Иоанн. Слышатся всхлипывания, которые скоро переходят в настоящий вопль кающейся толпы, все усиливающийся по мере того, как отец Иоанн требует отчета в новых и новых грехах. Картина, переворачивающая душу, равной которой нам никогда больше не приходилось видеть».

Несколько сот человек постоянно исповедовались и причащались у отца Иоанна. Многие из них стали священниками, монахами и продолжили его молитвенную практику. Резко отличалось и его служение литургии от общепринятых образцов. Один из участников Божественной литургии вспоминал: «Читает, как бы разговаривает с Богом; голос чистый, звучный, произношение членораздельное, отчетливое, отрывистое. Одно слово скороговоркой, другое протяжно. Во время чтения как бы волнуется — то наклоняется он головой к самой книге, то, наконец, во время пения ирмоса преклоняет колена, закроет лицо руками. Эта-то горячая, искренняя молитва, льющаяся из глубины его чистой души, и есть истинная причина различных необыкновенных жестов... Кончив чтение канона, быстро входил в алтарь и падал в глубокой молитве перед престолом... начали петь стихиры... быстро, скорее выбежал, чем вышел

он из алтаря на клирос, присоединился к певчим и начал петь вместе с ними. Пел, регентуя сам, опять подчеркивая отдельные слова и замедляя темп там, где это было нужно...»

Протоиерей Сергий Четвериков, будучи студентом Московской духовной академии, побывал на службе отца Иоанна. Он вспоминал: «Меня поразила тогда необычайная огненная вдохновенность отца Иоанна. Он служил, весь охваченный внутренним «огнем». Такого пламенного служения я не видел ни раньше, ни после. Он был действительно как Серафим, предстоявший Богу. Сослужившие ему священники и наш вдохновенный отец ректор Антоний Храповицкий в сравнении с ним казались вялыми, безжизненными, деревянными, какими кажутся лица при вспышке магния. Лицо отца Иоанна все время обливалось слезами. Все движения его были быстрыми, резкими...» 6

В своем дневнике отец Иоанн так писал о литургии: «Это истинно небесное служение Божие на земле, при котором... блаженство, мир, отрада для души! Оно питает ум, веселит сердце, вызывает слезы умиления, благоговения, благодарности, подвизает к самоотверженным подвигам любви, веселит надеждами воскресения и бессмертия». Беседуя как-то со священниками, он сказал: «Господь, с Которым я ежедневно соединяюсь чрез святое причащение, подкрепляет меня. Иначе где бы я мог почерпнуть силы для таких постоянных, усиленных трудов, которыми стараюсь служить во славу Его Имени, во спасение ближних моих». А в дневнике отмечает: «Я умираю, когда не служу литургии... В нас нет истинной жизни без Источника Жизни — Иисуса Христа... Литургия есть источник истинной жизни, потому что в ней Сам Господь, Владыка жизни, преподает Себя Самого в пищу и в питие верующим в Него и в избытке дает жизнь причастникам Своим, как говорит: «Ядущий Мое Тело и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную».

Порою Великим постом у отца Иоанна причащалось до 3000 человек. На престоле стояло 12 и более святых чаш. Каждодневно причащаясь сам, он призывал к частому причащению и свою паству. Он напоминал, что первые христиане приобщались Святых Тайн если не каждый день, то каждое воскресенье. Отец Иоанн считал, что без частого причащения нет пути к святости. Отличительной чертой его богослужения было то, что после литургии он никогда не служил ни молебнов, ни панихид, считая, что ничего не может быть сильнее тех молитв, которые возносятся во время литургии.

 Стараясь личным примером явить высокое призвание священника, отец Иоанн записывал в дневнике: «Священнику прежде всего и более всего нужно стяжать благодать Божию, любовь евангельскую: она нужна ему каждую минуту, каждое мгновение... Но особенно нужна ему любовь при совершении Божественной литургии, которая вся есть таинство бесконечной божественной любви к роду человеческому. В этом таинстве, таинстве Евхаристии или причащения Тела и Крови Христовых, божественная любовь явилась во всей своей безмерности: ибо Господь Иисус Христос всего Себя истощил для нашего спасения, Сам Себя дав в пищу и питие... Во время литургии священник весь должен быть объят любовию к Богу и ближним, искупленным и соискупленным Кровию Христовою».

Прекрасно зная те искушения, которым подвергается священник, отец Иоанн писал: «Ты представитель веры и Церкви, о иерей, ты представитель Самого Христа Господа, ты должен быть образцом кротости, чистоты, мужества, твердости, терпения, возвышенного духа. Ты делаешь дело Божие и ни .пред кем не должен падать духом, никому не должен льстить, раболепствовать и считать дело свое выше всех дел человеческих...» И далее развивает свою мысль: «Священник, как ангел Господа Вседержителя, должен быть выше всех страстей и возмущений духа, всех пристрастий мирских или суетных страхов, наводимых от бесов; он должен быть весь в Боге. Его одного любить и бояться. Боязнь человеческая обозначает, что он не прилепился к Богу всецело».

Жизнь священника отец Иоанн не мыслил вне паствы. Поэтому он сравнивал священника с солнцем, которое светит для всей паствы. И в то же время предупреждает пастыря и напоминает ему о необходимости остерегаться от соблазна приписать себе источник света. Сам он был таким источником света для прихожан. Он не отказывал тем людям, которые приглашали его к себе домой, чтобы он отслужил молебен, навестил больного, поддержал унывающего. В последние годы его жизни такие выезды сопровождались огромным стечением людей, желавших, чтобы именно к ним первым поехал отец Иоанн 7. Для всех он умел найти нужное слово — всех ободрял и укреплял.

Немало огорчений приносили ему излишне «ревностные» последователи, в основном из простонародья, объявившие его «воплощением Иисуса Христа». Позже эта секта получила название «иоаннитов». Сам отец Иоанн неустанно боролся с вождями этой секты — во время  литургии   он  отказывался  причащать

«иоаннитов», несколько раз по поручению Синода ездил в российские села, где объявлялись «иоанниты», для их обличения. Немало горя приносило ему и безверие современной ему интеллигенции. Он предвидел страшное стечение событий, которое вело к катастрофе и гибели государства: «Только Царство Божие на земле 8 обладает всегдашним миром и будет обладать им до скончания века, а мир прелюбодейный и грешный, отступивший от Бога и Его праведных законов, — мятется и будет до конца своего смущаться от своих заблуждений, от своих всезаразительных пагубных страстей, от бесчеловечных браней и внутренних крамол, от своего безумия. Дерево познается по плодам. Смотрите же на эти плоды нынешней цивилизации: кому они приятны и полезны? Отчего ныне Россия в смятении? Отчего у нас безначалие? Отчего учащееся юношество потеряло страх Божий и бросило свои прямые обязанности и прямые занятия? Отчего гордые интеллигенты стремятся в опекуны и правители народа, не понимая этого народа и его действительных нужд, не любя его? Оттого что у всех них оскудела вера в Бога, в Его праведные, вечные глаголы; оттого, что она отпала от Церкви Божией, единой руководительницы к святой христианской жизни, которая одна охраняет твердо законные права и царя, и подданных, и всех, и каждого и всем предписывает строго исполнять свои обязанности».

Отца Иоанна немало обвиняли в монархизме, но важно понять, что он воспитался в преданности царю как главе государства и Церкви. Немало обвинений предъявлялось отцу Иоанну в консерватизме, но важно помнить, 'что он жил в эпоху смут и волнений. Катастрофа, в которую ввергли Россию политики, с одной стороны, и интеллигенция — с другой, была предсказана им. Отец Иоанн неустанно обращался к лучшим представителям интеллигенции: «Люди образованные, начальники и наставники, сочинители, писатели... должны служить к славе Божией и пользам народа на началах Православной Церкви: не почитать жизнь игрушкой или только целью игр и наслаждений... Не должно спрашивать, нужно ли распространять славу Божию пишущей рукой, или словесно, или добрыми делами. Это мы обязаны делать по мере сил своих и возможности. Таланты надо употреблять в дело! Коли будешь задумываться об этом простом деле, то диавол, пожалуй, внушит тебе нелепость, что тебе надо иметь только внутреннее делание».

Эти слова глубже всего подтверждают, что отец Иоанн был чужд аскетическому отверже-

 нию культуры. Негодование интеллигенции вызывали проповеди отца Иоанна, направленные против учения Льва Толстого 9. Сегодня, много лет спустя, мы, наконец, можем беспристрастно рассудить этот спор. Отвечая на определение Синода от 20—22 февраля 1901 года об отлучении от церкви, Л. Н. Толстой писал: «То, что я отрекся от церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо. Но отрекся я от нее не потому, что я восстал на Господа, а, напротив, только потому, что всеми силами желал лучше служить Ему. Прежде чем отречься от церкви и единения с народом, которое было мне невыразимо дорого, я, по некоторым признакам, усомнившись в правоте церкви, посвятил несколько лет на то, чтобы исследовать теоретически и практически учение церкви: теоретически — я перечитал все, что мог, об учении церкви, изучил и критически разобрал догматическое богословие; практически строго следовал, в продолжение более года, всем предписаниям церкви, соблюдая все посты и все церковные службы. И я убедился, что учение церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающего совершенно весь смысл христианского учения... Стоит только почитать требник, последить за теми обрядами, которые не переставая совершаются православным духовенством и считаются христианским богослужением, чтобы увидать, что все эти обряды не что иное, как различные приемы колдовства, приспособленные ко всем возможным случаям жизни...» 10

Полное отвержение таинств, непрестанная пропаганда своего учения — все это не могло оставить равнодушным отца Иоанна. И он неоднократно в своих проповедях выступал против учения Льва Толстого, называя его одним из ересиархов современности. Опасность проповеди Льва Толстого отец Иоанн видел в том, что она была направлена всем слоям народа. Отчасти поэтому так стремительно учение Толстого распространялось по всему миру. Отец Иоанн считал, что наряду с нигилистами и анархистами Лев Толстой вносит свою лепту в дело разрушения России. В одной из своих проповедей в 1907 году он говорил: «Царство русское колеблется, шатается, близко к падению... Если в России так пойдут дела, и безбожники и анархисты — безумцы не будут подвержены праведной каре закона и если Россия не очистится от множества плевел, то она опустеет, как древние царства и города, стертые правосудием Божиим с лица земли за свое безбожие и за свои беззакония».

 Отец Иоанн не был политиком, но его душа постоянно болела за Россию и судьбу монархии. Он резко противостал событиям первой русской революции 1905 года и дал записать себя в Союз русского народа. Протоиерей Сергий Четвериков писал: «Главная же ненависть и злоба, доходившие до оскорблений и даже физической расправы, обрушились на него в годы русской революции за то, что он открыто и резко выступил против революционного движения и разошелся с русской передовой общественностью. Однако все эти «вины» отца Иоанна, если бы они и были, по существу дела нисколько не омрачают чистого и привлекательного его духовного облика, как он вырисовывается в его дневнике и в его пастырской деятельности».

Многие верующие прибегали к отцу Иоанну в надежде получить исцеление от недугов. И многие получали исцеления. В своем дневнике отец Иоанн иногда записывал случаи чудесных исцелений: «Некто, бывше смертельно болен воспалением желудка девять дней и не получивший ни малейшего облегчения от медицинских пособий, лишь только причастился... к вечеру стал здоров и встал с одра... Причастился он с твердою верой. Я молился о нем Господу, чтобы Он исцелил его... Я молился между прочим так: «Господи! Жизнь наша! Как мне мыслить легко об исцелении, так Тебе легко исцелить всякую болезнь; как мне помыслить легко о воскресении из мертвых, так Тебе легко воскресить всякого мертвеца. Исцели раба Твоего Василия от лютой его болезни», — и благопослушливый Владыко помиловал его... Слава Всемогуществу Твоему, Господи!»

Отец Иоанн никогда не приписывал исцелений себе или силе собственных молитв, напротив, он всегда подчеркивал свое недостоинство и силу Божию. «Дивлюсь величию и животворности Божественных Тайн; старушка, харкавшая кровью и обессилевшая совершенно, ничего не евшая, от причастия Святых Тайн, мною преподанных, в тот же день начала поправляться. Девушка, совсем умиравшая, после причастия Святых Тайн в тот же день начала поправляться... Слава Животворящим Твоим Тайнам, Господи!» Отец Иоанн свято верил в силу причащения, поэтому оставил такой завет: «Приглашайте в дом духовного отца с Божественными Тайнами Тела и Крови Господней, и верьте, что, как Иаир ", не будете посрамлены в своем уповании. Сколько примеров было и при моем духовном требоиспол-нении, что больные, обращавшиеся прежде всего за помощью к Богу, прибегавшие к покаянию и причащению... быстро поправлялись».

Сохранилось немало свидетельств и самих исцеленных: «Мое положение стало критическим, — вспоминал капитан первого ранга А. В. Никитин, сын старосты Андреевского собора, заболевший в юности брюшным тифом, — и я уже был почти без пульса; в это время отцу моему удалось отыскать отца Иоанна. Было позднее время, почти ночь, когда отец Иоанн вошел в нашу палату, подошел к моей койке и сказал: «Андрюша!» Бывши последнее время без сознания, я сразу пришел в себя, узнал нашего батюшку и улыбнулся ему. Отец Иоанн стал на колени у моей койки и сказал: «Помолимся». Кто был около — тоже опустились на колени. Отец Иоанн жарко и горячо молился, я же в полном сознании повторял молитвы. По окончании молитвы отец Иоанн благословил меня, а моей матери сказал лишь: «Поправится!» С этой ночи я быстро стал поправляться и вскоре был совсем здоров». Сохранилось немало свидетельств о том, что многие больные исцелялись заочно — по молитвам отца Иоанна. Он получал множество писем и телеграмм с просьбой помолиться о выздоровлении — и не отказывал никому. Часто, не в состоянии прочесть все письма и телеграммы, он клал их близ жертвенника, склонялся над ними и молился. И почти всегда его молитва была услышана.

Вся жизнь отца Иоанна была подвигом любви к ближним и к Богу. Полное самоотречение, стремление .помогать людям в их нуждах — все это наполняло его жизнь особым светом, давало ему силы преодолевать собственные немощи. А между тем он приближался к своему концу. Незадолго перед смертью он заносит в свой дневник: «По моей старости (79 лет) каждый день есть особенная милость Божия, каждый час и каждая минута: сила моя физическая истощилась, зато дух мой бодр и горит к возлюбленному моему Жениху, Господу Иисусу Христу. Столько залогов милости я получил и, получая от Бога в этой жизни, надеюсь, что и в будущей жизни по смерти получу; а смерть есть рождение в жизнь вечную Божией милостью и человеколюбием».

В конце 1908 года его начала одолевать застарелая болезнь — тяжелое воспаление мочевого пузыря. В последние годы постоянные боли мучили его и днем и ночью. Свою последнюю литургию отец Иоанн служил 10 декабря 1908 года. Монахиня Анастасия, присутствовавшая на этой литургии, вспоминала: «Нельзя забыть того впечатления, которое батюшка произвел своим видом и едва слышным голосом. Паства почувствовала, что батюшка уходит навсегда. Стоны, крик, плач поднялись...

Картина эта так потрясла батюшку, что он плакал, как ребенок; он велел после литургии вынести кресло из алтаря на амвон и долго поучал народ, советовал помнить его заветы: молиться, любить Бога». После этого он уже не выходил из дому. Его ежедневно причащали на дому, вместо лекарств он пил воду из источника преподобного Серафима.

Когда во время болезни его посетил митрополит Московский Владимир, отец Иоанн сказал ему: «Благодарю Господа моего за ниспосланные мне страдания для предочищения моей грешной души. Оживляет Святое Причащение». 19 декабря он находился в полубессознательном состоянии, но к вечеру пришел в се-

бя и жаловался на жар. Окружающие поняли, что он умирает. В ночь с 19 на 20 декабря отслужили литургию. В 3 часа ночи его удалось причастить. В 7 часов 40 минут 20 декабря 1908 года отец Иоанн скончался на 80-м году жизни. Отпевание было совершено в Андреевском соборе, а затем тело было перевезено для погребения в Петербург. В последний путь отца Иоанна провожали тысячи верующих. Его погребли в нижнем храме Иоанновского женского монастыря на речке Карповке. Сегодня, когда благодаря канонизации отца Иоанна и он и его наследие возвращаются к нам, мы должны более пристально прислушиваться к его заветам, стремясь претворить их в жизнь.