ЖЗЛ: Жизнь Замечательных Людей

ДАНТЕ

 Биографическая библиотека Ф. Павленкова

Популярность «Ада», первой части «Божественной комедии», сравнительно е двумя другими ее частями.—Общий характер «Чистилища».— Встреча Данте с Беатриче.—Ее упреки,—Признание и раскаяние поэтам—Характеристика «Рая».— Обилие в нем отвлеченных рассуждений и отсутствие конкретных образов,— Политика и наука в «Божественной комедии».— Художественное значение поэмы,—Примеры сравнений, почерпнутых, из природы и жизни человеческой.— Слог Данте.— Заслуга Данте в «Божественной комедии» для национально-письменного языка Италии

Первая часть «Божественной комедии» «Ад» — наиболее известная и популярная часть поэмы. Правда, некоторые комментаторы и критики Данте не совсем разделяют этот общий взгляд, считая его старым предрассудком. По их мнению, хотя «Ад» и изобилует поэтическими красотами, но последних еще больше в двух остальных частях «Божественной комедии»: великая изобретательность и творческая сила поэта выступают в них еще ярче и его дар идеализации выказывается здесь в полном своем объеме. В сущности же, хотя Данте во всех трех частях своей поэмы — одинаково великий поэт, но все-таки чутье публики, как весьма часто бывает, оказалось верным. Дело в том, что уже по самому содержанию и предмету в «Аде» больше всего драматического движения и жизни. Со входом в «Чистилище» этот драматизм уменьшается. Принцип тот же, как и в «Аде», но уже самое назначение, самая суть «Чистилища» действуют ограничивающим образом на поэта, например, хотя бы на выбор его лиц. Нехристианский мир, имеющийся в «Аде» наравне с христианским, отсутствует здесь вовсе, так как нехристианский мир не мог каяться. И вообще в «Чистилище» меньше действующих лиц, чем в «Аде», а в «Рае» и еще того меньше. Осужденные «Ада» пребывают здесь вечно в своем грехе, но зато и сохраняют свою индивидуальность; душа же, которая, очищаясь, поднимается к небу, оставляет за собой все земное. Такие страстные сцены, какие мы видели в «Аде», неуместны в «Чистилище», и еще менее в «Рае». Символизм, отвлеченность берут тут перевес над чувством.

Общий характер «Чистилища» — спокойствие и мягкость. Особенно удачны образы ангелов, этих предвестников небесного мира, к которому подымаются души грешников. И природа тут настолько мирная и нежная, насколько она была страшной и грандиозной в «Аде».

В конце «Чистилища», когда Данте вступает в Земной Рай, навстречу ему приближается торжественная триумфальная процессия; среди нее дивная колесница, и на ней сама Беатриче, очарование его детства, возлюбленная его юности, ангел-хранитель его зрелых лет.

Мгновение в высшей степени торжественное. Данте стоит в тени дерев Земного Рая, у берега реки Леты, а против него, по другую сторону реки,— колесница; кругом нее процессия, состоящая из семи светильников, сверкающих ярким небесным светом, двадцати четырех патриархов в белых одеждах и в венках из роз, четырех евангелистов, семи добродетелей и толпы ангелов, кидающих цветы. И, наконец, она сама — Беатриче, на колеснице, в зеленом платье и в плаще огненного цвета. Лица ее Данте еще не видит, потому что оно закрыто облаком цветов, кидаемых ангелами; но он чувствует ее присутствие по своему трепету и «вследствие тайной силы, из нее исходящей, ощущает все могущество прежней любви». Среди высшего развития символизма, поэзия Данте становится здесь снова личной. После смерти Беатриче, в следовавшей затем тревожной жизни, Данте заблуждался и грешил; он чувствовал сознание вины, терялся в лесу человеческого горя. Мысль об его прежней чистой любви становится для него упреком, как и образ Беатриче по ту сторону реки. Тут именно заключается самая глубокая, самая драматическая идея «Чистилища». То, на что намекалось символически, отвлеченно, является здесь в психологической реальности: укоры совести, раскаяние и очищение души, или, вернее, живого человека. Данте оставил за собой все круга «Чистилища», ангелы стерли с его чела знаки греха (семь Р), он со страхом и сопротивлением прошел через мучительный огонь. Все это ничего... Настоящее чистилище ожидает его здесь, на вершине Земного Рая,— обвинения его милой и его собственный стыд, горе и слезы.

В то время как сильно взволнованный Данте глядел на Беатриче, исчез Вергилий. Среди Рая и его красот, в близком ожидании давно желанного блаженства, поэт все же не может не оплакивать разлуку с дорогим наставником. Но вот он услышал голос Беатриче: «Данте! Не потому что Вергилий ушел, должен ты плакать, не потому,— другой еще меч (другое горе) вызовет твои слезы». Единственный раз во всей поэме названный по имени, Данте поднимает глаза и видит устремленный на него взор Беатриче. Строгая, величественная, горделивая, заговорила она: «Посмотри на меня, я — поистине Беатриче». Данте стоит, полный стыда, раскаяния и смущения; но когда в сладостных аккордах ангелов прозвучало сожаление к нему, тогда «лед, который сжал ему сердце, превратился в росу и дыхание, и с тоской вылился из груди сквозь уста и глаза». Но Беатриче обращается к ангелам и, обвиняя его, рассказывает историю его заблуждений, особенно подчеркивая его необычайные природные дарования, пользуясь которыми он мог бы «во всякой добродетели достигнуть совершенства», но «необработанная почва тем обильнее производит дурные и дикие растения, чем плодороднее».

Затем она обращается снова к Данте, спрашивая его, правда ли, что он действительно отвернулся от добродетели и пошел по ложному пути, и он, под влиянием страха и стыда, произносит «да» так тихо, «что для того, чтобы расслышать его, понадобилось зрение». Она еще сильнее старается расшевелить его своими упреками, в него «вонзается жало раскаяния». Взглянув на нее и пораженный ее красотой, которая кажется ему несравненно выше красоты, украшавшей ее на земле, хотя Беатриче и теперь еще покрыта покровом и вдали от него,— Данте испытывает еще большие угрызения совести и падает без чувств. Приходит он в себя уже в водах Леты, где все дурное и греховное забывается. После того его подводят к Беатриче, которая, наконец, сбрасывает с себя покрывало и является ему во всей своей невыразимой небесной красоте.

В этой сцене с Беатриче Данте достигает высшего поэтического выражения мистической любви...

Перейдя в «Рай», мы вступаем в область духов, освобожденных вовсе от тела. В «Аде» и в «Чистилище» Данте говорит о тенях, но облекает их в тела живых людей; тут же, в «Рае», блаженные не имеют внешней оболочки, которая различала бы одних от других: они — светочи, отличные друг от друга лишь блеском и силой сияния; при увеличивающемся блаженстве они только сильнее сверкают. Различная степень их блаженства зависит от более или менее близкого созерцания Бога и более или менее тесного союза с Ним и любви к Нему. Но, несмотря на такое различие, между ними нет неудовольствия, так как общее чувство, дающее здесь блаженство, истекает из евангельского начала: выше всего Бог и любовь к ближнему, как к самому себе. Но как изобразить такую отвлеченную область в искусстве? Земля давала свои грубые и полные сил картины для сцен Ада и самые нежные и прелестные картины для сцен Чистилища. Ад —царство тьмы; но что за разнообразие форм и красок в этой тьме, что за смесь мрачных, отталкивающих, ужасных, страшных картин!.. И сколько в этом царстве тьмы движется существ, вызывающих в нас сострадание, ужас, дрожь!.. ..!. Отсутствие драматизма и более конкретных образов как бы лишают третью часть «Божественной комедии», «Рай», в сравнении с двумя другими, некоторого интереса и поэтичности. Здесь более всего изобилуют научные рассуждения, которые кажутся столь несовместимыми с искусством. Но под дыханием дантовской музы и эти рассуждения становятся изумительным искусством. Блеском его поэт умеет облечь самые отвлеченные и утонченные теории богословия, философии, астрономии и т. д.; он сумел превратить в поэзию сухие рассуждения св. Фомы Аквинского. Святые — не очень-то благодарный сюжет для поэзии; в грешниках и кающихся есть жизнь, движение, развитие действия; святые же достигли цели; все их чувство устремлено к одному только — к любви к Богу. Но силою своего гения Данте удается победить удивительные трудности. Он создает здесь, в «Рае», несколько дивных картин, великолепных лирических мест,— но создать конкретные образы было невозможно.

Впрочем, и в «Рае» не все отвлеченно и духовно. Среди стольких блаженных, не касающихся земного, есть все же одна человеческая личность — сам Данте. Принимая горячо к сердцу положение дел и все события на нашей земле, он и в святых пробуждает к ним интерес.

Так, предок его Каччагвида, душу которого он встречает на планете Марс, предсказывает ему будущую его судьбу, с увлечением говорит о добрых старых временах Флоренции и рисует привлекательную картину простых, неиспорченных тогдашних ее нравов в противоположность состоянию современного Данте порочного и раздираемого партийными распрями родного его города. Сам Данте не забывает никогда в «Рае», что он «явился к божественному от человеческого, к вечному от временного и из Флоренции к справедливым людям». (XXXI, 39). Он сравнивает место, где он находится, с тем, откуда явился, и замечает контраст того мира греха и несправедливости с этим миром любви и благодати. Отсюда вытекают самые горячие филиппики его против земной испорченности. И святые разгораются гневом и страстями. Так, св. Дамиан негодует против роскоши духовенства, Бенедикт — против пороков монахов, апостол Петр громит римскую курию.

С христианской точки зрения весь этот гнев, может быть, и не всегда уместен. Святые так запальчивы, они так горячатся... но в этой горячности — их поэтичность, и если б не было этого негодования, то не было бы и самой поэтической струи в «Рае». Сам Данте не святой, но он великая душа, которой все низменное, низкое и мелкое ненавистно. В книге своей «De vulgaria eloquentia» он сам называет себя «поэтом справедливости». На поэзию он смотрит,— мы уже это говорили,— как на святую миссию, как на апостольство. Он в загробном мире получает весьма определенное поручение — записать, что он видит и слышит «на пользу мируу живущему худо» (Чистилище, XXXII, 103). Для такой священной обязанности нужно обладать мужественным сердцем, уверенным в себе. Говорить свету такие страшные истины, не обращая внимания на славные имена и великое могущество, на друзей и врагов,— не дело обыденной души.

Наука и политика занимают много места в «Божественной комедии». По политическим убеждениям своим Данте здесь, как и в других своих сочинениях,— противник светской власти пап и империалист. В глазах его сияет идеал Рима и империи. Он обращается духом к священному городу и к добродетелям, которые делали его столь достойным подобного почитания; ему вспоминается история Рима, и он приходит в восторг при мысли о подвигах его великих людей и героев. Поэт желал бы возвращения тех времен, он недоволен настоящим и с сожалением обращается к прошедшему. Но это не мешает ему везде и всюду — в оценках ли религиозного, нравственного или политического свойства — руководствоваться лишь чувством строгой справедливости, и это чувство прежде всего уничтожает в нем узкую партийность. Вот почему, например, в выборе населения для Ада, Рая и Чистилища у него отсутствует всякая случайность и односторонность. Данте нельзя упрекнуть в том, чтобы он к гибеллинам относился мягче, видел в них больше добродетели, чем у гвельфов. Нет, он осуждает и тех и других, он громит раздоры как гвельфов, так и гибеллинов,— раздоры, в которых воплощалась, так сказать, вся несчастная судьба современной Данте Италии. Относясь и к тем и к другим одинаково беспощадно, он почти все грехи двух последних кругов, и в особенности тягчайшие из них, приписывает яду партий.

*   *   *

Обратимся теперь к художественному значению «Божественной комедии» в ее целом и подробностях. В целом, при видимой отвлеченности замысла, «Божественная комедия» поражает нас необычайной реальностью, которая важна в историческом отношении тем, что она справедливо считается проложившей дорогу реализму в итальянском искусстве вообще. В подробностях изумляет обилие и точность сравнений и образов, почерпнутых из природы и жизни человеческой. Для Данте драгоценно все, что существует в природе; он наблюдает ее внимательно во всех ее видах и проявлениях. Зоркий глаз поэта везде подсмотрел самое характерное и для него нашел меткое слово. Возьмем наугад несколько примеров: сравнение теней, бросающихся в лодку Харона, с «древесными листьями, падающими в осеннюю пору один за другим до последнего, пока не обнажаются носившие их ветви»; сравнение теней, кружащихся в адском вихре, со «стаей журавлей, которая длинной вереницей несется в пространстве и наполняет воздух жалобными криками». Тени, встречающиеся Данте в одном из кругов Ада, всматриваются в него, «прищуривая глаза так, как делает старый портной, вдевая нитку в ушко иглы». Грешник нырнул в смолу, «как дикая утка скрывается под водою при налете сокола, который улетает в небо пристыженный и усталый», и т. д. и т. д. Эти-то именно подробности в сообщают загробному миру ту точную определенность, которая производила и производит поразительное действие. Художественное значение поэмы сильно подымается прекрасным слогом Данте, слогом, который Маколей — сам один из первых стилистов новейшего времени — называет несравненным.

Громадна заслуга Данте в «Божественной комедии» и для национально-письменного языка Италии. Подвиг его в этом отношении итальянцы не раз сравнивали с тем, что сделал Лютер для немецкого языка своим переводом Библии. Невозможно судить о силе, гибкости и прелести этого языка, не читая подлинника. И тут у Данте не только литературно-научная цель, но и патриотическая.