МОНОГРАФИИ БОЯРСКИХ РОДОВ. Древнейшие боярские семьи

С. Б. Веселовский

Смотрите также:

горожане-землевладельцы, служилые по прибору

Служилые люди жалование...

Набор военно-служилого класса...

Карамзин: История государства Российского

Права и обязанности бояр. Вольные слуги и бояре вотчинники...

БОЯРСКОЕ ПРАВЛЕНИЕ

Ключевский: Полный курс лекций по истории России

Царь и бояре...

классы русского общества, сословия бояре

Татищев: История Российская

Покровский. Русская история с древнейших времён

Иловайский.

Древняя история. Средние века. Новая история

Эпоха Петра 1

Соловьёв. Учебная книга по Русской истории

История государства и права России

Правители Руси-России (таблица)

Герберштейн: Записки о Московитских делах

Олеарий: Описание путешествия в Московию

РОД ДМИТРИЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА ЗЕРНОВА (САБУРОВЫ, ГОДУНОВЫ И ВЕЛЬЯМИНОВЫ-ЗЕРНОВЫ)

Легенде о мурзе Чете как родоначальнике Годуновых очень посчастливилось. А. С. Пушкин, доверяя легенде, устами кн. Шуйского называет Бориса Годунова «вчерашним рабом» и «татарином». Последний эпитет, конечно, поэтическая вольность: если бы действительно предок Бориса был татарином, то за 300 лёт службы и жизни в Москве у Годуновых не могло остаться ничего татарского. Через Пушкина легенду о Чете знают и принимают на веру люди, вовсе не обремененные историческими познаниями. При этом в запасе небольших исторических сведений среднего читателя в этой легенде, отходит на второй план или вовсе выпадает очень существенный элемент легенды — основание в 1330 г. татарским князем Четом Ипатьева Костромского монастыря.

В частных родословцах легенда о выезде и крещении мурзы Чета встречается в трех вариантах. В келейном родословце патриарха Филарета (изд. Петербургского Археологического общества) сказано, что в 6838 [1330] г. к вел. кн. Ивану Даниловичу выехал из Большой орды князь, именем Чет, получивший при крещении имя Захарий. У Захария — сын Александр, у Александра — сын Дмитрий Зерно... и т. д. В некоторых родословцах прибавлено, что выезд произошел в 6838 г. при вел. кн. Иване Калите и «при митрополите Петре, чудотворце»1. В иных родословцах легенда осложнена еще большей хронологической несообразностью: Чет выехал в 6838 г. при «митрополите Феогносте, а крестиша его Петр митрополит, чудотворец» 2.

Хронологические несообразности этих добавлений очевидны. Петр умер в декабре 6834[ 1325] г., а Феогност был поставлен в митрополиты в Константинополе в 6836 [1328] г., в Москву приехал только в 6841 [1333] г. Эти добавления можно рассматривать как позднейшие наслоения, сделанные с целью украсить легенду именами таких высокочтимых лиц, как Петр и Феогност. Но если откинуть эти наслоения, то в легенде остается еще большая несообразность: если Чет существовал, то в 1330 г. его не было уже в живых.

Мы имеем возможность фиксировать хронологически жизнь поколений рода Захария, начиная с его правнука Константина Дмитриевича Шеи. Константин Дмитриевич Шея был боярином при великих князьях Дмитрии Ивановиче и его сыне Василии. Когда в 1406 г. он подписался свидетелем на духовной вел. кн. Василия Дмитриевича, то он был уже в преклонном возрасте и вскоре после этого умер. Дочь К. Д. Шеи была замужем за кн. Александром Федоровичем Ростовским, который в летописях упоминается в 1410—1434 гг. Немного позже Константина Шеи жил его племянник Федор Сабур, старший праправнук Захария. Ф. Сабур в 1380 г. упоминается на Куликовом поле как храбрый костромич в полку Ивана Родионовича Квашни. При вел. кн. Василии Дмитриевиче Федор Иванович Сабур был видным боярином.

На основании этих хронологических вех, считая по три колена на столетие, жизнь Дмитрия Александровича Зерна, отца К. Шеи, следует отнести приблизительно ко второй и третьей четвертям XIV в., а жизнь его деда Захария Чета — ко второй половине XIII в. Н. П. Лихачев отметил мимоходом это обстоятельство и прибавил, что такие ранние выезды из Орды на Русь (во второй половине XIII в.) мало правдоподобны  . А. Щекатов обосновывал выезд Чета соображением «происходивших в то время» (когда: в 1330 г.?) в Орде «междоусобий татарских»  . Это очень неудачная аргументация. Дело в том, что после смут 90-х годов XIII в. в Орде власть в конце века упрочилась, и в 1299—1313 гг. ханом был Тохта, .а с 1313 г. его племянник Узбек. Время этих двух ханов было периодом полного расцвета Золотой орды, а «великая замятия» и частые перевороты начались только после смерти Узбека (1340 г.).

В общем легенда о выезде Чета не выдерживает самой снисходительной критики ни с хронологической, ни с генеалогической, ни с общеисторической точек зрения.

Наивная легенда об основании мурзой Четом (в память крещения) Ипатьева монастыря подрывает со своей стороны всякую вероятность легенды в целом. В законченном, канонизированном, так сказать, виде эту легенду можно прочесть в очерке Костромского Ипатьева монастыря, изданном редакцией Костромских «Епархиальных ведомостей» . Чет-де ехал по Волге в Москву к вел. кн. Ивану Калите и остановился для отдыха на берегу Волги у Костромы, на лугу за р. Костромой, там, где ныне стоит Ипатьев монастырь. И тут «явилась ему в чудном видении пресвятая дева с предвечным младенцем на руках и молитвенно предстоящим ей св. апостолом Филиппом и священномучеником Ипатием, епископом Гангрским (умер в IV в. в Малой Азии). При этом явлении получив исцеление от недуга^ мурза, поклонник Аллаха, вместе с лю- бовию к русской земле почувствовал сердечное влечение и к ее вере». По прибытии в Москву Чет крестился и дал обет «воздвигнуть на месте дивного явления ему богоматери обитель для иноков», на что получил благословение митрополита Феогноста и построил деревянный храм во имя живоначальной Троицы.

Не следует удивляться наивности этой легенды. В истории мы можем нередко наблюдать, как басни и легенды пользуются у масс тем большим успехом, чем они нелепее,— они легко становятся предметом веры, не подлежащим критике разума.

Переходя ук фактическому исследованию вопроса, следует прежде всего отметить позднее возникновение легенды о мурзе Чете. Она неизвестна Государеву родословцу, составленному около 1556 г., и Бархатной книге, воспроизводящей, как известно, текст Государева родословца: Бархатная книга начинает род Сабуровых-Годуновых с Дмитрия Зерна. Не знал этой легенды и кн. Андрей Курбский, который, перечисляя людей, казненных царем Иваном, со знанием дела и видимой любовью к генеалогии очень часто говорит о происхождении казненных. Так, о кн. Иване Дорогобужском он замечает: «с роду великих князей тверских». Про казначея Хозю Тютина Курбский говорит: «грецка роду». Ему известно, что боярин И. И. Хабаров «роду старожитного, яже нарицались Добрынские», что Колычевы «единоплеменны» Шереметевым, хотя эти отрасли рода Кобылы разошлись в начале XV в. Он знал, что Пушкину «единоплеменны» Челядниным, что Шеины произошли от Морозовых, и сообщает предание о выходе их «от Немец» «вкупе с Рюриком». В общем кн. Курбский очень внимателен к родословию лиц и хорошо в нем разбирается, но легенды о Чете не знает. В рассказе о казни Замятии Сабурова Курбский отмечает родство Сабуровых через Соломониду с царствующим домом и говорит только, что Замятия был «велика роду». Все это говорит за то, что легенда о Чете получила распространение не ранее последней четверти XVI в. 

Чтобы разобраться во всех возникающих после разрушения легенды вопросах и восстановить позабытую и затемненную баснями действительность, необходимо исследовать генеалогию рода, его землевладение, отношения Годуновых к Ипатьеву монастырю и дать хотя бы в общих чертах историю землевладения монастыря.

Выше было упомянуто, что Бархатная книга начинает род Сабуровых-Годуновых с Дмитрия Зерна, не указывая его отечества. Частные родословцы начинают род с Захария и показывают у него сына Александра и внука Дмитрия Зерна. Существование Захария и Александра подтверждается монастырскими синодиками. В синодике Ростовского Успенского собора род Годуновых записан так: Захарию, Александра, Дмитрия (Зерна), Ивана, Константина (Шеи), Дмитрия, Федора (Сабура), Данила (Подольского), Ивана (Годуна), Григория (Ивановича Годунова) и т. д.  Затем известно, что Дмитрий Иванович Годунов в третьей четверти XVI в. построил в Ипатьеве монастыре каменную усыпальницу и положил на гробы своих предков покровы с вышитыми на них надписями. В переписных книгах монастыря описано десятка четыре йокровов, начиная с относящихся к Захарию и Александру и далее к тем, кто жил на протяжении трех последующих столетий  .

Нет никаких оснований не доверять этим покровам и записям; с такими вещами, как запись в синодики на вечное поминание, не шутили, и Никому не пришло бы в голову записывать в поминание вымышленные имена и класть покровы на- гробы несуществовав- ших предков  .

Выше были указаны основания, почему жизнь первых трех поколений, т. е. Захария, Александра и Дмитрия, следует относить ко времени приблизительно с середины XIII в. по третью четверть XIV в. Это обстоятельство заставляет обратить внимание на один эпиэюд из жизни Костромы, который мы находим в летописях. Известно, что в начале XIV в. в связи с борьбой кн. Михаила Ярославича Тверского и кн. Юргбя Даниловича Московского за великое княжение во многих городах произошли столкновения сторонников и противников споривших в Орде князей. Кн. Михаил послал в Великий Новгород своих наместников,но новгородцы не приняли их и заключили перемирие до возвращения князей из Орды и решения их спора ханом. В Нижнем Новгороде борьба приняла острые формы: вечники восстали против бояр покойного вел. кн. Андрея Александровича и перебили их, за что кн. Михаил, по возвращении из Орды, «изби вечников». Тверской боярин Акинф Великий с тверской ратью пытался «засесть» Переяславль и захватить находившегося там кн. Ивана Даниловича, но был убит в бою, а тверская рать бежала. Тогда же Кострома была занята боярами кн. Михаила, и здесь против них восстали местные вечники.

Показания летописей о последнем происшествии неясны, и самый текст рассказа во многих списках испорчен переписчиками. Правильное чтение дают Симеоновская и Ермолинская летописи. В Симеоновской под 6813 г. сказано: «Того же лета бысть вечье на Костроме на бояр на Давида Явидовичя да на Жеребца и на иных. Тогда же и Зерня убили Александра». В Ермолинской летописи это же сообщение помещено правильнее — под 6812 г.—и кончается так: «и убиша тогда Зерна Александра»  . Никоновская, Воскресенская и Львовская летописи дают испорченный текст: «и убиша тогда Зерна и Александра». А. Е. Пресняков процитировал это неправильное чтение по Воскресенской летописи, быть может потому, что для его изложения было несущественно, об одном или двух лицах идет речь  .

В Новгородской IV летописи по списку Дубровского есть несколько интерполяций, сделанных для прославления рода Квашниных. Под 1335 г. мы находим интерполированное известие о том, что вел. кн. Иван Калита пошел ратью через Торжок на Литовскую землю «и посла воевод своих Родиона Нестеровича (отца Ивана Квашни.— С. В.) и с ним Александра Зерна»  . Неважно, что это известие интерполировано и сомнительно; существенно то, что интерполятор знал об Александре Зерне.

Предположение А. Е. Преснякова, что Давид и Жеребец были великокняжескими боярами, весьма вероятно, но остается под вопросом, можно ли к ним причислить Александра Зерна. Во всех списках летописей об убиении Александра говорится как о событии, хотя и связанном с мятежом вечников против Давида и Жеребца, но как об особом: вечники восстали против Давида и иных бояр, и тогда же был убит Александр Зерно. Летописец явно хотел отделить смерть Александра от судьбы других бояр.

Исследование землевладения Сабуровых и Годуновых дает ключ к уяснению разбираемого свидетельства летописей. Александр Зерно, как и его потомки (Сабуровы, Годуновы и Вельяминовы), был представителем рода очень крупных костромских вотчинников. Мятеж вечников был направлен против великокняжеских бояр, принявших сторону тверского князя Михаила Ярославича. Остается неизвестным, за что был убит Александр Зерно: за то ли, что он был сторонником кн. Михаила, или за то, что пытался вести политику компромисса. Одновременно летописи не дают основания причислить его к сторонникам московского князя.

По соображению всех обстоятельств вопроса представляется вполне возможным считать этого костромского боярина Александра Зерна, убитого в 1304 г. вечниками, сыном Захария (Чета) и отцом Дмитрия Зерна, с которого Государев родословец начинает род Сабуровых-Годуновых. За это говорит, во-первых, несомненный факт существования лиц (Захарий — Александр — Дмитрий), от которых пошли фамилии Сабуровых, Годуновых и Вельяминовых, владевших с XIV в., а может быть, и раньше, огромными вотчинами в Костроме, сохраненными ими частью даже в XVII в. Во-вторых, за то же говорят одинаковые прозвища Александра и Дмитрия (Зерно). Наконец, это предположение вполне возможно хронологически и неизмеримо естественнее, чем предположение о выезде из Орды Захария Чета в 1330 г.

Можно задать вопрос: почему же родословцы описывают происхождение рода иначе, почему Государев родословец начинает род с Дмитрия Зерна? Эти возражения легко отвести. Родословцы вообще не ссылаются на летописи, даже тогда, когда это было бы возможно. Они иногда ссылаются на жития святых, которые тогдашним генеалогам, очевидно, были лучше известны, чем летописи. Если Государев родословец начинает род с Дмитрия Зерна, то это можно объяснить тем, что он был первым лицом, поступившим на службу к московским князьям. Подобное мы можем наблюдать во многих родословиях Государева и частных родословцев. Например, род Софроновских-Проестевых родословцы начинают с Дмитрия Минича, предавая забвению его отца Мину, который служил кн. Ивану Калите. Легенда^рода Беклемишевых говорит, что их родоначальник Лев выехал «из Немец» при вел. кн. Василий Дмитриевиче, тогда как по актам известно, что правнуки Льва, Федор Беклемиш и его брат Афанасий Княжнин, в первой четверти XV в., при вел. кн. Василии Дмитриевиче, владели крупной вотчиной в Радонеже и в Переяславском уезде. Жребии братьев лежали смежно на реках Торгоше и Консере, из чего можно заключить, что они принадлежали их отцу и образовались путем раздела отцовской вотчины. (Подробнее об этом см. в очерке «Беклемишевы, Княжнины, Орловы»). Федора Беклемиша и его однородца Фрола можно с большой вероятностью считать участниками постройки в 1367 г. первых каменных укреплений московского Кремля. Ясно, что выезд Льва, если он действительно был, следует отнести не ко времени вел. кн. Василия Дмитриевича, а к более раннему.

Что касается прозвища «Зерно», то фамилия Зерновы не утвердилась в роде Захария: старшая линия рода приняла фамилию

Сабуровы, вторая — Годуновы, а третья — Вельяминовы. В конце XVII в. по челобитью Вельяминовых им было разрешено именоваться Вельяминовыми-Зерновыми, в отличие от Вельяминовых других родов  .

Единственным заслуживающим внимания элементом легендьГо Чете является указание на время «выезда» — не мурзы Чета, конечно, а Дмитрия Зерна. Дело в том, что в 1328 г. Иван Калита вернулся из Орды с ярлыком на половину великого княжения — Кострому и Великий Новгород. Другую половину княжения, Владимир и Поволжье, получил кн. Александр Васильевич Суздальский. Когда последний в 1332 г. умер, Иван Калита стал обладателем всего великого княжения  . К этому времени, т. е. к 1328—1332 гг., относится приезд в Москву на службу многих великокняжеских бояр.

Когда Иван Калита стал великим князем, то местные бояре, в частности и костромичи, неизбежно должны были определить свои отношения к новому великому князю. Хорошо известно, что эти моменты присоединения княжеств к Москве протекали для местных землевладельцев далеко не безболезненно. Всякий, кто медлил или отказывался поступить на службу к новому государю, подвергался большим неприятностям и мог даже лишиться вотчины. Когда при том же Иване Калите к Москве была присоединена половина Ростова, то это вылилось в «насилование многое» и разорение многих местных вотчинников. В более мягких формах то же повторилось с ярославскими вотчинниками, когда в 1463 г. Ярославское княжение было присоединено к Москве. Но и помимо возможного «насилования» самый факт утверждения за Иваном Калитой великокняжеской власти должен был, как всякий успех, привлекать к нему людей. Напомню, что несколько лет спустя, когда Иван Калита нанес тяжелые удары тверским князьям и надолго снял их кандидатуру на великое княжение, то, по свидетельству летописей, «многие» тверские бояре выехали служить в Москву. Совершенно естественно предположить, что и ДмитрийЗер- но после 1328 г. стал ориентироваться на Москву и около 1330 г., как говорит легенда, выехал служить к московскому великому князю. Эта дата выезда сохранилась в родовых преданиях и много позже была осложнена басней о мурзе Чете и об основании дм, в память крещения, Ипатьева монастыря.

Дмитрий Александрович Зерно служил, несомненно, в Москве и был боярином. Боярами же были и его три сына — Иван Красный, Константин Шея и Дмитрий. О боярстве этих четырех лиц говорят некоторые родословцы, но более надежные указания имеются в других источниках. Кроме упомянутого выше свидетельства синодика Успенского собора, отмечу память Геннадия Бутурлина и Михаила [Борисовича] Плещеева. Свидетелями первой духовной вел. кн. Василия Дмитриевича были, между прочим, бояре Константин и Иван Дмитриевичи. В последнем можно было бы видеть Ивана Дмитриевича Всеволожа, но память Г. Бутурлина говорит, очевидно, не без основания, что это «братья». Если так, то это несомненно Зерновы, т. к. у Ивана Всеволожа не было брата Константина, и вообще других братьев Дмитриевичей среди боярских родов этого времени неизвестно.

Боярство этих четырем лиц, не говоря о последующей карьере потомства Ивана Красного, свидетельствует о том, что Зерновы заняли в Москве очень видное положение в боярской среде. О Константине Шее родословцы сообщают, что у него сыновей не было, а были две дочери, одна за Федором Кутузом, родоначальником Кутузовых, а другая за кн. Александром Федоровичем Ростовским, отцом Дмитрия Щепы.

У Ивана Красного было три сына: Федор Сабур, Данила Подольский (по вотчине в Костроме, с. Подольскому) и Иван Годун.

У Дмитрия Дмитриевича был один сын — Андрей Глаз, от которого пошли Вельяминовы. Из этого поколения несомненным боярином был Федор Сабур и вероятным — Данила Подольский .

После этих генеалогических предварительных замечаний следует перейти к характеристике землевладенияЗерновых в Костроме и других городах.

Начну с топонимического материала. В бывшем Костромском уезде мы находим целый ряд селений, названия которых связаны с прозвищами лиц, живших в XIV—XV вв. Родоначальник Вельяминовых Андрей Дмитриевич Глаз жил в первой половине XV в. По спискам населенных мест (изд. МВД) мы находим четыре деревни «Глазовы»: в 11 км от Костромы, на р. Сендеге, в 17 км от Костромы, в 30 км от Буя, на р. Глазовке, и в полукилометре от Нерехты. Константин Шея жил во второй половине XIV и в начале XV в. С его прозвищем связаны три селения: в 32 км от Костромы, в 4 км от Галича и в 11 км от Кинешмы. Обращает на себя внимание деревня Шеино в Буйской осаде на р. Глазовке, в 5 км от деревни Глазовой, которая могла принадлежать его племяннику, Андрею Глазу. Отмечу еще две деревни «Шеины» — на Чухломском озере и на р. Куси в 68 км от Макарьева. С прозвищем Федора Сабура связаны две деревни: Сабуриха в 59 км от Ветлуги и Сабуры в 66 км от Костромы на озере Константиновском (ср. Константин Шея). Затем у Большой Соли был луг Сабуров (упом.в 1578 г.), а одна из болынесольских варниц в XVI—XVII вв. называлась Сокол-Сабуров. Все это, конечно, только намеки, но никак нельзя в этом видеть лишь случайности и простое совпадение имен, тем более что в актовых источниках мы находим прямые указания на многочисленные вотчины Зерновых в Костроме.

Константин Дмитриевич Шея, не имея сыновей, дал Ипатьеву монастырю два вклада, которые положили начало землевладению этого монастыря. По одной данной он дал с. Костенево с деревнями и пожню Узкую веретею за Андреем святым, вверх р. Костромы, а по другой грамоте дал пожни на Турове озере. Первая данная сохранилась в подлиннике, за печатью К. Шеи, а о второй данной мы узнаем из описи монастырского архива, составленной после Смуты. В описи сказано: «Данная Константина Дмитриевича Сабурова (так!) на село Костенево с деревнями. Да Константина ж Дмитриевича другая данная на пожни на Турове озере»  .

Существующее ныне с. Костенево, в 11 км на северо-восток от г. Костромы, находилось в Андроникове стану и было крупным владением. Пожня Узкая веретея за Андреем святым была особым участком и находилась возле самого Ипатьева монастыря. Андрей святой — слободка Костромского Богоявленского монастыря, находившаяся за р. Костромкой против Костромы. В том же районе находились и пожни на Турове озере. В сотной грамоте 1562 г. описан ез на р. Туровке у с. Малого Якольского, который принадлежал по половинам Ипатьеву и Богоявленскому монастырям  . Возле речки Туровки находилось и Турово озеро. Эти два владения находились в Мерском стану, в котором стоял Ипатьев монастырь.

В конце XIV в. мы находим в Костроме еще крупную вотчину Зерновых. Брат Федора Сабура и Ивана Годуна Данила носил прозвище Подольский. Это прозвище было ему дано по его вотчине, с. Подольскому, которое находится в 40 км от Костромы на берегу Волги, при впадении в нее р. Сурки. Потомство Данилы Подольского вымерло в XV в., и с. Подольское перешло к Годуновым, во владении которых находилось и в конце XVI в. 

Самые многочисленные и ранние указания мы имеем о вотчинах Сабуровых. О богатстве Федора Сабура мы можем составить себе представление по владениям его ближайших потомков.

Вероятно, старшим и самым значительным сыном Ф. Сабура был Михаил Федорович, боярин и дворецкий вел. кн. Василия Темного, умерший без мужского потомства около 1464 г. Его дочь была замужем за кн. Ярославом Васильевичем Оболенским, братом Ивана Стриги. За наделом ей приданого у Михаила Федоровича остались еще крупные владения, часть которых он дал монастырям, а часть — вел. кн. Марии Ярославне (об этом см. ниже).

Перед 1459 г. Михаил Федорович дал Троицкому Сергиеву монастырю сельцо Коростелево и сельцо Наволок с деревнями, на правом берегу Волги, в Вятском стану  . Это владение было, по- видимому, выкуплено вотчичами и впоследствии во владении монастыря не упоминается. Великой княгине Марье он дал с. Чу- хистово в Коломенском уезде, луг Юрьев Казначеев под Москвой и Колдомские села в Костроме  . Колдомские села находились в Козурском стану по р. Колдоме, впадающей в Волгу с левой стороны, несколько ниже Плеса. Постригшись незадолго перед смертью в Ипатьеве монастыре, Михаил Федорович сделал крупный вклад — дал с. Якольское Малое с деревнями в Мерском стану . С. Яковлевское (бывшее Якольское Малое) находится в 5 км от Ипатьева монастыря, на правом берегу р. Костромы. К с. Яколь- скому Михаил Федорович дал деревню Оганино, двор в Шунге и озера Борисово и Волоское. Погост Шунга, ныне село, был в версте от Якольского, ближе к монастырю. Существующая ныне деревня Оганино лежит в километре от Якольского, за р. Костромой. Там же, по-видимому, находились озера Борисово и Волоское, в луке, которую делает Кострома, огибая Оганино.

Большие вотчины в Костроме имел и пятый сын Федора Сабура — Семен Пешек. Он умер около 1484 г., и до нас дошла деловая грамота его сыновей: Константина, Дмитрия, Федора Мусы и Да- цилы Чурки  . В раздел пошли следующие владения: с. Якольское Большое с деревнями в Мерском стану, с. Астафьевское, а в нем «монастырь Велики Егорьи», в Плеском стану, с. Колыши- ское с деревнями в Костроме же, в Устьмерском стану Коломенского уезда с. Сабурово на р. Москве с зарецкой деревней Псаре- вой. С. Якольское Большое досталось младшему брату — Даниле

Чурке, который умер бездетным и оставил свою вотчину жене Федосье. В 1496/97 г. Дмитрий и Федор Пешковы выкупили с. Якольское Большое у Федосьи и разделили его — Дмитрий взял с. Якольское с двумя деревнями, а Федор получил одиннадцать деревень за р. Шачей в Шухомаше  .

За недостатком данных нельзя проследить во всех част[ност]ях судьбу наследства Семена Пешка, но мы имеем далее деловую грамоту 152Ь г. сыновей Дмитрия Семеновича Пешкова, Семена и Никифора. (Старший брат, Иван Дмитриевич, и его бездетный сын Иван Через умерли до 1523 г. и участия в разделе не принимали.) Семен Дмитриевич получил с. Якольское, а Никифор — с. Новинское с деревнями в Шухомаше (ГКЭ, № 5000).

Семен Дмитриевич Пешков, пожалованный в 1550 г. в окольничие и умерший в 1560/61 г., был выдающимся представителем старого московского боярства. По его духовной грамоте   и по другим актам Семен Дмитриевич рисуется как богатый, многовотчинный человек, с блестящими родственными связями, с целым «почтом» «дворян», слуг и челяди  . Пользуясь бездетностью многих своих сородичей, Семен Дмитриевич скупал их вотчины.

Для понимания его духовного завещания относительно вотчин следует заметить, что его единственный сын Дмитрий и единственный же внук Дмитрий умерли при его жизни. Таким образом, род Семена Дмитриевича пресекся, и вотчинами он распорядился так. С. Сабурово с зарецкой деревней Псаревой под Коломной было дано Троицкому Сергиеву монастырю. Ипатьев монастырь получил с. Якольское Большое и две трети Лещовских деревень на р. Шаче в Шухомаше. Сельцо Лещово Семен Дмитриевич дал сроему племяннику Петру Михайловичу, внуку Федора Мусы. С. Никольское в Шухомаше (на границе Суздальского уезда) он дал своей сестре Федосье, жене Ивана Андреевича Жулебина, с сыновьями. Сельцо Яропкино с деревнями в Плесском стану он дал своему племяннику Григорию Ивановичу Нагому. Ему же завещано было девять деревень за р. Шачей, купленных у бездетного племянника, Ивана Юрьевича Пешкова. Наконец, сыну своей второй сестры, иноки Федоры, кн. Григорию Андреевичу Булгакову Семен Дмитриевич отказал большую вотчину — с. Волчково- Медведково в Черной волости в Шухомаше.

В духовной Семена Дмитриевича упоминается вотчина его брата Никифора, с. Новинское в Шухомаше. За бездетностью Никифора с. Новинское было дано в приданое его дочери Марье, вышедшей замуж за кн. Юрия Ивановича Мезецкого.

Таковы были вотчины старшего сына Сабура, Михаила Федоровича, и пятого сына, Семена Пешка. Несомненно, что и другие сыновья Сабура име^и большие вотчины в Костроме и в других уездах, но нам известна пока только одна вотчина потомков Константина Сверчка, шестого сына Ф. Сабура. В 1528 г. внук Сверчка, Федор Юрьевич, брат вел. кн. Соломониды, дал Ипатьеву монастырю вотчину в Костроме — с. Кузьминское в Козурском (ранее в Дуплехове) стану. Кузьминское, ныне деревня, находится в 12 км на юго-восток от Костромы.

О вотчинах Вельяминовых, как более слабой и сильно размно^ жившейся линии рода, мы имеем мало сведений. По известным мне актам я могу указать только одну крупную вотчину — с. Исаково с деревнями в Плоскинине стану, на левом берегу Волги, ниже Костромы. В середине XVI в. здесь было целое гнездо Вельяминовых: Данила Тимофеевич Токмаков, бездетный внук Веньямина Андреевича Глазова, и старшие внуки Веньямина — Григорий Болван и Иван Синец Федоровичи. Это совладение однородцев позволяет высказать два предположения: во-первых, то, что с. Исаково принадлежало Веньямину Глазову, жившему в первой половине XV в., а во-вторых, то, что у него и его потомков не было такого количества вотчин, как у Сабуровых, вследствие чего много^ численным сонаследникам нельзя было получать особые владения, а приходилось делить вотчину и становиться совладельцами.

Судьба с. Исакова очень интересна. В 1563 г. Евфросинья, вдова бездетного Данилы Тимофеевича Токмакова, по духовной грамоте мужа дала Ипатьеву монастырю деревню Зайцево, ныне существующую в километре от Исакова . Затем, в 1564 г. Евдокия, вдова Ивана Ивановича Семого Вельяминова, дала тому же монастырю деревни Никитинскую, Девятково иАнчюкову, а в 1564/65 г. дала половину с. Исакова с деревнями . Последний вклад был выкуплен Вельяминовыми, и несколько позже мы видим с. Исаково опять у них.

В 1567 г. Кострома была взята в опричнину, и костромские вотчинники и помещики «всем городом, а не в опале» были выселены. Вельяминовы не удостоились, как некоторые Годуновы, чести быть зачисленными в опричнину и должны были лишиться своих родовых вотчин. В 1571 г. та же Евдокия Вельяминова Семого дала Ипатьеву монастыре в Горетове стану Московского уезда пустошь Лопаково, полученную ее мужем взамен отобранной у него в Костроме вотчины (данной грамоты не сохранилось — она упоминается в описи архива Ипатьева монастыря). Такова обычная судьба пустых и не пустых вотчин, которые удавалось получить в земских уездах лицам, выселенным из опричных городов.

После отставки в 1572 г. опричнир&1 выселенцы получили право просить о возврате отобранных у них вотчин, если они не успели получить эквивалента в земских уездах и если их вотчины не были никому отданы.Таким образом, Вельяминовым удалось получить обратно с. Исаково, и после опричнины оно оказалось во совладении: половина у Григория Иванойича Синцова, а другая половина у его братаничей Федора и Ивана Васильевичей Болвано- вых. Все эти лица умерли без мужского потомства, и с. Исаково перешло к Ивану Васильевичу Будаеву, племяннику Григория Ивановича Синцова по матери. Дмитрий Иванович Годунов, зачисленный в опричнину, не только не потерял своих костромских вотчин, но и имел возможность покупать вотчины выселенцев. И. В. Будаев и Г. И. Синцов в 1567 г. были выселенцы из своих вотчин, но во время опричнины и после отставки ее не получили эквивалента, и затем, за смертью Григория Синцова, все с. Исаково досталось И. В. Будаеву, который в 1578/79 г. продал его Дмитрию Ивановичу Годунову. В купчей Будаев писал: «Ту вотчину дяди моего и мою купленую другую половину села Исаковского з деревнями и с пустошами взял государь на собя з городом вместе, а не в опале, как государь взял Кострому в опричнину, а дяде моему и мне государь велел против тое вотчины в ыных городех дати. И яз, Иван, ту дяди своего вотчину и свою, село Исаковское... продал Дмитрею Ивановичю Годунову впрок без выкупа»  .

Самую большую привязанность к родовым костромским владениям обнаружили Годуновы. Они приобретали вотчины в других городах,, но в то же время не выпускали из своих рук костромских вотчин. Поддерживая неизменно традиционные связи с Ипатьевым монастырем, они давали ему вклады деньгами и вещами, на поминание, пострижение и на погребение, но земельных вкладов, как это наверное известно, не давали. Первый земельный вклад Годуновых был сделан только в 1572 г., и с этого времени отношение Годуновых к монастырю изменяется. Годуновы богатеют и начинают огромными земельными и денежными вкладами быстро обогащать Ипатьев монастырь.

По актам на эти вклады и по другим источникам можно выяснить следующие вотчины Годуновых в Костроме. 25 марта 1572 г. постельничий Дмитрий Иванович и его племянник Борис Федорович дали монастырю с. Прискоково с деревнями в Плесском (позже в Дуплехове) стану, на р.,Стежере  .

В том же районе у Годуновых были еще владения. В первой половине XVI в. Осипу Асану Дмитриевичу принадлежало с. Юрьевское в Дуплехове стану (Асан Дмитриевич в 1531 г. был наместником в Галиче). После его смерти с. Юрьевское было разделено по половинам его сыновьями, Михаилом и Василием. После смерти Михаила его половина была за его вдовой, а другая половина досталась сыну Василия— Никите. После свержения с престола царя Бориса с. Юрьевское, как и все годуновские вотчины, было конфисковано. В 1618/19 г. царь Михаил Федорович, быть может, по указанию своего отца, пожаловал Годуновых, и с. Юрьевское было дано по половинам вдове Ивана Михайловича с сыновьями, Иваном, Степаном и Федором, и Алексею Никитичу  .

Километрах в 4 от с. Прискокова на р. Волге лежит ныне большое с. Сунгурово, а в нескольких верстах от Сунгурова, выше по Волге, находится с. Здемирово. В последней четверти XVI в. эти села принадлежали боярину Дмитрию Ивановичу, а от него перешли к Ивану Ивановичу. Боярин Иван Иванович, женатый на Ирине Никитичне Романовой, был убит в 1605 г. в Калуге самозванцем и не оставил потомства. Неизвестно, владела ли Ирина Никитична этими селами во время Смуты, но при царе Михаиле они были за ней до ее смерти  .

По писцовым книгам 1596 г. Ивану Васильевичу принадлежало в Андомском стану с. Троицкое-Тебежское, но было ли оно старинной вотчиной Годуновых, неизвестно.

Известны еще четыре вклада Годуновых Ипатьеву монастырю, принадлежность которых к старым вотчинам Годуновых не выяснена. В 1575/76 г. Стефанида, вдова Федора Ивановича, дала деревню Стержневу с деревнями  . В 1589 г. Дмитрий Иванович дал с. Исаково, купленное им у наследников Вельяминовых  . Около того же времени Григорий Васильевич по двум данным грамотам дал деревню Афанасову с деревнями и деревню Ускокову с деревнями, а Борис Федорович дал деревню Яхнево (данные не сохранились, но они упоминаются в монастырских описях и во вкладной книге Ипатьева монастыря).

Приведенные выше, конечно, далеко не полные данные о землевладении потомков Захария в Костроме убедительно свидетельствуют о том, что его род был исконным многовотчинным костромским родом, которому в лице Годуновых удалось сохранить часть своих вотчин даже в XVII в., т. е. на протяжении более 350 лет. Большинство владений находилось в лучших частях Костромского уезда, в станах, прилегающих к городу Костроме, и ниже по Волге, преимущественно на левом берегу. Важно отметить, что некоторые владения в Мерском стану, как, например, с. Якольское Малое и пожни и озера на нижнем течении Костромки, подходили почти к стенам Ипатьева монастыря и к г. Костроме. Это обстоятельство делает весьма вероятным предположение, что и самый Ипатьев монастырь был основан на аемле Захария. К этому вопросу я вернусь ниже, а пока б^ду продолжать исследование.

Костромское происхождение рода Сабуровых-Годуновых можно считать несомненным. Перед этим была показана хронологическая невозможность «выезда» Захария в Москву в 1330 г. После этого может возникнуть вопрос: не вышел ли Захарий из Орды до 1330 г.? На такой вопрос позволю себе ответить несколько невежливо, вопросом же: неужели нужно гадать и выдумывать новые басни, когда старая легенда оказывается несостоятельной басней.

Будем продолжать фактическое исследование и попытаемся выяснить, кто, когда и для чего мог выдумать легенду о мурзе Чете. Злоупотребление со стороны родовитых людей вымыслами о выездах знатных иноземных родоначальников подсказывает первое предположение, что легенду о Чете выдумали сами Сабуровы или Годуновы. Выше было отмечено позднее возникновение легенды — в середине XVI в. ее еще не было. Совершенно непонятно, зачем могла понадобиться подобная выдумка знатным и богатым и без того Сабуровым и Годуновым. Между тем для властей и братии Ипатьева монастыря, как будет показано ниже, легенда была нужна, и за его стенами надо искать авторов легенды и позднейших ее популяризаторов.

Основанная на источниках, а не легендарная, история Ипатьева монастыря и его земельных богатств дает ключ к решению вопроса о происхождении легенды о знатном мурзе Чете со всеми привходящими в нее элементами, вроде чудесного во сне видения и не менее чудесного перерождения поклонника Аллаха в русского патриота и основателя монастыря.

Ипатьев монастырь в последней четверти XVI в. превратился из заурядного провинциального монастыря в один из крупнейших монастырей Московского государства главным образом благодаря огромным земельным и денежным вкладам Годуновых. По статистическим данным Поместного приказа (на основании дворовой переписи 1678 г.), Ипатьев монастырь по числу дворов в своих владениях занимал четвертое место. Поскольку рост монастырского землевладения вообще остановился с конца XVI в., данные о дворах 1678 г. дают довольно верное представление об удельном весе старых монастырей  .

Троицкий Сергиев   — 16 813 дворов

Кириллов Белозерский        — 5430

Спасский Ярославский       — 3879

Ипатьев Костромской         — 3657

Спаса Евфимьев в Суздале — 2886

Эти данные показательны и для более раннего времени, т. к. владения этих монастырей, как и большинства старых монастырей, сложились в большей части к концу XVI в. Занявши в конце этого века место среди старых крупнейших монастырей, Ипатьев монастырь в вопросе о своем прошлом оказался в очень неблагоприятном положении. Он не мог указать основателя монастыря, не мог гордиться, как большинство старых, прославленных монастырей, каким-нибудь известным русским князем или высокочтимым подвижником, причисленным к лику святых, как своим основателем. Более того, можно с уверенностью сказать, что власти и братия монастыря не помнили, не знали и не могли объяснить, почему патронами монастыря были такие Малоизвестные на Руси святые, как Ипатий Гангрский и апостол Филипп. Начало и далекое прошлое монастыря были настолько темны и так основательно забыты, что братия не знала имен всех прошлых игуменов и не могла поминать в своих повседневных молитвах множества игуменов, как это было заведено во всех монастырях. В сохранившемся синодике мы находим имена игуменов только с середины XV в., а многочисленные предшествовавшие игумены все были забыты  . Для крупнейшего монастыря, каким стал к концу XVI в. Ипатьев, такое положение было весьма неудобным.

Известно, что наиболее цветистые и фантастические легенды о выездах сочиняли не старые, исторически известные роды, которым подобные легенды в сущности ничего не давали и ничего не прибавляли к их старой славе, а рядовые служилые роды, в особенности те, которым удавалось подняться в верхние слои служилого класса и приходилось соприкасаться с родовитыми людьми, смотревшими на них свысока, как на выскочек и безродных случайных людей. В аналогичном положении оказался в ряду старых монастырей Ипатьев монастырь, быстро разбогатевший в последней четверти XVI в. благодаря вкладам Годуновых, царицы Ирины и царя Федора. К этому, по-видимому, времени относится сочинение легенды о знатном татарине Чете, о чудесном ему видении во сне богородицы с Ипатием и Филиппом, о его чудесном исцелении, крещении и об основании в память этого чуда монастыря. Правда, это был не русский князь, не высокочтимый святой, мощам которого можно было поклоняться, но в некоторых отношениях это было лучше и того и другого: это был родоначальник Годуновых, предок царя Бориса и царицы Ирины, которые своими вкладами создали крупнейший монастырь общерусского масштаба, с первоклассной крепостью.

К содержанию книги: Степан Борисович Веселовский - ИССЛЕДОВАНИЯ ПО ИСТОРИИ КЛАССА СЛУЖИЛЫХ ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦЕВ