МОНОГРАФИИ БОЯРСКИХ РОДОВ. Древнейшие боярские семьи

С. Б. Веселовский

Смотрите также:

горожане-землевладельцы, служилые по прибору

Служилые люди жалование...

Набор военно-служилого класса...

Карамзин: История государства Российского

Права и обязанности бояр. Вольные слуги и бояре вотчинники...

БОЯРСКОЕ ПРАВЛЕНИЕ

Ключевский: Полный курс лекций по истории России

Царь и бояре...

классы русского общества, сословия бояре

Татищев: История Российская

Покровский. Русская история с древнейших времён

Иловайский.

Древняя история. Средние века. Новая история

Эпоха Петра 1

Соловьёв. Учебная книга по Русской истории

История государства и права России

Правители Руси-России (таблица)

Герберштейн: Записки о Московитских делах

Олеарий: Описание путешествия в Московию

РОД КВАШНИН

Первым историческим лицом рода Квашнина является Иван Родионович Квашня, боярин вей. кн. Дмитрия Ивановича, умерший в 1390 г., но, несомненно, этот род принадлежит к древнейшим родам, служившим московским князьям задолго до вел. кн. Дмитрия. Бархатная книга, повторяя Государев родословец, говорит о происхождении Квашниных коротко: «Из Литвы пришел Нестер, а Нестеров сын — Родион, у Родиона сын Квашня...» и т. д. Многие редакции частных родословцев, взяв в основу это сообщение, приурочивают выезд Нестера ко времени вел. кн. Ивана Калиты Прозвище Рябец некоторые родословцы приписывают Нестеру, а другие — сыну его Родиону. Наконец, есть родословцы, которые говорят о выезде не из Литвы, а из Киева, и считают выехавшим не Нестера, а Родиона Нестеровича  . Некоторые родословцы осложняют предание о выезде Нестера одновременным выездом двух товарищей, сильно искажая их имена: «...а товарищи с ним приехали Рошибец (Рошебен) и Та- лец (Гален) ... А от Рошибя пошли Свербеевы, а от Горня (так! — С. В.) пошел Сарачин род»  .

Вокруг смутного предания о выезде сложилась большая легенда. В Новгородской IV летописи по списку Дубровского сделано несколько ийтерполяций с целью прославить род Квашниных. Между прочим, под 6840 (1332) и 6845 (1337) гг. рассказана в двух частях легенда о выезде и о подвигах Родиона Нестеровича  . В развитом и прикрашенном многими подробностями виде она рассказана Квашниными в их челобитных йб местническим Делам: в 1575 г. Жданом Квашниным в деле с Лобаном Бутурлиным и в 1589 г. Василием Квашниным в деле с Фомой Бутурлиным  .

Легенда говорит, что по приглашению вел. кн. Ивана Даниловича приехал в 1332 г. служить в Москву киевский вельможа Родион Нестерович и привел с собой княжат, детей боярских и слуг, двор свой, всего 1700 человек. Великий князь принял его с радостью и честью, дал ему не только боярство, но и старшинство среди бояр и пожаловал ему «на приезд»... «село во область, круг реки Восходни на пятинатцати верстах», и «в вотьчину пол Волока Ламского, а другая бысть половина новгородская». Московский боярин Акинф Гаврилович не пожелал быть ниже Родиона и, не бив челом великому князю, отъехал в Тверь к кн. Михаилу Ярославичу, захватив с собой детей и внучат. В Москве он оставил только трехдневного внука Михаила в челядне, т. е. в людской избе, который и был прозван по этому случаю Челядней. Через 5 лет, в 6845 (1337) г., Акинф, мстя свою обиду, подвел тверскую рать под Переяславль и осадил находившегося там с женой вел. кн. Ивана. Переяславль не был укреплен, в нем не было войска, и осажденные лишены были возможности знать о нападении и собрать людей. Но Родион подоспел со своим полком и установил через своих двух верных слуг, Свербея и Сарыча, связь с великим князем. Т. к. Родион был женат на дочери Акинфа, то великий князь не доверился вполне его слугам и одного послал с ответом, а другого оставил заложником. Затем, по плану действий Родиона, великий князь со своим двором сделал вылазку против осаждающих, а Родион ударил им в тыл. Тверская рать была разбита, «яко ни един от них не остася», причем Родион сам убил Акинфа, отрубил ему голову, вонзил на копье и принес к великому князю со словами: «Се, господине, твоего из-, менника, а моего местника, глава», за что был пожалован и почтен великим князем. «И после той, государь, их прародителя Окин- фа измены», писал в челобитной В. Квашнин, «наши родители меныпи их нигде не бывали».

В этих родовых преданиях правда смешана, намеренно и непреднамеренно, с вымыслами, но было бы так же неправильно отвергнуть их целиком, как и принимать на веру, без попытки разобраться в отдельных элементах. В этой легенде мы видим обычные недостатки источников подобного рода: хронологическое смещение фактов, контакинацию фактов разного времени, деформацию представлений об отдаленном прошлом и т. п. Самым слабым местом легенды являются хронологические несообразности, т. е. как раз такой элемент, который меньше всего было смысла фальсифицировать намеренно. Следует терпеливо проанализировать отдельные элементы легенды и выделить из нее исторически достоверное и ценное. Тогда окажется, например, что предание о пожаловании Родиону большого «села», т. е. участка земли, имеет под собой вполне реальное основание. Из других источников мы знаем и ниже подробно расскажем, что Ивану Родионовичу Квашне и его потомкам действительно принадлежала на р. Всходне очень большая вотчина. А т. к. он был единственным сыном Родиона, то можно считать вполне вероятным, что эта вотчина принадлежала его отцу. Показание легенды о пожаловании «в вотчину» половины Волока, конечно, неверно, но весьма возможно, что Родион получил в кормление московскую половину Волока.

Основной мотив легенды — столкновение Родиона с Акинфом или, вернее сказать, родоначальников двух боярских родов— подвергся в памяти потомков хронологическому и фактическому искажению. Мы знаем, что Акинф не служил кн. Ивану Калите и не мог, следовательно, отъезжать от него и мстить за предпочтение, оказанное Родиону. Затем, бой под Переяславлем произошел в 1304 г., а не в 1337 г ., когда кн. Михаила Тверского давно уже не было в живых. Непонятным является показание, что Родион был женат на дочери Акинфа. Здесь легенда впадае(т в противоречие и невероятности. При выезде Родиона в Москву он сразу столкнулся с Акинфом, а затем Акинф является его врагом и погибает от руки Родиона. Когда же они могли породниться?

С другой стороны, столкновение двух гигантов боярства осталось в памяти потомства не только в легенде Квашнины^: легенда Ратши тоже говорит, что Акинф Великий был убит под Переяславлем Родионом Нестеровичем. Подобные крупные события остаются надолго в памяти потомства, и было бы неправильно отвергать их только потому, что позже воспоминание о них осложнилось хронологическими несообразностями. Мне кажется, что факт столкновения Акинфа с Родионом или, вернее, с его отцом Нестером следует принять, и тогда легенда примет другой вид и получит смысл. В основе легенды лежит вековое соперничество дцух боярских родов. Дату выезда, конечно, следует отвергнуть, но дата столкновения, 1337 г., имеет под собой некоторое основание. Дело в том, что около этого времени сыновья Акинфа, Иван и Федор, действительно выехали из Твери в Москву, и при их выезде у Родиона могло произойти с ними местническое столкновение.

Акинф был очень крупным представителем великокняжеского великорусского боярства. Выше были описаны его борьба против Москвы и переход его сыновей на службу в Москву, когда московский князь прочно занял великокняжеский стол. Нестера можно представить себе как организатора и предводителя бродячей дружины, пришедшего, быть может, с запада и поступившего на службу к московским удельным князьям в первой четверти XIV в. П. Долгоруков, не подтверждая источниками, говорит, что «Нестер Рябец прибыл в Москву около 1300 г. из земли Южно-Галицкой, где упоминается в 1282 г. в числе бояр короля Галицкого Льва Данйловича»  .

Легенда, конечно, сильно преувеличивает размеры дружины Нестера, но крупные дружины древних бояр вообще едва ли подлежат сомнению. Из вполне надежных источников мы знаем, что во второй половине XV и даже в XVI в. (до опричного разгрома боярства) бояре, сильно измельчавшие по сравнению с боярами XIII—XIV вв., выходили в походы со своими родичами и с десятками слуг и послужильцев.

В пользу того, что род Квашни был пришлым, можно привести следующие соображения. Наблюдая землевладение древнейших великорусских родов, мы видим, что их сила и историческая значительность основывались на многочисленных вотчинах, разбросанных во многих уездах и приобретенных очень рано. Представители этих родов имели вотчины и под Москвой, и в уездах Московского княжения, но все это небольшие вотчины, ценные своей близостью к Москве, а самые большие вотчины старых русских родов мы находим в Костроме и Галиче, в Переяславле, Юрьеве, Владимире, в Бежецке, Ростове, Угличе и на Белоозере. Землевладение Квашниных представляется совсем в другом виде. В XIV—XVI вв. у них была очень большая вотчина под Москвой, на р. Всходне, но в общем они были малоземельным боярским родом, и этим объясняется то, что в XV в. они утратили положение в боярской среде. В XV в. мы находим у Квашниных вотчины в Рузе и в Московском уезде (кроме вотчины на Всходне), но все это небольшие владения, которые так же легко приобретались, как и уходили.

Поэтому, доверяя Государеву родословцу и некоторым показаниям родословной легенды, я считаю род Квашни очень старым, пришлым с запада или юго-запада родом, а не великорусским.

Единственный сын Родиона Нестеровича, Иван Квашня, был выдающимся боярином вел. кн. Дмитрия Ивановича. На Куликовом поле он был в числе первых воевод и сражался во главе Коломенского полка. В числе близких к великому князю бояр, «вернейший паче всех», по выражению летописцев, он был свидетелем первых двух духовных вел. кн. Дмитрия. Смерть его и погребение у Спаса на Всходне отмечены в некоторых летописях как важное событие того времени. Так, в Симеоновской летописи под 1390 г. записано: «Тое же весны в великое го- вение преставися раб божий Иван Родионовичь, нареченный во мнишьском чину Игнатий, и положен бысть у святого Спаса в монастыри, иже на Въсходне»  .

Не случайно Иван Родионович был погребен у Спаса на Всходне: здесь были его вотчины, монастырь, поставленный им. или, быть может, его отцом или дедом, и при монастыре родовая усыпальница. Судьбы Квашниных так тесно связаны с Всход- нинской вотчиной, что в дальнейшем изложении ее история будет положена в основу рассказа, а предварительно я приведу самые существенные генеалогические сведения о роде Квашни.

У Ивана Квашни было три сына: Дмитрий, Илья и Василий Туша. Из них известен только Илья, который был боярином вел. кн. Василия Дмитриевича. В письме хана Едигея к вел. кн. Василию Илья Иванович Квашнин причисляется к старшим боярам, которые имели «хорошую думу» к Орде, в противоположность молодым боярам, которые дают великому князю дурные советы и не желают мирных отношений с Ордой. Больше об Илье ничего неизвестно, и следующие поколения Квашниных были вытеснены из боярской среды.

У Дмитрия Ивановича был один сын, Родион, от которого пошли следующие фамилии. От Василия Дуды Родионовича пошли Дудины. Эта ветвь так измельчала и опустилась в XV—XVI вв., что неизвестно даже, вымерли ли они или продолжали существовать в низших слоях провинциального служилого люда. При составлении Бархатной книги «Дудины поколению своему росписи к сей родословной книге не подавали».

Потомки второго сына, Якова Родионовича, писались Квашниными и в XVII в. были старшей, но ничем не замечательной отраслью рода.

У третьего сына Родиона, у Данилы Жоха, было два сына, Андрей Невежа и бездетный Иван Злоба. От Андрея пошли Невежины, вымершие в конце XVI в.

Четвертый сын Родиона, Степан Самара, стал родоначальником самой плодовитой и долговечной отрасли рода. В конце XVII в. Самарины получили разрешение именоваться Квашниными-Самариными, в отличие от рода смоленских Самариных, которых Квашнины не признавали своими однородцами. Смоленские Самарины вели свое происхождение от Квашниных. В этом нет ничего невозможного, т. к. у Степана Самары в родословцах показано трое сыновей без потомства. Затем в одном акте последней четверти XV в. упоминаются Данила Самарин с сыном Иваном, которые в родословцах не указываются совсем  .

От пятого сына Родиона, от Прокофья Розлады, пошли Роз- ладины, сильно пострадавшие от казней царя Ивана и вымершие, кажется, в начале XVIII в.

От боярина Ильи Ивановича пошли самые значительные в служебном отношении отрасли. От старшего внука, от Фомы Ивановича, пошли Фомины. От второго сына Ильи, от Василия Ильича Рубца, пошли Квашнины, которые писались иногда Рубцовыми. Наконец, от третьего сына Ивана Квашни, от Василия Ивановича Туши, пошла фамилия Тушиных, существовавшая еще в XVIII в.

Сильно размножившееся уже в XV в. потомство Ивана Квашни очень измельчало и опустилось. В XV в. можно отметить только Данилу Родионовича Жоха, который в 80-х годах был боярином у вел. кн- Марьи, и Фому Ивановича, воеводу кн. Бориса Васильевича Волоцкого в Вятском походе 1489 г. В XVI в. Александр Васильевич Рубцов был боярином новгородского владыки Макария. Через эту службу и связь с Макарием, позже митрополитом, попал в думу великого князя сын Александра, Андрей Александрович, единственный из Квашниных в думе великого князя. Он пожалован в окольничие в 1548 г., и в конце того же года царь Иван послал его к митрополиту Макарию с приглашением на совещание о походе на Казань  . В 1556 г. он упоминается в чине окольничего и дмитровского дворецкого  . В 1559 г., «в глубокой старости», пожалован, отставлен от службы и отпущен постричься в Кириллове монастыре.

В общем же высшим пределом карьеры Квашниных в XVI в. была служба в стратилатских чинах, большею частью на вторых и третьих местах. В XVII в. многочисленные Квашнины различных фамилий служили часто по московскому списку, но выше чина дворянина московского не поднимались. Только в последней четверти XVII в. Кирьяк Иванович Самарин дослужился до чина постельничего.

История Всходнинской вотчины Ивана Родионовича Квашни представляет большой интерес в нескольких отношениях, и на ней следует остановить внимание.

Километрах в десяти от Москвы, на высоком берегу р. Москвы, при впадении в нее р. Всходни, растянулась вдоль шоссе большая деревня (до 200 дворов) Тушина, прежде село, знаменитое по событиям Смутного времени. По другую сторону Всходни, верстах в двух от Тушина, лежит с. Спасское. В XVI в. этого села не было, а на окраине его, там, где теперь видны следы заброшенного кладбища, находился монастырь Спаса на Всходне,, существовавший уже в XIV в. Если идти по Всходне вверх, то с правой стороны мы увидим деревни Петрову, Братцеву и Юрову. Последняя находится от Тушина километрах в восьми- девяти. С левой стороны Всходни, километрах в пяти от с. Спасского, находится деревня Дудина. Все эти селения и монастырь Спаса входили в XIV—XVI вв. в состав вотчины Квашни. Весьма возможно, что в XIV—XV вв. размеры вотчины были больше и что в нее входили и другие селения, ныне существующие, ноуста- йо6и!ъ эт*о пока tie удается. Известно, что на Bocfott от Тушина границей Квашнинской вотчины было нижнее течение р. Хин- ки, а на запад от с. Спасского — нижнее же течение р. Баньки. Расстояние между устьями этих двух речек, впадающих в Москву, как и р. Всходня, с левой стороны, равно (по прямой линии) приблизительно семи-восьми километрам. Таковы приблизительно пределы вотчины Квашниных.

Части этой вотчины мы находим в XV—XVI вв. во владении потомков всех трех сыновей Ивана Родионовича Квашни, т. е. Дмитрия, Ильи и Василия Туши, из чего можно заключить, что все три сына принимали участие в разделе.

Выше было упомянуто, что километрах в пяти от с. Спасского ныне находится деревня Дудина. Здесь был жребий старшего сына, Дмитрия. Деревня Дудина получила свое название от Василия Родионовича Дуды, старшего внука Дмитрия, жившего в середине XV в. В последней четверти XV в. она принадлежала сыну Дуды, Александру Васильевичу Дудину, который размежевал землю своей вотчины с землей с. Ивановского, принадлежавшего Симонову монастырю п.

Значительную часть вотчины Квашни мы находим в XVI в. у потомков его второго сына, боярина Ильи Ивановича. У Ильи было пять сыновей: Иван, Петр, Василий Рубец и бездетные Михаил и Григорий. Первые три, несомненно, принимали участие в разделе жребия своего отца. Очень интересные сведения об этом, равно как и о боярском землевладении вообще, мы находим в правой грамоте, данной царем Иваном окольничему Андрею Александровичу Квашнину в 1559 г. на его родичей, которые пытались не допустить перехода жребия Андрея в Кириллов монастырь  .

Из правой грамоты видно, что оба берега р. Всходни в районе существующих ныне деревень Братцево и Петрово достались второму сыну Ивана Квашни, Илье Ивановичу, а затем его трем внукам: Фоме Ивановичу и двум Петровичам — Василию Попадье и Василию Мальцу. Доля Фомы находилась на правом берегу р. Всходни, на север от с. Спасского, а доли Попадьи и Мальца Петровичей были смежны с долей Фомы и находились на противоположном берегу р. Всходни. Им принадлежало сельцо Пестушино-Петрово и деревня Парфеевская или Пофорь- евская, запустевшая во второй половине XVI в. У Василия Попадьи и Василия" Мальца был брат Дмитрий, но он постригся в Кириллове монастыре, не оставил потомства и, по-видимому, не принимал участия в дальнейшем разделе вотчины.

По разделу Василий Попадья получил четверть сельца Петрова, а Малец — три четверти. Неизвестно, чем объясняется такой неравный раздел. Возможно, что Попадья получил денежную компенсацию, но вероятнее, что Малец получил большую часть и принял на себя обязательство платить долги отца. Такова, по крайней мере, наиболее обычная причина неравного раздела вотчин.

Василий Малец имел только дочерей — Ульяну и Акилину. Последняя вышла замуж за Ивана Переяславцева и получила приданое деньгами, а Ульяна вышла за Никиту Тишкова, слугу кн. Юрия Ивановича, и получила в приданое всю вотчину отца, т. е. три четверти сельца Петрова. Таким образом, в начале XVI в. совладельцами сельца Петрова оказались три сына Василия Попадьи, владевшие нераздельно четвертью сельца, и Ульяна Тишкова, за которой было по смерти мужа три четверти сельца. Приблизительное представление о размерах этих долей можно составить по писцовым книгам 1584—1586 гг., когда все сельцо Петрово принадлежало уже Кириллову монастырю. Петрово стало к этому времени селом, с церковью Успения Богородицы, и к нему значилось по писцовым книгам 110 четвертей земли в трех полях, 300 копен покосов по р. Всходне, 5 десятин леса и мельница на Всходне  . При расчете на десятины в одном поле это составит участок приблизительно в 200 десятин. Следовательно, доля Попадьи и его сыновей составляла десятин 50, а доля Тишковых десятин 150. На этой небольшой территории разыгрались следующие события.

Дети Ульяны Тишковой, Афонька и Елка (Елизарий), получившие после смерти матери три четверти сельца Петрова, попались в 1532 г. в разбое. В числе пострадавших от их «шалости» торговых людей были костромичи, ярославцы, псковичи и чух- ломцы. Разбойный иск оценен в правой грамоте в очень крупную сумму: 1487 рублей 18 алтын. Эти обстоятельства дают основание догадываться, что торговые люди для большей безопасности в пути соединились, как это было принято, в караван и подверглись нападению Тишковых. Вел. кн. Василий Иванович «опалился» на Тишковых и указал отдать их вотчину и все имущество в иск пострадавшим торговым людям. Указ об этом состоялся 21 декабря 1532 г., а 30 декабря Андрей Александрович Квашнин, следивший, очевидно, за ходом процесса, купил эту вотчину у новых владельцев, заплативши за нее 200 рублей и вол « о- полнка.

Для уяснения дальнейшего изложения следует указать родственные отношения действующих лиц последующих событий.

Фомины происходили от первого сына Ильи Ивановича, от Ивана. Попадьины и по женской линии Тишковы происходили от второго сына, от Петра. У третьего сына Ильи, у Василия Рубца, было семь сыновей, из которых младший, Александр, был боярином Макария и отцом окольничего Андрея. Таким образом, самыми близкими по родству вотчичами к Тишковым были Попадьины, затем Фомины и, наконец, Андрей Александрович.

Неизвестно, получил ли Рубец какой-нибудь участок на Всходне, но ясно, что делить его на семь долей, а в следующем поколении на шестнадцать (по числу внуков, к которым принадлежал Андрей Александрович) было невозможно. Таким образом, у Андрея, несмотря на его высокий чин, не было подмосковной вотчины, и этим объясняется то, что в 1532 г. он воспользовался случаем купить участок в родовой вотчине на Всходне.

Фомины в своей челобитной позже писали, что Андрей Александрович, покупая вотчину Тишковых, давал им, Фоминым, успокоительные обещания, просил их не вступаться и не бить челом государю о выкупе, «потому что у нас (Фоминых.— С. В.) вотчина подмосковная есть, а за ним подмосковные деревни не было, и ему б тое вотчину за собою держать, а он той вотчине вотчичь же; а тое ему вотчины, опричь нас, вотчичев, не продать, ни заложить никому, ни по душе не отдать». Поверив этим обещаниям Андрея, Фомины не вступались. Не вступались долгое время и Попадьины. Первое столкновение Андрея с сородичами произошло в 1550 г.

Михаил и Семен Григорьевичи Попадьины били челом государю, что за Андреем три четверти сельца Петрова, а за ними четверть сельца, «а нам прожить в одном месте не можно: людишек наших бьет и садишко отнял и рощу сечет, а нас выживает из нашей вотчинки. Государь князь великий, вели Андрею у нас за три жеребьи деньги взять, а вотчину нашу отдать». На суде Андрей, умалчивая о своем родстве, хотя и более далеком, перенес центр тяжести защиты на то, что «купил есми тое вотчину не у вотчичев, у опрочних людей, а дана была та вотчина в разбое истцом, разных городов людем».

На вопрос судей, почему они, истцы, и их отец не били челом о выкупе семнадцать лет, Михаил и Семен Попадьины сказали, что они служат по Великому Новгороду (где у них было поместье), «и тогды у нас было поветрие, к Москве ездити не велено», да и потому не били челом, «что было нам не до вотчины своей». Очевидно, у них не было средств. На это Андрей Александрович возражал, что не все семнадцать лет было поветрие, и возвращался к своему главному доводу, разрушительному для родового землевладения: «апреж сего... государь князь великий в опалах своих отчины имал на себя, или за разбой кому отдавал, и тем вотчинам вотчичи не бывали преж сего».

Царь со всеми боярами выслушал (15 июня 1550 г.) дело и отказал истцам, во-первых, потому, что «изстари указ вотчинам: которые вотчины у вотчичев имал князь великий на себя в своих опалах, или истцом кому за разбой отдавал, и тем вотчинам вотчичев нету», а во-вторых, потому что Андрей купил землю не у вотчичей, а у посторонних людей, а Григорий Попадьин и его сыновья, Михаил и Семен, семнадцать лет не били челом о выкупе.

Через девять лет после этого суда произошло более крупное столкновение, за кулисами которого действовали, очевидно, старцы Кириллова монастыря. Семейная жизнь Андрея Александровича сложилась неудачно. Его первая жена Марья, дочь Василия Ивановича Беззубова Ларионова, умерла в 1531 г., не оставив ему потомства (7 июня 1531 г. Андрей дал по ней на вечное поминание Троицкому монастырю 50 рублей, а в 1533 г. В. И. Беззубов дал тому же монастырю вотчину в Бежецком уезде, которая была дана им дочери в приданое) 14.

Вторая жена Андрея, Анастасия, и их единственный сын Иван умерли тоже при его жизни. После этого у Андрея осталось четыре внука, но эта семья не могла заменить ему потерь, и он решил провести остаток своих дней «безмятежно», как он писал в челобитной, в Кирилло-Белозерском монастыре. Андрею Александровичу пришлось недолго прожить в Кириллове монастыре. 24 июля 1559 г. кончилось дело о вотчине, а затем он постригся и умер 19 августа. В кормовой книге Кириллова монастыря записан его вклад — инока Андриана — образа, платье, сосуды и прочее, всего на 109 рублей 25 алтын, вотчина село Петрово и деревня Пофорьевская, хлебных денег 95 рублей, да всякого хлеба, что умолочено в его вотчине и в поместье, 1077 четвертей. В монастыре он и погребен: «лежит за церковью чудотворца Кирилла за алтарем» 15.

Как только родичи-соседи узнали о намерении Андрея Александровича достричься и дать Кириллову монастырю свою вотчину, они обеспокоились и заявили Андрею протест, стали его «волновати», как он жаловался в челобитной. Данила и Василий Фомины и Попадьины напомнили Андрею о его обещании, данном в 1532 г. при покупке вотчины, не отчуждать ее на сторону и не дать монастырю. Затем у Фоминых было основание беспокоиться и опасаться споров в будущем с монастырем из-за мельницы сельца Петрова, т. к. правый берег Всходни против сельца принадлежал им. Еще большими неудобствами грозило соседство монастыря Попадьиным, т. к. им принадлежала четверть сельца Петрова. Они писали в челобитной: «Двор, государь, у нас вместе, не разгорожен, и пашню пашем через полосу, и луги, государь, косим через полосу ж».

С Попадьиными Андрей Александрович, видимо, не считался, т. к. они в 1550 г. уже получили отказ, но жалобу государю Фоминых он попытался предотвратить небольшой уступкой — в данной грамоте Кириллову монастырю он написал половину мельницы, а другую половину «за свойство» и как бы из любезности признал принадлежащей Фоминым. Фоминых это, конечно, не удовлетворило, и ^атем в Поместной избе произошла сцена, очень живо рассказанная на суде тяжущимися.

Андрей Александрович пришел в Поместную избу записать у дьяков в книги данную грамоту. За ним следом «пригонился» Данила Фомин и в присутствии дьяков, по словам Андрея, «учал его лаять и старость бесчествовать», грозя жалобой государю и иском о выкупе вотчины. Д. Фомин возражал, что первым лаять начал Андрей «и аз, государь, ему молвил полоумом. И Андрей, государь, осердясь, из избы пошел вон, и данная осталась на столе. И яз тое данные прочел немного, и в данной, государь, писано было половина нам мельницы. И под вечер пришел есми в Поместную, спрошал: данная не отдана ли назад? И мне, государь, сказал, что данную отдали».

Дело было спорное, и дьяки не решались записать в книги брошенную на столе данную. Кирилловские старцы оставались пока в тени и выжидали, чтобы получить вклад чистым, без споров и возможной впоследствии тяжбы. Разгневанный Андрей Александрович взял из Поместной избы данную грамоту и составил вместо нее другую, в которой написал монастырю всю мельницу. «И то, государь, не явно ли во всем его ухищрение — данные переписывает», уличал Данила Фомин Андрея на суде и просил сличить первую данную со второй. При составлении второй данной для Андрея Александровича возникло еще затруднение — послухи первой данной, Константин Фуников Курцев и дьяк Мясоед Вислой, видя в данных разногласие, отказались приложить руки ко второй данной. Дело в том, что послух был не простым свидетелем акта, но своим рукоприкладством удостоверял правильность содержащихся в акте фактов и в некотором отношении отвечал за это. Неизвестно, как вышел бы из этого положения Андрей и что сделали бы дьяки Поместной избы, но Фомины подали челобитную, и дело перешло в суд.

В правой грамоте (24 июля 1559 г.) изложены все предшествовавшие обстоятельства дела, в том числе и правая грамота 1550 г., о которой было сказано выше, и показания сторон. Ограничусь изложением приговора, заметив, что он, как кажется, несколько пристрастен к Андрею Александровичу и Кириллову монастырю.

Царь, выслушав дело, указал Андрея оправдать, а Фоминых Попадьиных обвинить на следующих основаниях.

1. Сельцо Пестушино-Петрово вышло из рода за разбой Тиш- ковых, а родичи двадцать шесть лет молчали и не били челом. Фоми- яы и Попадьины на суде уличали Андрея в том, что он обещал держать вотчину за собою и не отдавать на сторону, но они «укрепления на него в том не взял и и улики на него в том деле не учинили никаковы, и челобитья от них на него в 26 лет не бывало никакого» (это непонятно, т. к. в 1550 г. был суд. — С. В.).

2.         В 1550 г. Попадьины искали вотчины, но были обвинены и от вотчины «отставлены», «потому что опальных вотчин вотчи- чем не выкупати».

3.         Фомины на суде говорили, что Андрей, покупая в 1532 г. сельцо Петрово, бил челом государю и покупал не как посторонний человек, а как вотчич, но эту улику считали недоказанной, т. к. они, Фомины, не помнят, у какого дьяка было написано челобитие Андрея, «и потому того челобитья сыскать нельзя».

4.         Мельницу со всем мельничным строением царь велел отдать Кириллову монастырю всю, как написал Андрей во второй данной, но с условием, чтобы монастырь не «вступался» в берег Фоминых.

5.         Наконец, луг, который Всходня отмыла от берега сельца Петрова, а Андрей будто бы уступил Фоминым, царь указал присудить Фоминым, т. к. он принадлежал к их вотчине,— «и впредь Кирилова монастыря игумену и с братиею до того лугу до отмы- таго дела нет».

Так в самом центре Квашнинского родового гнезда водворился новый вотчинник — Кириллов монастырь, который имел в Москве подворье, постоянное представительство и желал для обслуживания его всякими припасами иметь свою подмосковную вотчину.

Интересна дальнейшая судьба четверти сельца Петрова, подвергшейся дальнейшему разделу. Половина этой четверти досталась неизвестным путем Василию Ивановичу Хлопову и была дана им в 1577 г. Кириллову монастырю. В 1585 г. Анна, вдова Семена Григорьевича Попадьина, выкупила по суду у Кириллова монастыря одну шестнадцатую сельца Петрова, но в 1587 г. продала этот жребий тому же монастырю за 50 рублей  .

В 1574 г. Василий Григорьевич Фомин, вероятно после неоднократных столкновений с кирилловскими старцами, дал Кириллову монастырю свой берег р. Всходни против мельницы, «приткнуть плотина, как мочно плот зделати и мельница укрепити», с условием, чтобы мельничное строение было на кирилловском берегу  .

Рассматривая ссору Квашниных из-за сельца Петрова, мы сделали бы большую ошибку, если бы сочли Андрея Александровича за принципиального разрушителя родовых вотчин, а Фоминых приняли бы за сторонников вотчинного землевладения. И тот и другие руководились своими личными интересами и пользовались отживающими нормами родового права, то нарушая их, то прибегая к их защите, смотря по своим личным нуждам и соображениям. Прошло всего несколько лет, и Фомины пошли по стопам Андрея Александровича и дали свои вотчины другому могущественному монастырю — Троицкому Сергиеву.

Внуки Фомы Ивановича, Данила и Василий Григорьевичи Квашнины-Фомины, получили от отца две вотчины — сельцо Ворисково с мельницей на р. Всходне и деревни Аннино, Антонове и Братцево и в Переяславском уезде в Кистемском стану сельцо Новоселку с деревнями. Данила и Василий жили дружно и владели нераздельно не только вотчинами, но и движимым имуществом.

Данила Григорьевич незадолго перед смертью написал в 1565/66 г. духовную, в которой сделал следующие распоряжения. Свою долю в вотчинах и движимом имуществе Данила завещал жене Анне и единственному сыну Григорию, с приказом не делиться с Василием. «А похочет жена моя или сын мой Григорей делитися з братом с моим с Василием в вотчине или в поместье, ино на них не буди мое благословление в сем веце [ив] будущем». «А что наши животы с Василием з братом, доспехи и лошеди и всякая рухлядь не в розделе, и жене моей Анне и сыну моему Григорию того с Василием з братом ничего не делити»  .

Данила возложил на брата Василия обязательство, конечно моральное, а не юридическое, не отчуждать своей доли вотчины в случае смерти, а дать ее Анне с сыном с условием, что если сын Григорий умрет бездетным, а Анна пострижется или выйдет замуж вторично, то вся вотчина должна быть отдана Троицкому монастырю. Из второстепенных распоряжений Данилы отмечу отпуск на свободу всех холопов, как служивших по кабалам, так и тех, «которые мне били челом безкабально», и вклад монастырю Спаса на Всходне, «где мне леч», десять рублей, дал своему духовному отцу, игумену того же монастыря, пять рублей.

Данила вскоре после этого умер, а затем умер бездетным и его сын Григорий. Дочь Данилы Анна, выданная замуж за кн. Василия Сицкого, овдовела при жизни отца. Т. к. она получила приданое и была выделена, то вотчина Данилы должна была поступить в Троицкий монастырь. В 1569/70 г. Анна, вдова Данилы, исполняя завещание мужа, дала Троицкому монастырю деревни Антонову и Братцеву с мельницами на р. Всходне 19.

Этот вклад противоречил духовному завещанию Данилы, т. к. требовал раздела вотчины с Василием Григорьевичем, но последний, видимо, не возражал и вскоре последовал примеру Анны.

В 1573/74 г. он дал тому же монастырю сельцо деревню Аннино, но этот вклад нельзя объяснить семейными обстоятельствами, т. к. у него было два сына, от которых пошли следующие Фомины. Допустимо высказать предположение и поставить этот вклад в связь с опалами и казнями царя Ивана. Ниже будет рассказано, что в те же годы и Тушины-Квашнины сделали Троицкому монастырю три земельных вклада из Всходнин- ской вотчины. С другой стороны, изучая землевладение Троицкого монастыря, мы видим, что за десять — двенадцать лет наиболее интенсивного террора царя Ивана перед соборными приговорами 80-х годов XVI в. Троицкий монастырь получил не меньше земельных вкладов, чем за целое столетие перед тем.

Мы имеем прямые указания на то, что Квашнины, подобно другим боярским родам, пострадали от опал и казней. Василий Квашнин в местническом деле с Фомой Бутурлиным говорил в 1587 г., что в государеве опале не стало Ивана (Петровича) Пояркова (Рубцова), Семейки Чулкова (Рубцова же), Ивана Федорова Невежина (Жохова) и Василия (Васильевича) Розлади- на; «и видя, государь, наш грех, а государскую на нас опалу, в те ж поры пропал в Литве Золотой Григорьев сын Квашнин, и государь на нас в те поры на всех положил опалу...» Таким образом, Квашнины подверглись опале всем родом. Тогда же бежал в Швецию и Петр Розладин 20. В родословцах и в Бархатной книге Петра Розладина, как и многих других Розладиных, нет, что стоит в прямой связи с казнью Василия Васильевича Розладина. Петр бежал в Швецию и в 1594 г. был подполковником на шведской службе. Его сын Фриц в 1625 г. был причислен к шведскому дворянству и умер бездетным в 1628 г.

В. В. Розладин был весьма крупным представителем рода Квашниных. В разрядах он упоминается в 1558 г. вторым воеводой левого полка в Ливонском походе, а в 1561 г. воеводой в Раковоре. На Земском соборе 1566 г. он записан в дворянах первой статьи . Василий Квашнин в том же местническом деле писал о нем: «А Василей, государь, Розладин в роду своем всем Квашниным что дед и всем им добре велик». Несколько интересных подробностей о нем есть у кн. Курбского. Два брата Василия, Иван и Никифор, рассказывает Курбский, были убиты в юношеском возрасте в немецких походах. Сам Василий был «муж зело храбрый и разумный и, к тому, священных писаний последователь». Вместе с ним царь Иван убил будто и его мать: «Глаголют и матерь его Феодосию пострадавшу, от мучителя (т. е. царя Ивана.— С. В.) многими муками мучиму, вдовицу старую сущую, мйоГоле^ную, нейовййне ^ерпящу» Возможно, что Курбский л сообщении о матери Василия Розладина допустил неточность и преувеличение, да он и не говорит утвердительно, а ссылается на слухи, но казнь лиц, указанных в памяти Василия Квашнина, подтверждается синодиками царя Ивана. Нельзя отвергать также указание Василия Квашнина, что опале подвергся весь род Квашниных. В общем несомненно, что буря опричнины и террора разразилась и над Квашниными и оказала влияние на их вклады монастырям.

В 1571/72 г. Василий Григорьевич Фомин написал «памятцу изу- стню», т. е. временное завещание, по которой приказывал дать монастырю Спаса на Всходне большое количество ценных образов и церковных книг, 150 четей ржи и половину мельницы на р. Всходне. Всю свою вотчину — сельцо Борисково и деревню ^Аннино с другой половиной мельницы на Всходне, против деревни Наумовы — Василий завещал Троицкому монастырю. Большое количество всякого движимого имущества, которое перечислено в памяти, Василий завещал продать и наделить своих людей, которых всех отпустил на волю. Похоронить себя он приказывал «у родителей» в монастыре Спаса на Всходне. В следующем году Василий подтвердил свой вклад Троицкому монастырю особой данной грамотой  . Для вкладов этой эпохи характерно, что Василий, написавший духовную и данную грамоты, продолжал владеть вотчиной и в 1573/74 г. дал Кириллову монастырю берег р. Всходни (см. выше).

Немногим дольше сохранили свою вотчину потомки третьего сына Ивана Квашни, Василия Туши. При разделе вотчины после смерти Квашни в 1390 г. Василий Туша получил побережье р. Москвы с монастырем Спаса. В этом сказался старый славянский обычай оставлять «отчий дом» младшему сыну. По прозвищу Василия получило название с. Тушино, которое в XV—XVI вв. называлось Коробовским и Коробовским-Тушиным, а позже — просто Тушиным.

У Василия был один сын, Александр, а у Александра — один же сын, Михаил. Таким образом, Михаил Александрович мог получить вотчину деда целиком. Он умер в конце XV в. поставил семь сыновей: Федора, Григория, Андрея, Василия, Ивана, Петра и Семена. Григорий, в иноках Гурий, удалился в Кириллов монастырь, был там около года (1485- г.) игуменом и прожил затем в монастыре многие годы на покое, занимаясь вписыванием и составлением церковных книг (с 1478 по 8 июля 1526 г.)  .

Детей у него не было. Петр и Семен умерли без мужского потомства. Это обстоятельство не всегда улучшало положение вогчичей- сонАследников, т. к. выделяющихся братьев, сестер и племянниц приходилось наделять деньгами, обременяя вотчину долгами.

К сожалению, мы не можем установить жребьев всех братьев. Возможно, что у Михаила Александровича были другие вотчины, которые достались старшим сыновьям. Затем известно, что кроме побережья р. Москвы у Тушиных были участки и в северной части вотчины Квашни, где в конце XVI в. одному из Тушиных принадлежала деревня Юрова. Во всяком случае, отчий дом, село Тушино-Коробовское и монастырь Спаса, и на этот раз достался младшим братьям — Петру и Семену, по половинам.

У Петра было только три дочери: Евфимия, Акилина и Ульяна. В 1512 г. его старший брат, Федор Михайлович, купил у вдовы Петра и ее дочерей «половину села Коробовского-Тушина, которым селом благословил отец мой Михайло мою братью, Петра и Семена по половинам... и с луги и с лесы и с пожнями и с мельницами и со всеми угодьи». Федор заплатил за купленную половину 150 рублей и «вол пополнка», из чего можно видеть, что это было ценное по тому времени владение. На докладе купчей Анна, вдова Петра, сказала: «... а теми, господине, деньгами платити ми долг мужа своего»; и в этом, очевидно, была главная причина продажи вотчины. По крайней мере, мы знаем наверное, что именно долги заставили в 1542 . г. и Семена Михайловича продать свою половину с. Тушина. Он продал ее своему племяннику, Андрею Андакану, сыну Федора Михайловича, за 300 рублей. В купчей, доложенной боярину кн. Юрию Михайловичу Булгакову, указаны долги Семена Михайловича. На докладе Семей Михайлович заявил за собою кабальных долгов 23 лицам, всего 283 рубля с полтиной, и сказал, что больше долгов нет, обязуясь выкупить все кабалы и отдать их для полной очистки вотчины Андакану. Среди кредиторов были боярин Иван Иванович Кубенский (50 рублей), монастырь Спаса на Всходне (40 рублей), монастырь Пречистой на Сторожах (12 рублей), кн. Иван Федорович Палецкий (10 рублей), трое Квашниных, в том числе Андрей Александрович (34 рубля), мельник Кислой (5 рублей), саадачник Ларион (5 рублей)  .

Таким образом, в середине XVI в. Коробовское-Тушино оказалось во владении детей Федора Михайловича, Андрея Анда- кана, Обраслана и Стефаниды, вышедшей замуж за кн. Петра Ивановича Телятевского. Андакан и Обраслан не имели мужского потомства. У Андакана была одна дочь, которую он выдал замуж за Семена Федоровича Нагого, родного дядю Марии Нагой, и дал за ней в приданое часть своей вотчины: деревни Городище и Наумову на Всходне. Этот брак был бездетным, и в 1575/76 г. С. Ф. Нагой дал эти деревни с тремя мельницами на Всходне тому же Троицкому монастырю  .

За отсутствием у Андакана и Обраслана мужского потомства с. Тушино и монастырь Спаса были даны в приданое кн. Телятев- ской. И этот брак был бездетным, и в 1569/70 г. кн. инока Софья Телятевская дала свою приданую вотчину Троицкому монастырю. В ее данной грамоте вклад описан так: «Монастырь... а в нем храм камен... Преображение господа нашего Исуса Христа, да предел Благовещенье Пречистые, храм же камен Ондрей Стра- тилат, да ограды камены, пятдесят три сажени, да ворота камены, да село Тушино, да у него четыре мелницы, да х Тушину же... две пустоши»  .

После этих вкладов у Тушиных оставались еще клочки родовой вотчины. В 1571/72 г. Федор Васильевич Тушин, двоюродный брат кн. Телятевской, дал к монастырю Спаса на Всходне луг Ба- раковский, смежно с лугами села Тушина . Т. к. Спас на Всходне принадлежал уже Троицкому монастырю, то и этот вклад по существу был вкладом Троицкому же монастырю.

Нам известны только те части первоначальной вотчины Квашни, которые достались Троицкому и Кириллову монастырям. Между тем несомненно, что Квашнины продавали участки вотчины частным лицам, давали в приданое за своими дочерьми и сестрами и давали, может быть, другим монастырям. Так, неизвестна судьба деревни Дудиной, которая в конце XVI в. уже не принадлежала Квашниным, а смежное ней находилось с. Ивановское, вотчина Симонова монастыря. Затем, на р. Баньке в Горетове стану смежно с владениями Квашниных была вотчина Чудова монастыря, происхождение которой неизвестно. В писцовых книгах конца XVI в. упоминается купля Елизара Ивановича Благово — деревни Апраксино на р. Хинке и Аносьино в устье той же речки, что были вотчины Федора и Степана Ивановичей Тушиных  .

После разделов, продаж, наделов сестер и дочерей и вкладов в монастыри к концу XVI в. от огромной вотчины Ивана Родионовича Квашни, «круг реки Всходни на пятнадцати верстах», остался небольшой клочок. По писцовым книгам первых лет царя Федора, в Горетове стану была небольшая вотчина Федора Ивановича Тушина, двоюродного племянника Андакана и 06- раслана, деревня Юркина, «а Манаково тоже», на р. Всходне (ныне деревня Юрова), а в ней двор вотчинника, 16 четвертей доброй земли и 40 копен сена, т. е. немного более 25 десятин  .

И. Е. Забелин в своей истории г. Москвы посвятил несколько красноречивых страниц р. Всходне и прилегающей к нейместцости . Можно согласиться с ним, что эта местность была густо заселена в очень древнее время, как то свидетельствует большое количество курганов и городищ, но его мнение о большой роли р. Всходни как соединительного звена судоходного пути Москва — Клязьма не может быть принято. Никакого мыта, тем более Войниц- кого, на Всходне никогда не было и не могло быть. Забелин смешал с. Спасское Волоколамского уезда со Спасом на Всходне и передвинул Войницкий мыт из Войницкой волости того же уезда на многие десятки верст. Вполне допустимо предположить, что Всходня в глубокой древности была многоводнее, чем теперь, но судоходство по ней едва ли было возможно, даже на небольших лодках. По актам XV—XVI вв. мы находим на Всходне более! десятка мельниц на протяжении каких-нибудь четырех- пяти километров. При таком значительном уклоне и быстром падении воды едва ли было возможно «всходить», как полагал Забелин, из р. Москвы по Всходне к верховьям Клязьмы  .

Всходнинская вотчина Квашни и монастырь Спаса на Всходне представляют интерес в другом отношении. Разрушенный в Смутное время, монастырь не был возобновлен. Церковь Преображения Спаса (престол) была перенесена в с. Спасское, возникшее в XVII в., и в XIX в. на месте монастыря был погост с храмом Андрея Стратилата. В 1890 г. эта церковь была разобрана и перенесена в с. Рождествено. В настоящее время на месте монастыря лежит несколько надгробных плит, глубоко ушедших в землю, и на подмываемом р. Москвой высоком берегу видны фундаменты стен, да местами на обрыве торчат из земли человеческие кости. Заметно несколько слоев погребений, что свидетельствует о том, что здесь хоронили людей на протяжении многих веков. Говорят, что на месте разобранных церквей в земле сохранился склеп. Более чем вероятно, что тщательные раскопки дадут интересный материал не только для XV—XVI вв., но и более раннего времени, т. к. можно думать, что Квашня или его дед и отец основали свою крепость-монастырь на месте бывшегогородшца.

Местоположение монастыря замечательно. Это небольшая площадь, имеющая форму неправильного четырехугольника. Одну

сторойу его составляет крутой, подмываемый р.- Москвой берег. За 500 лет Москва отмыла много земли, и фундамент, стоявший вдоль этой стороны каменной стены, давн^ осыпался под откос. Справа й слева, образуя две другие стороны четырехугольника, в р. Москву впадают два глубоких, очень крутых оврага. Имея в виду незначительный сток вешних вод по этим оврагам, можно с уверенностью сказать, что они не могли образоваться вполне естественным путем. Очевидно, здесь были проведены глубокие рвы, которые с течением времени были размыты вешними водами и превратились в большие овраги. Доступной для нападения оставалась четвертая, меньшая сторона четырехугольника, которая могла быть укреплена рвом, частоколом и, может быть, еще, прудом, который существует и в настоящее время возле погоста.

Неизвестно, когда были построены каменные стены на 53 сажени, которые упоминаются в данной грамоте кн. Телятевской 1570 г., но тот факт, что уже в 1390 г. на этом месте была усыпальница Квашниных, говорит за то, что уже в XIV в. монастырь имел значение укрепленного места, феодального гнезда, в построении которого религиозные интересы — вотчинное богомолье и родовая усыпальница — соединялись с интересами мирскими: обороны и властвования. История разложения вотчины Квашни в связи с данными истории его рода дает возможность сделать несколько важных наблюдений. Исходное положение: огромная вотчина, ценная своей близостью к Москве, хорошей землей и мельницами на р. Всходне, и хозяин ее, могущественный представитель дружины слуг и послужильцев. Родословная легенда говорит, что двор Родиона Нестеровича состоял из 1700 человек. Если уменьшить эту цифру в десять раз, той то останется внушительная цифра — чтобы содержать сотню конных дружинников, нужно было иметь очень большие средства. Этот вождь дружины имеет возле Москвы свою крепость, опорный пункт, имеющий одновременно религиозное, военное и хозяйственное значение.

Мы не можем выяснить все этапы дальнейшей эволюции, но можем осветить некоторые моменты и хорошо знаем конечный результат. Вел. кн. Иван III после ликвидации главных уделов и объединения под своей властью Северо-Восточной Руси перестраивает свое войско и служебные отношения слуг на новых началах. В XIII—-XIV вв. князь имел дело с небольшим сравнительно количеством дружинников, которые по своей инициативе и на свой счет организовывали своих слуг и выходили с ними в походы. У князей были свои дружины, организованные ими непосредственно. Это — двор князя. Но двор князя составлял небольшую часть его военных сил. Количество бояр — организаторов дружин было невелико, князь знал их всех лично, и все отношения его и его бояр имели личный характер, основывались на присяге, которую давали князю при поступлении на службу. Если говорить о политике вел. кн. Ивана III в общих словах, то можно сказать, что Иван III разрушал старую дружйнную Организацию своих ратных сил, распускал дворы княжат и бояр, когда к тому представлялся случай (например, опала), и проводил политику непосредственного подчинения своей власти массы рядовых служилых людей. При такой постановке организации военных сил исконные личные отношения князя к своим слугам должны были неизбежно смениться безличными, объективными шаблонами служебных отношений. Боярство и княжата сами со своей стороны подготовляли для этого почву и облегчали задачу Ивана III. В этом отношении важно отметить два явления: ослабление и разрушение родовых связей и мельчание вотчин, что являлось прямым следствием естественного размножения родичей и дробления ими вотчин при семейных разделах.

Во второй половине XV в. давно уже миновадо время, когда куплей или путем княжеского пожалования можно было приобретать огромные вотчины. Все лучшие, угожие и доходные земли давно были расхватаны, а, с другой стороны, окрепшая великокняжеская власть становится очень скупой не только на пожалование земель в вотчину, но и на продажу пустошей. Эти способы привлечения к себе людей, т. е. пожалования и продажи, были неизбежны для князей, когда слуги пользовались правом отъезда и были действительно свободными. Вел. кн. Иван III уже. не нуждался в этом и мог в широкой степени развить систему пожалования земель в условное владение — в поместья — небольшими сравнительно участками, в прямом соответствии со служебной годностью людей. Приобретение новых вотчин при таких условиях было делом вовсе не легким. Несомненно, что богатство было силой, что большая вотчина давала возможность служить и сделать карьеру, но служба требовала от человека больших затрат, и далеко не все служилые люди, делая карьеру, умели и были в состоянии приобретать новые вотчины и наделять ими свое размножавшееся потомство. Отсюда мельчание вотчин и обезземеление большинства боярских и княжеских родов.

Эти явления мы хорошо можем наблюдать на судьбах Квашниных. Квашне и его ближайшим потомкам не удавалось приобретать, по мере размножения, новые вотчины. Этим объясняется то, что Квашнины уже в первой четверти XV в} утратили свое положение в первых рядах боярства. В XV в. кроме Всходнин- ской вотчины нам известны только две вотчины сыновей Данилы Родионовича Жоха, служившего боярином у вел. кн. Марьи. Его старшему сыну, Андрею Невеже, принадлежали сельцо Тем- никово и деревни ЛучниковоиРязаново в Рузском уезде, которые он дал в конце XV или в начале XVI в. Иосифову Волоколамскому монастырю  .

Нет сомнения, что со временем будут найдены другие вотчины Квашниных, но это не изменит высказанного выше положения. Уже тот факт, что Квашнины были вынуждены дробить свою Всходнинскую вотчину на такие мелкие участки, как было рассказано, показывает, что они были малоземельны, а многие совсем не имели вотчины. Всходнинская вотчина сыграла в XV в. для Квашниных роль питомника, из которого выходили малоземельные и безземельные родовитые люди, готовые встать в зависимость от великого князя, удельных князей и иерархов церкви, чтобы получить средства к существованию.

Подсчет представителей рода по поколениям дает некоторое представление о количестве «добрых» и «родословных» воинов, которое с течением времени возрастало, становилось безвотчинным, попадало в прямую зависимость от княжеской власти и могло существовать только поместьями, т. е. получало землю под постоянной угрозой лишиться ее в случае неисправной службы.

Следует оговориться, что счет лиц по коленам рода дает только приблизительное представление, т. к., во-первых, жизнь поколений не вполне синхронистична, а затем в каждом поколении бывали лица, умиравшие в молодости, уходившие от мира в монастырь, неспособные к службе и т. п. С другой стороны, следует иметь в виду неполноту родословия Бархатной книги, которое лишь изредка удается пополнить по случайным источникам.

Колено

I           Родион Нестерович

II         Иван Квашня. Умер в 1390 г

III        Конец XIV в.

IV        Первая половина XV в.

V         Вторая половина XV в.

VI        Конец XV и начало XVI в.

VII       Середина XVI в.

Число представителей

1

1

3 7 20 55

50 (неполно) 54 (неполно)

VIII Вторая половина XVI в.

Размножавшиеся Квашнины отрывались от родового гнезда и садились на поместья. Даже по неполным сохранившимся писцовым книгам Великого Новгорода мы можем насчитать в конце XV и в первой половине XVI в. испвмещенными в Шелонской, Деревской и Водской пятинах не менее 30 человек (V и VI колен). В середине XVI в. мы находим поместье окольничего Андрея Александровича в Тверском уезде. Во второй половине века кроме многих Квашниных на поместьях в Новгороде мы находим четырех человек во Пскове и ряд лиц на поместьях в Ржевском, Вяземском, Коломенском, Московском и других уездах  .

Утрачивая связь с родовым гнездом, Квашнины порывали и религиозно-обрядовую связь с монастырем Спаса на Всходне. В последней четверти XV в. Дмитрий Петрович, брат Попадьи и Мальца, и Григорий Михайлович Тушин постригаются в Кириллове монастыре. В начале XVI в. в Иосифов Волоколамский монастырь уходит Андрей Невежа Жохов. В 1559 г. постригся в Кириллове монастыре и дал свою вотчину окольничий Андрей Александрович. Со второй четверти века становятся известными значительные денежные вклады Квашниных Троицкому Сергиеву монастырю, в который в третьей четверти века поступают одна за другой части Всходнинской вотчины и самый монастырь Спаса. Выше было рассказано, как Андрей Александрович своим вкладом Кириллову монастырю внес разложение в среду родичей и предрешил ликвидацию родовой вотчины. Фомины и Тушины, конечно, понимали, что без поддержки родичей вотчинный монастырь не мог существовать самостоятельно, и потому отдали его и свои жребии могущественному Троицкому монастырю.

Все это внешние признаки разложения родового быта. Пережитки родового строя отживали медленно, но о таких основах родового быта, как нераздельное владение вотчиной и имуществом, как подчинение младших в роде старшему, как несение службы и выход в поход целым родом, не могло быть речи, когда в конце XV в. родичи стали размещаться на разных концах разросшегося Московского государства и сами разрушали родовую вотчину вкладами в монастыри, не считаясь с интересами рода.

Насколько прочно держались представления о родственной связи, когда давно ушли в прошлое все существенные стороны родового быта, можно видеть в духовной 1647 г. Степана Ивановича Самарина 36. Своими душеприказчиками Степан Самарин йазна- чил Максима Ивановича Квашнина, Богдана Петровича Тушина и Ивана Ивановича Розладина. Кто не знаком с родословием Квашниных, тот не заметит, что все эти лица — Квашнины различных ветвей, причем Тушины пошли с конца XVI в., а Самарины и Розладины — с конца XV в., и что Степан Самарин находился с Богданом Тушиным в 14-й степени родства.

1 июля 1938 г., Ново-Гиреево.

К содержанию книги: Степан Борисович Веселовский - ИССЛЕДОВАНИЯ ПО ИСТОРИИ КЛАССА СЛУЖИЛЫХ ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦЕВ