ХАРАКТЕРИСТИКА ИСТОЧНИКОВ

С. Б. Веселовский

Смотрите также:

горожане-землевладельцы, служилые по прибору

Служилые люди жалование...

Набор военно-служилого класса...

Карамзин: История государства Российского

Права и обязанности бояр. Вольные слуги и бояре вотчинники...

БОЯРСКОЕ ПРАВЛЕНИЕ

Ключевский: Полный курс лекций по истории России

Царь и бояре...

классы русского общества, сословия бояре

Татищев: История Российская

Покровский. Русская история с древнейших времён

Иловайский.

Древняя история. Средние века. Новая история

Эпоха Петра 1

Соловьёв. Учебная книга по Русской истории

История государства и права России

Правители Руси-России (таблица)

Герберштейн: Записки о Московитских делах

Олеарий: Описание путешествия в Московию

Итак, мы видим, что уже в середине 16 века многие старые роды так размножились и обособились в различных отраслях, что общее родословное древо приходилось составлять по росписям, подаваемым представителями отдельных ветвей. При этом захудавшие ветви часто совсем не могли «причисляться» к главному стволу, т. к. не знали ни своих родичей, ни как причислиться. Иногда, быть может, это встречало сопротивление со стороны главной ветви. В родословцах оставался только след об общем происхождении. Таким образом, большинство дошедших до нас родословных представляет главный ствол рода, у которого время обломало большее или меньшее количество ветвей.

Исследование росписей, поданных в Палату родословных дел в конце XVII в. служилыми людьми, выходит далеко за пределы моей темы. К тому же для XIV—XV вв. они не дают ничего достоверного, что не находилось бы в Государеве родословце и'дру- гих более ранних источниках. О степени их достоверности одной оценки быть не может. Мы видим здесь и наивное плутовство для возвеличения своего, рода, и досужее чванство, соединенное иногда с большим невежеством, и беспамятность, которой не могли помочь никакие добросовестные усилия восстановить безвозвратно утраченное прошлое. Положение родов, внесенных в Государев родословец или в частные родословцы, было сравнительно легкое: им нужно было восстановить ближайшие три-четыре поколения, чтобы соединиться с предком, записанным в Государеве родословце.

Однако и эта сравнительно легкая задача, как показал Н.П.Лихачев (см. о роде Сорокоумова), не всегда удавалась. Несравненно труднее была задача тех родов, которые явно не имели накопленных из поколения в поколение данных и взялись задним числом составлять свои родословия. Всякий, кто занимался генеалогией, знает, как трудна эта задача даже теперь, когда исследователю открыты все архивы. Архивных фондов, конечно, в то время было больше, но они были совершенно недоступны для частных лиц. Да и подьячие приказов были бессильны, т. к. архивы не были систематизированы, описаны и не имели алфавитов. Во многих росписях мы видим следы усилий найти источники.

Во-первых, использовались хранившиеся фамильные официальные и неофициальные акты (см. сборник Юшкова), которые иногда фальсифицировались и интерполировались, затем делались поиски в монастырях. Так, например, Головкины, более двух столетий связанные тесно с Троице-Сергиевым монастырем, достали в архиве монастыря многочисленные выписки из вкладной книги.

А. И. Полев писал в своей челобитной 1649 г., что он «сыскал сродичей своих в Великом Новгороде в Юрьеве монастыре, а иных в Осипове монастыре и написал свое родство прадеда своего Ва- силья Федоровича Меньшого По лева»  .

Все подобные справки, конечно, не могли быть достаточными и приводили большей частью к недоразумениям.

По-видимому, нередко происходило следующее. Найдя в каком-нибудь монастырском синодике свой «род», служилый человек не знал, что с ним делать. Дело в том, что синодики дают обыкновенно голое перечисление имен, иногда в порядке восходящем, иногда нисходящем, и очень часто дают вперемежку с прямой линией представителей боковых линий, например братьев, дядей, родственников жен и т. д. Разобраться в родственных отношениях лиц такой росписи можно было только по памяти. Если память изменяла или была совсем бессильна, то получались несообразности. Генеалог вытягивал всех мужских лиц в одну линию, и у него получалось невозможное количество поколений. Быть может, такого происхождения невероятно большое число колен рода Зайцевых, о котором было указано выше. Такое невероятно большое количество колен мы видим, например, в роде Клементьевых (Чепчуговых), встречающемся в некоторых частных родословцах  . Такое же невозможное количество поколений и хронологическую путаницу мы видим в росписях, поданных Баскаковыми и Головкиными.

Второй, быть может, еще более частый дефект росписей — утрата боковых родственников. С прямыми восходящими предками служилый человек справлялся, но боковых растерял.

Третий существенный и нередкий дефект — это произвольное соединение в цепь поколений лиц исключительно по именам и отчеству. Иногда, если имелись документы, производилась фальсификация или подчистка имен и вставка желаемых, иногда фальсификация даты документа.

Наконец, четвертое, что очень обесценивает росписи конца 17 века, это показания о службе, что для историка всего интереснее. Пока речь шла о лицах, живших в XVI—XVII вв., когда условий службы были хорошо известны служилым людям, а всякая ложь и вымыслы могли быть легко замеченными, еще дело обстояло сносно, но когда дело шло о более раннем времени, то начинались такие фантастические легенды, вранье и путаница, что историку делать с ними нечего. Как показывает издание Юшкова, не только служилые люди конца XVII в., но и подьячие, списывавшие акты XV в., не понимали их и не умели прочесть. Отсюда фантастические сказания о «великих кормлениях», о «доводках» и т. п., в которых нет и следа, хотя бы смутного, действительных фактов. Иногда утраченное для потомков прошлое заменялось излюбленными легендами о выездах.

Для меня все это имело ту цену, что позволило сделать вывод, который я применяю к более раннему времени, ко времени Государева родословца и второй половине XVI в., когда появились в большом количестве частные родословцы. Этот вывод можно формулировать так. Для создания достоверного и полного родословия необходимо накопление родословных материалов из года в год, из поколения в поколение. Если для такой работы нет соответствующих условий, если она своевременно не была проделана, то ничто не может восстановить утраченных фактов. Для людей конца XVII в. составление родословий было вопросом родовой чести, тщеславия, в меньшей степени вопросом карьеры, т. к. местничество совершенно вымерло и было отменено указом. При этом оказалось, что огромное большинство даже «родословных людей» взялось составлять родословия задним путем, т. е. без того запаса родовых материалов, о котором было сказано выше. Их родословные так же трудно сравнивать с родословиями древних родов удельного времени, как сравнивать более или менее удачно построенные особняки с циклопическими постройками египетских фараонов. Для бояр XIV—XV вв. ведение родословных записей из поколения в поколение было не делом тщеславия, а необходимым условием ежедневной борьбы за свое положение. Поэтому-то родословия древнейших родов Государева родословца за два с лишним столетия, состоящие из шести-семи колен и заключающие в себе сотни имен, поражают своей циклопично- стью. Например, в роде Кобылиных за это время указано более 300 лиц, в роде Морозовых — около 450 лиц и т. п.

Еще более возрастает удивление, когда, проверяя эти родословные при помощи других источников, мы убеждаемся в их достоверности и полноте. (О пропусках будет сказано ниже). В общем, если мы окинем взглядом все известные родословия Государева родословца и частных родословцев, то мы можем сказать: чем древнее (не чисто хронологически, а по исторической роли рода) род, тем достовернее и полнее его родословие. И наоборот, если родословие сбивчиво, неполно и недостоверно, то это верный признак того, что члены этого рода или никогда не занимали видного служебного положения, или утратили его давно.

Необходимо еще обратить вйймаййе йа следующий факт. Большинство родословий начинается легендами или совершенно фантастическими сказаниями о выездах. Большинство родословий древнейших родов становится достоверным только с середины XIV в. Только род Ратши дает достоверные сведения поколений с середины XIII в. (с Гаврилы Алексича).

Многие же родословия родов, несомненно старых, становятся достоверными только с XV в. Я вижу в этом знак того, что только с середины XIV в. и позже для московских боярских родов наступают условия для накопления родословных материалов и создания достоверных родословий. Этому наблюдению вполне соответствует тот факт, что именно во второй половине XIV в. московское боярство складывается в ту сплоченную массу, которая в дальнейшем стоит во главе государства в течение двух следующих столетий.

Надо обратить внимание еще на один существенный источник родословных материалов. «Устроение» душ, т. е. поминания, заздравные и заупокойные, занимало очень важное место в тогдашнем быту. Выдающиеся служилые люди, смотря по своим средствам, тратили на этот предмет большие средства. Иногда они «строили», т. е.основывали и поддерживали, свой собственный монастырь (например, Квашнины — Спаса на Всходне) или избирали тот или иной ближайший монастырь (Головины — Симонов монастырь, Заболотские — Переяславский Троицкий и т. д.) и поддерживали с ним постоянную связь. Давая вклады деньгами, вещами и вотчинами, вкладчики получали от монастырских властей вкладные памяти, своего рода расписки, в которых были указаны условия вклада и список родителей, т. е. родственников, которых монастырь обязывался поминать. Вкладчик хранил эти памяти, чтобы быть в состоянии наблюдать за неукоснительным соблюдением условий вклада, поминаний, кормов и т. п., а монастырь записывал у себя вклады во вкладные 'книги, в кормовые и в синодики: «литий- ные», «повседневные», «вечные», «подстенные», с «сельниками», т. е. перечисляющие лиц, давших села-вотчины, и т. д.

Интересно отметить, как на протяжении веков изменялся характер поминаний. В поминаниях XVII в. мы видим обыкновенно только ближайших родителей, т. е. отца, мать, братьев и сестер, ближайших родственников матери, реже деда и бабки. Поминания XV в., а отчасти и первой половины XVI в. обыкновенно содержат большое количество лиц многих поколений, иногда за 200 и более лет. Это с несомненностью показывает, что сознание родовой связи в XVII в. значительно ослабло и сузилось, культ почитания отдаленных предков выходил из употребления, и это являлось отражением распада старых понятий рода.

В XV—XVI вв. вкладные памяти и монастырские архивы всегда могли служить для родовитого человека источником и подсобным материалом для составления родословного древа. Из таких, несомненно, источников Кутузовы в легенде о происхожде- ши cfcOero рода сообщают, что Нрокша погребен у Спаса на Не- редицах, в Великом Новгороде, и дают первые колена своего рода.

Основной целью родословных заметок боярина был учет родичей для служебных и местнических счетов. Поэтому родословия заключали только лиц мужского пола. Женские имена встречаются очень редко, случайно, иногда, быть может, для того, чтобы указать на свойство с другой боярской или княжеской фамилией, иногда чтобы не забыть своего права на родовую вотчину, переходящую в женскую линию. Да и лица мужского пола заносились, несомненно, не с одинаковой полнотой. Так, некоторые родословные, указывая какое-нибудь имя, отмечают: «умер молод», не служил, женат не бывал и т. п/Другие совсем не упоминают подобных членов рода, т. к. «они не служили и в счете не стояли».

В значительных пробелах большинства родословий относительно лиц, умерших в детстве или несовершеннолетними, легко убедиться, если сравнить родословные с записями в синодиках, где в противоположность родословным записаны все лица и мужского и женского пола и умершие в младенчестве часто упомянуты нарочито.

Лучшие родословные всегда удовлетворяли и другому требованию учета лиц служивших: они отмечают всех, кто не оставил мужского потомства, «умер бездетен». Это значит, что у него не было сыновей, которые служили.

Очень большую цену представляют замечания родословных, касающиеся жизни и службы отдельных лиц. Бархатная книга и, вероятно, Государев родословец сравнительно скупы на такие замечания, они сообщают почти исключительно о службе: «был боярином у князя», «был казначей», «убит на службе» там-то, «умер в полону» и т. п. Частные родословцы, особенно некоторые редакции, сообщают массу ценнейших фактов. Относительно их достоверности следует сказать то же, что было сказано относительно родословий вообще. Родословные старых родов, как вошедших в Государев родословец, так и составленных около этого времени, дают настолько достоверные сведения, что их можно принять вообще и отвергать в частности только тогда, когда в источниках находятся противоречащие им указания. Наоборот, родословные, составленные в XVII в., и родословные росписи конца XVII в. дают такие сведения, которые можно принять только после того, как в других источниках будут найдены прямые или косвенные подтверждения.

В заключение критического обзора родословных источников следует заметить, что они, взятые сами по себе и отдельно, дают весьма односторонний исторический материал. Подвергнутые же тщательной критике в своих показаниях и соединенные с другими источниками, генеалогические материалы приобретают первостепенное значение. При помощи их удается заглянуть в такую глубину времен, которая казалась совершенно темной, и дать конкретную картину жизни боярских родов, из которых на протяжении нескольких веков образовывалась правящая верхушка землевладельческого класса. В свете этих материалов многие основные вопросы русской истории XIV—XV вв. получают новую постановку и новое разрешение, как, например, вопрос о праве отъездов служилых людей, вопрос о силах, боровшихся против удельного раздробления Руси, и т. п.

Чтобы не повторяться в дальнейшем, следует сказать о тех родословных источниках, которые не входили в состав родословий, но были в большом ходу и встречаются часто — то в приложении к частным родословцам, то в частных списках разрядных книг. Имеются, например, два документа, связанных с именем Геннадия Бутурлина,— память и письмо его к Федору Давидовичу Хромого.

Память встречается довольно часто в частных списках разрядов и напечатана П. Н. Милюковым  . Память подана Г. Бутурлиным и Михаилом Борисовичем, очевидно Плещеевым, т. к. другого лица с таким именем и отечеством среди родословных лиц нет. Григорий Бутурлин, в иноках Геннадий, был сыном Ивана Андреевича Бутурлина, родоначальника Бутурлиных. М. Б. Плещеев, боярин вел. кн. Василия Темного и вел. кн. Ивана III, умер около 1468 г. По какому поводу подана память, неизвестно.

В списке, напечатанном П. Н. Милюковым, дан такой текст: «Память Генадья Бутурлина да Михаила Борисовича. Князь Юрьи Патрикеевич приехал, а заехал бояр Константина Шею, Ивана Дмитриевича, Володимира Даниловича, Дмитрия Васильевича, Федора Кошкина Голтяева»  . Та же память в одном родословце из собрания Уварова   дает пояснения: Юрий Патрикеевич «заехал» бояр Константина Дмитриевича Шею, его брата Ивана Дмитриевича, Владимира Даниловича, Дмитрия Васильевича и Федора Федоровича Голтяя Кошкина. Зерновы — Константин Шея дядя, а Иван Дмитриевич отец Федора Сабура и Ивана Го- дуна. Владимир Данилович происходил из рода муромских князей и стал родоначальником Овцыных и других фамилий. Дмитрий Васильевич — последний представитель боярского рода неизвестного происхождения.

Действительно ли кн. Юрий Патрикеевич «заехал» этих бояр? Это очень сомнительно. Во-первых, бояр было много больше, а кн. Юрий занял одно из первых мест, во-вторых, ниже будут указаны памяти, которые дают другой, более полный и весьма вероятный список бояр этого времени, в-третьих, и главное, что вызывает сомнение, это почти полное сходство имен памяти с именами бояр, подписавшихся на первой духовной вел. кн. Василия Дмитриевича  . Йа духовной следующие подписи в таком порядке: кн. Юрий Патрикеевич, Константин Дмитриевич, Дмитрий Афанасьевич (возможно, что он же — Дмитрий Васильевич), Иван Дмитриевич, Владимир (Данилович? — отчество неясно), Иван Федорович (Кошкин) и Федор Федорович (Голтяй Кошкин).

С этим наблюдением следует сопоставить тот факт, что во многих списках разрядов, а иногда в родословцах содержатся в качестве генеалогического материала списки бояр, подписавшихся на духовных вел. кн. Дмитрия Донского, его сына Василия, вел. кн. Василия Темного и Ивана III.

Все это дает основание полагать, что память Г. Бутурлина дает не список бояр, которых «заехал» кн. Юрий, а является какой-то памятью, поданной, быть может, по какому-нибудь местническому делу, в котором Г. Бутурлин и М. Плещеев заимствовали свою аргументацию из списка лиц, подписавшихся на духовной *.

Нижеследующий, более интересный документ показывает, что Геннадий, будучи троицким монахом, поддерживал сношения с миром и весьма интересовался местническими счетами боярства. К сожалению, письмо Г. Бутурлина к Федору Давидовичу мне известно по двум спискам: оба весьма плохие. Первый находится в сборнике летописного и родословного содержания старца Кириллова монастыря Матвея Никифорова  . Другой, лучший список находится в родословце ив собрания Мазурина  . Попытку дать верное чтение, без ручательства за безошибочность, даю по этим двум спискам и привожу письмо полностью ввиду его большой ценности. Чтобы уяснить себе, хотя отчасти, это интересное письмо, следует указать родственные отношения лиц.

«Господину Федору Давидовичу Геннадий, господине, Бутурлин челом бьет на твоем великом жалованье, что ты, господине, жалуешь печалуешся о своем брате о лучшем о Андрее Бутурлине. А что еси писал, господине, нам о деле о Григорьеве о Заболотском, а печа лова лея еси, господине,— одно ведаем (ведаешь то?—С.В.), что Федор Федорович Голтяй не дал места Ивану, Львову отцу. А Андреева деда Ивана Бутурлина место выше Ивана Дмитриевича   и Дмитрия Васильевича  , Игнатия Семенова сына Же- ребцова и Федора Колыча и Григорья Вантеева,— тех всех был дед Андрей выше местом. А Григорью дадья Иван, да братья (подразумевается Ивана.— С. В.) Василий Губастой, да Юрий Мень, да Глеб Шукаловский, Семен да Василий Заболотский, Григорьев отец, выше (?). То память Петрова Константиновича81, да и наша. А Василий Заболотский служил у князя Дмитрия у Меньшого  , и Василий Морозов   не дал ему места и выше его сидел. Спросит нас себе князь великий, и ему скажем в черенецкое по- слушество — Федор Иванович Сабур сидел выше Никиты Во- тзонцова и Семена Травы и Василья Собакина   и Романа Ивано- новича  ».

Считать это письмо подложным или выдумкой нет никаких оснований. И по содержанию и по форме оно очень правдоподобно.

С выездом кн. Юрия Патрикеевича связывается иногда еще один интересный документ — список бояр приблизительно первой трети XV в. В одном родословце, в конце которого прибавлены краткие разряды и различные записи, находится следующая заметка:

«Места боярские при великом князе. Приехал к великому князю князь Юрьи Патрикиевич, Наримантов внук, а князю Ивану Булгаку да князю Данилу Щеняти дед. И в т*у пору бояре у великого князя сидели: Борис Данилович (Плещеев.— С. В.), а под Борисом сидел Никита Иванович Воронцов, а под Никитою сидел Василий Дмитриевич Минин, а под Васильем сидел брат его Степан Минин, а под Степаном сидел Борис Михайлович Крюков, а под Борисом сидел брат Борисов Иван Крюков, а под Иваном сидел Семен Иванович Трава (Собакин.— С. В.), а под Семеном сидел Василий Иванович Собакин, а под Васильем сидел Андрей Сахарник Константинович Добрынской, а под Андреем под Сахарником сидел Борис Константинович Лыков, а под Борисом сидел Роман Александрович Безногой (Безносой?— С. В), а под Романом сидел брат его Тимофей Александрович (Остеев.— С. В.)»  . Судя по тому, что упоминаются Иван Булгак и Данил Щеня, жившие в конце XV в., этот заголовок и список написаны лет 50 спустя.

Такой же список, без заголовка—в родословце кирилловского старца Матвея  .

Почти такой же список, без заголовка — о кн. Юрии Патри- кеевиче, находится во многих родословцах и разрядах.

В несомненной связи с этими списками бояр находятся две памяти Федора Ивановича Сабура.

1.         В родословие из собрания Мазурина после рода СофрОновских (Мининых) находится «Память: которой боярин которого был больше и выше сидел. Федор Сабур больше был Никиты Ивановича Воронцова, под Никитой был Василий Дмитриевич Минин» и т. д. Те же, что выше, только между Б. Лыковым и Романом Ос- теевым показан еще Данила Иванович Сабуров (Данила Иванович имел прозвище Подольский, приходился младшим братом Федору Сабурову и Сабуровым не назывался).

Тот же список в одном родословце из собрания Уварова  .

2.         «Память Федора Ивановича Сабура. Федор Сабур сидел выше Никиты Воронцова, и Степана Минина, и Семена Травы, и Василья Собакина, и Лыковых, и Ивана Крюка, и Бориса Га- лицкого (Заболотского?— С. В.), и Романа Ивановича (Хромого Акинфова.— С. В.)у и Федора Валуева и Федора Вельяминови- ча,— а тех сидел всех выше Федор Иванович Сабур. А Данила Иванович (Подольский.— С. В.), меньшой брат Федору Сабуру, боле Федора Вельяминовича. Коли Данила Новгород держал, а Федор был Вельяминович заставою, и грамоты были посылные от великого князя к Данилу да к Федору, а от Данила от Федора были грамоты к великому князю за Даниловою печатью. И приехали из Новогорода Данила и Федор, а писал к ним князь великий вместе, и Данила напереди пошел, и после его пошел Федор Вельяминович. Иван Федорович (по-видимому, Воронцов, отец Никиты.— С. В.) да Федор же надумали бити челом великому князю, и князь великий не дал Федору с Данилом ни помянути. А князю Юрью Патрикиевичу князь великий место упросил у бояр, коли за него дал сестру свою великую княжну Анну. А брат был большой у князя Юрья Патрикиевича — Хованской (Федор, в 1421 г. наместник в Великом Новгороде.— С. В.), и Федор Сабур на свадьбе княж Юрьеве Патрикиевича брата большого (т. е. старшего.— С. В.) после Хованского. И Хованский молвил Сабуру: „Посяди брата моего меньшего князя Юрья Патрикиевича". И Федор Сабур молвил Хованскому: „У того бог в кике, а у тебя бога в кике нет"; да сел Хованского выше»  .

С большой вероятностью можно полагать, что эти списки бояр являются не вымышленными или подложными, а выписками или материалами из местнических дел XV—XVI вв., до нас не дошедших в целом виде. В высшей степени интересные по некоторым деталям, заключающимся в них, они в общем подтверждаются источниками, как относительно лиц, так и их приблизительного расположения по служебной лестнице.

В местническом деле Василия Федоровича Сабурова с Григорием Васильевичем Заболотским   первых лет княжения вел. кн. Ивана III В. Сабуров говорил, что его отец Федор Сабур был местом больше Василия Заболотского — «а ведомо то, господине, бояром старым — Геннадью Бутурлину да Михаилу Борисовичу Плеещеву». Григорий Заболотский сказал, что он того не помнит и не знает, на кого из бояр сослаться, и просил обыскать боярами, «как будет сидели наши отцы». Великий князь «обыскал» боярами и «обвинил» Григория Заболотского. Интересно отметить, что на суде великого князя в числе бояр был тот самый Федор Давидович Хромого, к которому Геннадий Бутурлин писал свое письмо об Андрее Бутурлине и «о деле» Григория Заболотского.

К содержанию книги: Степан Борисович Веселовский - ИССЛЕДОВАНИЯ ПО ИСТОРИИ КЛАССА СЛУЖИЛЫХ ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦЕВ