МОНОГРАФИИ БОЯРСКИХ РОДОВ

С. Б. Веселовский

Смотрите также:

горожане-землевладельцы, служилые по прибору

Служилые люди жалование...

Набор военно-служилого класса...

Карамзин: История государства Российского

Права и обязанности бояр. Вольные слуги и бояре вотчинники...

БОЯРСКОЕ ПРАВЛЕНИЕ

Ключевский: Полный курс лекций по истории России

Царь и бояре...

классы русского общества, сословия бояре

Татищев: История Российская

Покровский. Русская история с древнейших времён

Иловайский.

Древняя история. Средние века. Новая история

Эпоха Петра 1

Соловьёв. Учебная книга по Русской истории

История государства и права России

Правители Руси-России (таблица)

Герберштейн: Записки о Московитских делах

Олеарий: Описание путешествия в Московию

РОД И ПРЕДКИ А. С. ПУШКИНА В ИСТОРИИ. Происхождение рода Пушкиных

Федор Корова и Иван Зеленый. У Владимира Ивановича — Иван Замытский. У Романа Каменского дети: Григорий Курица, Иван Черный, Юрий, Полуект Каменский и Дмитрий

Составители Государева родословца и Бархатной книги устраняли, как общее правило, легенды о выездах знатных родоначальников, но для Ратши сделали исключение и признали его выезд из «Немец». Частные родословцы следовали моде и украшали родословия легендами о выездах и различными новыми вымыслами. Относительно Ратши многие родословцы сообщают: «Во дни благоверного великого князя Александра Ярославича Невского прииде из Немец муж честен, именем Ратша»  . Так, заимствованное из Государева родословца предание о выезде осложнялось хронологической несообразностью. Ниже будет показано, что Гаврила Алексич жил в середине XIII в. и был боярином Александра Невского.

Поэтому его прадед Ратша, если считать по три поколения на столетие, как это принято в генеалогии, должен был жить в первой половине XII в. и никак не мог служить Александру Невскому.

Во времена удельной раздробленности Руси выездами называли вообще всякий переход служилого человека от одного князя к другому. После объединения Руси под властью московских государей выезды бывали действительно приходом из-за рубежа, и это представление о выездах было перенесено на родословные предания, сложившиеся еще в удельной Руси. В последней четверти XVII в. в связи с отменой местничества и составлением новой родословной книги начинается сочинение самых смелых легенд о выездах знатных родоначальников из иностранных государств.

Эти легенды не только забавны, но и показательны для невысокого уровня образованности их творцов. Некоторые легенды обличают авторов в незнании родного языка. Так, Загоскины, очевидно, не знали,"что загоска, зекзюля, зегзица есть чисто русское слово, позже вытесненное немецкой кукушкой, и сочинили легенду о татарине. Чичерины считали своим родоначальником итальянца Чичери, выехавшего будто бы в Москву с Софьей Палеолог. Очевидно, они не знали, что чичером называется в средней полосе России, где они жили, непогода, мокрый снег при ветре. Прозвища Рюма и Бестуж, Бестужий, т. е. бесстыжий, были в XV—XVII вв. весьма распространенными, но это не помешало Бесстужевым-Рюминым считать своим родоначальником немчина Гавриила Беста. Толыза — чисто русское слово, означающее дубина, оглобля, а Талызины, выводили свой род от мурзы Кучук Тагалдызина.

Высокий образец нелепой легенды о выезде знатного иноземца дал не кто иной, как первый герольдмейстер Петра I — Степан Андреевич Колычев, происходивший из рода Андрея Ивановича Кобылы, боярина вел. кн. Семена Гордого. Колычев сочинил легенду о выезде из Пруссии Камбила Дивоновича. Искажение имени родоначальника, писал Колычев, произошло от небрежности древних писцов, которые «убавлением литеры» вместо Камбила написали Кобыла  .

Уже в XVIII в. к этой легенде относились (например, Крекшин) весьма недоверчиво, но это не помешало барону Кампенгаузену написать большое исследование о Камбиле и его мнимых знатных предках  .

Последующие генеалоги относились к легенде о Камбиле «критически», т. е. серьезно обсуждали эту нелепицу, не заслуживавшую внимания. Ведь достаточно обратить внимание на то, что по родословцам у Андрея Кобылы был брат Федор, имевший прозвище Шевляга, что значит кляча, плохая лошаденка, что старший сын Кобылы носил прозвище Жеребец, а младший, Федор, имел прозвание Кошка. В этих прозвищах допустимо предположить пережиток тотемистических воззрений, можно принять их просто как плоды родительского остроумия, но во всяком случае их достаточно, чтобы покончить с критическими разборами легенды о Камбиле.

Многочисленные легенды о знатных выходцах из-за. рубежа дискредитировали генеалогические предания вообще, хотя в них нередко бывали элементы правды очень далеких времен. В XVIII в. при глубоком упадке дворянской генеалогии было принято относиться с недоверием и усмешкой к чужим преданиям и в то же время кичиться своей легендой, сохраняя ее в недрах фамилии как реликвию далекого славного прошлого. В небольшом багаже .генеалогических познаний среднего дворянина хранились и передавались от отца к сыну имя родоначальника, действительного или вымышленного, и два-три факта, традиционно связываемые с каким-либо крупным общеизвестным историческим лицом или событием: Ледовым побоищем, Куликовской битвой, Александром Невским, Иваном Калитой, Дмитрием Донским и т. п.

Переходя из уст в уста, родословные предания деформировались. Самым слабым местом этих «творимых легенд» были смещения хронологических вех и контаминация разновременных лиц и событий.

Потомство Григория Пушки уже в XV в. разбилось на несколько фамилий, которые с течением времени утрачивали родственные связи, или, как тогда говорили, «родственное согласие», и отдельные отрасли рода продолжали в своих недрах творить особые легенды. Так, Мусины-Пушкины, признавая Ратшу своим родоначальником, считали его выходцем из Семиградии. Бобрищевы- Пушкины тоже веровали в Ратшу и полагали, что он вышел в конце XII в. из Германии в Новгород. По преданиям или из летописей они знали, что правнук Ратши, Гаврила Алексич, был боярином Александра Невского и прославился на Ледовом побоище, а затем, игнорируя Государев родословец и Бархатную книгу, приплетали некстати к своим прямым предкам Акинфа Великого. Пушкины, прямые предки Александра Сергеевича, принимали своим предком Ратшу, но считали его потомком прибалтийских словен, выходцем из Пруссии, и связывали его с Александром Невским.

А. С. Пушкин в «Моей родословной» писал: «Мой предок Рача мышцей бранной святому Невскому служил»  . В наброске родословной Пушкиных и Ганнибалов А. С. Пушкин писал: «Мы ведем свой род от прусского выходца Радгии йш Рачи {мужа честна, говорит летописец, т. е. знатного, благородного), выехавшего в Россию во время княжества св. Александра Ярославича Невского. От него произошли: Мусины, Бобрищевы, Мятлевы, ПоЪодовы, Каменские/ Бутурлины, Кологривовы, Шерефединовы и Товарковы»  . Пушкин знал, наверное, Бархатную книгу, изданную Н. И. Новиковым в 1787 г., но, видимо, читал ее невнимательно. Из Бархатной книги он мог бы узнать еще ряд фамилий, происшедших от Ратши, но Шерефединовых он там не нашел бы. Очевидно, он имел в виду фамилию Шафериковых-Пушкиных, пресекшуюся в XVIII в. 

Обращает на себя внимание двукратное употребление Пушкиным имени «Рача» наряду с правильной формой «Ратша». Дело в том, что имя Рача нигде не встречается — ни в родословцах, ни в летописях, ни в других русских источниках. Возможно предположить, что «Рача» был плодом французского воспитания Пушкина. Во французском языке звука «ч» нет. Для передачи его в иностранных словах приходится употреблять три буквы — tch. Между тем имя Ратша, написанное французскими буквами — Ratcha, француз мог прочитать, как Рача.

Очевидно, А. С. Пушкину было неизвестно, что личное имя Ратша, уменьшительное Ратишка, равно как и другие личные имёна с окончанием «ша», в Киевской Руси и в Великом Новгороде были в большом употреблении. В летописях и в новгородских писцовых книгах XV—XVI вв. мы находим множество подобных имен: Гавша — Гавриил, Кирша — Кирилл, Данша — Даниил, Павша — Павел, Перша — Порфирий (Перфилий), Прокша — Прокофий, Стенша — Стефан и т. п. 

Имя Ратша могло быть производным от очень распространенных у киевских, новгородских и поморских (прибалтийских) славян имен Ратислав, Ратибор, Ратмир. Наиболее вероятным Ратшей рода Пушкиных представляется имя Ратислав. Из летописей известно, что у вел. кн. Александра Невского был слуга Ратислав, который после смерти Александра служил его брату Ярославу и был убит в 1268 г. под Раковором в большом походе новгородской рати против немцев. В некоторых списках летописей этот Ратислав называется Ратшей и Ратишкой, а иногда, nj малограмотности переписчиков,— Ратыней и Рачтшей.

Возможно, что А. С. Пушкин знал из летописей этого Ратшу- Ратишку, соратника Александра Невского (хотя и не в Невском побоище), и отождествил его с Ратшей родословцев, жившим лет на сто ранее Ратишки, так как не знал, что его прямым предком был витязь Александра Невского Гаврила Алексич.

Чтобы закончить наши справки из области древней ономастики, прибавлю, что сына Ратши, Якуна,нет никаких оснований выводить от скандинавского имени Гакон. Якун, Якуня — чисто славянская форма имени Иаков, очень распространенная в Киевской и Новгородской Руси, равно как Алекса есть производное от имен Александр и Алексей. Так, следует признать, что в именах предания о Ратше нет никаких следов его иноземного происхождения. Был ли Ратша выходцем, остается под вопросом, но несомненно, что он сам и его ближайшие потомки уже более ста лет жили в Новгороде и, может быть, в Киеве. В предположении, что Ратша был выходцем, нет ничего невероятного. Хорошо известно, что в дружинах первых Рюриковичей кроме славян были представители и других национальностей: скандинавы, ляхи, прусы — выходцы из Прибалтики, наконец, половцы и хазары. Несомненно, что некоторые приживались на новой родине, подвергались обрусению и становились родоначальниками служилых родов.

М. П. Погодин подверг тщательному исследованию свидетельства летописей о боярах и дружинниках — слугах русских князей домонгольского периода—и убедительно доказал, что служба этих лиц была нередко наследственной. Приведу один пример. Вел., кн. Юрий Всеволодович в 1237 г. посылал против татар своего воеводу Жирослава Михайловича, сына Михаила Борисовича, служившего сначала вел. кн. Всеволоду (1204—1207 гг.), а затем, его сыновьям Юрию и Ярославу Новгородскому (1215 г.). Михаил был сыном Бориса Жирославича, боярина и воеводы вел. кн. Андрея Боголюбского (1169—1175 гг.). Борис был сыном Жирослава Иванковича, известного по летописям в продолжение 25 лет (1146— 1171 гг.). Жирослав Иванкович был посадником вел. кн. Вячеслава Владимировича, а после бездетной смерти Вячеслава служил его брату Юрию, а затем сыну Юрия Андрею. Предками указанных лиц, весьма вероятно, были Иван Жирославич, служивший вел. кн. Всеволоду Ярославичу и убитый в 1078 г., и его сын Жирослав, служивший вел. кн. Владимиру Мономаху  .

Все последующие исследования генеалогии дружинников первых русских князей вполне подтвердили взгляды Погодина, и представление о текучести и сбродном составе княжеских дружин следует считать не отвечающим действительности. Позднейшие генеалогические легенды, главным образом XVII—XVIII вв.> скомпрометировали древние родословные предания, т. к. дворянство утратило способность их понимать и хронологическим смещением действительных исторических событий и лиц довело эти предания до нелепости. Отсюда нелепости о выездах из «Немец» или из «Пруссии», которой в XII—XVI вв. еще не существовало.

Прусами в древности называлось литовское племя, жившее на восточном побережье Балтийского моря, приблизительно между устьями Вислы и Немана. В конце XV в. московские книжники сочинили для прославления московских великих князей легенду /о происхождении Рюрика в двенадцатом колене от Пруса, сына кесаря римского Августа, которому Август будто бы дал в обладание ту часть Прибалтики, которую древние географы считали населенной прусами. Герберштейн, посетивший Московию в первой четверти XVI в., знал уже эту легенду о Прусе, а Иван Грозный в своих сношениях с Польшей не раз заявлял о своем происхождении через Рюрика и Пруса от римских императоров.

Непосредственными соседями прусов на западе в XII в. были поморяне, поморские славяне, от которых впоследствии получила свое название завоеванная и заселенная немцами Померания. Далее на запад, по Эльбе, жили полабские славяне. В XII—XIV вв. все прибалтийские славяне и прусы были завоеваны германцами. Славяне и прусы, не успевшие спастись бегством на восток, подвергались ассимиляции или беспощадному истреблению. Немецкие историографы древности и новейшего времени, чтобы оправдать свирепое уничтожение славян и прусов, представляли их как диких, не имевших никакой культуры язычников. В действительности славяне и литовцы, подвергшиеся завоеванию крестоносных насильников, по культуре были нисколько не ниже своих соседей-немцев и других народов тех времен.

Новгородские славяне имели оживленные торговые сношения с народами Прибалтики. Свидетельством этого является существование в Великом Новгороде с древнейших времен Прусской улицы.

Если принять во внимание все вышесказанное о прибалтийских славянах и прусах, то следует признать, что генеалогические предания о выездах из «Прусов», из «Прусии» и из «Немец», т. е. из стран, которые оказались под властью немцев, когда складывались эти предания, были отзвуками реальных исторических явлений. Отзвуком тех же явлений следует считать родословное предание Пушкиных о том, что их родоначальник Ратша хотя и вышел из Пруссии, но был потомком словенских князей. Ничего невероятного в этом нет.

Отдав должную дань внимания родословным преданиям Пушкиных, можно перейти на прочную почву несомненно исторических фактов.

К содержанию книги: Степан Борисович Веселовский - ИССЛЕДОВАНИЯ ПО ИСТОРИИ КЛАССА СЛУЖИЛЫХ ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦЕВ