Глава одиннадцатая. Летописи 16-17 веков

А. Насонов

Смотрите также:

Русские летописи, сказания, жития святых, древнерусская литература

Повести временных лет

летописи и книги

Карамзин: История государства Российского

Владимирские летописи в составе Радзивиловской летописи ...

летописи - ипатьевская лаврентьевская новгородская ...

Древнерусские Летописи. Ипатьевская летопись

Древнерусские книги и летописи

Ключевский: Полный курс лекций по истории России

Любавский. Древняя русская история

НАЗВАНИЯ ДРЕВНЕРУССКИХ ГОРОДОВ

Татищев: История Российская

Русские княжества

Покровский. Русская история с древнейших времён

Иловайский.

Древняя история. Средние века. Новая история

Эпоха Петра 1

Соловьёв. Учебная книга по Русской истории

История государства и права России

Правители Руси-России (таблица)

Герберштейн: Записки о Московитских делах

Олеарий: Описание путешествия в Московию

Отличительной общей особенностью Чертковской и Румянцевской являются подробные рассказы о приезде Глинских в Москву под 7016 и 7017 гг. Таких сообщений о Глинских нет ни в Воскресенской, ни в Львовской и Софийской II, ни в Никоновской летописях. Эти рассказы могли быть внесены в летопись в 40-х годах XVI в., когда Глинские были в силе (1545—1547 гг.). Рассказ Чертковской под 7018 г. о землетрясении в Царь- граде, которого мы не находим ни в Воскресенской, ни в Никоновской, ни в Львовской, ни в Софийской II, оказывается, однако, в Румянцевской и, следовательно, восходит к общему источнику Чертковской и Румянцевской.

Весьма важными для характеристики общественно-политической направленности общего протографа Чертковской и Румянцевской летописей являются, во-первых, нить вставок из владычного новгородского свода, которая, как мы выше говорили, одинаково проходит через обе летописи (а с 1518 г. идет и во Львовской), и, во-вторых, уникальная московская редакция повести о «взятии» Пскова под 1510 г., также вошедшая как в Румянцевскую летопись, так и (с сокращениями) в Чертковскую.

Начнем с новгородских вставок. Первая из них — под 6998 г. Она говорит о том, что «повелением» великого князя Ивана Васильевича был поставлен каменный «город» в Великом Новгороде, причем «дв^ части града ставили великаго князя казною, а треть владыка Генадеи д-Ьлалъ своею казною». Этого нет ни в Воскресенской, ни в Никоновской, ни в Симеоновской, ни в Софийской II и Львовской. Но есть в Румянцевской на л. 469. Приведенное заимствование из Новгородской владычной летописи имеется и в списке Дубровского и Академическом Новгородской IV летописи под тем же годом.

Этой вставкой начинается ряд таких же, взятых из того же источника вставок, задача которых, как явствует из их содержания, показать, как «благодетельна» была великокняжеская власть для Великого Новгорода.

Так, под 7016 г. в Чертковской и Румянцевской сообщается, что великий князь послал в Новгород Бобра и велел ему «учинити» в Новгороде «ряды», улицы размерить «по-московски» и сделать мост «великой» через Волхов «весь нов» (л. 253 об.). Сообщение отсутствует в Воскресенской, Никоновской, Львовской, Софийской II. Взято оно из того же владычного Новгородского свода 1539 г., представленного списком Дубровского, под 7016 и 7017 гг.

Далее следует третья вставка в Чертковской летописи под 7027 г., которая имеется не только в Румянцевской (л. 544 об.), но и во Львовской летописи. Начинается она словами «Тоя же осени князь великии Василеи Ивановичь, слыша, что в Новеграде Великом наместники его судят по мзд'к. . .» и кончается словами «. . . на всякой м-Ьсяцъ» (л. 269). Великий князь приказывает вместе с наместниками участвовать в суде купецкому старосте, а вместе с «тиунами» судить «целовалником». Вся вставка почти слово в слово совпадает с известием свода 1539 г., но с незначительными сокращениями.

Четвертая вставка — под 7034 г. — рассказывает о том, что, согласно просьбе «лоплян» «Кандоложской губы», обращенной к великому князю, Макарий крестил этих «лоплян» (л. 281). Она взята из того же Новгородского свода и включена в общий протограф Румянцевской летописи и Льво,вской, перешла и в Чертковскую с небольшими сокращениями.

Пятая вставка — под 7036 г. — от слов «Того же л^та боголюбивыи архиепископъ Макарие Великаго Новаграда в новогородскихъ монастырехъ сотвори общежительство, а се имена т"Ьм монастыремъ. ..» и до слов «... благочиния ради» (л. 282). Если не считать риторического украшения со ссылкой на слова «пророка», то почти ,все изложение в Львовской летописи и Румянцевской восходит к владычному Новгородскому своду, нет только о числе иноков в монастырях. Этот текст в Чертковской значительно сокращен по сравнению с Румянцевской (лл. 556—557) и Ль,вовской. Так, в Чертковской рукописи выпущено все от слов «въ 2-е л^то.. .» до слов «... сов^тъ святителя Макария»; от слов «и трапезы...» до слов «... иныя же древены» и от слов «... по уставу» до слов «... животъ вечный». В Чертковской рукописи выпущены, между прочим, резкие укоры по адресу лжемонахов, которые «по к^льямъ своимъ ядяху и всякыми житеискыми обдержими бяху», и по адресу двух «именитых» монастырей, отказавшихся принять устав общежительства, которые привыкли («обыкоша») «безчинно жити».

Шестая еетавка — под 7038 г. Она начинается от слов «Въ Нов'Ь ж граде Великом в настоящий часъ рожения его...» (т. е. сына Василия Ивана, будущего Ивана IV) и кончается словами «... и красногласенъ» (лл. 283— 283 об.). В Чер тковскои рукописи сокращении почти нет (отсутствуют только слова: «н^сть въ Нов-Ьгороде ни въ прид-Ьлехъ его»). Вставка совпадает с текстом владычного свода 1539 г„ Интересно, что слова о колоколе, сделанном в час рождения наследника — «яко страшной труб-k гласящи», заменены в общем источнике Львовской, Румянцевской (л. 559) и Чертковской словами «великозученъ и красногласенъ» во избежание, очевидно, нежелательных толкований.

Седьмая вставка — под 7039 г. Она начинается словами «Того ж лЬта князь великии Василеи Иванович послал® в Великии Новъградъ к архиепископу Макарыо грамоты. ..» и кончается словами «... и рукоделию навы- коша» (л. 284 об.). Вставка эта читается в Румянцевской (л. 566), во Львовской и в Чертковской; в последней нет слов «ис поля». Она взята из с(вода 1539 г., но с небольшими сокращениями: опущено указание на месяц (июль) и слова «от Володимерскихъ воротъ прямо въ конецъ». Любопытно, что в общем источнике Львовской, Румянцевской и Чертковской есть добавление к этому известию владычного свода 1539 г. и ,в этом добавлении разъясняется благодетельный результат мероприятия, предпринятого великим князем московским в Новгороде с помощью Макария: «и бысть тишина велия по всему граду от лихихъ челов-Ькъ хищниковъ и убиицъ и татей, а преже того много бысть всякого зла, и того ради укрепления мнози алии челов-Ьцы из града избежаша и без вести быша, а инии на покаяние обратишася и рукоделию навы- коша».

Восьмая вставка — под 7041 г. — начинается от слов «Тоя ж зимы в Великом Нов-Ьграде у архиепископа Макария. ..» и кончается словами «... греческаго закона» (лл. 286 об.—287), и сообщает о крещении по распоряжению Макария «лоплян» «с Колы рЬки с Тутоломы, из-за Святого носа». Общий текст Румянцевской (л. 572), Львовской и Чертковской является сокращенной передачей рассказа о тех же событиях владычного свода 1539 г.

Как явствует из сравнения изучаемых текстов с Новоиерусалимским списком Новгородского владычного свода 1539 г., с одной стороны, и, с другой стороны, со списком Дубровского под 6698, 7016, 7017, 7027 и 7036 гг., указанные вставки в общий протограф Румянцевской, Львовской и Чертковской летописей были сделаны из списка, близкого к списку Дубровского.

Мы подходим к решению вопроса о происхождении общего протографа Румянцевской, Львовской и Чертков- ской летописей. Полное решение этой проблемы затрудняется отсутствием начала у Румянцевской рукописи: летопись начинается, как мы видели, с известий конца XIV в. Кроме того, полное решение проблемы требует исчерпывающего изучения всего (по возможности, без остатка) текста рукописей Румянцевской и Чертковской. Необходимо также издание этих рукописей. Предыдущее исследование показало всю важность Румянцевской летописи для изучающих историю летописания, историю нашей родной страны.

Однако к некоторым бесспорным выводам, касающимся происхождения общего протографа Румянцевской и Чертковской (и отчасти Львовской) мы пришли. Бесспорно, что составитель Чертковской летописи сокращал более обширный по составу свод (говоря о сокращении, я имею в виду текст начиная с конца XIV в.). Этот более обширный, более подробно излагавший события свод отразился в Румянцевской летописи и частично в Львовской летописи (с 1518 г.). Составитель этого обширного свода соединял великокняжескую традицию XVI в. (т. е. текст, близкий к Воскресенской летописи) с митрополичьей. Но он не считал возможным полностью воспроизвести текст митрополичьего свода 1518 г., содержащего описания резких столкновений между великокняжеским столом и митрополичьей кафедрой в XV в. В его свод не были включены ни рассказы о «распре» между великокняжеской властью и митрополитом в XV в., ни некоторые сведения, которые могли бросать тень на деятельность великого князя.

Ни в Румянцевской, ни в Чертковской под 6961 (1453) г. нет о том, что великий князь уморил «смертным зелием» князя Дмитрия Шемяку, подослав дьяка Стефана Бородатого. В Румянцевской — официальная версия, которая об участии великого князя в отравлении ничего не говорила— читаем: «умре напрасно». А в Чертковской и эта редакция смягчена; там читаем «преставися». В Румянцевской и Чертковской есть рассказ под 6987 г. о разногласии между митрополитом и великим князем относительно хождения «посолонь» (митрополит «свидетельство» приводил, а «они свидетельства никоего не приношаху» и «много препирающеся, не обр-ктоша истины» — Рум,, л. 442— 442 об.). Однако в Румянцевской и Чертковской умалчивается о продолжении в 6990 г. этого спора, перешедшего в «распрю», неприятную для престижа великокняжеской власти, когда митрополит съехал в Симоново, «аще князь великии ^хавъ не добьеть челомъ ему и роптаниа того не оставить», и когда князь великий дважды посылал к нему и «би... челомъ» ему, признавая себя «во всемъ» виновным (Львовская и Софийская И летописи).

Ни в Румянцевской, ни в Чертковской нет о том, что великий князь приказал убить врача, неудачно лечившего князя Каракучу, и врача зимой под мостом «зарезали как овцу» .

Однако, как мы видели, митрополичье летописание получило отражение в изучаемых сводах в большей мере, чем в Воскресенской летописи. Естественно встает вопрос: не был ли общий протограф изучаемых летописей плодом работы, производившейся под совместным руководством великокняжеской власти и митрополичьей кафедры, или не составлялся ли этот свод под наблюдением митрополита в эпоху, когда митрополичья кафедра, не теряя своего лица, поддерживала великокняжескую власть в осуществлении основных задач, стоявших перед формирующимся централизованным государством, избегая конфликтов с нею?

Не случайно, конечно, в свод была включена московская редакция повести о «взятии» Пскова. Эта редакция была изучена молодым исследователем Н. Н. Масленниковой и напечатана в приложении к её работе о присоединении Пскова  . Близкий, но более ранний вариант той же редакции отмечен М. В. Кукушкиной . Чертковская редакция этой повести представляет собою сокращение той же московской редакции. Последняя составлена на великокняжеском московском материале, в частности дорожном великокняжеском дневнике. Тексты повести в редакции «Руского Времянника» и Румянцевской летописи не попали в поле зрения Н. Н. Масленниковой, и мы коснемся сравнения текста Чертковской с Румянцевской. Если не считать фразы в начале текста — «да многие с нимъ боляре и воеводы со многими людми», отсутствующей в Румянцевском списке, отличия Чертковского текста повести сводятся к сокращениям.

Так, в Чертковском тексте нет от слов «великого князя наказу...» до слов «... чинити великие»; от слов «посадники псковские степенные...» до слов «...отчина твоя Псков»; от слов «И князь великии посадником...» до слов «... не вступались» и т. д. Но и в этом сокращенном тексте достаточно ясно дано понять (это, конечно, входило в задачу составителей), что великий князь не только защищал интересы центральной, московской власти, но и выступал в роли защитников тех псковичей, которые терпели «насильства и обиды» от своих же псковичей и новгородцев. Так, говорится, что в Новгород, где был великий князь, приезжали из Пскова не только посадники, бояре, купцы и «житеиские люди», но и «черные многие люди», «били челом» каждый «о своих нужах: иные на наместника, а иные на новогородских пом'Ьщиковъ, а иные на свою братью на псковичь» (л. 256 об.). Говорится, что, как выяснило расследование, псковские посадники не только умаляли права наместников, но «также от нихъ (т. е. посадников. — А. Н.) и своей братье псковичем многи обиды и насилства были великие» (л. 256 об.). Читаем, что в Пскове великого князя встречали «псковичи вс-к и чернь от града версты з две» (л. 258), а ниже — что «средним людем и мелким псковичем всемъ, которые стояли на дворе, велел князь великии молвити, что им розводу не будет изо Пскова, а посадниковъ и боляръ псковских и лучших людей велел росписати и роздати детем болярским, кому с которым ехати к Москве» (л. 259).

Желание представить в положительном свете деятельность великокняжеской власти в Новгороде побудило составителя дать соответствующие выдержки из Новгородского владычного свода времен архиепископа Макария.

К содержанию книги: Арсений Николаевич Насонов. ИСТОРИЯ РУССКОГО ЛЕТОПИСАНИЯ 11- начала 18 века