Глава первая. Историография русского летописания

А. Насонов

Смотрите также:

Русские летописи, сказания, жития святых, древнерусская литература

Повести временных лет

летописи и книги

Карамзин: История государства Российского

Владимирские летописи в составе Радзивиловской летописи ...

летописи - ипатьевская лаврентьевская новгородская ...

Древнерусские Летописи. Ипатьевская летопись

Древнерусские книги и летописи

Ключевский: Полный курс лекций по истории России

Любавский. Древняя русская история

НАЗВАНИЯ ДРЕВНЕРУССКИХ ГОРОДОВ

Татищев: История Российская

Русские княжества

Покровский. Русская история с древнейших времён

Иловайский.

Древняя история. Средние века. Новая история

Эпоха Петра 1

Соловьёв. Учебная книга по Русской истории

История государства и права России

Правители Руси-России (таблица)

Герберштейн: Записки о Московитских делах

Олеарий: Описание путешествия в Московию

Посмотрим, действительно ли в основу построения нового летописного свода (Повести временных лет) была положена не общеславянская, а русская идея и общеславянский материал служил ему лишь средством уразумения истории Руси, а также фоном, если к общеславянской идее он относился сочувственно.

Как же составитель Повести временных лет строил русскую историю?

Предшествующий летописный свод — Начальный свод, который был в руках у составителя Повести временных лет, начинался с Кия, Щека и Хорива (см. Новгородскую I летопись), т. е. с истории полян, причем история полян открывалась основанием Киева. Такое традиционное летописное начало не могло теперь не казаться устаревшим.

Начинать с этого русскую историю составитель Повести временных лет не мог, .во-первых, потому, что история полян, согласно тем данным, которыми он располагал, начиналась гораздо ранее, и, во-вторых, потому, что ему важно было выяснить происхождение не только полян, но и всех тех восточноевропейских племен, которые входили в его время в состав Руси. Поэтому в противоположность автору Начального свода, писавшему, что от тех трех братьев (Кия, Щека и Хорива) «суть поляне в Киев-k и до сего дни», составитель Повести .временных лет прямо утверждал: «... и до сее брать^ бяху поляне», т. е. что история полян восходит к более глубокой древности; это и было им показано в дополнительно составленной вводной части. Интересно, что ссылку на этих братьев («и до сее брать-k») он делает еще до того, как они были им упомянуты, тем самым изобличая несовершенство своей редакционной работы над материалом предшествующего летописного свода.

Начало, в,водную часть, составитель Повести временных лет строит, пользуясь хроникой Георгия Амартола, хронографом, «Сказанием о преложении книг на словенский язык» и другими письменными и устными источниками, имевшимися у него.

С помощью этих пособий и собранных сведений он, в сущности, задается целью проследить происхождение восточных славян, которые вошли в его время в состав Древнерусского государства и назывались Русью: эта Русь была ответвлением славянского народа, который выделился после разделения «языков» из потомков Афета.

Именно потому, что перед ним стояла такая задача, он не следовал примеру византийских хронистов и не начинал «истории» с сотворения мира. Подчиняя своей цели выдержки из хроники Амартола и хронографа, он показал, какие страны были заняты после всемирного потопа потомками Сима, Хама и Афета. Но трудность заключалась в том, что ни у Амартола, ни в хронографе он не находил, конечно, названий славянских стран, расположенных на Восточно-Европейской равнине. В современной ему действительности таких наименований также не было. Как же он вышел из положения? Во-первых, он перечислил восточноевропейские реки, по которым поселились потомки Афета. Перечисление их (Днепр, Десна, Припять, Двина, Волхов, Волга) было сделано по аналогии с упоминанием Дуная и другой реки Ai'a в хронографе  и, может быть, по примеру «Сказания о преложении книг на словенский язык», где назывались реки в качестве географического ориентира (Дунай, Морава). Во-вторых, названия стран он заменил здесь перечислением народо.в: «В Афе- тов^ же части сЪдять Русь, Чюдь и вси языци: Меря, Мурома. . .» Тем самым он несколько сбил свой общий план рассказа, забежал вперед, так как об образовании отдельных народов среди потомков Сима, Хама и Афета он впервые упоминает ниже.

Далее мы и читаем о том, что образовалось 72 народа среди потомков Сима, Хама и Афета, и в числе народов, образовавшихся среди потомков Афета, — славянский народ («. . . от племени Афетова Нарци, еже суть Слов-Ьне»). Руководясь данными «Сказания о преложении книг на словенский язык», а,втор показывает читателю, как расселялись этнические славянские группы, начиная с моравы и кончая полянами и поморянами; следуя же сведениям другого своего источника, он описывает расселение восточноевропейских «племен» по Восточно-Европейской равнине: рисует ту картину расселения этих племен, которая в новое время подтвердилась показаниями археологии.

Но отчего автор говорит здесь о полочанах и не говорит о смоленских кривичах? Он рассказывает о древнейшем расселении, а смоленские кривичи, по сведениям автора, произошли от полочан («отъ нихъ же кривичи. . .»), о чем он сообщает ниже, в рассказе о племенных княжениях. Свою задачу он решает, комбинируя мозаичные извлечения из своих источников и перерабатывая их; этим надо объяснять отсутствие бужан в данном тексте о расселении восточных славян, хотя ниже они названы в перечислении русских этнических групп, или «племен» («в Руси»).

Так составитель Повести временных лет выясняет происхождение восточных славян и их место среди других народов.

Но об их отношении в географическом плане к другим народам мира было (внесено, возможно, позднее, одновременно с легендой об Андрее: обрисован, с одной стороны, водный путь из Варяг в Греки, из Балтийского моря до Рима и от Рима до Царьграда, а с другой стороны, по Волге к Каспийскому морю, мимо Булгар, в Хвалисы  .

Направляясь к Риму, можно дойти и до «племени Хамова», а двигаясь на Хвалисы и далее на восток, попасть в «жребий Симов». Согласно представлению автора, географическим центром Руси был Оковский лес, откуда вытекают три важнейшие реки: Днепр, Западная Двина и Волга; этими путями можно, таким образом, «из Руси» попасть и в «жребий Симов», и к потомкам Хама.

Итак, отправным моментом общей концепции Повести временных лет служила мысль автора первой редакции, что восточные славяне, входившие в пределы Древнерусского государства, составляли одно этническое целое и назывались Русью.

Эта мысль руководила им и в дальнейшем, заставляя включать ,в сферу своих наблюдений не только историю киевских полян и новгородских словен, но и историю других славянских этнических групп.

Добросовестно изложив историю Кия, Щека и Хорива и дополнив ее соображениями о происхождении Кия, автор Повести временных лет затем не ограничивается указанием, что поляне имели «свое княжение», а добавляет: «... в Деревляхъ свое, а Дреговичи свое, а Слов-Ьни свое в Нов-Ьгород-Ь, а другое на Полот-Ь, иже Полочане. Отъ нихъ же Кривичи, [и]же с%дять на верхъ Волги, а на верхъ Двины и на ,верхъ Днепра, их же градъ есть Смоленскъ; туда бо сЬдять Кривичи. Таже ОЬверъ от нихъ. На Б-Ьл-Ь- озер-Ь сЬдять Весь, а на Ростовьскомъ озер^ Меря, а на Клещин-Ь озер^ Меря же. По Оц-Ь Р'Ьц'Ь, где потече в Волгу же, Мурома языкъ свои, и Черемиси свои языкъ, Моръдва свои языкъ» . И затем он дает важнейшие пояснения, какие «племена» принадлежат к славянскому народу «в Руси», а какие — к «иным языцам», дающим дань Руси (выше мы их цитировали). Заканчивает он свое рассуждение упоминанием, что эти последние («иные») народы также происходят от Афета, связав тем самым текст с вводной частью с,воего труда.

Во времена составления Повести временных лет намечалось образование новых княжеств по «землям»-«обла- стям», новых епископий, что не могло не возбуждать интереса к этим «землям» и их прошлому. «Земли» в начале XII в. были по этническому происхождению своего населения разноплеменными. Но летописцу — автору Повеоти временных лет — были известны предания, согласно которым некоторые города, служившие в его время политическими центрами «земель», в далеком прошлом были центрами «племен», или этнических групп. Отсюда — добавления о племенных княжениях.

Он останавливается здесь же и на судьбах Северо-Восточного края, но почему-то не называет г. Ростова, а говорит только о Белоозере и упоминает вслед за кривичами Весь и Мерю и не упоминает о славянском населении берегов Ростовского озера и Клещина, не говорит о каком-либо славянском «княжении».

Понятно, что он называет Белоозеро, Весь и Мерю. Это было согласовано с летописным рассказом о призвании князей. Но почему, упомянув о Смоленске, он не говорит о Ростове?

Верный своей основной мысли об этническом единстве восточных славян (Руси) в составе Древнерусского государства, он считал Ростов «русским» городом и подчеркивал древность Ростова и его политическую роль в древности. Это явствует прежде всего из его комментариев к договору Руси с греками под 907 г.; тексты договоров с греками называли только Киев, Чернигов и Переяславль. Ростов, по его мнению, должен был играть видную политическую роль не только при Олеге, но и при Рюрике, и он называет Ростов в числе городов, куда Рюрик послал своих «мужей». Но в существовании Ростова в более далекие времена, он, очевидно, сомневался, как сомневался и в существовании там славянского населения в далекую эпоху «племенных» княжений. Первыми «насельници» Ростова, согласно сведениям составителя Повести временных лет, были меряне. Поэтому он и не говорил о каком-либо славянском «княжении» на Северо-Востоке в ту отдаленную эпоху. И трудности христианизации Северо- Восточного края в XI и начале XII в. печерские монахи относили, вероятно, за счет влияния религиозных вождей неславянского местного населения, как можно заключить из сопоставления показаний Печерского патерика с летописными известиями  .

Так как выше во вводных статьях автор Повести временных лет написал, что славяне «по мноз'Ьхъ же време- нехъ» сели по Дунаю, где во времена летописца («гд-Ь есть ныне») лежала Угорская земля и Болгарская, то теперь, после рассуждений по поводу племенных княжений, он считал уместным остановиться на движении к Дунаю болгар и белых угров с востока. Потом он сообщил об обрах, которые «примучивали» дулебов, и упомянул о движении печенегов и черных угров.

Учение о единстве западных и восточных славян требовало, чтобы автор Повести отметил особо также славянское происхождение и географическое распространение тех восточнославянских групп, которые не были причислены к Руси. Это — вятичи и радимичи (о них мы уже говорили выше), а также тиверцы, уличи и хорваты. Пояснил он и где жили дулебы, о несчастной судьбе которых он сообщил ранее.

Когда работал составитель Повести временных лет, только часть потомков уличей и тиверцев могла входить в состав Древнерусского государства; часть же, которая примыкала к Нижнему Дунаю, была отрезана кочевниками. К тому же во времена летописца население Приднепровья, входившее в состав Древнерусского государства, по-видимому, не считало себя потомками уличей и тиверцев; после Игоря в летописи об уличах и тиверцах более упоминаний нет.

По мере того как назревал процесс феодального дробления в результате внутреннего социально-экономического роста страны, с формированием новых «областей» расширялся политический и географический горизонт киевского «историка», с одной стороны, и обострялись местные интересы, местный патриотизм — с другой. И эта последняя тенденция отразилась на настроении автора Повести временных лет, на характере и окраске отобранных им киевских источников. Мы разумеем здесь прежде всего пространное повествование о нравах восточных славян, включенное в Повесть. Источник этот явно носит печать киево- полянского патриотизма. - Главная мысль летописного рассказа о нравах восточных славян сводится к тому, что поляне были издревле нрава тихого и кроткого в противоположность «поганым», «не ведущим закона божия» древлянам, радимичам, вятичам, северянам и кривичам. В этом отношении данный рассказ стоит в некотором противоречии с содержанием древнейшего летописного текста о Кие, Щеке и Хориве, который был в распоряжении автора Повести временных лет. В тексте, сохранившемся в Новгородской I летописи под 6362 г., поляне, обитавшие на киевских «горах», называются «погаными», которые поклонялись «озером и кладязем и рощениемъ». Такой же взгляд на обитателей киевских «гор», которые «жряху б^сомъ на горах», обнаруживает и составитель предисловия к Начальному своду, пользовавшийся Древнейшим киевским сводом  .

Киевский автор, пользовавшийся «Сказанием о преложении книг на словенский язык», не изображает полян звероловами, подобно тому как изображено в рассказе о Кие, Щеке и Хориве, где (ср. Новгородскую I летопись) мы читаем: «[и] бяше около града л t с ъ (ТРА) и боръ великъ, и бяху ло;вяща зв-Ьрь, бяху мужи мудри и смыс- лени„ [и] нарицахуся поляне, от них же есть поляне в Киев^ и до сего дне». Он говорит, что поляне прозвались полянами, потому что сидели «в п о л и»  .

В тексте Повести, где использовано «Сказание», проводится мысль, что апостол Павел был учителем славян, а так как «мы Русь» также принадлежим к славянам, то и «намъ Руси учитель есть Павелъ»: хотя звались полянами, но «р'Ьчь» была славянская. Между тем в летописном сказании о варягах-мучениках, которое все исследователи (в том числе и Н. К. Никольский)   относят к составу Древнейшего летописного свода, подчеркивается: «. . . зд-Ь бо не суть учили апостоли, ни пророци прорицали» э . Мысль, что христианство было принято киевлянами помимо апостольской проповеди, проводится и в другом месте древнего летописного текста (см. 988 г.) и составляет необходимую часть общей его концепции.

Таким образом, переход к более сложным формам государственной жизни порождал в историографии того времени сложный комплекс интересов: местный патриотизм сочетался с пониманием широких задач, стоявших перед «историком» Руси.

К содержанию книги: Арсений Николаевич Насонов. ИСТОРИЯ РУССКОГО ЛЕТОПИСАНИЯ 11- начала 18 века