Глава девятая. Летописи 16 века

А. Насонов

Смотрите также:

Русские летописи, сказания, жития святых, древнерусская литература

Повести временных лет

летописи и книги

Карамзин: История государства Российского

Владимирские летописи в составе Радзивиловской летописи ...

летописи - ипатьевская лаврентьевская новгородская ...

Древнерусские Летописи. Ипатьевская летопись

Древнерусские книги и летописи

Ключевский: Полный курс лекций по истории России

Любавский. Древняя русская история

НАЗВАНИЯ ДРЕВНЕРУССКИХ ГОРОДОВ

Татищев: История Российская

Русские княжества

Покровский. Русская история с древнейших времён

Иловайский.

Древняя история. Средние века. Новая история

Эпоха Петра 1

Соловьёв. Учебная книга по Русской истории

История государства и права России

Правители Руси-России (таблица)

Герберштейн: Записки о Московитских делах

Олеарий: Описание путешествия в Московию

Главное возражение А. А. Шахматову со стороны его критиков строится, таким образом, на недоразумении. «Я. С. Лурье, — пишет Д. С. Лихачев, — отмечает, что критика московского великого князя шла в Ермолинской летописи (и близких к ней Погодинской № 1409 и некоторых других) главным образом по военной линии и могла исходить из оппозиционно настроенных кругов в самой Москве. В связи с этим приобретает особенное значение одно наблюдение Я. С. Лурье: автор Ермолинской летописи (вернее ее протографа) высказывает особую привязанность к московскому воеводе Федору Басенку». Однако оказывается, что в Ермолинской летописи (которую надо отличать от Погодинской № 1409 и других) такая критика отсутствуют: так, под 6968 г. ирония и саркастическое отношение к неудаче московских воевод в Ермолинской летописи отсутствуют; под 6969 г. сатирических выпадов по поводу неосторожности воеводы Ивана Дмитриевича в Ермолинской летописи нет; под 6972 г. сатирическая выходка, направленная против алексинского воеводы, в Ермолинской летописи отсутствует.

А выпады против московской администрации в Ермолинской летописи под 1463 г. никакого отношения к военным делам не имеют, и весь рассказ касается местных церковных дел в ростовской епархии и внутриполитических мероприятий великого князя на той же территории (ярославской), поражавших грубым нарушением прав местных вотчичей: ярославских князей и местных бояр.

Другой вопрос — сведения о Федоре Басенке. Сведения о его деятельности, как мы убедились, имели место и в московском великокняжеском своде 1471 г., и в Московском великокняжеском своде 1479 г., и в промитрополичьем общерусском своде в Софийской II и Львовской летописях. В Ермолинской летописи не весь материал этот есть и вместе с тем о Басенке имеется кое-что лишнее (подробнее об этом ниже). Едва ли не будет слишком смело по этому признаку определять происхождение основного источника Ермолинской летописи. Мы будем иметь случай говорить о деятельности отдельных лиц, которые оставляли значительно более сильные следы (в своих интересах или в интересах своего рода) во владычном новгородском летописании, пользуясь тем, что имели какое-либо касательство к составлению летописного свода; тем не менее памятник оставался владычным.

Нельзя не считаться, определяя происхождение памятника, прежде всего с результатами анализа памятника в целом. В данном случае доказано, что составитель оперировал общерусским, церковным по происхождению, материалом.

Возражая против шахматовского вывода, приводят такой аргумент: «поместить список ростовских владык в своей летописи и дополнить его мог не только ростовский летописец»  . Но вопрос о каталоге ростовских владык под 1396 годом в летописных сводах и его состав основательно изучен, и в работах А. А. Шахматова показано, что этот каталог попадал в летописные своды вместе с ростовскими летописными источниками разных редакций. Это положение, обоснованное А. А. Шахматовым в специальных исследованиях, никем не поколеблено.

Было высказано мнение, что «явно иронический и антивеликокняжеский рассказ Ермолинской летописи об обретении мощей ярославских чудотворцев   вряд ли мог быть сделан в среде ростовских церковных деятелей»  . Но решение этого вопроса зависит прежде всего от того, как смотрели на «новых чудотворцев» в среде ростовских церковных деятелей при архиепископе Трифоне. На этот счет мы имеем ясные и определенные показания источников, отражавших позицию митрополичьей кафедры. Они не оставляют никакого сомнения относительно позиции ростовского владыки Трифона и ростовских церковных деятелей: «И возв^стиша (о «новых чудотворениях». — А.Н.) епископу Трифону Ростовскому, иже въ его епископьи той градъ: той же нев-Ьриемъ обдержимъ не имяше в-Ьры, мняше волшество быти». Дальнейший рассказ еще яснее обнаруживает мнения «в среде ростовских церковных деятелей». Три года спустя Трифон, который «не в-Ьрова чюдесемъ ихъ» (т. е. «новых чудотворцев». — А. Н.), посылает в Ярославль ростовского протопопа Константина, хорошо известного великому князю» для того, чтобы установить: «исцеления отъ нихъ (т. е. от „мощей" Федора и его сыновей. -—А. Н.) по правд^ ли будетъ, заие бо и ТОЙ протопопъ не в-Ьроваше» (в «новых чудотворцев».А. Н.). Оказывается, что ростовский протопоп подозревал обман со стороны игумена Спасского Ярославского монастыря в корыстных целях: «мня с имъ чудотворениемъ игуменъ много богатество приобр^те». В том же году Трифон должен был оставить ростовскую архиепископскую кафедру, о чем Ермолинская летопись сообщает глухо.

Протест со стороны составителя основного источника Ермолинской летописи против объявления «мощей» Федора и сыновей чудотворными вызывался не только мнением, что здесь не истинное чудо, а наваждение («волшебство»), как объясняют Софийская II и Львовская, но и, судя по тексту Ермолинской летописи, связью этого события с событиями политическими. Дело происходило в период ликвидации Ярославского княжения. Ермолинская летопись подчеркивает: «при князи Александр^ Фе.одоро- виче Ярославьскомъ». Софийская II поясняет, что Александр Федорович был «правнукъ ихъ», т. е. сыновей Федора Ростиславича Смоленского и Ярославского , причем рассказ в ней ведется в традиционных литературных выражениях («и стар-Ьшин-Ь града возв-Ьстиша о том князю Олександру Ярославскому, он же повел-Ь тако сему быти, и гробницю хотя устроити камену...» и т. д.).

Трифон мог считать, что прославление делалось из политических соображений, т. е. шли на обман из желания возвысить предков ярославского князя и его княжение. Если такая цель имелась в виду, ярославский князь ее не достиг; по данным Уваровской рукописи № 188, сам Александр Федорович был вынужден «продать» Ярославль («продалъ Ярославль»).

Одновременно составитель основной редакции Ермолинской летописи протестует против произвола великокняжеского дьяка Алексея Полуектовича и доверенного лица великого князя «Ивана Агафоновича Сущего»: «сии бо чюдотворци (т. е. Федор с сыновьями. — А. Н.) явишася не на добро всЬмъ княземъ ярославским®: простилися со вскми своими отчинами нав-Ькъ, подавали ихъ великому князю Ивану Васильевичю, а князь велики противъ ихъ отчины подавалъ имъ волости и села; а изъ старины пе- чаловался о нихъ князю великому старому Алекси Полуек- товичь, дьякъ великого князя, чтобы отчина та не за ними была. А послгЬ того в томъ же град-Ь Ярославли явися новый чюдотворець Иоаннъ Огафоновичь Сущей, созиратаи Ярославьскои земли: у кого село добро, инъ отнялъ, а у кого деревня добра, инъ отнялъ да отписалъ на великого князя ю, а кто будеть самъ добръ, боаринъ или сынъ боярьскои, инъ его самого записалъ; а иныхъ его чюдесъ множество не мощно исписати, ни исчести, понеже бо во плоти суще цьяшосъ» (т. е. «дьяволъ»; написано тайнописью по способу «простой литореи». — А Я.).

Суть этого текста кратко передана в Хронографическом списке Новгородской IV летописи и в более подробной редакции в Новоиерусалимском списке владычного свода Макария, который сохранился в Воскресенском Новоиерусалимском митрополичьем сборнике .

Весь текст носит характер иронического выпада, несколько замаскированного. Мы видели, что в Софийской II и Львовской летописях осуждалось несправедливое отношение Москвы к тверским вотчинам. Там упрек направлен в адрес самого великого князя. В Ермолинской летописи осуждаются дьяк Алексей Полуектович и «Иван Сущей». Аналогичный характер осуждения наместников и дьяков с помощью иронии, как литературного приема, встречаем в Псковской I летописи, в своде 1547 г. Так, в «Повести о псковском взятии» (1510 г.) автор подчеркивает лояльное поведение псковичей в отношении к великому князю московскому и в то же время не жалеет красок для характеристики московских наместников и дьяков: «И у намес- ников, и оу их тиоунов, и оу дьяков великого князя правда их, крестное целование взлетало на небо, и кривда начаша в них ходити, и быта немилостивы до пскович, а псковичи б-Ьдныя не в-Ьдаша правды московския», а дальнейшая тирада заканчивается словами: «... ано земля не раступитца, а оуверхъ не взлетать». В этом своде под 7036 г. читаем следующий иронический выпад против московских дьяков в сообщении о смерти Мисюря Мунехина: «и быша по Мисюри дьяки частые, милосердыи богъ милостив до своего созданиа, и быша дьяки мудры, а земля пуста, и нача казна великого князя множитися во Пскове, а сами ни один не съ-Ьхаше поздорову со Пскова к Москви, дроуг на друга воюя».

К содержанию книги: Арсений Николаевич Насонов. ИСТОРИЯ РУССКОГО ЛЕТОПИСАНИЯ 11- начала 18 века