Глава первая. Историография русского летописания

А. Насонов

Смотрите также:

Русские летописи, сказания, жития святых, древнерусская литература

Повести временных лет

летописи и книги

Карамзин: История государства Российского

Владимирские летописи в составе Радзивиловской летописи ...

летописи - ипатьевская лаврентьевская новгородская ...

Древнерусские Летописи. Ипатьевская летопись

Древнерусские книги и летописи

Ключевский: Полный курс лекций по истории России

Любавский. Древняя русская история

НАЗВАНИЯ ДРЕВНЕРУССКИХ ГОРОДОВ

Татищев: История Российская

Русские княжества

Покровский. Русская история с древнейших времён

Иловайский.

Древняя история. Средние века. Новая история

Эпоха Петра 1

Соловьёв. Учебная книга по Русской истории

История государства и права России

Правители Руси-России (таблица)

Герберштейн: Записки о Московитских делах

Олеарий: Описание путешествия в Московию

Сказание о варягах — это предание, связанное с Десятинной церковью: ее построили, согласно легенде, на крови мучеников; об этом передавали в XI в. И в Новгородской I летописи, и в Повести временных лет читаем: «И б-Ьяшеть Варягъ единъ, и б-k дворъ его, иде же есть церкви святы Богородица, юже созда В о л о д и м и р ъ» (Акад. сп. Новг. I лет.).

Так как сказание явно церковного происхождения, то правильно заключали, что легенда «имела хождение среди клирошан этой церкви»27. Таким образом, вероятно, что первая запись была сделана при этой церкви. Руководящую роль среди ее клирошан играли греки («епископы корсуньскыя пристави служити в ней»); строилась она мастерами «из Грекъ» и снабжена корсунской утварью, и организация ее быта была построена, по-видимому, по греческому образцу, если имевшему к ней ближайшее отношение Анастасу Кор- сунянину была, как полагают Л. Мюллер и А. Поппэ, поручена должность «эконома»  . Напомним, что в Прологе подчеркнуто, что варяг приехал «изъ Царяграда» (по летописи— «из Грекъ»). Свою веру варяг определяет, ссылаясь на греков («емоу же греци слоужахоу» — л. 185)  .

Нельзя предполагать, вместе с тем, что запись о варягах была сделана по случаю перенесения их останков в Десятинную церковь и что сказание составлялось одновременно с житием Ольги около 1007 г. Если бы останки убитых были перенесены в Десятинную церковь, то об этом бы знали, конечно, составители киевских сводов, а в них мы читаем: «... и не св^сть никто же, гд-Ь положиша я» (Лавр. лет.).

Повторяем, что мы совсем не считаем, что Десятинная церковь была единственным местом, где до составления летописных сводов велись исторического характера записи. Однако, когда мы ищем устойчивых указаний на источник таких записей в сохранившемся материале, то поиски приводят все же к Десятинной церкви. Так, бесспорные указания на запись, вышедшую из недр Десятинной церкви, дает текст под 6504 г., содержащий молитву Владимира В Десятинной церкви, извлечение из грамоты, данной Десятинной церкви, его клятву и сообщение, что он дал десятину Анастасу Корсунянину, и об установлении праздника. Этот текст сохранился и в Новгородской I летописи, и в Повести временных лет, и в Устюжском летописце (в последнем в искаженном и сокращенном виде), и в очень древних литературных памятниках, и в отдельном виде в проложных чтениях под 12 маем в пергаменных списках (кстати сказать, праздник 12 мая «самый древний по времени праздник, внесенный в России в Прологи» ).

Мне кажется, что в этом тексте первоначально не упоминалось об Анастасе Корсунянине. По крайней мере, в проложных текстах под 12 мая, а также в «Слове о том, како крестися Володимеръ возмя Корсунь», и в так называемой «древней редакции» жития Владимира, и в распространенной редакции его жития не упоминалось об Анастасе, хотя упоминалось о даровании десятины и об установлении праздника (см. пролог Типогр. собр. в ЦГАДА, № 171, л. 36). Об Анастасе Корсунянине добавил, очевидно, составитель летописного свода, что подтверждается повторением в летописном тексте того, что была дарована десятина. Не берусь судить, когда записи об Анастасе попали в летопись, но думается, что, если они или часть их были уже в Древнейшем своде, то такие записи едва ли могли быть сделаны после 1018 г., когда он стал перебежчиком и ушел с Болеславом.

Напомним также о следах древней (долетописной) статьи о Владимире, из слов которой заключают, что она составлялась еще во времена Владимира («им же приведение обр-Ьтохомъ в"Ьрою князя нашего Володимера вь благость сию, им же восхвэлимся и стоимъ»)  .

Наконец, с этими данными следует сопоставить указания на существование летописных записей или заметок, отличающихся по содержанию от известий Новгородской I летописи и Повести временных лет, хотя и перекликающихся с ними, но не искаженных как будто летописной переработкой сводчика, с признаками архаичности. Они дошли до нас в составе «Памяти и похвалы» Владимиру. Перед нами — краткие летописные записи о событиях, совершавшихся начиная от смерти Святослава, связанных преимущественно с деятельностью Владимира, исключительно южнорусские, без примеси новгородских, в которых светские, гражданские события переплетаются с церковными. Наиболее поздняя запись (до известия о смерти Владимира) говорит, что Владимир дал десятину церкви св. Богородицы: по крещении «на четвертое л^то церковь камену святыа Богородица заложи, а ... в девятое л^то десятину блаженьш христолюбивыи князь Володимер вда церкви свягЬи Богородиц^ и от им^ниа своего».

В сложной по составу «Памяти и похвале Владимиру» еще дважды говорится о Десятинной церкви — в рассказе о крещении: «... и десятиноу ей вда, т^мъ попы набд-Ьти и сироты и вдовича и нищая», и в похвале Ольге, в рассказе, вероятно, более позднего происхождения, о гробе, в котором «лежить» тело Ольги: «.. .гробъ каменъ малъ въ церкви святыя Богродица, тоу церковь създа бла- женыи князь Володимер каменую въ честь свягЬи Богоро- дици, и есть гробъ блаженыа Ольгы и на верху гроба оконце сътворено и тоу да вид-Ьти тЬло блаженыя Олгы лежащи цЪло...»   и т. д.

Обратимся к самим летописным заметкам. Для меня нет никакого сомнения, что летописные заметки представляли собой первоначально отдельные заметки, что в какой-то момент образования «Памяти и похвалы» или одной из частей ее они были приписаны или вставлены в текст. Третья часть «Памяти и похвалы» существует, как известно, отдельно и получила название с легкой руки А. И. Соболевского «Древнего жития Владимира». Сравнивая третью часть «Памяти и похвалы» (см. от слов «Блаженыи же князь Володимеръ, вноукъ Олжинъ. ..») с ее текстом в отдельном виде, с «Древним житием» (см. рукопись ГБЛ, Румянц. собр., № 434, л. 487—487 об.), нетрудно убедиться, что в «Древнем житии» встречаем только сокращения по сравнению с «Памятью и похвалой», из которых часть объясняется гаплографией. Летописные заметки здесь переданы без каких-либо смысловых разночтений (только вместо «оудавиша Олга въ гребли» в «Древнем житии» читаем «оугн^тоша Олга въ гребли»). Как бы мы ни толковали происхождение третьей части «Памяти и похвалы»: было ли оно, как думали А. И. Со- болевский и Н. К. Никольский, первоначально отдельным памятником или оно было, как предлагал А. А. Шахматов, продолжением первой части «Памяти и похвалы», отделенной впоследствии вставкой похвалы Ольге, мы должны признать, что летописные заметки являются привеском, приписками, внесенными или в «Память и похвалу», или в «Древнее житие Владимира».

Изучать эти летописные заметки нужно в том виде, как они сохранились, не переставляя эти заметки или записи в хронологическом порядке, так как тем самым мы затемним их понимание. Я говорю не о понимании содержания, а о понимании происхождения заметок.

Всякую гипотезу следует проверять. В подавляющем большинстве своем гипотезы А. А. Шахматова оказываются необычайно сильными — в полном смысле «научными гипотезами». Но предположение о происхождении заметок в пределах «Памяти и похвалы» было высказано им мимоходом, и, как он сам говорил, этому высказыванию «в виде предположения» он «не придавал особенного значения»33. Предположил же он, что заметки первоначально были расположены в хронологическом порядке и находились не в конце произведения, а значительно выше, после описания добродетелей Владимира (описание см. от слов «боле же всего бяше милостыню творя князь Во- лодимеръ...» до слов «...вся милу[я] и од'Ьваа и накормя и напояа»). После этого будто бы шли заметки, начинавшиеся, по его мнению, словами «И сЬде Kbiest на м-Ьст'Ь отьца своего Святослава». И впоследствии эти заметки будто бы были заменены тем текстом, который читаем теперь в дошедшей до нас «Памяти и похвале»; а летописные заметки перенесены в конец произведения, причем сбитыми, расставленными иначе, т. е. так, как мы их читаем теперь.

Это довольно сложное предположение мне представляется искусственным. Если выбросить, согласно предположению А. А. Шахматова, рассказ о победах Владимира над радимичами, ятвягами, серебряными болгарами и хазарами и сравнительно подробный рассказ о взятии Корсуня и вместо него вставить летописные заметки в том виде, как их восстанавливает А. А. Шахматов, то мы получим текст не более убедительный и оправданный, чем тот, который имеем теперь в дошедшей до нас «Памяти и похвале». В самом деле, до операции, предположенной А. А. Шахматовым, первоначально был будто бы следующий весьма мало оправданный в смысловом отношении текст с такой «последовательностью» повествования: сначала рассказ о добродетелях Владимира, обнаружившихся после крещения, о том, как он творил милостыню, потом о том, что он сел в Киеве, т. е. о событии периода его язычества, затем о событиях в период предшественников Владимира, затем опять о том, что он сел в Киеве, потом о крещении его и т. д. Между тем в данном месте в сохранившемся тексте, мне кажется, проглядывает определенная мысль составителя: Владимир совершал «милостыню», творил волю божию, пребывал в добрых делах, «благодать божия просв'Ьщаша сердце его и рука господня помогаше ему», и он побеждал врагов своих и все его боялись и «ид'Ьже идяше одол-Ьваша» и т. д.

Правда, перечисляются походы, которые (во всяком случае — часть которых), судя по летописи, он совершил еще до крещения  .

Если рассматривать летописные заметки в том виде, как они сохранились, то можно заметить две группы их, связанные фразой «И богъ поможе ему и сЪде в KbieB^, на м^ст^ отца своего Святослава и д"Ьда своего Игоря»; несколькими строками ниже сказано опять, что Владимир сел в Киеве, причем с точной датой, а перед связующей фразой («И богъ поможе ему...») говорится о событии, которое имело место значительно позже того, как Владимир сел в Киеве. Если эта фраза («И богъ поможе ему...») принадлежит составителю «Памяти и похвалы», а не автору заметок, то здесь опять повторяется мысль, что бог помогал Владимиру еще до крещения.

Первая группа заметок объединена хронологической сетью, исходным моментом которой служит крещение. Кроме того, вся группа объединена одной темой: деятельностью Владимира. Нет сомнения, что заметки эти писались при Десятинной церкви. Они завершаются известием о построении церкви св. Богородицы, которому сопутствует соответствующее рассуждение. Счет от крещения, по-видимому, церковная традиция. Указание на то, что Владимир жил 28 лет «по крещении», встречаем в про- ложных житиях Владимира (Румянц, собр., № 434), в «Слове о том, како крестися Владимир, возмя Корсунь» (Погод., № 1559), в «Торжественнике» (Румянц. собр.№ 435)  .

Происхождение второй группы заметок менее ясно. Она начинается от слов «А Святослава князя печен-Ьзи оубиша...».

Необходимо считать, что летописные заметки и первой и второй группы не восходят к Древнейшему своду. Еще А. А. Шахматов, тщательно сличив летописные заметки с летописями, установил, что заметки содержат сведения, которых нет в летописях. В сущности, их сходство с летописями обнаруживается лишь постольку, поскольку они частью сообщают об одних и тех же событиях. Но сообщения эти не извлечены из летописных сводов. В летописных сводах нет ничего о походе Владимира на другое лето по крещении к порогам; о том, что Владимир взял Корсунь на третье лето по крещении, что у Вручего под Олегом обломился мост; что церковь св. Богородицы была «каменной»; там нет точной даты вступления Владимира на стол и т. п. Надо быть последовательным и, применяя тот же правильный методический вывод, который применял исследователь по отношению к Сказанию об убитых варягах, заключить, что летописные заметки не восходят к киевским летописным сводам, что перед нами редчайший образец древнейших летописных записей.

Изучение последующей истории летописания — летописания эпохи феодальной раздробленности — показывает, что исторического характера записи начинаются с записей при местных соборных храмах (так было в Переяславле-Русском, в Новгороде, в Пскове, в Твери, во Владимире). Нет ничего удивительного, что в Киеве при Десятинной церкви возникла историческая письменность. В данном случае первое побуждение могло быть проявлено со стороны греческого клира, но в попытках в этом направлении клир не мог не считаться и с интересами того, кто был виновником «крещения» и построения самого храма. Во всяком случае, на первых порах историческая письменность в той мере, в какой она возникала при Десятинной церкви, не могла не носить отпечаток церковности и греческой культурной традиции.

Было бы, однако, актом большого насилия над летописными источниками, если бы мы стали утверждать, что Древнейший киевский летописный свод носил по преимуществу церковный характер, сохраняя в этом отношении черты единства и цельности. Среди древних летописных сказаний значительное место занимают сказания светского, «народного» содержания. Рассмотренные летописные заметки, видимо из Десятинной церкви, едва ли были нужны составителю Древнейшего киевского свода, поскольку в его распоряжении были уже довольно подробные записи светских сказаний. Да и вообще трудно сказать, были ли ему известны летописные заметки, сохранившиеся в конце «Памяти и похвалы».

К содержанию книги: Арсений Николаевич Насонов. ИСТОРИЯ РУССКОГО ЛЕТОПИСАНИЯ 11- начала 18 века