ЦЕРКОВНАЯ ПОЛИТИКА ВЛАДИМИРА МОНОМАХА

Академик А.С. Орлов

Смотрите также:

Владимир 2 Мономах...

Устав Владимира Мономаха...

Карамзин: История государства Российского

Киевская Русь

Древняя русь

Рыбаков. Русская история

Любавский. Древняя русская история

Владимир Мономах, в крещении Василий

шапка Мономаха...

Древнерусские книги и летописи

Ключевский: Полный курс лекций по истории России

поведение князя Владимира ...

Политические идеи Владимира Мономаха ...

Великий князь Владимир Мономах. Нападения половцев на Русь ... 

НАЗВАНИЯ ДРЕВНЕРУССКИХ ГОРОДОВ

Татищев: История Российская

Русские княжества

Покровский. Русская история с древнейших времён

Иловайский.

Древняя история. Средние века. Новая история

Соловьёв. Учебная книга по Русской истории

История государства и права России

Правители Руси-России (таблица)

Вразрез с идиллизмом и идеализациею Владимира Мономаха по отношению к церковности, которая для средневековья играла выдающуюся роль, выступил М. Д. Приселков в книге „Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси "X—XII вв." (СПб., 1913).

База рассуждений Приселкова — борьба Руси с Византией за независимость национальной церкви, борьба на территории Руси грекофильской и национальной тенденции; представителями греческой ориентации были митрополиты, ставившиеся на Русь из Греков; русскую же ориентацию представлял Киево-Печерский монастырь, старавшийся умножить число русских святых и претендовавший на независимость от митрополита. Князья, правившие Русью, дер- жались то грекофильской, то национальной ориентации, соответственно чему и складывались княжеско-монастырско-митро- поличьи отношения. Согласно Приселкову, отец Мономаха по существу был грекофил, но под конец жизни сблизился с Киево- Печерским монастырем (допустив в 1091 г. перенесение Феодосия в новую церковь в отсутствие митрополита) и заслужил от него в летописи благожелательную оценку по смерти и снисхождение к недостаткам управления последних лет. „Умея ладить с той и другой стороною, Всеволод получает торжественное погребение в св. Софии, так как имел перед Византией не мало важных заслуг, — с одной стороны, и так как этому способствовали дружные Всеволодову дому епископы, Печер- ская обитель и старая именитая дружина, — с другой" (283),

Развивая далее гипотезу Шахматова о тенденциозном редактировании Несторовой версии „Повести временных лет" в интересах Владимира Всеволодовича Мономаха и под его нажимом, Приселков пытается восстановить стертый редакциею истинный образ Святополка, как талантливого правителя, и ведет историю на фоне соревнования с ним Мономаха. Материалом для суждений Приселкову служили: летопись, Киево-Печерский Патерик и Сказание о Борисе и Глебе.

Против Святополка была настроена старая дружина и Киево-Печерский Монастырь; последний, очевидно, за равнодушие к церковным вопросам национального значения, например — .к культу Бориса и Глеба. Возможно, что Святополк пробовал опираться сначала на грекофильствующую партию. У Моио- маха же были добрые отношения с Печерской обителью. Борьба Святополка с Мономахом, смягчавшаяся необходимостью совместных действий против Половцев, вспыхнула после Любеч- ского съезда 1097 г., когда при разделе земель на отчины обделенным оказался Киевский князь Святополк, не получивший ни Новгорода (он в руках Мономаха), ни Волыни, ни Галича (у Давида Игоревича и Ростиславичей).

В столкновении из-за ареста и ослепления Василька на стороне Святополка оказались Киевляне, печерский игумен выступил против. Мономах, однако, одолел, выиграл благодаря моральному преимуществу. Святополк постарался замириться с Печерскою обителью и к 1098 г. сумел завоевать симпатии всех слоев Киева, не исключая тех, с кем, как со сторонниками Мономаха, имел столкновения в первые годы своего правления— и с первостепенной дружиной и с Киево-Печерским монастырем, расположив его к себе почитанием Бориса и Глеба. Но и Мономах, по словам Приселкова, продолжал искусно привлекать к себе киевскую Общественность наружною преданностью русским планам Печерской обители, продолжая этим политику последних лет Всеволодова княжения в Киеве. Незамещение свободных епископских кафедр при митрополите греке Николае (1096-—1101) Приселков объясняет несогласием митрополита с Святополком и Мономахом. Следующий митрополит грек Никифор (1104—1121) сразу замещает вакансии и ставит Мономаху епископом в Переяславль игумена Выдубицкого Все» воложа монастыря. Очевидно, дружба Мономаха с Печерским монастырем ослабела, в связи с установлением добрых отношений монастыря со Святополком. Но резко обозначился этот разрыв лишь после овладения Владимира Киевом. Повидимому, Мономах старается до овладения Киевом идти в ногу с общественно-церковным настроением Киева, расположить к себе своею русскою настроенностью в церковных делах. Так, в своем Поучении детям среди прочих советов, раздаваемых не столько с целью поучения, сколько с целью вырисовкя себя, как князя, перед обществом, Мономах пишет: „Епископы, и попы, и игумены, с любовью взимайте от них благословленье, и не устраняйтеся от них, и по силе любите и набдите, да приимете от них молитву от бога"; здесь, конечно, с умыслом пропущено упоминание митрополита — черта понятная и дорогая для киевских общественных кругов. Еще ярче рисует желание Мономаха привлечь к себе общую любовь и сочувствие — его отношение к главной национальной святыне Руси, к останкам Бориса и Глеба.

Святополк, после примирения с киевскими руководящими кругами в 1098 г., меняется и в отношении почитания свв. братьев. По рассказу житийного Сказания о Борисе и Глебе, написанного сторонником Мономаха и в его княжение, к этой перемене Святополка принудило чудесное вмешательство свв. Бориса и Глеба в насилия князя людям. Факт остается бесспорным: „И оттоле... на многа времена творяше праздник, часто приходя Вышегороде летом". Владимир решается затмить Святополка в этом отношении, и в 1102 г. позолотил рак свв. братьев. Не без умысла всему делу придается вид глубокой тайны: „И пришед ночью премери гроба, расклепавъ же дъскы серебряный, позлати златомъ".

Выставляя Святополка в самом дурном свете, составитель житийного Сказания, очевидно, не пожелал сообщить, что Святополк не только летом приходил творить праздник в Выш- городе, но и сделал эти серебряные гробы. Владимир, желая затмить дело Святополка и позолотить гробы, мог сделать последнее только тайно и ночью, чтоб не дать Святополку права счесть этот поступок за личное оскорбление, хотя тайна эта была, конечно, общеизвестна. Характерно для Мономаха 60 и то, что и в 1115 г. он не мог оставить непревзойденной постройку каменной церкви в Вышгороде Олегом Святославичем и строит в новом храме какой-то великолепный „терем серебрен".

В погребении сестры Мономаха Евпраксии Всеволодовны в 1109 г. именно в Печерском монастыре, по мнению Приселкова, нужно усматривать желание Мономаха не оттолкнуть до времени Печерский монастырь. Будучи одно время женой императора Генриха IV, она переходила в католичество, почему и нельзя было рассчитывать на ее похороны в митрополичьих храмах. Но почему Мономах не положил тело сестры в Выдубицком отцовском- монастыре? Погребение Евпраксии сопровождалось, конечно, не только тем, что „вчиниша над нею божницю, идеже лежить тело ея", но и добрым вкладом на помин души, что и показывает уменье Владимира скрывать свои думы и чувства от тех, от кого может потребоваться поддержка, и до тех пор, пока не минует возможность и надобность в последней.

Не жертвуя популярностью, Мономах, кажется, умел ладить и с противной стороной, найдя возможность установить добрые отношения с новым митрополитом Ннкнфором. Так, выдавая в 1112 г. свою дочь Евфилщю „в Угры за короля", Мономах обращается к митрополиту с вопросом: „како отвръже- ни быша Латина от св. соборныя и правоверныя церквы..." Конечно, ответное послание митрополита не помешало Мономаху выдать дочь „в Угры", но нужно думать, что митрополит был польщен заботливостью князя по таким больным для грека вопросам.

Все это дает право думать, что Мономаху удалось привлечь к себе симпатии правящих верхов Киева, даже разных течений среди них, чем и объясняется возможность его появления в Киеве по смерти Святополка. Но о симпатиях к Мономаху широких кругов несколько преувеличивают, когда говорят, что они были прочны и глубоки, основываясь на роли Мономаха в половецких походах, где он еще в последние годы жизни Святополка взял все дело в свои руки. Конечно, — говорит Приселков, — Мономах боролся упорно и мужественно, но есть основания думать, что первую роль в походах, играл киевский князь Святополк, как изображал это (по ги- котезе Шахматова) Нестор в своем летописном своде, дошедшем до нас в переделке игумена Сильвестра 1116 г., которая и выдвинула Мономаха на первый план.

Став с 1098 г. под княжескую руку, Печерский монастырь почувствовал себя вполне охраненным от власти и вмешательства митрополита. Нужное от митрополии монастырь получает через князя его повелением; так было с написанием Феодосия в синодик по воле Святополка в 1108 г. и с по- ставлением игумена по избранию одной печерской братии в 1112 г.

По вступлении своем на Киевский стол, Мономах открывает свое истинное направление в делах церковных и, оставаясь в старой дружбе с митрополитом, сразу вступает в резкую борьбу с Печерским монастырем, не берет отсюда ставленников во епископы, поручает в 1116 г. переделать летопись киево-печерского монаха Нестора Выдубицкому игумену Сильвестру. Но Печерский монастырь давно уже пользовался любовью и преданностью Святославичей, с которыми Мономаху приходится считаться.

В 1115 г. произошло большое церковное торжество: освящение нового храма в Вышгороде и перенесение рак с телами Бориса и Глеба. Хозяином торжества был создатель храма Олег Святославич, ибо князья и духовенство по освящении храма „обедаша у Ольга", хотя и в летописи и в житийном Сказании на первое место ставится Владимир. В торжестве этом участвовал митрополит Никифор, пять епископов и целый сонм игуменов с Печерским во главе. Но торжество- прошло не совсем гладко, между князьями возник спор о месте подавления рак: Владимир желал поставить их посреди церкви, так как приготовил „терем серебрен", долженствующий затмить дар свв. братьям Олега, а Олег и Давид — желали „поставити я в комару, идеже отець мой назнаменал, на правой стороне, идеша бяста устроене комаре има". В этой мО~ 62 тивировке Олега („отець мой", вероятно, из речи Олега)1 любопытно обоснование желанием отца его Святослава, который, действительно „умысли сьздати церковь камену свя— тыма, и създав ю до 50 лакоть възвышеи, преставися".

 Спор мог- возгореться с большой силой, потому что если храм начал строить Святослав, то продолжал Всеволод, и политическое- обладание Вышгородом было сейчас в руках сына Всеволода, приготовившего и „терем" удивительной красоты и работы. Любопытно упорство обеих сторон. Дело по предложению: митрополита и епископов пришлось решить жребием. Описа-- ния этого торжества единогласно сходятся на огромном количестве участников, что свидетельствует о национальной популярности праздника. Вот почему Владимир, тонкий и осмотрительный политик, не позволял никому перебить свою славу- пламенного поклонника Вышгорода. В 1117 г. Владимир за-- ложил церковь каменную „прекрасну" свв. братьям „на Льте",, „идеже св. Бориса кровь прольяна бысть", то же построили. Святославичи в Чернигове. Но, собственно, кроме почитания Бориса и Глеба, как национальных представителей русской, церкви, Приселков не заметил у Мономаха ни одного действия, в котором можно было бы подметить желание полегчить. греческую руку. В 1116 г. Мономах посылал защищать при- дунайские владения своего зятя Леона царевича. В 1122 г. „ведена Мьстиславна (внучка Мономаха) в Грекы за царь и митрополит Никита приде из Грек". Сюда же возможно отнести перенесение из Константинополя пальца Иоанна Крестителя, в чем сказалось желание Грехйов выразить почет- и уважение Мономаху.

Центральной идеей всей книги М. Д. Приселкова является автокефальность русской церкви, приобретение ею независимости от греческой. Эта сфера взаимоотношений Руси и Византии наиболее загадочна и требует от исследователя особой настороженности и, так сказать, „чтения между строк". Постоянное напряжение поиска При недостаточности фактов грозит вылиться в подозрительность, в необоснованный скепсис... И нам думается, что именно такое умонастроение М. Д. Приселкова имело результатом скептическое отношение к действиям Мономаха и, в частности, обвинение его в грекофильстве.

Подлинным знаком связи Владимира Мономаха с национальной Византийской религиозной культурой может служить один амулет, в изображениях и надписях которого слиты античная мифология с христианской. Молитвенное обращение на амулете содержит имя „Василий", которое толкуется как христианское крестильное имя Владимира Мономаха, владельца этого филактерия.

Тип славянских уставных букв этого молитвословия соответствует датировке XI—XII веками. Рассматриваемый нами амулет ходит под названием „Черниговской гривны", так как найден в 1821 г. около Чернигова, и относится археологами к „змеевикам", так как имеет изображение человека со змеиными оконечностями. Подлинник—золотой, круглый, диаметром 7.2 см, носился на груди. Хранится в Ленинграде, в Государственном Эрмитаже (Виз. отд., №22/j). На лицевой стороне амулета в среднем круге изображена впрямь приземистая фигура архангела Михаила в рост, с тяжелыми длинными крыльями, с лабаром в правой руке и с державой (сфера, на которой крест) — в левой. По сторонам двуколонная славянская надпись имени архангела.

 Изображение окружено круговой надписью по-гречески, представляющей начало „трисвятой песни". На оборотной стороне в среднем круге изображена обнаженная женская поясная фигура, у которой вместо плеч и рук две ушастые змеиные головы, а вместо ног-—два скрученных в один оборот змеиных туловища, каждое с двумя головами. Из женской головы также выходят два хитро завитых змеиных туловища, каждое с двумя змеиными головами. Вся змеиная композиция вокруг упитанного женского торса с миловидным лицом блещет мощностью м тщательной отделкой.

Это — изображение внутреннего злого недуга в человеческом теле, который по-русски назывался „дна", а по-гречески „истера". Вокруг изображения „истеры" имеются две круговые надписи; внутренняя — славянская: „г о с- яоди, помози рабу своему Василию Аминь"; внеш- 64 няя — греческая, которая заключает в себе заклинание „истеры" (внутренности, матки...) в 14 слов (м. б. стиховые строки), по-русски эта внешняя надпись переводится так: „Истёра, чернотою чернеющая, как змея извивалась, как дракон шипела, и как агнец была в ужасе". Где бы ни был отлит из золота для князя Владимира-Василия этот роскошный амулет, в Византии или на Руси, он отражает именно национальное греческое исповедание, представляющее собою синкретизм античного язычества и восточного христианства.

К содержанию книги: Историк литературовед Александр Сергеевич Орлов. Владимир Мономах