<<< ИСТОРИЯ РОССИИ ВО ВРЕМЯ ПЕТРА 1 ПЕРВОГО. Восстания и бунты

Волнения заводских крестьян и работников мануфактур при Петре 1. Бунты казённых крепостных

С появлением и развитием крупной промышленности в России в эпоху Петра 1 усложнились проявления и формы классовой борьбы. Суровая эксплуатация и плохие условия работы делали пребывание на мануфактуре «тягостью» для работника любой категории, но особенно «несносной» она была для принудительно мобилизованных рабочих, крепостных и приписных крестьян.

Проявления недовольства начались, можно сказать, вместе с появлением мануфактур и прежде всего на железоделательных заводах.

Наиболее ранние сведения о выступлении крестьян относятся к двум последним десятилетиям 17 века. Когда началось в Олонецком уезде строительство железного завода Бутенанта, крестьяне Фоймагубской волости старались помешать его возникновению. Когда же в 1696 г. к заводам Бутенанта был приписан Кижский погост, крестьяне «учинились ослушны ж, переписаться и отказаться и наказанье ослушником учинить не дались...»

Сопротивление оказалось настолько сильным, что для подавления его был послан отряд стрельцов в 335 чел., но и им крестьяне оказали сопротивление: по официальному донесению, они «учинили бунт», били в колокол «в сполох» и собрались из деревень «с дубьем и кольем» . Сопротивление было подавлено при помощи стрельцов. В середине 1720-х годов крестьяне того же Кижского погоста отказались вывезти из леса 18 тыс. возов угля, несмотря на обещание оплаты в счет подушной подати. На повторные угрозы и посылку солдат крестьяне ответили открытым сопротивлением.

«Пришед к той квартире, в которой стояли солдаты той же волости, с многолюдством более 200 человек с кольем и з дубьем, приступив к той квартире, ломили окна и ворота и каменьем в окна бросали, которыми многих солдат зашибли. Того их бою было больше двух часов» . Сопротивление, как и в 90-х годах, было сломлено военной силой.

В своем донесении управитель олонецких заводов писал, что «некоторые здешние погосты для их противности и продерзостей ото многих лет уже славны». Итак, перед нами не случайный эпизод, а длительная борьба. Недовольство крестьян объяснялось тем, что они привлекались «многими солдатами силою к заводской работе...» Обострение недовольства вызывалось, кроме того, сбором «через милитарную экзекуцию» накопившихся недоимок.

Изложив эти обстоятельства, управитель заводов сделал совершенно правильный вывод: «Того ради удивлятися не для чего, что крестьяне дерзнули присланным от Берг-коллегии указам проти- витца, видя мою недовольную мочь». Получив его донесение, коллегия решила послать на завод отряд солдат.

На Урале сопротивление крестьян началось с первых лет строительства казенных заводов.

Летом 1703 г. поднялись приписанные к Каменскому заводу крестьяне, использовавшиеся для работы на рудниках и заводе. Крестьяне с женами и детьми в количестве 200 чел. бежали с насиженных мест и направились в степь к верховьям реки Яика. Вооруженные луками и пиками восставшие подступили к городу Кунгуру, где находился в это время верхотурский воевода Алексей Калитин, который ведал также Кунгурским уездом и руководил строительством казенных заводов. Крестьяне на «общей думе» постановили убить воеводу и захватить город.

Узнав о приближении крестьян «во многолюдстве» к городу, воевода, опасаясь «межеусобия», пробовал их уговаривать, а затем направил пушки и «для пристрастия стрелял к ним ис пушек пыжами, и через них ядрами». Воевода со служилыми людьми и стрельцами больше недели отсиживались в Кунгуре. Крестьяне дважды нападали на город.

В восстании принимало участие и нерусское население Кунгурского уезда. Только после того как воевода тайно бежал из Кунгура в Верхотурье, крестьяне ушли из-под Кунгура, но многие ли вернулись в приписные слободы, неизвестно. Выступление крестьян встревожило не только кунгурского воеводу, но и высшее начальство в Москве: в Сибирском приказе обстоятельно допрашивали стрельца, приехавшего с Не- вьянского завода и знавшего о происшедших событиях .

Сопротивление крестьян росло вместе с развертыванием заводского строительства и усилением их эксплуатации на заводах. При постройке Екатеринбургского завода привлеченные к этому делу крестьяне, а также солдаты, выполнявшие обязанности стражи, по словам Геннина, так «много от работы бегали», что «при строении едва не одного оставили» . Побеги заводских работников на Урале и в Сибири, где кругом заводов были необозримые пространства, а рядом жили «башкирцы», укрывавшие беглецов, были распространенным проявлением растущего недовольства.

Особенно привлекала беглецов казачья река Сакмара, куда они уходили крупными партиями Несмотря на то, что Геннин расправлялся с беглецами чрезвычайно жестоко, вплоть до повешения, бегство усиливалось и приняло особенно значительные размеры в 1726— 1727 гг.

Крестьяне не являлись на заводские работы и либо прятались близ своих домов, либо бежали в Сибирь и Башкирию, вооружившись «огненным ружьем и разным орудием, оставя свой скот и хлеб».

На поиски беглецов посылались солдаты, однако вернуть крестьян не удалось. У них появлялись руководители вроде «крестьянского сына» Ивана Гореванова, имевшего связи с местным населением—башкирами и каракалпаками . Крестьяне находили сочувствие и помощь среди заводской охраны, состоявшей из солдат, недавно навербованных из тех же крестьян, и они совместно устраивали побеги.

Об этом доносил Геннин, сообщая о принятых им жестоких мерах: «Того ради я принужден был для эк- зампля и страха другим... не описываясь в Тобольской или в Военную коллегию, их через военный суд казнить, а именно: атамана гренадера колесовать, а обоих мужиков повесить, а протчих вместо кнута гнать спицрутены» Беспощадность мер показывает, в какой тревоге находилось начальство казенных заводов.

Не менее напряженное положение отмечено на частных заводах, где эксплуатация была еще сильнее, а самоуправство заводчиков еще бесконтрольнее. На последнее особенно жаловались рабочие Невьянского завода Демидова. Уже с 1703 г. начали поступать жалобы по поводу не только тягчайшей эксплуатации, но и жестокого обращения Демидовых.

Приписные крестьяне писали, что заводчик считает их своей собствен ностью, захватывает их имущество, а самих «морит голодною смертью, пить и есть не дает и бьет их батожьем и плетьми на смерть» . В 1708 г. произошли волнения среди крестьян Вышегородской волости, приписанной к заводам Меллеров.

Крупные волнения происходили на предприятиях легкой промышленности. Самыми крупными из этих предприятий были Хамовный и Суконный дворы в Москве; на первом находилось свыше тысячи рабочих, на втором — около тысячи. Это скопление уже тогда вызывало у правительства опасения, рабочим же придавало сознание известной силы.

Роптать начали «матросы» Хамовного двора, принудительно работавшие на казенной мануфактуре вместо военной службы . На этой московской текстильной мануфактуре положение принудительных рабочих было особенно тяжелым. В отношении их администрация Хамовного двора постоянно допускала злоупотребления: задерживала и без того скудное жалованье, привлекала на дополнительные работы, вроде стояния на карауле во дворе, применяла телесные наказания.

Рабочие Хамовного двора жаловались не только в Адмиралтейскую канцелярию, но помимо нее с челобитьями обратились к самому царю. Однако челобитчиков в этих случаях ждало только наказание. Несмотря на этот горький опыт, рабочие Хамовного двора продолжали обнаруживать «противность». Особой остроты отношения достигли после назначения директором мануфактуры Тиммермана в 1720 г. Рабочие жаловались, что при увеличении норм выработки им убавлено жалованье, делаются постоянные вычеты, не выдается пособие больным, что их постоянно бьют так, что некоторые от побоев даже умирают.

На следующий год но назначении Тиммермана директором, в 1721 г., стала готовиться коллективная челобитная от имени сотен рабочих. Возглавляли это движение два матроса — Коньков и Лебедев; при допросе некоторые показали, что оба организатора приходили к рабочим в светлицу по ночам, говорили «о возмущении». Другие показали, что Коньков и Лебедев собирали по копейке с человека на какое-то ходатайство.

Сам Тиммерман, зорко следивший за поведением рабочих, захватил главарей и «держал заковавши в кандалы семь недель, дабы ни в чем никто не доносил». Затем он отправил их скованными на работу, предварительно избив кошками. Но это не остановило рабочих. Когда по жалобе рабочих началось расследование, 426 работников разных специальностей твердо заявили: «Вышеписанное де челобитье писали они и подавали с общего совету старост и делецких и всех мастеровых и работных людей до одного человека, а не одни собою». Рабочие обвиняли Тиммермана и его помощников во взятках, хищениях, заготовке «по- моклой и негодной пряжи», задержке жалованья по шесть-восемь месяцев, наконец, в беспощадных и «напрасных» побоях.

Администрация казенной мануфактуры переносила в промышленность практику крепостных порядков не только в отношении принудительных, но и наемных рабочих. Тому же примеру следовал частный предприниматель из купечества. Это подтверждается историей борьбы рабочих Суконного двора с В. Щеголиным и другими владельцами, получившими эту мануфактуру в 1720 г.

Столкновения между рабочими и хозяевами начались в том же году и были вызваны прежде всего низкой заработной платой . При передаче мануфактуры правительство обязывало «компанейщиков» увеличить ее и заключить «согласие», или договор, с рабочими «повольно, почему каждому за труд его воспринять».

Щеголин же ограничился тем, что объявил рабочим о прибавке, выдал аванс, заставив их тем самым приступить к работе, а с договором медлил или, по словам рабочих, «отбегал». Но рабочие твердо настаивали, требуя «у него определения непрестанно», которое должно было урегулировать отношения, строящиеся на договорных началах. Позднее, объясняя промедление с договором, компанейщики сваливали свою вину на рабочих.

Предприниматели называли рабочих, оказавших сопротивление, «непотребными людьми» и «бунтовщиками». Рабочие, по словам компанейщиков, «своим самовольством... чинили немалую противность, подобно бунтовщикам, и многие дни при фабрике работу все останавливали». Рабочие, наоборот, утверждали, что протестуют они не «по своему непотребству», как хочет изобразить Щеголин, а потому что в новых условиях им невозможно жить и работать, поэтому многие уже ушли с мануфактуры.

Они написали жалобу в Берг-коллегию, но жалоба попала в руки хозяев и была уничтожена, а рабочие снова подверглись экзекуции. Однако это их не остановило. В течение всего 1721 г. продолжалось сопротивление рабочих натиску, который повели на них предприниматели. Наконец, в конце этого года они снова обратились в Берг-коллегию.

Это совпало с посещением мануфактуры царем, и рабочие, «не дождавшись по тому их доношению (в Берг-коллегию.— Ред.) милостивой резолюции», 27 января 1722 г., «собравшись многим числом людей», жаловались царю «словесно» на владельцев мануфактуры. Это и дало ход делу. Берг-коллегия потребовала письменного объяснения от обеих сторон, кроме того, в коллегию вызывались для подачи сведений сотни рабочих.

В заявлениях рабочих не раз подчеркивалось, что кампанейщики действуют в ущерб «государственным интересам». Так, они покупают «для своей корысти» негодную шерсть, из которой выходят плохие сукна, отвлекают от «государственного дела» рабочих для своих домашних работ. Предприниматели ради «своей корысти» удерживали тем или другим способом часть заработной платы, а также превращали работников Суконного двора в «невольников».

Рабочие писали, что хотя компанейщики, согласно указу, увеличили нормы оплаты труда, они вместе с тем прибавили «излишнюю работу», то есть одновременно увеличили норму выработки. Предприниматели широко практикуют вычеты из заработной платы. В результате рабочие пришли «в всеконечное разорение и в великую скудость», а жены и дети их просят милостыню.

Владелец стремился установить на мануфактуре петровских времён крепостные порядки и превратить рабочих в свою собственность. Они быстро уловили эту тенденцию, считая ее нарушением своих прав: «И стали мы быть им, компанейщи- кам, вместо подданных работников невольных, а не учеников тому суконному мастерству». «Он, Щеголин, з двора нас никогда не спускал,—читаем в донесении рабочих,— и на дворе был колокол поставлен для уреченных часов; и как в колокол ударят, и в то время пойдем в харчевню того ради, чтоб другим з двора дале уреченных часов прогулять невозможно,— и то стало быть неволя». Рабочие протестовали против злоупотребления предпринимателями своей властью, и особенно, когда они «самовольно» наказывали рабочих, — побои были постоянным явлением на этой мануфактуре.

В заключение рабочие заявляли, что «ежели впредь будут на нас они, компанейщики, находить и обижать занапрасно, и впредь будем ему императорскому величеству бити челом, где будет пристойно».

Движение рабочих на Суконном дворе носило массовый и довольно организованный характер: прошение в Берг-коллегию подписали 365 человек. Они не ограничились подачей заявления, намечался тот метод борьбы, который в дальнейшем превратился в массовые организованные стачки.

Борьба рабочих Суконного двора имела некоторые результаты: указ от 4 февраля 1723 г., последовавший за разбором дела, предлагал ком- панешцикам содержать работных людей «порядочно без всяких напрасных нападков и показано б было во всем справедливо...» Кроме этой общей благожелательной, но весьма мало действенной формулы, в указе содержались некоторые конкретные пункты, показывающие, что правительство должно было учесть жалобы рабочих .

Недовольство рабочих проявилось в разных формах и на других мануфактурах. Работники каламенковой фабрики Волкова жаловались, что он содержит их «не против контракта». Но движение еа Хамовном и Суконном дворах, в силу сосредоточения здесь большого количества работников, развернулось с наибольшей силой.

Так, новое явление в экономике страны в виде крупного промышленного предприятия повлекло за собой новые формы классовой борьбы.

Казна и частный предприниматель использовали труд приписных и купленных крестьян на праве феодальной собственности, поэтому борьба заводских крестьян близка к крестьянскому движению и носит антифеодальный характер. Крестьяне борются против приписки их к заводам и покупки их заводчиками, то есть против закрепощения и новой формы феодальной эксплуатации.

Также как крестьяне вообще, заводские крестьяне стремятся избавиться от нее путем бегства и в редких случаях оказывая открытое сопротивление. В борьбе работных людей московских мануфактур звучит тот же протест против надвигающейся на них «неволи», но они не признают себя «невольниками», а поэтому борются за сохранение договорного начала, заключения с ними «согласия».

Но выступления мануфактурных рабочих связаны также с требованиями профессионального характера, направлены против увеличения норм выработки и снижения заработной платы, вычетов и штрафов; они противятся самовольному распоряжению ими вне производства и др. Наконец, движение рабочих отличается известной организованностью. Хотя они, как и крестьяне, прибегают прежде всего к челобитьям и жалобам, рассчитывая встретить наверху сочувствие и справедливость, наряду с этим они используют другой, более самостоятельный и действенный прием — прекращение работы.

Смотрите также:

Всемирная история