Христианство

Рассказ Лукиана О кончине Перегрина

АНТИЧНЫЕ КРИТИКИ ХРИСТИАНСТВА

Вплоть до второй половины II в. рассмотренные нами источники по истории христианства, по существу, ограничивались только христианскими же сочинениями. В иудейской, греческой и латинской литературе хранилось почти полное молчание о новой религии. У светских писателей I и начала II в. христианство, очевидно, не возбуждало интереса, так как оно было в их глазах лишь одной из многочисленных религиозных сект, которыми тогда полна была восточная половина империи. Как мы видели, считанные упоминания о христианстве у более ранних античных авторов в значительной степени представляют собой благочестивые интерполяции средневековых переписчиков и не имеют ни малейшей исторической ценности.

Положение изменяется лишь во второй половине II в. Для этого времени мы располагаем такими первоклассными свидетельствами о христианстве, как произведения Лукиана и прежде всего Цельса. И тот и другой были противниками христианства, притом людьми, которые не имели оснований относиться к христианству более враждебно, чем к какой-либо иной из восточных религий. Последнее обстоятельство дает некоторую гарантию объективности сообщаемым ими сведениям.

Идейные позиции Лукиана и Цельса близки друг другу. Оба писателя принадлежали к одной и той же группе греко-римской интеллигенции и были воспитаны на богатом наследии античной культуры. Христианство для них неприемлемо главным образом как скопление всякого рода суеверий и выдумок. Они подчеркивают легковерие христиан. склонность их к вымыслам и невежество их пророков и проповедников. Различие между обоими авторами сказывается в основном в их подходе к теме. Цельс стремится дать развернутую характеристику и критику христианского вероучения, с тем, чтобы, в конце концов, признать за ним право на существование в качестве одной из религий империи при условии, что его приверженцы покажут себя лояльными гражданами; Лукиан же дает характерную зарисовку жизни и обычаев христианских странствующих проповедников и «чудотворцев», наглядно показывая всю вздорность творимых ими чудес.

Рассказ Лукиана «О кончине Перегрина» дает довольно точную, хотя и сатирическую картину быта христианских общин в середине II в. Согласно Лукиану, проходимец Перегрин, приняв христианство, вскоре обратил в младенцев христианских жрецов и книжников. Перегрин сделался «и пророком, и главой общины, и руководителем собраний — словом, один был всем»; он не только толковал и комментировал священные книги, но многое и сам сочинил. Посаженный в тюрьму за принадлежность к христианам, он пользовался их всесторонней поддержкой: «Уже с самого утра можно было видеть у тюрьмы каких-то старух, вдов, детей-сирот. Главари же христиан даже ночи проводили с ним в тюрьме... Христиане проявляют невероятную быстроту действий, когда случится происшествие, касающееся всей общины, и прямо-таки ничего не жалеют». К местным властям провинции Сирии прибывали посланцы даже от малоазийских городов замолвить словечко за бедного Перегрина. Лукиан отмечает дальше, что, ожидая награды в царстве небесном, христиане «в равной мере презирают всякое имущество и считают его общим. И вот, когда к ним приходит обманщик, мастер своего дела, умеющий использовать обстоятельства,— он скоро делается весьма богатым, издеваясь над простаками».

Лукиан одинаково презрительно относился ко всем религиям древности; поэтому у него не было никаких оснований искажать учение христиан или осмеивать именно их нравы. В рассказе о Перегрине писатель даже высказывает сочувствие бедным простакам, которых обводит вокруг пальца хитрый прощелыга. Тем более ценны для нас те сведения о жизни христианских общин, которые имеются в его рассказе.

Прежде всего обращает внимание тот факт, что Перегрин не только интерпретирует, но и сам сочиняет немало писаний. Кто знает, не вошли ли в канон некоторые из его «трудов»! Лукиан не знает еще ни епископов, ни диаконов; во главе описываемых им общин стоят встречавшиеся уже в ранних посланиях пророки и старейшины. Тем не менее, согласно Лукиану, между христианскими общинами существовали уже довольно тесные связи.

Преследования христиан носят в лукиановском рассказе спорадический характер; Перегрину, брошенному в тюрьму за принадлежность к христианам, живется довольно- таки вольготно; и днем и ночью с ним общаются главари общин, ему приносят в тюрьму обильные обеды. Наконец, наместник Сирии «отпустил его с миром, не считая даже достойным какого-либо наказания».

Нелишне отметить подчеркиваемое Лукианом пренебрежение христиан к мирским благам. Этот момент был, несомненно, взят писателем из жизни и объясняется им экзальтированным ожиданием христианами царства небесного.

В целом характеристика христиан в сатирическом рассказе Лукиана во всех основных чертах совпадает с данными христианских писаний. К 165 г.,— именно этим временем обычно датируют рассказ,— еще не завершились ни установление канона, ни формирование монархического епископата.

Ни Лукиап, ни Цельс не дали последовательной критики христианских суеверий. Обвинение Оригеном Цельса в приверженности к эпикуреизму лишено малейших оснований. Цельс многократно цитирует различных греческих философов, но ни разу не ссылается на Эпикура; вся критика христианства ведется им с позиций античного идеализма. Тем не менее замечания Цельса указывают на наиболее уязвимые стороны христианской идеологии и были восприняты последующими критиками христианства вплоть до французских материалистов XVIII в.

Автора «Правдивого слова», Цельса, больше всего возмущает то, что некоторые христиане «не хотят ни давать, ни получать объяснения насчет того, во что веруют. Они отделываются фразами «не испытывай, а веруй», «вера твоя спасет тебя»» (I, 9). По его словам, христиане стремятся распространять свое учение только среди необразованных и неразумных людей, не знакомых с философией. Жертвами их проповеди становятся в основном рабы, женщины и дети (III, 44—45). Доверчивость простолюдинов ко всякого рода сказкам он считает главной причиной роста влияния христианства.

Указанные Цельсом черты действительно взяты из жизни и были характерны для христианства середины II в. Все же необходимо оговорить, что Цельс так и не понял того, что обращение к общественным низам и противопоставление себя другим религиям было не слабостью, а силой христианства. Это же относится и к сравнению христианства с другими религиями. Цельс, считающий иудейство почти таким же суеверием, как христианство, все же не отказывает иудеям в доле уважения, так как «соблюдая богослужение... унаследованное от отцов, они поступают подобно прочим людям» (V, 25). Его возмущает то, что христиане привлекают к себе всех людей независимо от этнической принадлежности. Между тем, как мы уже знаем, именно это оказалось одной из важнейших причин победы христианства над другими религиями древности.

Будучи человеком религиозным и принимая за истину греческие мифы, Цельс не сомневается и в историче ском существовании Иисуса и лишь указывает на несуразность утверждения христиан, что Иисус был сыном божьим. Он считает Иисуса простым обманщиком и удивляется легковерию тех, которые без каких-либо убедительных аргументов почитают его как бога. В такой доверчивости Цельса нет ничего удивительного, так как он не сомневается в реальном существовании эллинских и римских богов, Геракла и других мифических героев. Он лишь удивляется, как это христиапе осмеливаются считать до казательством божественности Иисуса предсказания иудейских пророков о мессии; ведь «пророки говорят, что имеющий прийти — великий властитель, владыка всей земли, всех народов и воинств; они отнюдь не возвестили такого прощелыги» (II, 29).

При всем этом в критике земной деятельности Иисуса у Цельса можно найти несколько важных моментов. Прежде всего он не знает ни одного доказательства существования Иисуса, кроме христианских источников. Это, без всякого сомнения, показывает, что к тому времени не было еще интерполяций у Иосифа Флавия, Тацита и других

греко-римских авторов, с которыми Цельс был хорошо знаком и о чьих сообщениях он не мог бы умолчать, так как они непосредственно относятся к теме его книги. Затем он излагает отличающуюся от евангельской версию происхождения Иисуса, считая его сыном деревенской пряхи и некоего солдата Пантеры (I, 32). Как уже отмечалось, в талмуде Иисус называется Иошуа бен-Пандира. Таким образом, Цельс подтверждает, что уже в середине II в. существовали различные диаметрально противоположные версии о происхождении Иисуса, что, понятно, также свидетельствует против историчности Иисуса.

Очень важны для оценки христианской идеологии середины II в. многочисленные упоминания Цельса об элементах синкретизма в христианстве. Он указывает, что основным источником христианства является иудаизм. Недаром вся первая часть его книги посвящена критике христианства с позиций ортодоксального иудаизма, причем здесь постоянно подчеркивается, что единственным аргументом в пользу новой религии являются свидетельства ветхозаветных пророков. Однако даже в первой части книги отмечается, что эта религия многое заимствовала и от других вероучений. Сюда относятся главным образом предсказания о воскресении и о втором пришествии. Христианское учение о семи небесах, по мнению Цельса, взято из религии персов или у кабиров 1 (VI, 23). Борьбу между богом и дьяволом, играющую большую роль в христианском вероучении, Цельс считает заимствованием из учений греческих философов или из египетских мифов (VI, 46). Мистерии Митры и Сабазия, как полагает Цельс (I, 9), также были перенесены христианами в свой культ без существенных изменений. Общее его заключение сводится к тому, что христиане, «плохо восприняв от других, извратили по невежеству» (V, 65) то, что было сказано «без напыщенности и без возвещения якобы от бога» у эллинов.

Цельс проявляет прекрасную начитанность как в иудейской, так и в христианской литературе, притом не только в официальной церковной, но и в произведениях различных христианских сект. Его эрудиция в этой области такова, что иногда он ставил в тупик даже своего противника Оригена, наиболее крупного из отцов церкви в III в. В частности, он изучил и по книгам и по личным наблюдениям практику различных христианских пророков. Его возмущает, что «многие безвестные личности в храмах и вне храмов, некоторые даже нищенствующие, бродящие по городам и лагерям, очень легко, когда представляется случай, начинают держать себя как прорицатели» (VII, 9). Многие из таких «пророков», уличенные им, признались, что сами выдумывают свои бессвязные речи (VII, И).

Бродячие пророки, о которых говорит Цельс, действительно представляли собой характерное явление в раннем христианстве, как, впрочем, и в некоторых других религиях того времени. О них говорится очень много в Павловых посланиях, в которых регулируются правила их поведения, указываются обязанности общин по отношению к ним и отмечается, по каким признакам можно отличить «правдивых» пророков от «ложных». Не менее обстоятельно говорит о них и Лукиан. Эти штрихи, несомненно, взяты с натуры.

Свидетельства Цельса и Лукиана в сочетании с данными посланий наглядно показывают, кем и как совершался процесс христианского мифотворчества. Очевидно, именно поэтому Цельс так возмущался легковерием христиан.

Раннехристианская литература по своей достоверности немногим отличалась от устных пророчеств. О Перегрине Лукиан сообщает, что тот был автором некоторых христианских книг. Цельс с возмущением подчеркивает, что «некоторые из верующих, как бы в состоянии опьянения... трижды, четырежды и многократно переделывают и перерабатывают первую запись евангелия, чтобы иметь возможность отвергнуть изобличения» (II, 27). К числу именно таких различных переработок принадлежат канонические евангелия, в которых, несмотря на многократные переделки, все же сохранилось множество противоречий. Сообщает Цельс и о вписывании христианами «многих богохульств» в так называемые Сивиллины книги (сборники различных пророчеств).

Много внимания уделяет Цельс борьбе различных течений внутри христианства. Он пишет: «Вначале их было немного, и у них было единомыслие. А размножившись, они распадаются тотчас же и раскалываются; каждый хочет иметь свою собственную фракцию» (III, 10), и еще: «Единственное, так сказать, общее, что у них еще есть, это — название. Это единственное они все-таки стесняются отбросить; а все остальное у них по-разному» (III, 12). Характерной чертой христианства Цельс считает не только наличие большого количества сект, но прежде всего ожесточенную грызню между ними. Он перечисляет по названиям: сивиллистов, симониан, марцеллиан, гарпо- кратиан, последователей Саломеи, Мариамны, Марты, Маркиона и многих других (V, 61 сл.). О взаимоотношениях между сектами Цельс пишет: «Они злословят друг против друга ужаснейшим образом явно и тайно; они ни по одному пункту не могут прийти к соглашению, они во всем гнушаются друг друга» (V, 63).

Здесь Цельс подметил существенную черту раннего христианства. О борьбе между различными сектами единогласно сообщают все источники. Об этом говорится в Откровении, во многих посланиях Павла, в канонических евангелиях. Многочисленные ереси перечисляют такие ортодоксальные писатели, как Ириней и Евсевий. Необходимость борьбы против ересей была, как мы видели выше, одной из главных причин быстрого оформления и победы монархического епископата.

Очень важно свидетельство Цельса о существовании среди христиан «главной церкви» (V, 59). Таковой он считает группу, признающую того же бога («бога-отца»), что и иудеи, и принимающую за истину заимствованную у иудеев ветхозаветную космогонию. Это заявление Цельса можно считать надежным критерием для датировки начала епископальной церкви. От Цельса мы узнаем, что к концу третьей четверти II в. церковь уже не только возникла, но и вполне четко отграничивалась от многочисленных других направлений в христианстве; последнее обстоятельство было заметным даже для противника христианства. Таким образом, возникновение епископата необходимо отнести ко времени не позже середины того же столетия.

Однако ко времени Цельса процесс становления церкви был далек от завершения. Во многих местах его книги основная критика христианского вероучения направлена не против официальной церковной догмы, а против гностиков. Очевидно, именно гностицизм представлялся Цельсу наиболее распространенным среди христиан течением. И действительно, борьба с гностицизмом, согласно которому Иисус был не богом-сыном, а лишь одним из многих божественных существ, продолжалась внутри христианства в течение всего II века. Во времена Цельса гностицизм, по всей видимости, пользовался среди христиан не меньшей популярностью, чем победившая лишь впоследствии официальная доктрина церкви. Несколько раз Цельс касается и учения Маркиона, который в середине того же столетия проповедовал, что ветхозаветные пророчества не могут относиться к Иисусу (V, 62; VI, 74). Маркионизм также был серьезным противником церковной догмы.

В книге Цельса многократно подчеркивается, что и по своему социальному составу христианство не может считаться достойной уважения религией в глазах просвещенных римлян. По его мнению, хотя среди христиан имелись «кой-какие приличные и дельные люди», все же это учение «было усвоено только простолюдинами» (I, 26). И это не случайно, так как в публичных местах христиане избегают общества образованных людей, «но как только завидят юнцов или сборище домашних рабов или кучку неразумных людей, туда-то они проталкиваются и там красуются» (III, 50). В частных домах к числу проповедников христианства принадлежат «шерстобитчики, сапожники, валяльщики, самые грубые мужланы», распространяющие свои верования среди детей, рабов и женщин (III, 55). К этой мысли Цельс возвращается неоднократно и в дальнейших рассуждениях: он возмущается тем, что «христиане излагают божественную мудрость самым необразованным рабам или самым невежественным людям» (VI, 13; ср. VI, 23).

Картина социального состава христианских общин, нарисованная Цельсом, ни в чем не противоречит данным раннехристианских источников. Примерно такие же выводы относительно социальной базы христианства были нами сделаны на основании ранних посланий и евангелий. Рост влияния христианства среди зажиточных кругов населения начался лишь в середине II в., и ко времени написания «Правдивого слова» основная масса приверженцев новой религии все еще состояла из «страждущих и обремененных». То, что Цельс считал слабостью христианства,— его проповедь и влияние среди общественных низов,— в конце концов оказалось одной из главных причин признания его римскими императорами. В их глазах сила христианства состояла прежде всего в его воздействии на широкие массы населения.

Важным показателем идейной эволюции христианства ко времени Цельса и одновременно доказательством наблюдательности этого автора является и то, что он нигде не говорит о враждебности христиан римскому государству и властям. В том единственном месте, где у него идет речь о «мятежном духе» христиан (III, 14), он явно имеет в виду враждебность христиан к другим религиям, а не к государству.

Много места в сочинении Цельса уделено опровержению одного из основных моментов христианского вероучения — воскресения во плоти. В канонических евангелиях воскресение Иисуса после распятия считается важнейшим доказательством его божественности, причем, например, у Иоанна подчеркивается именно воскресение во плоти. Недаром получило такую известность изречение о Фоме неверующем, который сомневался в этом, пока не «вложил перста в ребра» Иисуса (XX, 25—27). Цельс едко высмеивает представления верующих христиан о воскресении во плоти. Его ироническое восклицание: «Умершие — надежда червей. Какая, однако, человеческая душа стоскуется по разложившемуся телу?» (V, 14) наглядно показывает, сколь несовместимы были представления христианской религии с реальными знаниями того времени. Цельс удачно развенчивает аптропоцентристские представления христиан; христиане, по его мнению, «подобны червям, которые стали бы говорить, что, мол, есть бог, а затем следуем мы, рожденные богом, подобные во всем богу; нам все подчинено — земля, вода, воздух и звезды, все существует ради нас, все поставлено на службу нам. Ныне, говорят черви, ввиду того, что некоторые среди нас согрешили, придет бог, или он пришлет своего сына, чтобы поразить нечестивых и чтобы мы прочно обрели вечную жизнь с ним» (IV, 23). Критика Цельса, приверженца старых греко-римских богов, бьет не в бровь, а в глаз по религиозным представлениям христианства.

Здесь все же надо отметить и момент, который ускользнул от внимания античного критика. Несуразные вероьания в воскресение во плоти и антропоцентристские представления не были чем-то случайным. Они неразрывно связаны со всей идеологией христианства; более того, они были важнейшим оружием в арсенале христианской пропаганды, так как позволяли представить в максимально конкретной форме картины блаженства верующих в царстве небесном и тем самым во много крат усиливали действенность проповеди среди бедноты и рабов. Их призрачные надежды на воскресение именно во плоти в царстве небесном представляли собой лучшую питательную среду для распространения новой религии. Чем более наивными были эти надежды, тем большим успехом пользовалась среди них та религия, которая обещала им осуществление их чаяний.

В заключительной части своего сочинения Цельс высказал соображения, побудившие его взяться за перо. Несмотря на резко отрицательное отношение к христианству, он требует от христиан лишь политической лояльности по отношению к императору. Коль скоро христиане живут на территории римского государства,— пишет Цельс,— они обязаны «воздать подобающие почести тем, кто им управляет, и выполнять надлежащие обязанности в жизни, пока они не освободятся от этих оков» (VIII, 55). Христианам, по мнению Цельса, «надо защищать царя всей силой, делить с ним справедливо труд, сражаться за него, участвовать в его походах, когда это требуется, и вместе с ним командовать войском» (VIII, 73). На этих условиях они могут получить право открыто исповедовать свою религию, как и все прочие жители империи.

Такая позиция Цельса, близкого к правящим кругам римского государства, свидетельствует о том, что в то время церковь уже представляла собой определенную социальную силу, с которой считались императорские чиновники. С другой стороны, такое обращение к христианам убедительно доказывает, что при Антонинах не было никакого повсеместного преследования христиан. Церковные легенды о бесчисленных мучениках, без страха шедших на пытки «во имя христово», являются лишь благочестивым вымыслом, не находящим обоснования в источниках. Примиренческая линия Цельса по отношению к христианству показывает, наконец, что таким же благочестивым обманом следует считать и заявления церковных апологетов об отрицании ранним христианством греховного светского мира, погрязшего во всевозможных пороках. Тенденция к примирению церкви и империи в конце II в. прослеживается как со стороны церкви, так и со стороны императорской власти. Это и не могло быть иначе, так как в результате своей столетней эволюции; особенно с тех пор как возник монархический епископат, христианство давно уже успело отказаться от «крайностей» Откровения п превратилось во вполне благонамеренную, с точки зрения римских властей, организацию.