Журнал «Твоё здоровье»

Издательство Знание 2/95

Ирина МЕДВЕДЕВА, Татьяна ШИШОВА

Как быть с болезненной застенчивостью?

Одна из самых распространенных жалоб, с которой к нам обращаются родители, это жалоба на излишнюю застенчивость ребенка. Любопытно, что когда мы были в Германии и интересовались у своих коллег, на что чаще всего жалуются родители их пациентов, все давали нам один и тот же ответ: на агрессивность. И очень удивлялись, что наши дошкольники чаще застенчивые, чем агрессивные. Мы пока не анализировали этот феномен, но взяли на заметку, что в разных странах у детей преобладают разные поведенческие отклонения.

Как выглядит застенчивый ребенок, вам всем хорошо известно: низко опущенная голова (одна из наших лечебных пьес так и называется — «Мальчик с опущенной головой»), сутулые плечи, в глаза не смотрит, что-то нервно теребит в руках, ни в какую не хочет идти в гости, если знает, что там будут незнакомые люди, никогда сам не подойдет к ребятам на улице, если к нему обращается чужой — не ответит вовсе или ответит односложно. И если агрессивный ребенок вызывает раздражение, то застенчивый чаще трогает и даже умиляет. Он ведь такой робкий, безответный, не может за себя постоять, скучает без общества. Словом, душа за него болит.

Но далеко не все задумываются над тем, что лежит в основе застенчивости, т.е. желания «спрятаться за стенку». Нам представляется, что основой этого свойства является крайний эгоцентризм. И когда это понимаешь, умиляться уже не хочется.

Ну, сами посудите, кого больше всего волнует то, как он выглядит, двигается, говорит? Наверное, человека, который уверен, что на него обращено внимание всего мира или, по крайней мере, окружающих людей. И он так боится не соответствовать этому всеобщему вниманию, что его гипертрофированная боязнь проявляется в застенчивости.

*   *   *

Вот уже несколько лет на занятиях с невротизированными детьми школьного возраста мы наблюдаем одну и ту же картину. Беседуя о застенчивости, мы говорим, что застенчивый человек совершает как минимум две ошибки: во-первых, он уверен, что все люди смотрят на него и только на него, а во-вторых, они смотрят с осуждением или насмешкой. На самом же деле у людей полно других забот и они редко обращают внимание на окружающих. Но если уж обращают — это, как правило, внимание со знаком «плюс», ибо задерживают взгляд на том, что приятно, что нравится, от безобразного же спешат отвернуться. Кому охота глазеть на уродство? И каждый раз эти вроде бы незамысловатые объяснения вызывают такую неподдельную заинтересованность, что становится ясно: мы попали в цель.

Но особенно поражает реакция детей на театральную сценку, которую мы предлагаем после такой беседы. Сценка эта проста, чтобы не сказать примитивна. Мы ставим два стула и говорим: «Вообразите, что два человека сидят друг против друга в метро. И вот один человек начинает смотреть на другого, а тот смущается. Ему кажется, что в нем выискивают недостатки, а на самом деле он, наоборот, понравился. Мы просим «актеров» как бы озвучить свою внутреннюю речь, произнести вслух то, что каждый из них думает. Получаются примерно такие монологи.

Человек, который смотрит:

—        Какой симпатичный мальчик! А джинсы

отличные — потертые, как у настоящего ков

боя. И вообще он чем-то похож на артиста.

Красивый. Подбородок мужественный. Глаза

умные... Вот бы с ним познакомиться!

Стеснительный человек:

—        И чего он уставился? (Опускает глаза.)

Чем я ему не нравлюсь? (Оглядывает свою

одежду.) Может, дырку на брюках заметил?

(Ерзает на сиденье.) Проклятый прыщ на

подбородке! (Закрывает подбородок рукой.)

Завтра некуда не пойду. И послезавтра... Пока

не пройдет. (На ближайшей остановке выска

кивает из вагона.)

Вначале мы собирались проигрывать этот этюд на занятиях не более чем пару раз, т.е. с двумя-четырьмя детьми. Но сразу же стало ясно, что так дешево мы не отделаемся. Сценка «Метро» всегда съедает массу времени, потому что каждый ребенок (даже если ему уже 14 лет!) непременно хочет сыграть роль стеснительного человека, выслушать свою порцию комплиментов и посмеяться над тем, каким же он еще недавно был глупым, не понимая такой простой вещи: КОГДА НА ТЕБЯ СМОТРЯТ - ЗНАЧИТ, ТЫ ОЧЕНЬ НРАВИШЬСЯ.

Этот этюд оказывает большое влияние и на взрослых. Буквально с первого занятия мы стараемся внушить родителям, что почти все они недохваливают своих детей. И неизменно наталкиваемся на скрытое, а часто и откровенное сопротивление. Нередко даже в вопиющих случаях, когда мать или отец (или оба!) только и делают, что шпыняют ребенка, они с пеной у рта доказывают, что уж кто-кто, а они хвалят свое чадо предостаточно.

Мы долго не понимали, в чем истинная причина такого сопротивления, тем более, что беседы на другие темы обычно встречают полное понимание и доверие. Потребовалось около двух лет непрерывной психотерапевтической работы, чтобы мы догадались: тут дело не в индивидуальных особенностях тех или иных родителей, а, скорее всего, в особенностях нашей культуры в целом.

Уж не знаем, было ли принято помногу хвалить ближнего в давние времена (во всяком случае, пословица «Каша себя хвалит» и вошедшие в пословицу слова Крылова «За что же, не боясь греха, кукушка хвалит петуха? — За то, что хвалит он кукушку» наводят на мысль, что на похвалу в России никогда не были особенно щедры), но в советскую эпоху это ни в коей мере не приветствовалось и, наоборот, по отношению к детям считалось непедагогичным. Да и самооценку следовало ориентировать по преимуществу на критику, а не на похвалу. Одноклассники, сокурсники, сотрудники говорили человеку, по сути, гадости в глаза, и это называлось здоровой критикой.

Более того, требовалось что-то вроде ритуального самобичевания, когда на собрании, прилюдно он должен был зачитать так называемый «самоотчет», в котором львиную долю текста занимала «самокритика». «Он (она) самокритичен» — это и было высшей похвалой. Считалось, что чем сильнее и больнее ударять человека «мордой об стол», тем выше он взлетит, тем активнее будет бороться со своими недостатками. Может быть, для людей спортивного, соревновательного склада это в какой-то мере и справедливо (хотя тоже сомнительно...). Но для более тонко организованной психики со склонностью к самоанализу, к рефлексии — а это ведь одна из главных особенностей русского менталитета! — такие «воспитательные меры» просто губительны.

Под этим углом зрения в столь частой жалобе родителей на сверхзастенчивость детей нет ничего удивительного. Так вот, возвращаясь к этюду «Метро», мы хотим сказать, что многие родители Наконец по-настоящему понимают свою неправоту в вопросе похвалы, только когда видят, с какой неистовостью, забыв о чувстве юмора, их ребенок слушает ба-. нальные до идиотизма, однообразные (потому что это говорится каждому, кто сел на «застенчивый» стул) комплименты:

— Какие у него большие глаза... Какие у нее красивые волосы... Какой нарядный свитер... Какие прекрасные джинсы!..» Такое впечатление, что «голодные» дети готовы слушать это часами, сутками.,

Наблюдая сценку «Метро», мамы довольно часто начинают плакать.

Мы думаем, что работая с застенчивостью, нужно параллельно идти по двум направлениям: элевировать (т.е. возвышать) и персону, и личность. Сейчас поясним.

Одобрение, похвала, выражение восторга по поводу внешности (это очень важно!), ума, талантов, хорошо сделанной работы — это непосредственное возвышение, а точнее, возвеличивание персоны, т.е. человека как он есть. И чем больше людей будет участвовать в таком возвеличивании, тем лучше. Между прочим, это одна из причин, по которой мы считаем необходимым работать с патологически застенчивыми детьми в условиях группы. У нас на занятиях такое возвеличивание происходит как-то само собой.

Конечно, мы задаем тон и управляем этим процессом. Это ведь так естественно, когда ребенок выступает, хлопать ему, восхищаться, говорить, что он прирожденный артист, что он прекрасно сыграл свою роль. И психотерапевт, работающий с пациентом индивидуально, один на один, тоже может поставить в кабинете ширму и превозносить до небес «великого артиста», но для застенчивого ценно мнение не только одного человека, тем более заведомо доброжелательно настроенного.

Помните, мы сказали, что такому ребенку кажется, будто на него смотрит весь мир? Так вот: группа и есть модель мира. И этот «мир» одобряет, восхищается.

Важно и другое. В группе он может побыть не только артистом, но и зрителем, и увидеть, как другие дети тоже преодолевают свою застенчивость.

Пятилетний Ваня страдал выраженным истерическим неврозом, который проявлялся в крайних — и вычурных! — формах застенчивости. Он стеснялся, но при этом вел себя настолько необычно, настолько манерно, что привлекал внимание куда большее, чем, скажем, ребенок с откровенно демонстративным поведением. Он долго не соглашался выступать, а когда наконец зашел за ширму, начал вытворять Бог знает что: хохотал, визжал, рыдал, бросал в зрителей игрушки, ползал и из положения лежа украдкой выглядывал в «зрительный зал».

Неизвестно, чего бы мы добились с таким Ваней, занимаясь с ним индивидуально. Скорее всего, не слишком больших результатов. А тут он каждый раз, видя выступления и успех ребят из группы, буквально изнемогал от желания выступить (ведь истерик жаждет сцены!) и на последних занятиях показывал домашние этюды уже совершенно нормально, без выкрутасов.

Пример Вани интересен еще вот чем. Он с расстоянием в полгода повторил первый цикл наших занятий, который мы называем «лечебные этюды». И если в первый раз мы занимались возвеличиванием его персоны (т.е. подбадривали, восхищались и т.д., всеми средствами повышая его самооценку, уверенность в себе), то во второй, когда «стенка», отделявшая его от окружающих, основательно истончилась, — занялись уже непосредственно психоэлевацией (возвышением личности, повышением ее уровня).

Чтобы устранить почву для невроза, мало повысить самооценку. И напротив, если на этом остановиться, можно лишь усугубить состояние пациента: почва для невроза будет как раз унавожена, обогащена! Убедившись в своих силах, поверив, что он лучше других, человек будет к месту и не к месту демонстрировать это окружающим. И, естественно, получать отпор. Причем вовсе не всегда в щадящей форме. Следовательно, конфликты — травмирующий фактор — будут множиться.

Совсем другое дело, если вера в свои силы влечет за собой желание сделать что-то хорошее для других: помочь, защитить, посочувствовать. И по этому пути мы пошли, продолжая работу с Ваней. Вот один из этюдов, который мы предложили ему при повторном прохождении цикла лечебных занятий.

Он впервые пришел в детский сад. (А надо сказать, что реальный Ваня в силу своей застенчивости в детский сад ходить отказывался и сидел дома с бабушкой. Поэтому он легко вжился в образ ребенка, которому не по себе в новом коллективе). Он очень смутился, увидев вокруг столько новых лиц, и ни с кем не решался познакомиться. Настроение у него испортилось, и он уже собирался заплакать, как вдруг увидел одиноко стоящего в углу мальчика. По лицу его катились слезы.

—Что с тобой? — спросил Ваня. — Тебя кто-то обидел?

Мальчик молча помотал головой.

Ваня задал ему еще несколько вопросов и понял, что мальчик — тоже новенький. И что ему очень хочется познакомиться с ребятами, но он стесняется. Ваня тоже стеснялся, но в его душе какое-то время боролись два чувства: робость и жалость к мальчику. Наконец жалость победила, ведь мальчик был такой несчастный, такой одинокий... Его хотелось защитить.

— Пошли вместе знакомиться с ребятами! — предложил Ваня и взял мальчика за руку.

Они вдвоем подошли к играющим детям, и Ваня сказал... (Что именно сказал Ваня, мы предложили сочинить ему и его маме, но примерное содержание вам, конечно же, понятно.)

*   *   *

Вообще очень интересно поговорить о сострадании в связи с застенчивостью и страхами. Принято считать, что нервного, впечатлительного ребенка ни в коем случае нельзя волновать рассказами о чужих страданиях и тем более их демонстрацией. Это большое заблуждение, которое часто подкрепляется рассказами о том, как переживает ребенок, если мама плохо себя чувствует. Не надо обольщаться: он переживает за себя, ибо мать есть основа его жизнеобеспечения.

Конечно, при нервном ребенке (да и ни при каком!) не стоит обсуждать, как кого-то зверски убили или изнасиловали. Но и не надо отвлекать его внимание от ковыляющего навстречу инвалида или стараться побыстрее пройти мимо старухи-нищенки. Наоборот, пусть знает, -*- ему это полезно! — что на свете множество гораздо более несчастных людей, чем он. В том числе и несчастных детей. Это имеет не только этический смысл, но и полезно для укрепления психики.

Занимаясь с невротиками школьного возраста, мы обычно задаем вопрос: «Кого вам бывает жалко?» Большинство детей сначала затрудняется ответить, а потом кто-то называет кошек, кто-то собак, кто-то птиц или букашек, а кто-то (очень редко!) — малышей. О чем это говорит? Откуда такое бесчувствие к людям? Может быть, нервные дети по самой природе своей черствы к окружающим, жестоки?

Думаем, что это не так. Просто, с одной стороны, их внимание направлено исключительно на себя, а с другой — они кажутся себе самыми жалкими, самыми маленькими и беззащитными. Разве что божья коровка еще меньше и слабее.

Поэтому чем больше людей (а именно контакты с людьми внушают страх застенчивым детям!) будет включено в категорию «жалко», тем сильнее и неуязвимее будет чувствовать себя ребенок. Он станет великодушным, т.е. душа его вырастет и возвысится. А значит, окрепнет.