Журнал «Твоё здоровье»

Издательство Знание 2/95

Павел ГЕЛЕВА

Феномен автоматического письма

«Автоматическим писанием», или «ручной психографией», в спиритизме называется писание, получаемое посредством руки медиума, когда тот держит в руке карандаш или ручку.

Во время прямого писания медиум только держит пишущий прибор, но не водит им: тот движется без участия сознания медиума, как бы машинально, помимо его воли, побуждаемый к этому движению внешней по отношению к медиуму силой. Возможно ли такое? — тут же резонно усомнятся скептики. Давайте рассудим, исходя из принципа существования и бессмертия души.

Если мы признаем принцип существования души и то, что она сохраняется после смерти тела, мы будем вынуждены также признать, что существо, думающее в нас во время нашей жизни в материальном мире, должно думать и после того, как мы этот мир оставим, т.е. после смерти нашего физического тела. Если оно думает и после смерти, то оно, естественно, должно продолжать думать о тех, кого раньше любило и кого оставило на земле.

Если духовное существо думает о тех, кого раньше любило и кого оставило здесь, то оно должно желать с ними общаться.

Опыт показывает, что посредством своей эфирной оболочки оно может действовать на безжизненную материю: об этом говорят нам все факты телекийеза и левитации, связанные с полтергейстом или происходящие во время некоторых спиритически^ сеансов. Но если духовное существо может действовать на безжизненную материю и вызывать передвижение неодушевленных и одушевленных предметов, то что тогда, спрашивается, может, помешать ему воздействовать на руку живого человека, управлять и водить ею?

Если, однако, оно может водить и управлять рукою живого человека, то какие причины, собственно, не дают ему писать ею?

А если оно может писать человеческой рукой, то что в таком случае мешает ему выражать свою мысль и отвечать на обращенные к нему вопросы?

Таким образом, в явлении прямого писания нет ничего логически невозможного. Когда вы поняли это, вы готовы к тому, чтобы наблюдать факты и делать соответствующие выводы. В этом случае наблюдение скоро убедит вас в безусловной реальности всех подобных вещей. Забегая немного вперед, скажем, что в этих же целях в наш технический век вместо ручки и карандаша могут быть употреблены пи-щущая машинка и персональный компьютер, что некоторыми с успехом и делается.

Говоря о писании, нельзя, разумеется, обойти такую проблему, как почерк. Почерк, получающийся в результате автоматического прямого писания, оказывается всегда отличен от почерка медиума, когда тот пишет сам в нормальном своем состоянии.

Как правило, характер психографического почерка весьма напоминает прижизненный почерк того лица, которое данный дух представляет. Карл Дюпрель в своей книге «Die Entdeckung der Seele durch die Geheimwissenschaften» («Открытие души тайными науками») в этой связи говорит:

«Тождественность почерка, по видимости, свидетельствует в пользу непосредственного влияния руки. Если же почерки не совпадают, то назвавшийся автор послания все равно может быть инспирирующим агентом, который ограничивается одним мысленным внушением, а почерк оставляет субъективности медиума».

Психографический почерк иногда бывает весьма разборчив, слова и буквы совершенно раздельны. У других же медиумов, кроме них самих, почти никто не может разобрать написанного. Нередко сообщения оказываются составлены и§ заглавных букв, иные слова могут занимать целую страницу: духи мало склонны беречь бумагу. Когда слово или фраза оказываются неразборчивы, духа просят написать снова, что он обыкновенно исполняет охотно.

Когда дух кончит то, что хотел сказать, или не желает более отвечать, рука остается неподвижной и медиум, сколь бы ни была сильна его воля и способность, ничего более не добьется. Когда же дух еще не окончил, карандаш, напротив того, двигается так, что руке почти невозможно остановиться. Медиум, впрочем, всегда чувствует в себе что-то такое, что ему как бы говорит, остановился ли дух на время или совсем закончил писать.

Еще более сложным случаем следует считать то явление, когда получаемые сообщения целиком лежат вне круга представлений медиума и далеко превосходят его способности.

Можно вспомнить, в частности, как одна малообразованная женщина, с которою группа критических исследователей провела в 1875 году в Нькжастле серию экспериментов из 35 сеансов, каждый из коих длился по 3 часа, экспромтом давала письменные ответы на научные вопросы самого различного характера. Ни один человек в Англии, так полагал очевидец, не был способен ни на что подобное. Без малейшей задержки медиум написала тщательно разработанные очерки о свете, теплоте, электричестве, магнетизме, физиологии растения, анатомии и тому подобном.

То же относится и к медиуму Джеймсу, человеку необразованному, который психографически завершил незаконченный роман Диккенса «Эдвин Друд». Вообще, надо сказать, нз этом произведении спириты основательно поупражнялись: варианты окончания этого романа были написаны в первые десятилетия нашего века. Случаями этими занимался уже Конан Доил. Он же занимался изучением посмертных записок и других писателей: Дж.Лондона, О.Уайльда и Т.Гарди.

Другой спиритический авторитет — Эдмондс — упоминает автоматически написанные трактаты, авторами которых назвались Бэкон и Сведенборг. Примечательным при этом было то, что стиль написанных трактатов имел разительное сходство со стилем обоих этих писателей, довольно несхожих. Эдмондс говорит:

«Каждый, кто знаком с их сочинениями, должен поразиться этому. Но это еще не все. Есть нечто характеристическое в их почерках. Все, что утверждается исходящим от Бэкона, постоянно пишется одним и тем же почерком, и то, что приписывается Сведенборгу, пишется почерком другим, но опять-таки постоянным. Один почерк совершенно не похож на другой, и хотя оба они выписаны рукою д-ра Декстера, тем не менее они совершенно не похожи на его собственный почерк.

При этом, находясь под влиянием, он с легкостью пишет множеством разных типов почерка, и некоторыми из них даже быстрее, чем он в состоянии писать своим собственным. Но он не может делать этого, когда не находится под влиянием... Эта особенность свойственна большинству, если не всем пишущим медиумам, каких я видел, и временами случается совершенно точное подражание тому почерку, который отличал агента при жизни, хотя это происходит и не всегда».

По каким же признакам можно было бы признать подлинность феномена автоматического писания, т.е. то, что источник вдохновения здесь лежит вне медиума?

Сильный довод в пользу этого заключался бы в том, чтобы опыты проводились с несведущим в письме медиумом. И действительно, Гартианн (еще один исследователь спиритизма), желая объяснить автоматическое письмо медиума, говорит:

«Писать невольно или автоматически сможет лишь тот медиум, который вообще не умеет писать».

Этому утверждению, однако, противоречит опыт. А.Н.Аксаков в «Анимизме и спиритизме» сообщает, что ребенок г-жи Купер писал в возрасте 2 месяцев, мальчик госпожи Йенкен — в 5 с половиною лет, девочка барона Кирку па — в возрасте 9 дней! Перти в «Спиритуализме» говорит, что трехлетний ребенок г-на Молля написал письмо двух умерших сестер г-ну Кельсо.

Однако и у медиумов, умеющих писать, обстоятельства могут говорить в пользу спиритического влияния, причем даже прямого влияния без примеси внушения. Внушение, по-видимому, совершенно исключено в тех случаях, когда медиум активен, когда мозг его не есть tabula rasa, но деятелен.

Медиум Менсфильд писал одновременно двумя руками сообщения разного рода на неизвестных ему языках и в то же время вел разговор по деловым вопросам (А.Н.Аксаков «Анимизм и Спиритизм»). Нечто подобное сообщает и Крукс, когда говорит:

«Я был у мисс Фокс, когда она автоматически писала послание одному из присутствующих лиц, тогда как одновременно второму лицу передавалось сообщение на другую тему посредством выстукивания букв алфавита, а сама она все это время разговаривала с третьим лицом о вещах, совершенно отличных от первых двух». («Протоколы» Общества психических исследований).

Медиум аббат Р., положа левую руку на планшетку и взяв в правую карандаш, принялся писать обеими руками на двух языках на две разные темы, причем все это время он оживленно разговаривал («Протоколы» О.П.И.).

Гейер, американский священник, рассказывает, что сам видел, как один медиум, штурман, говоривший только по-английски и немного знавший французский и несколько испанских слов, автоматически писал на семи языках (даже на восьми, поскольку многие иероглифические строки также, по-видимому, имели некий смысл): по-английски, по-французски, по-испански, по-немецки, по-латински, по-гречески и по-древнееврейски. Почерки были вполне разборчивы и, как казалось, исходили от разных рук. Помимо того, медиум делал различные чертежи, как то бы стал делать привычный чертежник, при этом они были выполнены с такой аккуратностью, словно чертились с помощью линейки и циркуля.

За полчаса, почти в полной для присутствующих темноте, были исписаны десять больших ватманских листов, и медиум не переставал жаловаться на то, что в комнате «было слишком много света». Предварительно листы бумаги   были,   разумеется,   исследованы   и признаны чистыми.

*   *   *

В 20-е годы нашего века в Англии возникла любопытная психическая и литературная проблема, связанная с появлением рукописных текстов, претендующих быть посланием от покойного Оскара Уайльда. Летним вечером 1923 года, т.е. двадцать три года спустя после смерти писателя, в Англии собралась за столом небольшая группа исследователей, желавших заняться опытами в автоматическом писании.

Одним из них была г-жа Трэверс Смит, урожденная Дауден, женщина большой культуры и высокого положения, уже и прежде добивавшаяся значительных результатов в общении с духами. На этих новых сеансах она была вспомогательным медиумом. Главный же медиум в опубликованных отчетах именовался «г-ном В». Так предпочел назвать себя для печати С. Дж. Соул, ученый-математик, ставший впоследствии знаменитым парапсихологом, автор «Современных опытов в телепатии», а также председатель Общества психических исследований.

Первая попытка 8 июня чуть было не оказалась безрезультатной, если бы г-жа Смит не коснулась слегка руки Соула, державшего карандаш. Почти сразу же карандаш непроизвольным движением уперся в лист бумаги и стал писать, в результате чего получилась короткая и неразборчиво очерченная фраза, подписанная -девочкой по имени Лили. И вдруг характер почерка резко изменился, карандаш задвигался быстрее, увереннее, и рука Соула написала: «Нет, лилия не ее, а моя».

Госпожа Т.Смит спросила: «Кто это говорит?». И карандаш тут же написал: «Оскар Уайльд».

Все послание, написанное этим вечером, выглядело так: «Нет, лилия была моей: кристальная нить — серебряный стебель, порождающий музыку утра. Сжальтесь над Оскаром Уайльдом — он в этом мире живое существо. Привязанный   мыслью   к   колесу   Иссионы,   я должен в конце концов довершить круг моего опыта. Прежде я писал, что сумрак в моей камере и сумрак в моем сердце, но этот последний — сумрак души. Я движусь в вечных сумерках, но знаю, что в вашем мире день сменяет ночь, что за порой сева следует время урожая и что после бордово-красного заката наступает яблочно-зеленый рассвет. Каждый год весна расстилает свой зеленый покров по земле, а вскоре за этим золотая краса осени освещается медово-желтой луною».

Исследователи отметили в этих строках ряд интересных особенностей. Прежде всего стих «сумрак в моей камере, и сумрак в моем сердце» есть не что иное, как цитата из «De Profundis» — тюремной исповеди Уайльда, изданной посмертно. Между тем ни г-н Соул, ни г-жа Смит не были, как они утверждают, в достаточной мере знакомы' с творчеством Уайльда, чтобы смочь правильно его процитировать. Соул вообще мало читал Уайльда, да и то, что он читал, было читано им давно, перед войной 1914 года. Г-жа Т.Смит сказала, что, за исключением «Саломеи», за последние тридцать лет она «не прочла ни единой строчки Оскара Уайльда».

Интересно, помимо того, отметить значительное сходство почерка на страницах, автоматически написанных Соулом, и тех, что были оставлены самим Уайльдом. Здесь следует учесть, что в последние годы жизни почерк его стал совершенно неразборчивым и утратил былую стройность и красивую форму.

Предположив, что это автоматически написанное послание действительно исходит от духа О.Уайльда, пережившего смерть, мы должны также предположить, что он каким-то образом смог восстановить характер своего почерка и был, помимо того, способен передать его руке человека, который и не ставил перед собой задачи придать получающемуся почерку какие-либо черты сходства. В придачу к тому и сам Соул утверждает, что во время писания он держал глаза закрытыми.

Писавшиеся фразы поддерживали активный  и  остроумный  разговор  с  присутствовавшими на сеансе лицами. Так, например, в один из вечеров на сеансе присутствовала некая миссис Л., также бывшая медиумом. В состоянии сильного возбуждения она сказала г-ну В.:

—        Вы же знаете, что я не двигаю Ва

шей рукой! Честное слово!

Рука тут же написала: «Честность, сударыня, лучшая политика для аптекаря и наихудшая для женщин с прошлым!»

Г-жа Л.:

—        Оскар   Уайльд!   Как   Вы   смеете!

Что Вы можете знать о моей жизни?

«Прошу Вас, не сердитесь!.. У очаровательных женщин всегда есть прошлое, а у искренних никогда не бывает будущего».

Г-жа Л.:

—        Благодарю за комплимент, но уве

ряю Вас,  что всегда была умеренна в

своих     безумствах,     пожалуй,     даже

слишком умеренна.

«Ах, умеренность! Мы всегда умеренны, когда делаем что-то, что нам не нравится, и не знаем меры, когда то, что делаем, не нравится другим. Только и всего».

Не правда ли, все это весьма напоминает высказывания Уайльда, в изобилии встречающиеся на его страницах или донесенные до нас его друзьями? Разумеется, «призрак Оскар» написал весьма занимательную речь по случаю присутствия на одном из сеансов Э.Дж.Дингуолла, бывшего тогда одним из руководителей Общества психических исследований (О.П.И.):

«Быть мертвым — самое скучное занятие в жизни, если только не считать семейную жизнь или обед в компании школьного учителя. У Вас есть сомнения по поводу того, что это действительно я? Ничуть не удивительно, я и сам порой сомневаюсь в этом. Но в ответ на Ваши сомнения в мой адрес я мог бы сказать: а в себе, простите, Вы нисколько не сомневаетесь? Я всегда восхищался Обществом психических исследований. Это самые невероятные скептики на свете. Их кредо — всегда во всем сомневаться. Они ни за что не удовлетворятся, пока не исследуют вас на   свой   лад:    тип—видимость—образ-форма. Настоящее привидение должно было бы сильно их испугаться.

Я иногда подумываю о создании здесь, у нас, некой Академии райских скептиков, которая могла бы стать для нас своего рода аналогией Общества психических исследований, бытующего среди живых. Туда бы не принимался никто моложе шестидесяти, и мы могли бы называться Обществом теней бездеятельных, в связи с дряхлостью. Нашей первой задачей могло бы стать исследование, является ли, скажем, г-н Дингуолл тем, за кого он себя выдает? А также, фантазия он или реальность? Истина или выдумка? И если бы вдруг было решено, что он реальность, то мы, естественно, очень сильно бы в этом усомнились».

Если в присутствии Дингуолла писавшиеся фразы относились к «психическим исследованиям», то в присутствии других лиц они затрагивали иные вопросы, представлявшие наибольший интерес именно для данных лиц.

Так, с мисс МакТрегор, оккультист-кой, дух Уайльда говорил о теософическом учении. Он должен был неплохо знать эту тему, поскольку его мать была страстной сторонницей теософии, и молодой Оскар мог многое от нее узнать. С Соулом, главным медиумом, который был ученым, разговор касался ботанических названий и фактов. При жизни Уайльда часто заставали за чтением и рассматриванием ботанических энциклопедий.

* Дух Оскара Уайльда неспроста издевается над этим председателем О.П.И. и спрашивает, тот ли он в действительности, за кого себя выдает. Дело в том, что главной задачей О.П.И. было доскональное изучение всех спиритических явлений и содействие распространению идей спиритизма. Однако при этом председателе Общество психических исследований стало на позиции, откровенно враждебные задачам спиритизма. Председатель и его окружение открыто вредили делу спиритизма и подвергали осмеянию все сколько-нибудь серьезные исследования в этой области.

Это обстоятельство и вынудило Артура Конан Дойла (тогда старейшего члена Общества) незадолго перед смертью выйти из О.П.И. и призвать всех других серьезных изыскателей последовать его примеру. Подробнее об этом смотрите в «Записках о Спиритизме» письмо Конан Дойла, опубликованное в мартовском номере «Джорнэл оф Сесайити фор Саянкл ризёч» за 1930 г. и озаглавленное «Отречение от Общества психических исследований» (Прим. авт.).

Уайльд был человеком с ярко обозначенной и своеобразной манерой мышления и образа выражения. По этому поводу А.Конан Дойл говорит:

«Можно подделать почерк, но манеру мыслить и выражать свои мысли вряд ли удастся скопировать полностью, ибо это означало бы, что копиист столь же умен, как и оригинален. Однако и образ мышления, манера выражать свои мысли в этом послании выглядят вполне достоверно. Здесь есть места, которые и сам Уайльд уже не смог бы улучшить.

При жизни он обладал удивительным чувством цвета, которое часто проникало в его сочинения, придавая им особенную яркость. Так, в частном письме ко мне он говорит об «осенней луне цвета меда». Послание также достаточно хорошо демонстрирует это качество писателя: «Вспыхнувшие розами анемоны, будто звезды, освещали лесные тропы». Или: «Уже май, подобно белому туману, пробирается по узким улочкам и сквозь живые изгороди, год за годом боярышник приносит кроваво-красные плоды после белой смерти своего мая».

«Другой отличительной чертой Уайльда, — продолжает А.Конан Дойл, — был его причудливый, парадоксальный юмор. И юмор этот явно присутствует в данном послании: «Быть мертвым — самое скучное занятие в жизни, если, конечно, исключить семейную жизнь и обед в обществе школьного наставника!» Последние четыре слова чисто уайльдовские. «Моя жизнь походила на оплывшую свечу», — пишет он теперь.

В присутствии дочери г-жи Смит, которая была художницей, дух предался чисто уайльдовской критике творчества Дж.М.Уистлера, былая дружба с которым в свое время переродилась в знаменитый антагонизм. В одной из своих бесед на эту тему живой Уайльд как-то сказал:

— Джимми все объясняет, как газета. Искусству же всегда следует оставаться таинственным. Художники, как и боги, никогда не должны сходить со своих пьедесталов.

Рукою же Соула по этому поводу было написано:

«Его живопись была действительно восхитительна. Но все его очарование заключалось в том, что он был совершенно непостижим и тем создавал превосходную почву для критики. К сожалению, в минуту легкомыслия, напрочь позабыв максиму, известную любому фокуснику, которая гласит, что там, где нет тайны, не может быть и волшебства, он начал объяснять самого себя».

У Уайльда, на что часто и указывалось, было два различных стиля, каждый из которых ярко выражен и индивидуален и совершенно отличен от другого. Один — поэтический, полный украшения и вычурности с красивыми словесными эффектами и обильным использованием цвета. Все это, как мы видели, вполне представлено в послании. Второй его стиль эпиграмматичен, остроумен, с налетом цинизма и полон парадоксов. К приведенному выше можно добавить еще и такие афоризмы: «Совет, который подают, всегда плох». «Женщина, довольствующаяся тем, что имеет, всегда была бы очаровательна». «Самому Богу неведомо, что делать с человеческим усердием».

«Трудно, заметив эти аналогии, столь близкое сходство, усомниться в том, что за этими фразами скрывается ум Оскара Уайльда, — говорит А.Конан Дойл. — Идея о том, будто еженедельные литературные конкурсы с раздачей призов в состоянии произвести обилие «Берри» и «Стивенсонов», наделенных к тому же всеми отличительными качествами оригинала, совершенно определенно не выдерживает критики и едва ли была рассчитана на то, чтобы к ней отнеслись серьезно. В самом деле, нетрудно создать короткую комическую пародию с помощью преувеличения особенностей стиля, но для того, чтобы писать или говорить точно в том же стиле и с соблюдением всех оригинальных нерт автора, нужен уже ум, равный по силе своему прототипу, а такой ум, несомненно, предпочел бы показать себя в чем-то более значимом, чем пародия».

Некоторые из английских критиков претендовали на то, будто им для всех приведенных примеров удалось определить «вероятные источники», послужившие медиумам основой для написания фраз уайльдовского послания. На это А.Конан Дойл в свое время ответил так: «Когда дело касается человека, вся жизнь которого проходила на виду и который был одним из столпов литературы, то трудно представить, чтобы в его жизни могло оказаться что-то важное, нечто такое, что, возникая сейчас в его памяти, не было бы уже прямо или косвенно упомянуто ранее в том месте или ином». Здесь же сэр А.Конан Дойл добавляет аргумент, который может показаться наивным в наш бесчестный век, но коий в действительности много значит в духовном мире.

Вот он, этот шевальрескный довод, выдвинутый автором рыцарских романов, который и сам был рыцарем, но защищал честь и достоинство в соответствии с законами своего времени не мечом, а пером:

«Такое объяснение, помимо того, означало бы, что медиумы-автоматисты перерыли всю уайльдовскую литературу. У нас есть их заверение в том, что это не так и что их знакомство с ней было весьма ограниченным. Что касается выдвигаемого ложной критикой предположения, будто медиумы предварительно выучили значительные порции послания наизусть, то оно, разумеется, стало бы прямым обвинением в преднамеренном обмане, что ни в коей мере не может быть оправдано, если учесть характер и общественное положение данных медиумов. Такие предположения делать слишком легко, и они должны быть исключены из рассмотрения».

Свой анализ данной проблемы создатель Шерлока Холмса заключает в следующих выводах:

«Приняв во внимание различного рода подтверждения, проступающие по мере анализа этого послания от Оскара Уайльда, а именно:

1)         наличие его тяжелого стиля;

2)         наличие его легкого стиля;

3)         воспроизведение особенностей ха

рактера;

4)         воспоминание отдельных эпизодов

его жизни,  некоторые  из которых со

всем мало известны;

5)         воспроизведение его почерка;

6)         (и, на мой взгляд, далеко не по

следнее) сходство условий потусторон

ней жизни, описываемых им, с тем, что

наше   психическое   знание   определило

бы такому человеку, как он,

— я склонен считать, что данный случай является свидетельством, обладающим исключительной силой. Я совершенно согласен, что «Жорж Пельгам» и «Дионисово ухо» действуют очень убедительно, но для меня эта уайльдовская история убедительна даже в еще большей степени».

Количество записей, сделанных Соулом и г-жой Трэверс Смит под водительством Уайльда, очень значительно. Здесь только следует подчеркнуть: дело не в том, что появление на сеансах разных лиц с их разными интересами соответственным образом влияло на содержание сообщения — ведь индивидуальные интересы собеседников оказывают бесспорное влияние и на ход самой заурядной беседы между людьми, — а в том, что всякий раз, когда дух Уайльда писал по какому-либо поводу, то писал он, выражая чувства и образ мыслей живого Оскара Уайльда.