Титулы, мундиры и ордена Российской империи

Леонид Ефимович Шепелев

Ранее мы уже цитировали некоторые положения из названных записок, но эти документы так важны и интересны, что целесообразно привести из них обстоятельные выдержки. С. С. Уваров писал: «Система чинов, исходящая из Табели о рангах Петра I, обращалась в укоризну и насмешку не только иностранцами, писавшими о России, но и многими из русских, не постигавших смысла сего учреждения. Между тем никакая иная мера, никакое иное государственное постановление не свидетельствует столь явно о глубоком разуме великого преобразователя России, кому обязаны потомственные венценосцы новою силою, небывалою в руках других государей и составляющею твердую опору их власти. И по истине, отбросив все то, что с первого взгляда может в учреждении чинов казаться странным и несоответствующим нынешним понятиям, мы убедимся в высоком значении этого законоположения... Не останавливаясь на мертвой букве, на готических формах, сопровождающих положение о чинах, для всякого беспристрастного наблюдателя поразительны дух и последствия этой великой государственной меры...

Как приобретаются отличия в России и что вкоренилось так глубоко в общем сознании неисчислимого большинства?..

[В России] никто не пользуется вполне выгодами, предоставляемыми или знатностью рода, или даже дарами ума и талантами... Сын знатного вельможи или богатейшего откупщика, вступая на поприще государственной службы, не имеет в законах оной никакого другого преимущества, кроме преимущества постоянного усердия, и оно может быть у него благородно оспариваемо сыном бедного и неизвестного заслугами отца.

Итак, с одной стороны, Россия смотрит на Табель о рангах не как на игрушку мелкого ребяческого тщеславия, а как на залог одного из важнейших своих начал в быту народном; с другой, правительство держит в своих руках орудие, как будто общим согласием ему предоставляемое орудие, по силе которого к политическому смыслу самодержавия прибавляется еще и нравственное достоинство.

Законоположение о чинах может измениться двумя способами: совершенным уничтожением оного или ограничением. Замечательно, что один из записных недоброжелателей существующего порядка в России, Николай Тургенев, в сочинении своем о России, говорит, что едва ли возможно будет побудить правительство отказаться вполне от этого учреждения и что на первый случай можно довольствоваться ограничением, состоящим в том, чтобы чины были предоставляемы одним служебным местам. Ясно, что несоразмерность сих последних с первыми должна мало-помалу положить конец самому учреждению и ввести новый порядок службы, новый порядок гражданского быта в России. Рассмотрим последствия такого изменения.

Первое действие не только совершенного уничтожения, но и одного ограничения закона о чинах произведет в общем мнении несомнительное потрясение, отчасти похожее на смятение, и даст повод к толкам и предположениям о дальнейших мнимых видах правительства. Этот сильный удар поразит множество предубеждений, скажем предрассудков. Но вместе с тем он возбудит множество тайных надежд и мечтаний. В России ум слишком деятелен, слишком сметлив и не может оставаться долго под бременем слепого оцепенения; в скором времени умы воспрянут к новым соображениям, проникнув в изгибы всех могущих быть следствий, и найдут себе пути более или менее благонамеренные к цели, вдали открываемой.

В России трудно делать решительный вывод касательно общего мнения, потому что оно лишено возможности открыто высказываться и обнаруживаться. При всем том, кто пристально и вблизи наблюдает за его ходом, тому последствия нового положения о службе представляются в чертах самых определенных. Ближайшим следствием подобного переворота был бы переворот в понятиях о службе, которые и без того мало-помалу подвергаются изменению.

Мысль общая за полвека, что каждый русский подданный должен служить престолу, мысль, которая благоговейно руководит целыми поколениями, — с уничтожением Табели о рангах несомненно ослабеет. Может быть, на первый случай останется привычка посвящать несколько лет юношеской жизни государственной службе; но когда счастливый случай не откроет желаемого поприща, когда при малом числе мест встретится безнадежность получить выгодное для честолюбия назначение, когда число неслужащих или переставших служить будет ежедневно возрастать, —тогда едва ли молодой человек решится долго оставаться в таком сомнительном служебном положении. Без сомнения, кто имеет наследственное достояние, тот выйдет в отставку, потому что для него служба потеряет всю нравственную силу, нравственное могущественное привлечение. В то же время быстро образуется новый разряд людей с особенными понятиями, с особенными предрассудками и мечтами, менее привязанных к правительству, а более занятых собственными выгодами. Решительно можно наперед сказать, что общие между ними начала произведут и новый дух общий, частию поместной, частию денежной аристократии, если только можно этим именем назвать преимущество, какое дают поместья и деньги, независимо от знатности породы или личных заслуг.

Нельзя не остановиться на мысли: чем правительство заменит приманку чинов и, если бы успело найти какую-либо меру, что оно выиграет от нового порядка вещей и понятий?

Очевидно, что по разрушении мысли, столь мудро и искусно к России приложенной великим ее преобразователем, остается в виду одно лишь заменительное средство: умножение денежных окладов. Но и этого мало. Человеку врождена еще нравственная потребность, которую также нужно будет удовлетворять: потребность возвышения. С одной стороны, какую неисчерпаемую руду следовало бы вновь открыть, чтобы удовольствовать требования, неудержимо возрастать долженствующие? С другой стороны, не родятся ли новые покушения к приобретению, вместо чинов, славы, власти, чего на Западе с такою алчностью добиваются. Разумеется, никаких сокровищ не будет достаточно для замены чинов новыми окладами. Не подлежит также сомнению, что, давши однажды такое направление государственной службе, правительство не в состоянии будет остановить потом произвольного самовознаграждения. Что ж касается до последствий властолюбия, разрушительных и ужасных в наших глазах, об этом нельзя и думать без страха за будущее России. Единственная преграда всему этому находится доселе в идее о службе; по уничтожении этой идеи, корыстные и властолюбивые наклонности, обыкновенно довольные одним настоящим, не знающие ни прошедшего, ни будущего, будут в полном смысле двигателями нового порядка служения и единственным мерилом служебной иерархии.

В рассуждений пользы, какой может правительство ожидать от такого перелома, из всего вышесказанного с достоверностию следует заключить, что посягательство на глубокомысленное учреждение Петра I не представляет ничего другого, кроме жертвы и добровольного уничтожения сильнейшего орудия высшей власти; с этим уничтожением ясно сопряжен некоторый ущерб и самой власти. Нетерпеливость, с какою юное поколение ожидает этой меры, указывает достаточно, сколь она способна к возрождению всякой неосновательной и опасной мечты. Теперь каждый юноша воображает, что это сближение с настоящими европейскими понятиями откроет ему новое обширное поприще и что, освободившись от тягостного, более или менее медленного ига чинопроизводства, он шагнет на высшие места и займет важнейшие должности в государстве. Конечно, это во всяком случае останется мечтой, но мечты этого рода предвещают опасное волнение в умах. А какое время более настоящего доказывает необходимость удерживать всякое тревожное движение и оставаться на незыблемых началах своего родного быта, тысячелетием скрепленного и верой освященного.

Вопрос, коего лишь главнейшие черты изложены в этой краткой записке, есть вопрос первой важности, стоящий ныне наряду с коренными вопросами, от которых зависит будущность России, ее долголетие и благоденствие. Нетрудно было бы, распространив объем этой записки, подкрепить выводы прямыми доказательствами, взятыми из существа нашего государственного права и отечественной истории, но и краткого указания едва ли не достаточно, чтобы обратить на этот столько же важный, сколько и сложный вопрос внимание каждого благомыслящего, одушевленного чувством своих обязанностей к государю и Отечеству».

В другой записке Уваров высказывал убеждение, что если практика гражданского чинопроизводства и приводила в прошлом к некоторым неурядицам и несообразностям, то все причины этого ликвидированы мероприятиями Николая I. Достижение чинов одной выслугой лет было устранено в 1834 г., когда установили порядок производства в чины соответственно классам должностей и увеличили сроки выслуги. Если ранее при обязательности постепенного прохождения многих чинов затруднялось выдвижение хотя и молодых, но способных людей, то теперь установлением существенных льгот по образованию им была предоставлена возможность более быстрого повышения. Одобрялось соединение права потомственного дворянства с чином статского советника (1845 г.). «Чины, существующие более века, при постепенных изменениях сообразно требованию обстоятельств, приведены наконец в такое положение, что, служа поощрением заслуг, совершенно устранены от неудобства — распространять до излишества класс потомственных дворян».

В случае отмены чинов, полагал Уваров, «исчезнет та нравственная сила, то нравственное могущественное привлечение, какое побуждает лиц, имеющих достаток, посвящать себя государственной службе, а с уничтожением подобной нравственной связи еще более ослабеет мысль, которая благоговейно руководила целыми поколениями, что каждый должен служить престолу, и честные бескорыстные деятели покинут государственную службу, не представляющую уже для них никакой особенной привлекательности, тем более что при малом вообще числе мест представляет трудность получать и выгодное для честолюбия назначение».

Если ликвидированы когда-то существовавшие отрицательные стороны чинов, то тем более важно обратить внимание на положительные. Чин обеспечивает почет служащим и одновременно почет правительству, «которого они токмо орудие». Поэтому отмена чинов унизит чиновников, а «всякое унижение их необходимо должно уменьшить степень важности представляемой ими власти». При недостаточности окладов, выплачиваемых служащим, чины есть средство привлечения к службе и удержания на ней способных людей. Частные занятия предоставляют и будут предоставлять много больше материальных выгод, чем государственная служба. Поэтому особенно важно поддерживать в служащих идею чести, «обольстительную» мысль, «что чин возвышает их над всеми званиями, хотя и пользующимися вполне житейскими выгодами... Следовательно, с уничтожением чинов, то есть когда чиновник был бы только наемщик, правительство могло бы вдруг лишиться самых необходимых орудий для движения государства».

Министр народного просвещения видел еще одну важнейшую выгоду существования чинов «в совершенной соответственности с монархическими началами»: «Бесчиновность... порождает ложные мысли о равенстве» и никак не допустима при монархии, где «люди возвышаются по чинам, жалуемым от престола» и где «всякий чиновник знает, что он обязан чином, а следовательно, и почетом, государю и, таким образом, чины являются выражением царской власти и милости». Такой порядок исключает, стало быть, превратное убеждение, что «каждый достигает важного участия в государственном управлении единственно своими способностями». Отмена чинов дискредитировала бы правительство и лишила бы его «важнейшей пружины действовать на умы, средства, которое, имея почти фантастическую силу, ничего не стоит государству и не может быть заменено никакими материальными вознаграждениями».

В заключение Уваров утверждал, «что, укорененная в общем уважении и совершенно согласная с монархическим духом, гражданская иерархия России, оставаясь неприкосновенною... послужила бы к вящему укреплению твердыни русского самодержавия».

Ознакомившись с записками Уварова, Николай I написал на одной из них: «Много весьма справедливых мыслей». Практическим результатом записок стало то, что проект нового Устава о службе гражданской, разработанный к 1850 г. на основе личных указаний Николая I, не получил утверждения, а сам комитет, созданный в 1846 г., закрыли в начале 1856 г.