Что поражает нас при знакомстве со строением любого живого организма? Прежде всего его целесообразность. Гончар ритмичным нажатием педали вращает гончарный круг; его искусные пальцы на наших глазах превращают бесформенный кусок глины в изящный кувшин. Сосуд предназначен для определенной цели – хранить воду, и все устройство его таково, чтобы выполнять эту задачу наилучшим образом. Давайте приглядимся к нему: дно широкое – чтобы кувшин был устойчивым, не опрокидывался от первого толчка; а горлышко у него узкое – чтобы уменьшить нагрев и испарение влаги. Только самый верх горлышка расширен в виде воронки – иначе в кувшин было бы трудно наливать воду. Если кувшин сделан подлинным мастером, он красив и вместе с тем целесообразен, мы называем его совершенным творением. Что же думает человек, когда знакомится с целесообразной организацией живого организма? Возьмем любую болотную птицу, например цаплю. У нее длинные оголенные ноги, что позволяет ей, оставаясь сухой, ходить по мелководью. Длинный клюв дает возможность добывать из-под воды пищу. У плавающей же птицы (уток, гусей) лапы короткие, снабженные плавательными перепонками: у нее есть специальные железы, которые выделяют жир и делают оперение непромокаемым. И когда человек знакомился со всем этим, невольно возникал вопрос: кто же создал птиц, столь удачно приспособленных к жизни на болоте или озере? Конечно, не люди. Значит? Значит, это сотворил другой, более могущественный творец!

И все же дерзкие умы не могли смириться с таким объяснением, французский натуралист XVIII в. Ж. Бюффон склонялся к мысли о постепенном совершенствовании живых организмов, а его последователь Ж.-Б. Ламарк (1744–1829) впервые попытался создать стройную теорию эволюции жизни на Земле. Основным фактором эволюции Ламарк считал упражнение одних органов и пассивность других под действием условий жизни. Если орган упражняется, рассуждал Ламарк, он постепенно усиливается, а если не упражняется, то ослабевает и отмирает. На первый взгляд, здесь все ясно. Сравните гимнаста с человеком, не занимающимся спортом. У первого мышцы упруги и эластичны, они так и играют под кожей. У второго мышцы дряблые, под кожей изрядный слой жира. И если мы зададим вопрос, каким же образом гимнаст достиг такого состояния, то на него без особого труда сможет ответить каждый: путем упражнений!

Однако наш вопрос не покажется столь простым, если мы перейдем к детям этих людей. Конечно, они могут пойти по стопам своих отцов, тогда различия между ними будут такими же. Ну а если и те, и другие одновременно начнут заниматься спортом под руководством одного и того же тренера и с равным прилежанием? Можем ли мы утверждать, что в этом случае дети гимнаста обязательно добьются лучших спортивных результатов, чем их товарищи? В общем виде этот вопрос можно сформулировать так: передаются ли детям те признаки, которые у родителей выработались в процессе жизни путем упражнений или в результате приспособления к внешним условиям? Ламарк на этот вопрос отвечал: передаются! Если вернуться к нашему примеру с болотными и плавающими птицами, то, по мнению Ламарка, их предки, ничем не отличавшиеся от обычных птиц, попав в силу обстоятельств в особые условия, например на болото, стали усиленно упражнять свои ноги, которые начали удлиняться и постепенно достигли длины ног современной цапли. Другие же птицы, вынужденные жить и питаться на озерах и реках, пытались плавать, быстро разводя и соединяя пальцы. От этого кожица у оснований пальцев растягивалась, и в результате через много поколений образовались плавательные перепонки.

Предположение Ламарка о развитии и совершенствовании имеющихся органов совершенно не отвечало на такой важный вопрос: каковы причины появления совершенно новых органов? В самом деле, каким «упражнением» можно объяснить появление рогов у некоторых животных? Чтобы найти выход из создавшейся ситуации, Ламарк наделил живые существа особым свойством – «стремлением к совершенствованию». Весь органический мир, полагал французский ученый, непрерывно изменяется, улучшается сам по себе благодаря присущему живым организмам стремлению к прогрессу.

Взгляды Ламарка, изложенные им в 1809 г., не нашли признания у современников. Куда большей популярностью пользовались воззрения его соотечественника Ж. Кювье (1769–1832). Пока Ламарк размышлял о причинах целесообразности живых организмов, Кювье избрал эту целесообразность основным орудием исследования. Он исходил из того, что все органы в организме взаимообусловлены и соотнесены. Возьмем травоядное животное. Растительная пища малопитательна, для удовлетворения потребностей организма ее требуется большое количество. Значит, желудок травоядного животного должен быть большим. Размер желудка обусловливает размеры других внутренних органов: позвоночника, грудной клетки. Массивное тело может держаться на мощных ногах, снабженных твердыми копытами, а длина ног обусловливает длину шеи, чтобы животное могло свободно щипать траву. Зубы у него должны быть широкими, плоскими, с большой истирающей поверхностью.

Иное дело хищники. Пища у них более питательна, значит, желудок может быть небольшим. Хищнику нужны мягкие лапы с подвижными когтистыми пальцами, чтобы незаметно подкрадываться к добыче и хватать ее. Шея у хищника должна быть короткой, зубы острыми и т. д.

Свой метод Кювье довел до такого совершенства, что нередко по одному найденному зубу ему удавалось восстанавливать облик всего животного. Если же он располагал скелетом или хотя бы его частью, то успех был обеспечен. Так Кювье открыл целый мир ископаемых животных. Гигантские ящеры, некогда обитавшие на Земле, мамонты и мастодонты – если мы сейчас хорошо осведомлены о них, то заслуга в этом принадлежит прежде всего Жоржу Кювье. Своими открытиями ученый внес огромный вклад в будущую эволюционную теорию, но сам он об этом не подозревал.

Изучая вымерших животных, Кювье обнаружил, что останки одних видов приурочены к одним и тем же геологическим напластованиям и не встречаются в соседних пластах, для которых свойственны совершенно другие организмы. Отсюда он сделал вывод, что животные, некогда населявшие нашу планету, погибали почти мгновенно от каких-то неизвестных причин, а позднее на их месте появлялись новые, не имевшие ничего общего со своими предшественниками. К тому же, по данным Кювье, многие нынешние участки суши некогда были морским дном, причем море здесь наступало и отступало по нескольку раз. При этом осадочные породы, которые обычно должны быть расположены горизонтально, часто оказывались изломанными, смятыми в гигантские складки. Все эти факты заставили Кювье предположить, что на Земле время от времени происходили гигантские катастрофы, уничтожавшие целые материки, а вместе с ними и всех их обитателей. Позднее на их месте появлялись новые организмы. Как ни странно сейчас звучит эта теория катастроф, в начале XIX в. она выглядела вполне убедительной.

В то время, когда теория Кювье считалась абсолютно достоверной, к геологическим исследованиям приступил англичанин Ч. Лайель (1797–1875). Он скорее интуитивно, чем сознательно, сразу почувствовал произвольный характер теории катастроф. Много путешествуя, он обращал особое внимание на те геологические процессы, которые постоянно происходят вокруг нас. Чтобы понять прошлое Земли, надо изучить ее настоящее – вот что стало основным принципом научных исследований Ч. Лайеля. Наблюдая за отложениями в дельтах рек, за деятельностью ветра, морских приливов и отливов, изучая образование мелей, кратеры вулканов, Лайель пришел к убеждению, что медленные, ничтожные изменения на Земле могут и сегодня привести к самым поразительным результатам, если будут происходить достаточно долго и в одном направлении. Особенно тщательно Лайель изучал отложения третичной эпохи, которая в истории развития Земли непосредственно предшествует нашей. Он отметил, что многие организмы, обитавшие тогда, встречаются на Земле и сейчас. При этом в одно и то же время нарождались новые виды и доживали свой век старые. Такие выводы в корне подрывали теорию Кювье. Сам Лайель не утверждал, что одни виды происходят от других, – подобная мысль не приходила ему в голову. Но, доказав медленный, постепенный характер геологических изменений, он создал еще одну предпосылку развития эволюционной идеи.