|
Геродот. История. Книга Девятая. Каллиопа
1-9 10-19 20-29 30-39 40-49 50-59 60-69 70-79 80-89 90-99 100-109 110-119 120-122
60. Павсаний же, лишь только началась атака конницы, послал всадника к афинянам с приказанием передать вот что: "Афиняне! Теперь, когда нам предстоит решительная борьба за то, быть ли Элладе свободной или порабощенной, мы, лакедемоняне, и вы, афиняне, покинуты союзниками на произвол судьбы, которые бежали прошлой ночью. Итак, теперь ясно, что надо делать: защищаться и помогать друг другу как только можем. Если бы конница сначала напала на вас, то нам и тегейцам, которые одни вместе с нами остались верными Элладе, нужно было бы помочь вам. Но так как теперь вся вражеская конница обратилась против нас, то вы по справедливости должны оказать помощь сильнее всего теснимой врагом части войска. Если же сверх ожидания окажется, что сами вы не в состоянии помочь, то окажите нам услугу, послав стрелков из лука [против конницы]. Мы знаем, что за время этой войны вы превзошли всех других храбростью. Поэтому, как мы надеемся, вы и теперь исполните эту просьбу".
61. Услышав это, афиняне со всем войском выступили на помощь. Однако уже по дороге на них напали выстроенные против них эллины из стана царя. Афиняне не могли помочь спартанцам, так как им самим пришлось выдерживать натиск противника. Так-то лакедемоняне и тегейцы остались одни и приготовились к битве с Мардонием и его войском. Вместе с легковооруженными воинами лакедемоняне насчитывали 50000 человек, а тегейцы 3000 (они вовсе не хотели отделяться от лакедемонян). Лакедемоняне стали тогда приносить жертвы, однако счастливые жертвы не выпадали, и за это время успело пасть много воинов и еще больше было ранено. Персы, сомкнув свои плетеные щиты, беспрерывно осыпали эллинов градом стрел. Спартанцы попали в тяжелое положение, а жертвы все выпадали неблагоприятные. Тогда Павсаний обратил взоры на святилище Геры у Платей и стал взывать к богине, умоляя ее не обмануть упований спартанцев.
62. В то время как он еще так молился богине, тегейцы первыми поднялись и двинулись на варваров. Сразу же после молитвы Павсания жертвы для лакедемонян выпали благоприятные. Тогда и лакедемоняне наконец также пошли на персов. Персы же перестали пускать стрелы и выступили навстречу. Сначала схватка завязалась около укрепления из плетеных щитов. Когда же укрепление пало, начался долгий и жаркий бой у самого святилища Деметры, пока дело не дошло до рукопашной. Ибо варвары хватались за длинные копья [гоплитов] и ломали их. Персы не уступали эллинам в отваге и телесной силе; у них не было только тяжелого вооружения и к тому же еще боевой опытности. Не могли они сравниться с противником также и боевым искусством. Персы устремлялись на спартанцев по одному или собирались кучей по 10 человек и больше и погибали.
63. В том месте, где стоял сам Мардоний, который сражался на белом коне во главе отряда из 1000 самых храбрых воинов, персы сильнее всего теснили лакедемонян. Пока Мардоний оставался в живых, персы стойко держались и, храбро защищаясь, умертвили много спартанцев. Когда же Мардоний пал и был перебит [весь] отборный отряд его телохранителей, самых отважных воинов, тогда-то остальные персы повернули назад и бежали с поля битвы от лакедемонян. Потерпели же персы поражение главным образом потому, что у них не было тяжелого вооружения и они должны были сражаться легковооруженными против гоплитов.
64. Так-то Мардоний искупил убиение Леонида, согласно предсказанию оракула спартанцам, и Павсаний, сын Клеомброта, внук Анаксандрида, одержал самую блестящую победу из всех известных нам. Я уже упомянул имена его более ранних предков вплоть до Леонида; ведь они у него с Леонидом одни и те же. Мардоний же пал от руки Аримнеста, влиятельного человека в Спарте. Впоследствии, уже после персидских войн, Аримнест во время Мессенской войны сражался при Стениклере с 300 воинов против всего мессенского войска и пал вместе со всеми этими воинами.
65. Когда же при Платеях персы были разбиты лакедемонянами, то в беспорядке бежали в свой стан и за деревянное укрепление, которое они построили в Фиванской области. Меня удивляет, однако, как могло случиться, что в битве близ священной рощи Деметры ни один перс не вступил в священный участок или не умер там, тогда как около святилища на неосвященной земле пало очень много варваров. Впрочем, я предполагаю, если только допустимо делать предположение о божественном, что богиня сама не допустила их за то, что они предали огню ее святилище в Элевсине.
66. Так кончилась эта битва. Артабаз же, сын Фарнака, с самого начала был недоволен тем, что царь хотел оставить Мардония [в Элладе], а теперь также настойчиво отговаривал вступать в сражение, но тщетно. Артабаз был не согласен с распоряжениями Мардония и поступил вот как. Когда началась битва, исход которой Артабаз ясно предвидел, он отвел все свое войско по заранее обдуманному плану (а у него была немалая сила – около 40 000 человек). Затем Артабаз приказал всем идти столь же быстро, как и он сам, куда он их поведет. Отдав такой приказ, он повел войско как бы в бой. Когда же по дороге он узнал, что персы уже бегут, то перестал держать походный порядок и быстро помчался оттуда, но, впрочем, не к деревянному укреплению и не в город Фивы, а в Фокиду, чтобы как можно скорее добраться до Геллеспонта.
67. В то время как войско Артабаза бежало таким путем, остальные эллины в войске царя неохотно сражались [с эллинами]. Только беотийцы долго бились с афинянами. Ведь приверженцы персов среди фиванцев показали себя далеко не трусами, а, напротив, храбрыми воинами, так что от руки афинян пало 300 самых знатных и доблестных граждан. Когда же и беотийцы не могли больше сопротивляться, то бежали в Фивы, однако не туда, куда бежали персы и все остальные полчища их союзников (эти даже и не сражались ни с кем и вообще ничем не отличились).
68. Для меня очевидно, что вся мощь варваров держалась на персах, если уж до схватки с врагом все эти союзники бросились бежать при виде бегства персов. Таким образом, все варварское войско бежало, и только конница, главным образом беотийская, отважно билась с врагом, прикрывая отступление: не отрываясь от противника, она все время не допускала преследователей [подходить] к бегущим.
69. Итак, победители преследовали и убивали воинов Ксеркса. Между тем, как только началось бегство персов, весть о битве и о победе Павсания пришла к остальным эллинам, которые стояли у святилища Геры и не участвовали в битве. Тогда эллины в полном беспорядке устремились к святилищу Деметры, причем коринфяне и их соседи – по склонам [Киферона] и холмам дорогой, идущей прямо вверх, мегарцы же, флиунтцы и их соседи – через равнину по самой гладкой дороге. Когда же мегарцы и флиунтцы приблизились к неприятелю, на них бросились фиванские всадники, издали завидев спешащих в беспорядке врагов. Всадники во главе с Асоподором, сыном Тимандра, стремительно ударили по врагу и уложили на месте не менее 600 человек, остальных же преследовали и оттеснили на Киферон. Так они бесславно погибли.
70. Персы же и остальные полчища бежали в деревянное укрепление и успели занять башни до прихода лакедемонян. Сверху они защищали укрепление как могли лучше. Когда подошли лакедемоняне, завязалась ожесточенная схватка за деревянное укрепление. Защитники стойко держались, пока не подошли афиняне, и даже получили значительный перевес над лакедемонянами, так как те не умели осаждать крепостей. Но после прихода афинян началась жестокая и продолжительная борьба за укрепление. В конце концов благодаря упорству и отваге афинянам все же удалось взойти на стену и сделать пролом. Первыми проникли в крепость тегейцы, и они-то и разграбили шатер Мардония. Там, между прочим, они захватили конские ясли целиком из меди замечательно [искусной работы]. Эти ясли Мардония тегейцы посвятили в храм Афины Алеи. Остальную же добычу они снесли в то же место, что и прочие эллины. Варвары же после падения стены уже не держали боевого порядка и никто из них "не вспомнил бурной силы". Тысячи людей метались, загнанные страхом в узкое пространство, и эллины легко могли их перебить: так что из всего трехсоттысячного войска, не считая 40000, с которыми бежал Артабаз, не осталось в живых даже и 3000 человек. Лакедемонян же из Спарты пало в этой битве всего 91 человек, тегейцев 16, а афинян 52.
71. В войске варваров наиболее отличились пешие персидские воины и конница саков, а из отдельных бойцов – Мардоний. Среди эллинов же лакедемоняне превосходили доблестью тегейцев и афинян, хотя и эти также сражались отважно. Впрочем, я заключаю об этом лишь потому (так как ведь и другие все одолели своих противников), что спартанцы напали и одержали верх над лучшей частью персидского войска. И самым доблестным из всех бойцов, по нашему мнению, безусловно был тот Аристодем, который только один из 300 воинов спасся при Фермопилах и за это подвергся позору и бесчестию. После него более всех отличились Посидоний, Филокион и спартанец Амомфарет. Впрочем, когда однажды в беседе зашла речь, кому из них отдать первенство, то присутствующие спартанцы полагали, что Аристодем бился, как исступленный, выйдя из рядов, и совершил великие подвиги потому лишь, что явно искал смерти из-за своей вины. Посидоний же, напротив, стал доблестным мужем не оттого, что искал смерти. Поэтому-то он и доблестнее Аристодема. Впрочем, так они могли сказать из зависти. Все эти упомянутые мною воины из числа павших в этой битве, кроме Аристодема, который искал смерти по названной причине, получили великие почести.
72. Эти воины при Платеях стяжали себе неувядаемую славу. Калликрат же пал не в самой битве. Это был самый красивый воин в тогдашнем войске эллинов, и не только у лакедемонян, но и среди всех эллинов. Калликрат сидел на своем месте в строю, в то время когда Павсаний приносил жертвы, и был ранен стрелой в бок. И вот, когда остальные уже вступили в бой, его унесли. Калликрат мучительно боролся со смертью и сказал Аримнесту из Платей: "Меня тревожит не то, что я должен умереть за Элладу, а то, что мне не довелось в рукопашной схватке с врагом совершить какой-либо достойный подвиг, к чему я так стремился".
73. Среди афинян, говорят, прославился Софан, сын Евтихида из селения Декелеи, именно из тех декелейцев, которые совершили некогда, по рассказам самих афинян, подвиг, спасительный для них на вечные времена. Именно, когда встарь Тиндариды в поисках похищенной Елены с большой ратью вторглись в Аттическую землю и разорили селения, так как не знали, где скрыта Елена, тогда, по преданию, декелейцы (по другим же – сам Декел) с досады на буйное насилие Тесея и в страхе за всю Аттическую землю открыли все Тиндаридам и показали им дорогу в Афидны. А это селение предал Тиндаридам Титак, коренной житель этих мест. В награду за этот поступок декелейцы пользуются в Спарте (вплоть до сего дня) освобождением от налогов и правом на почетное место [во время праздников]. Даже еще во время войны, которая случилась много лет спустя после упомянутых событий у афинян с пелопоннесцами, лакедемоняне, опустошив остальную Аттику, пощадили Декелею.
74. Из этого-то селения и происходил Софан, который отличился тогда в афинском войске. О нем существует двоякое предание. По одному рассказу, он носил на панцирном поясе прикрепленный медной цепью железный якорь. Якорь этот он всегда выбрасывал, подходя к неприятелю, чтобы нападающие враги не могли его сдвинуть с места в строю. Если же враги бежали, то он брал якорь и так преследовал их. Так гласит одно предание. По другому же рассказу, который расходится с первым, Софан носил знак якоря на своем постоянно вертящемся, всегда подвижном щите, а вовсе не настоящий железный якорь на поясе.
75. Софан совершил еще один славный подвиг: во время осады афинянами Эгины он вызвал на поединок аргосца Еврибата, победителя в пятиборье, и убил его. Впоследствии самого отважного Софана постигла печальная судьба: в войне за золотые копи, будучи военачальником афинян вместе с Леагром, сыном Главкона, он пал при Дате от руки эдонян.
76. Когда эллины разбили варваров при Платеях, к ним добровольно явилась некая женщина, наложница перса Фарандата, сына Теаспия. Узнав о поражении персов и о победе эллинов, она вместе со своими служанками, надев множество золотых украшений и самые красивые одежды, которые у нее были, сошла с повозки и направилась пешком к лакедемонянам, бывшим в это время еще "на побоище свежем". Заметив, что всем руководит Павсаний (а имя его и род и раньше были ей хорошо известны, так как ей часто приходилось о нем слышать), женщина признала его за Павсания. Затем, обняв колени Павсания, она сказала вот что: "Царь Спарты! Избавь меня, просительницу, от плена и рабства. Ведь ты уже совершил многое, уничтожив этих людей, которые не почитают ни демонов, ни богов! Я – родом из Коса, дочь Гегеторида, сына Антагора. Силой похитили меня на Косе, и обладал мною этот перс". Павсаний же отвечал ей так: "Не бойся, женщина, так как просительнице [не причинят зла], если ты к тому же говоришь правду и ты действительно дочь Гегеторида из Коса, моего лучшего друга, гостеприимца в тех краях". Так он сказал и поручил ее попечению присутствовавших эфоров, а потом отослал на Эгину, куда она сама желала отправиться.
77. Тотчас после ухода этой женщины прибыли мантинейцы, когда с врагами все было уже кончено. Когда они узнали, что опоздали к битве, то весьма опечалились и объявили, что заслуживают наказания. Услышав о бегстве персов во главе с Артабазом, мантинейцы вызвались преследовать неприятелей до Фессалии. Однако лакедемоняне не позволили преследовать бегущих. Тогда мантинейцы возвратились назад в свою страну и изгнали своих военачальников. После мантинейцев пришли еще элейцы и так же, как мантинейцы, с огорчением вернулись домой. По возвращении они также изгнали своих военачальников. О мантинейцах и элейцах сказано достаточно.
78. В войске эгинцев при Платеях был некто Лампон, сын Пифея, один из самых знатных людей на Эгине. Он обратился к Павсанию с нечестивейшим предложением. Торопливо подбежав к Павсанию, Лампон сказал вот что: "Сын Клеомброта! Ты совершил подвиг небывалый, столь велик он и славен. Божество помогло тебе как спасителю Эллады стяжать величайшую славу среди всех эллинов, о которых мы знаем. Теперь тебе остается довершить остальное, чтобы слава твоя возросла еще больше и чтобы варвары впредь не осмелились творить такие беззакония эллинам. Ведь Мардоний и Ксеркс велели отрубить голову павшему при Фермопилах Леониду и пригвоздить к столбу. Если ныне ты воздашь тем же Мардонию, то за это тебя превознесут хвалами не только спартанцы, но и прочие эллины. Ведь пригвоздив к столбу Мардония, ты отомстишь за своего дядю Леонида".
79. Такими словами Лампон думал угодить Павсанию, а тот ответил ему так: "Друг-эгинец! Я ценю твою благосклонность и проницательность. Однако ты ошибся, дав свой добрый совет. Сперва ведь ты высоко превозносишь меня, мой родной город и мой подвиг, а затем низвергаешь меня во прах: ты советуешь мне осквернить покойника, и если я это сделаю, то моя слава, как ты думаешь, возрастет. А так поступать приличествует скорее варварам, чем эллинам, и за это-то мы их и порицаем. Такой ценой я вовсе не желаю купить одобрения эгинцев и тех, кому подобные предложения по душе. С меня довольно и похвал лакедемонян за то, что я поступаю и говорю справедливо и честно. Что до Леонида, отомстить за которого ты призываешь, то он, мне думается, вполне отомщен. Он сам вместе со всеми остальными павшими при Фермопилах почтен бесчисленным множеством душ убитых здесь врагов. А ты впредь не являйся ко мне с подобными предложениями и будь благодарен, что на сей раз это тебе сошло благополучно".
80. Услышав такой ответ, Лампон удалился, а Павсаний велел глашатаю объявить, чтобы никто не смел присваивать себе добычи, и приказал илотам снести сокровища в одно место. Илоты же рассеялись по персидскому стану и нашли шатры, убранные золотом и серебром, позолоченные и посеребренные ложа, золотые сосуды для смешения вина, чаши и другие питьевые сосуды. На повозках они отыскали мешки с золотыми и серебряными котлами. С павших врагов они снимали запястья, ожерелья и золотые мечи, а на пестрые вышитые одеяния варваров никто даже и не обращал внимания. Илоты похищали много драгоценностей и затем продавали эгинцам, но много добра им пришлось все-таки сдать, так как его невозможно было спрятать. Отсюда-то и происходит великое богатство эгинцев, которые покупали у илотов золото [и платили за него], как будто это была медь.
81. Когда добыча была собрана, эллины отделили десятую часть дельфийскому богу. Из этой десятины был [сделан и] посвящен золотой треножник, который стоит в Дельфах на трехглавой медной змее непосредственно у алтаря. И олимпийскому богу они отделили десятую часть добычи, из которой [сделали и] посвятили медную статую Зевса в 10 локтей высоты, а также и истмийскому богу, [отделив десятую часть], посвятили медную статую Посейдона в 7 локтей высоты. После этого распределили [между собой] всю остальную добычу: персидских наложниц, золото, серебро, прочие ценности и вьючных животных. Каждый получил то, что ему подобало. А сколько дали сверх этого воинам, особо отличившимся при Платеях,– об этом мне никто не мог ничего сказать. Впрочем, как я думаю, им были даны [почетные дары]. Павсаний же получил всего вдесятеро больше: женщин, коней, талантов, верблюдов, а также и других ценностей.
82. Передают еще вот что: после бегства из Эллады Ксеркс оставил Мардонию свою домашнюю утварь. Когда же Павсаний увидел шатер Мардония с золотой и серебряной утварью и пестрыми коврами, он приказал хлебопекам и поварам приготовить такой же обед, как они обычно готовили Мардонию. Те принялись выполнять приказание. Зрелище пышно устланных мягкими коврами золотых и серебряных ложей, золотых и серебряных столов с роскошно приготовленным обедом и всего этого великолепия и роскоши яств привело Павсания в изумление. В шутку он приказал своим слугам приготовить так же и лаконский обед. Разница между обоими обедами оказалась большая, и Павсаний, засмеявшись, велел пригласить эллинских военачальников. Когда те собрались, Павсаний, указывая им на оба обеда, сказал: "Эллины! Я собрал вас, чтобы показать безрассудство этого предводителя мидян, который живет в такой роскоши и все-таки пришел к нам, чтобы отнять наши жалкие крохи". Это, как говорят, были слова Павсания эллинским военачальникам.
83. После этого платейцы находили еще много ящиков с золотом, серебром и другими драгоценностями. Впоследствии, когда платейцы собрали кости в одну кучу, на скелетах павших обнаружили вот что: нашли череп без единого шва, состоящий из одной кости; отыскали также челюсть, именно верхнюю, со сросшимися зубами: все резцы и коренные зубы состояли сплошь из одной кости. Кроме того, были найдены кости человека ростом в 50 локтей.
84. Тело Мардония на другой день после битвы исчезло. Кто его похитил, я точно сказать не могу. Я слышал, правда, про многих людей из разных городов, будто они предали земле прах Мардония, и знаю, что за это они получили богатые дары от сына Мардония Артонтеса. Но кто именно из них тайно похитил и похоронил тело Мардония – этого я точно узнать не мог. Ходит, впрочем, слух, что это был Дионисофан из Эфеса. Во всяком случае Мардоний был погребен тайно.
85. Эллины же после раздела платейской добычи приступили к погребению павших – каждый город своих. Лакедемоняне выкопали три могилы. В одной они похоронили иренов (в их числе были Посидоний, Амомфарет, а также Филокион и Калликрат); в другой – всех остальных спартанцев, а в третьей – илотов. Так погребали [своих воинов] спартанцы. Тегейцы же хоронили своих воинов отдельно, но всех в одной могиле; также и афиняне – своих воинов вместе, то же и мегарцы и флиунтцы – своих воинов, изрубленных [вражескими] всадниками. Во всех этих могилах действительно были тела павших. Что же касается могил прочих эллинов, которые еще можно видеть у Платей, то это, как я узнал,– пустые курганы (эти курганы насыпали отдельные эллинские города, стыдясь перед потомством своего неучастия в битве). Есть там и так называемая могила эгинцев, которую даже спустя десять лет после битвы насыпал по их просьбе гостеприимец эгинцев Клеад, сын Автодика из Платей.
86. После погребения павших при Платеях эллины решили на совете тотчас же идти на Фивы и требовать выдачи сторонников персов, и прежде всего Тимегенида и Аттагина, главарей персидской партии. В случае же отказа фиванцев было постановлено не снимать осады города, пока не возьмут его. Так они решили и на одиннадцатый день после битвы подошли к Фивам и осадили город, требуя выдачи этих людей. Фиванцы же отказались, и тогда эллины принялись опустошать их землю и штурмовать стену.
87. Так как опустошения продолжались, то на двадцатый день Тимегенид сказал фиванцам так: "Фиванцы! Поскольку эллины приняли решение не снимать осады, пока не возьмут Фивы или пока вы не выдадите нас, то пусть Беотийская земля из-за нас больше не страдает. Если их требование – только предлог, чтобы вымогать деньги, то давайте дадим деньги из государственной казны (ведь мы держали сторону персов вместе с общиной, а вовсе не одни). Если же эллины ведут осаду города, действительно желая захватить нас, то мы сами сумеем оправдаться перед ними". Фиванцы нашли эти слова совершенно правильными и полезными и тотчас же через глашатая сообщили Павсанию, что желают выдать этих людей.
88. Когда на таких условиях был заключен договор, то Аттагин бежал из города. Детей его привели к Павсанию, но тот объявил их невиновными, указав на то, что дети не причастны к дружбе отца с персами. Другие же [сторонники персов], выданные фиванцами, рассчитывали оправдаться и были уверены, что сумеют спастись от беды, [откупившись] деньгами. А Павсаний, когда они попали в его руки, подозревая такие замыслы, распустил союзное войско, а их велел отвести в Коринф и там казнить. Вот что произошло при Платеях и Фивах.
89. Между тем Артабаз, сын Фарнака, продолжал свое бегство из-под Платей и был уже далеко. Когда он пришел в Фессалию, то фессалийцы пригласили его в гости и спросили об остальном войске, так как они еще ничего не знали о Платейской битве. Артабаз же понял, что подвергается опасности погибнуть вместе с войском, если расскажет чистую правду о битве. Он полагал, что любой теперь может на него напасть, узнай только, что там случилось. Рассуждая таким образом, он совершенно умолчал потом об этом фокийцам, а фессалийцам сказал вот что: "Я, фессалийцы, как видите, тороплюсь как можно скорее прибыть во Фракию, а спешу я потому, что послан с этим отрядом туда из нашего стана с поручением. Мардоний с войском идет за мной по пятам и скоро прибудет к вам. Примите его как гостя благосклонно и окажите внимание. Поступив так, вы со временем не раскаетесь". После этого он быстро повел войско через Фессалию и Македонию непосредственно во Фракию, прямым путем через внутреннюю часть страны, как человек, действительно спешащий. Затем он прибыл в Византий с большими потерями в людях, умерщвленных в пути фракийцами или павших от голода и изнеможения. Из Византия же Артабаз переправился [через пролив] на кораблях. Так он возвратился в Азию.
90. В день поражения персов при Платеях произошла как раз и битва при Микале в Ионии. В то время как эллинский флот под начальством лакедемонянина Левтихида стоял у Делоса, прибыли послы с Самоса: Лампон, сын Фрасикла, Афинагор, сын Архестратида, и Гегесистрат, сын Аристагора, отправленные втайне от персов и тирана Феоместора, сына Андродаманта, которого персы поставили тираном Самоса. Когда послы явились к военачальникам, то взял слово Гегесистрат. Он выступил с длинной речью и на разные лады объяснял, что лишь только ионяне увидят эллинский флот, то сразу же поднимут восстание против персов. К тому же варварский флот вовсе не ожидает появления врага. Если же эллины не решатся [напасть на варваров], то второго такого удачного случая они уже не встретят. Заклиная эллинов общими богами, Гегесистрат побуждал их спасти ионян от рабства и помочь им защититься от варваров. Эллинам, по его словам, это легко сделать, так как корабли у варваров плохие и не подстать эллинским. Если же эллины опасаются хитрости или измены, то они готовы плыть заложниками вместе с ними на кораблях.
91. Так как самосский гость так настойчиво излагал свою просьбу, то Левтихид задал ему вопрос – хотел ли спартанец [этим вопросом] получить [счастливое] предзнаменование или же бог случайно его надоумил: "Как твое имя, гость из Самоса?". А тот отвечал: "Гегесистрат". Тогда Левтихид прервал его, не дав окончить речь, и сказал: "Я принимаю это [имя Гегесистрата] как счастливое предзнаменование. А ты теперь поклянись вместе со своими спутниками, что самосцы действительно будут нам верными союзниками, и возвращайся домой".
92. От слов он перешел к делу: самосцы тотчас же принесли клятву на верность союзу с эллинами. Затем самосцы отплыли, а Гегесистрату Левтихид приказал плыть вместе с эллинским флотом, считая его имя счастливым предзнаменованием. Эллины же подождали еще день, а на следующий день получили счастливые знамения. Жрецом-прорицателем был у них Деифон, сын Евения из Аполлонии, что лежит в Ионийском заливе. С отцом его случилось вот какое [удивительное] происшествие.
93. Есть в этой Аполлонии посвященное Солнцу стадо овец. Днем оно пасется у реки, которая течет с горы Лакмона через Аполлонийскую область и затем у гавани Орик впадает в море. Ночью же стадо стерегут богатые и знатные граждане города. Выбирают из них каждого сторожем на год. Аполлонийцы ведь весьма дорожат этими овцами в силу какого-то прорицания. Ночуют эти овцы в какой-то пещере вдали от города. Здесь-то этот Евений и был выбран стеречь овец. Как-то раз он проспал свою стражу, а волки забрались в пещеру и растерзали около 60 овец. Евений же заметил потерю овец, но хранил молчание и никому не говорил об этом, так как думал подменить овец, купив других. Однако дело это не удалось скрыть от аполлонийцев. Они узнали [об этом], тотчас привели Евения в суд и приговорили за то, что проспал свою стражу, лишить его зрения. Затем сразу же после того, как Евений был ослеплен, овцы перестали ягниться, а земля – приносить плоды. В Додоне и в Дельфах, где аполлонийцы вопрошали оракул о причине такой напасти, они получили в ответ изречение: они виноваты в том, что несправедливо лишили зрения стража священных овец Евения (ведь это сами боги послали волков), и бедствия Аполлонии не прекратятся до тех пор, пока аполлонийцы не дадут удовлетворения, какое он сам потребует и назначит, за содеянное ему зло. А после этого сами боги наделят Евения даром, за который много людей будут его почитать блаженным.
94. Такие изречения оракула были даны аполлонийцам. А те держали ответ оракула втайне и поручили нескольким горожанам исполнить повеление бога. Выполнили же горожане это поручение вот каким образом. Они присели на скамью к Евению, когда тот сидел [на рынке], и, заговорив с ним о том о сем, под конец выразили сожаление о его беде. Когда беседа исподволь дошла до этого, посланцы спросили слепца, что он потребует от аполлонийцев, если те захотят дать ему удовлетворение за причиненное зло. Евений же, ничего не слышав об оракуле, назвал участки двоих горожан, считая их самыми лучшими в городе, и, кроме того, дом, как он думал, самый красивый в городе. Если ему дадут то и другое, добавил Евений, то впредь он не будет гневаться на них и сочтет этот дар достаточным удовлетворением. Так он сказал, а те, что сидели с ним, ответили: "Хорошо, Евений! Это удовлетворение дают тебе аполлонийцы по воле оракула за то, что они ослепили тебя". А Евений, когда узнал все это дело, пришел в негодование за то, что его так перехитрили. Аполлонийцы же купили у владельцев [землю и дом], выбранные им, и подарили ему. Через немного времени после этого Евению был ниспослан божественный дар пророчества, и он стал знаменитым прорицателем.
95. Сын этого-то Евения Деифон (его привели с собой коринфяне) и прорицал теперь, [принося жертвы] для войска. Я слышал, впрочем, еще вот какой рассказ, будто этот Деифон выдавал себя за сына Евения и бродил по всей Элладе. Пользуясь [знаменитым] именем, он изрекал прорицания за плату.
96. Так как знамения [при жертвоприношении] выпали счастливые, то эллины отплыли с Делоса на Самос. Когда они были уже близ Калам в Самосской области, то бросили там якорь у святилища Геры и стали готовиться к бою. А персы, узнав о приближении эллинов, также вышли в море, но поплыли с остальными кораблями к материку (финикийские же корабли они отослали домой). Они решили не вступать в бой с эллинами, полагая, что их силы не равны эллинским. Отплыли же варвары к материку под защиту части сухопутного войска в Микале (эта часть войска по приказанию Ксеркса была оставлена сзади главных сил и стояла там для защиты Ионии). Численность этого войска составляла 60 000 человек. Во главе его стоял Тигран, превосходивший всех персов красотой и статностью. Под защиту этого войска и решили стать начальники флота, а именно, вытащить на берег корабли и там построить укрепление для защиты кораблей и собственной безопасности.
97. С этой-то целью персы и вышли в море. Когда они, миновав святилище Владычиц, прибыли в область Гесона и Сколопоента, где стоит святилище Деметры Элевсинской (его воздвиг Филист. сын Пасикла, когда он вместе с Нелеем, сыном Кодра, основал Милет), то вытащили корабли на берег. Затем варвары построили там укрепление [в виде вала] из камней и бревен кругом кораблей, вырубив фруктовые деревья и окружив вал острым частоколом, и приготовились как к победе, так и к поражению, ибо благоразумно рассчитывали на то и на другое.
98. А эллины, получив известие об отплытии варваров к материку, раздраженные их бегством, были в нерешительности, что им предпринять: возвращаться ли назад или плыть к Геллеспонту. Наконец решили: не делать ни того, ни другого, а плыть к материку. Итак, они заготовили [абордажные] сходни и все, что нужно для морской битвы, и поплыли к Микале. Подойдя к стану персов, эллины не заметили [в море] ни одного вражеского корабля, но увидели на берегу корабли за укрепленным валом, а вдоль побережья – огромное войско, выстроенное в боевом порядке. Тогда Левтихид, который плыл на своем корабле ближе всего к берегу, велел сначала глашатаю обратиться к ионянам с такими словами: "Ионяне! Кто из вас слышит меня, заметьте мои слова (персы ведь не понимают ничего из того, что я вам предлагаю). Когда начнется битва, пусть каждый из вас помнит прежде всего о своей свободе, а потом слушает наш боевой клич: "Гера!". А кто теперь меня не слышит, тому пусть передаст это слышавший меня". Этот призыв Левтихида был задуман с той же целью, как и обращение Фемистокла к ионянам при Артемисии: если варвары не услышат этих слов, тогда ионяне послушаются эллинов или же, если их передадут варварам, то те не будут доверять эллинам.
99. После этого призыва Левтихида эллины поступили вот как: причалив корабли, они высадились на берег и построились там в боевом порядке. Персы же, увидев, что эллины готовятся к битве и договорились с ионянами, сначала обезоружили самосцев, подозревая их в сочувствии эллинам (ведь когда на Самос прибыли на кораблях варваров афинские пленники, оставшиеся в Аттике и захваченные воинами Ксеркса, то самосцы выкупили их и отправили всех в Афины, снабдив на дорогу запасом продовольствия. Этот-то поступок самосцев, именно то, что они выкупили 500 человек врагов, и возбудил больше всего подозрение персов). Затем персы поручили милетянам прикрывать проходы, ведущие к вершинам Микале, якобы потому, что милетяне лучше всего знают местность. На самом же деле – чтобы удалить их из стана. Так персы старались принимать такие меры предосторожности против тех ионян, которых считали способными поднять восстание. Сами же персы сомкнули свои плетеные щиты как прикрытие против врага.
100. А эллины, закончив приготовления, двинулись на варваров. Когда же они пошли, то по всему войску внезапно распространился слух и был виден лежащий на взморье жезл глашатая. Стала распространяться из уст в уста молва [о том], что эллины одолели войско Мардония в Беотии. По многим признакам совершенно ясно видна тут божественная воля в земных делах, если тогда, хотя день Платейской битвы совпал с днем битвы при Микале, слух о победе распространился среди эллинов и дух войска от этого и его воинственный пыл поднялись еще выше.
101. Случайно совпало еще и другое, именно вот что: поблизости от обоих полей битвы находятся священные участки Деметры Элевсинской. И действительно, битва при Платеях разыгралась, как я уже сказал раньше, у самого храма Деметры, и при Микале теперь битва должна была произойти точно так же [у самого святилища Деметры]. А слух о победе эллинов во главе с Павсанием оказался совершенно правильным, потому что поражение персов при Платеях случилось уже ранним утром, а битва при Микале – к вечеру. Вскоре после этого подтвердилось также, что обе битвы произошли в тот же день месяца. Однако, пока молва об этом не распространилась, эллины были в страхе, правда, не столько за себя, сколько за эллинов [на родине], как бы Мардоний не сокрушил Элладу. Теперь же, когда молва распространилась с быстротой молнии, эллины тем смелее и быстрее шли в бой. Так спешили эллины и варвары в бой, так как наградой [за победу] были острова и Геллеспонт.
102. Путь афинян и их соседей (до половины боевой линии) шел берегом и по ровной местности, а лакедемоняне и стоявшие за ними [в строю] воины должны были идти ущельем и горами. В то время как лакедемоняне еще обходили горы, афиняне и их соседи на правом крыле уже бились с врагом. Пока у персов стояло их прикрытие из плетеных щитов, они храбро защищались и не уступали неприятелям. Когда же афиняне и их соседи, придавая бодрости друг другу, стали нападать еще более яростно, чтобы самим решить дело, а не лакедемонянам, тогда сражение приняло уже другой оборот. Эллины прорвали плетеное прикрытие и всей массой стремительно бросились на персов, которые, правда, и теперь еще выдерживали натиск и довольно долго защищались, но под конец бежали в укрепление. Тогда афиняне, коринфяне, сикионцы и трезенцы (в таком порядке они стояли в строю), устремившись по пятам за врагом, ворвались в укрепление. А после взятия укрепления варвары уже больше не думали о сопротивлении и все, кроме персов, обратились в бегство. Персы же продолжали сопротивление маленькими отрядами против беспрерывного натиска эллинов. Два персидских военачальника также обратились в бегство, а два погибли. Бежали Артаинт и Ифамитра, предводители флота, а Мардонт и Тигран, начальники сухопутного войска, пали в битве.
103. Персы еще сражались, когда наконец появились лакедемоняне и их спутники [на левом крыле] и довершили победу. В этой битве пало также много эллинов, в особенности сикионцев. Пал и их предводитель Перилай. Самосский же отряд в мидийском войске, обезоруженный персами, лишь только заметил, что победа склоняется на сторону эллинов, делал все возможное, чтобы помочь эллинам. Остальные ионяне также последовали примеру самосцев: они изменили персам и напали на варваров,
104. Милетянам же персы поручили охрану проходов, чтобы на случай поражения (что и случилось в действительности) они могли бы найти убежище на высотах Микале под прикрытием и предводительством милетян. Для этой-то охраны милетян и поставили на этот пост и отослали из стана, чтобы предотвратить восстание. Однако милетяне поступили как раз против приказаний: они повели отступающих персов другими дорогами (дороги эти приводили персов к врагам) и в конце концов стали открыто, как злейшие враги, умерщвлять персов.
105. В этой битве особенно отличились афиняне, а среди афинян – Гермолик, сын Евфена, весьма искусный в кулачном бою и борьбе. Этого Гермолика постигла впоследствии [печальная участь]: во время войны афинян с каристийцами он пал в битве при Кирне в каристийской земле и покоится в Гересте. После же афинян больше всего отличились коринфяне, трезенцы и сикионцы.
106. Прикончив большую часть варваров в сражении или во время бегства, эллины предали затем огню все их корабли и укрепление. Потом они вытащили добычу на берег, причем нашли несколько [ящиков] военной казны персов. После сожжения крепости и кораблей эллины вышли в море. По прибытии на Самос эллины держали совет о переселении ионян [из их страны]: о том, в какую именно часть занимаемой эллинами области следовало бы переселить их, так как Ионию нужно было оставить варварам. Они считали ведь совершенно невозможным все время защищать ионян, но тем не менее без такой защиты не было надежды на то, что ионяне смогут безнаказанно отпасть от персов. Поэтому высшие власти пелопоннесцев предложили изгнать эллинские племена, стоявшие на стороне персов, из их торговых портов, а землю их отдать ионянам. Афиняне же, напротив, вообще не хотели и слышать об оставлении Ионии и не желали даже позволить пелопоннесцам держать совет об афинских поселениях в Ионии. А так как афиняне были решительно против этого предложения, то пелопоннесцам пришлось все-таки уступить. Так-то были приняты в эллинский союз также самосцы, хиосцы и лесбосцы и прочие островитяне, сражавшиеся вместе с эллинами. Они должны были принести клятву в том, что будут верны и не изменят союзу. Взяв эту клятву, эллины отплыли в Геллеспонт.
107. Части варваров, хотя и незначительной, оттесненной на вершины Микале, все же удалось спастись и благополучно добраться до Сард. В пути Масист, сын Дария, который участвовал в злополучном сражении, стал осыпать Артаинта, главного начальника [в этой битве], горькими упреками. Между прочим, Масист говорил, что тот трусливее бабы [и виновен в поражении], так как плохо руководил битвой и заслуживает тягчайшей кары за то, что опозорил царский дом (у персов нет более страшного поношения, чем если кто скажет кому-нибудь, что тот трусливее женщины). Артаинт же долго терпеливо молчал и наконец, распалившись гневом, выхватил [персидский] меч, чтобы прикончить Масиста. А Ксенагор, сын Праксилая, галикарнассец, стоявший сзади Артаинта, заметил, что тот бросается на Масиста; схватив его поперек туловища, он поднял и затем бросил наземь. В это время [подбежавшие] телохранители заслонили Масиста. Этим поступком Ксенагор заслужил великую благодарность как самого Масиста, так и Ксеркса: он ведь спас царского брата. За этот подвиг царь сделал Ксенагора правителем Киликии. Впрочем, кроме этого, больше с ними не случилось в пути никаких происшествий, и персы [благополучно] прибыли в Сарды.
108. А царь все еще пребывал в Сардах с того времени, как он, потерпев поражение в морской битве, бежал из Афин [в Азию]. Тогда-то, будучи в Сардах, Ксеркс воспылал страстью к супруге Масиста, которая также находилась там. Хотя он и посылал к ней [вестников], но ее оказалось невозможно склонить [к измене]. Применить же насилие царь не хотел из уважения к брату Масисту. То же самое чувство [уважения] удерживало и эту женщину; она прекрасно знала, что ее не принудят силой. Так как у Ксеркса не было больше других средств [овладеть этой женщиной], то он устроил свадьбу своего сына Дария и дочери этой женщины и Масиста. Этим царь надеялся скорее достичь своей цели. Свадьба была совершена с обычными обрядами, и [после этого] Ксеркс возвратился в Сусы. По прибытии туда царь принял в свой дом [молодую] супругу Дария. Тогда он почувствовал охлаждение к супруге Масиста: теперь, изменив свои чувства, Ксеркс воспылал любовью к супруге Дария, дочери Масиста, которая ему и отдалась. Имя этой женщины было Артаинта.
109. Через несколько времени, однако, супружеская неверность [жены Дария] открылась вот каким путем. Аместрида, супруга Ксеркса, подарила царю пестрый, удивительной красоты плащ, который она сама выткала. Ксеркс с радостью надел его и пошел к Артаинте. Насладившись этой женщиной, царь сказал ей, что она может просить у него все, что хочет в награду за любовь: он готов исполнить любую ее просьбу. Артаинта же отвечала Ксерксу (и это послужило причиной ее собственной гибели и гибели всего дома): "Дашь ли ты мне действительно все, что я ни попрошу?". Ксеркс, который менее всего ожидал от нее такой просьбы, обещал клятвенно. Когда же царь поклялся, Артаинта смело потребовала его плащ. Ксеркс стал тогда придумывать всевозможные отговорки, не желая отдавать плащ не по какой-либо иной причине, а только из страха перед Аместридой. А царица уже и раньше питала подозрения [в неверности], а теперь поймала бы его на месте преступления. Царь же стал предлагать Артаинте в дар города, несметное количество золота и войско, во главе которого будет стоять только она одна (у персов войско считается великолепным даром). Однако Ксеркс не мог убедить эту женщину, и ему пришлось подарить ей плащ. А та, весьма обрадовавшись подарку, стала носить и красоваться в нем.
110. Аместрида услышала, что плащ у Артаинты. Разузнав затем [подробно] о происшествии, царица обратила свой гнев не на эту женщину, так как предполагала виновницей и исполнительницей этого дела ее мать, а замыслила погубить супругу Масиста. Аместрида выждала время, когда ее супруг Ксеркс давал царский пир. Этот пир бывает раз в году в день рождения царя. По-персидски этот пир называется "тикта", что на греческом языке значит "отличный". Только в этот день царь умащает свою голову и одаривает персов. Этот-то день и выждала Аместрида и потребовала у Ксеркса отдать ей в подарок супругу Масиста. Ксеркс нашел это требование выдать жену брата недостойным и возмутительным, которая к тому же была совершенно невиновна в этом деле. Царь ведь хорошо понимал, зачем она обратилась к нему с такой просьбой.
111. Между тем царица стала настойчиво добиваться [исполнения своей просьбы], и царю пришлось (на царском пиру царю нельзя никому отказывать в просьбе) наконец, правда весьма неохотно, дать согласие. Затем, отдав эту женщину во власть Аместриды, Ксеркс поступил так. Позволив царице делать со своей жертвой все, что она хочет, он послал за братом и сказал ему вот что: "Масист! Ты – сын Дария и мой брат, да к тому же и доблестный муж. Так вот, отпусти свою супругу, с которой ты живешь, а я дам тебе в жены вместо нее мою дочь. Пусть она будет твоей супругой. Твою же теперешнюю супругу отпусти: мне не угодно, чтобы ты жил с нею". Масист же, пораженный такими словами Ксеркса, ответил так: "Владыка! Какие бесполезные речи заводишь ты со мною! Ты повелеваешь мне оставить супругу, от которой у меня есть сыновья и дочери (одну из них ты дал в жены даже собственному сыну), супругу, столь любезную моему сердцу, и взять в жены твою дочь? Нет, царь! Сколь ни велика для меня честь, которой ты меня удостоил, стать мужем твоей дочери, но все же я не сделаю ни того, ни другого. Не принуждай же меня силой, так как тебе это вовсе не нужно. Для твоей дочери найдется другой столь же достойный супруг. А мне позволь жить с моей супругой". Так отвечал Масист. Ксеркс же, распалившись гневом, сказал ему в ответ: "Хорошо же, Масист! Теперь моя воля такова: не выдам я за тебя своей дочери, но и со своей женой ты больше не будешь жить. Ты научишься принимать то, что тебе предлагают!". Услышав эти угрозы, Масист поспешно вышел со словами: "Владыка! Ты ведь меня еще не погубил!".
112. Между тем, пока Ксеркс вел этот разговор с братом, Аместрида послала телохранителей Ксеркса изувечить жену Масиста: она велела отрезать у несчастной груди и бросить псам, а также нос, уши и губы, вырезать язык и отправить в таком виде домой.
113. Масист же, еще ничего не зная об этом, но предчувствуя недоброе, бегом бросился домой. Увидев свою жену [столь страшно] изувеченной, он тотчас же, посоветовавшись с сыновьями, отправился вместе с ними и некоторыми другими людьми в Бактры. Он хотел поднять восстание в Бактрийской области, чтобы лишить царя престола. Это, как я думаю, ему, пожалуй, и удалось бы, если бы он раньше прибыл к бактрийцам и сакам. Действительно, эти народности любили Масиста, и он был сатрапом Бактрии. Ксеркс, однако, проведал замыслы Масиста и отправил в погоню за ним отряд, [который] настиг его в пути: Масист был убит вместе с сыновьями и приверженцами. Это мой рассказ о страсти Ксеркса и смерти Масиста.
114. Эллины же, отплыв из Микале в Геллеспонт, бросили якорь сначала из-за противных ветров у [мыса] Лекта. Отсюда они прибыли в Абидос и нашли там мосты, которые они считали целыми, уже разрушенными (ради этого-то прежде всего они прибыли в Геллеспонт). Тогда Левтихид и пелопоннесцы решили отплыть назад в Элладу. Афиняне же и их предводитель Ксантипп, напротив, решили остаться и напасть на Херсонес. Итак, пелопоннесцы отплыли [домой], афиняне же переправились из Абидоса в Херсонес и приступили к осаде Сеста.
115. В этот Сест – самую сильную крепость в. этой стране, услышав о прибытии эллинов, собрались персы из соседних городов. Так, из города Кардии прибыл перс Эобаз и привез канаты от мостов. В городе же этом жили местные эолийцы, да еще персы и много других союзных с персами народностей.
116. Владыкой этой области был сатрап Ксеркса перс Артаикт, страшный нечестивец, обманувший даже царя во время похода на Афины. Артаикт ограбил храмовые сокровища [героя] Протесилая, сына Ификла из Элеунта. Ведь в Элеунте на Херсонесе в священной роще находится [святилище и] могила Протесилая. [В святилище] хранились богатства, золотые и серебряные чаши, медные статуи, [драгоценные] одежды и другие приношения. [Все это] Артаикт похитил с царского позволения, обманув царя такими словами: "Владыка! Есть тут дом одного эллина, который пошел походом на твою землю и за это его постигло справедливое возмездие – смерть. Подари мне его дом, чтобы впредь всякий поостерегся идти войной на твою землю". Этим ему легко удалось убедить Ксеркса подарить ему этот дом. Слова же Артаикта о походе Протесилая в царскую землю означали вот что: по мнению персов, вся Азия принадлежит им и правящему царю. Овладев этими сокровищами, Артаикт велел перенести их из Элеунта в Сест, а священный участок засеять и возделывать. Сам же, всякий раз когда бывал в Элеунте, то в святилище совокуплялся с женщинами. Итак, теперь афиняне принялись осаждать Артаикта. А он не был готов к осаде, не ожидая прихода эллинов: они напали на сатрапа [так внезапно], что ему некуда было бежать.
117. Между тем осада [Сеста] затянулась до поздней осени, и афиняне уже стали тяготиться долгим пребыванием на чужбине и безуспешной осадой. Они просили военачальников возвратиться на родину. Военачальники же ответили, что не уйдут, пока не возьмут города или пока высшие власти в Афинах не отзовут их домой. Тогда афинянам пришлось примириться с обстоятельствами.
118. А осажденные в крепости [херсонесцы] уже дошли до последней крайности, так, что варили и ели ремни от постелей. Когда же они съели даже и это, то персы с Артаиктом и Эобазом однажды ночью бежали из города: персы опустились по задней стороне стены, там где меньше всего было неприятелей. На следующий день херсонесцы дали знак афинянам с башен о бегстве персов и открыли [городские] ворота. Большая часть [афинского] войска пустилась в погоню за персами, а другая – заняла город.
119. Эобаза, бежавшего во Фракию, захватили фракийские апсинфии и по своему обычаю принесли в жертву местному богу Плистору, а спутников его умертвили другим способом. Артаикта же с товарищами, бежавшими позднее, афиняне вскоре нагнали за Эгоспотамой и частично после долгого сопротивления перебили. Остальных же взяли живыми в плен. Этих последних афиняне повели в оковах в Сест (среди них был также и Артаикт со своим сыном).
120. Тут-то, как рассказывают херсонесцы, случилось с одним из стражей, когда тот жарил соленую рыбу, вот какое чудо: соленые рыбы запрыгали и стали биться на огне, словно только что пойманные. И все, столпившись вокруг, изумлялись этому диву. Артаикт, который также увидел эту диковину, позвал человека, жарившего соленую рыбу, и сказал: "Друг-афинянин! Не страшись этого чуда! Оно ведь явлено не тебе, а мне. Протесилай в Элеунте этим знамением возвещает, что хотя он и мертв и превратился в мумию, но все же обладает божественной силой, чтобы покарать своего обидчика. Поэтому-то я хочу заплатить выкуп за мое преступление: за сокровища, похищенные мною из его святилища, я хочу пожертвовать [богу] 100 талантов; афинянам же, если они сохранят жизнь мне и моему сыну, я заплачу 200 талантов". Такое его предложение, однако, афинский военачальник Ксантипп отверг. Ведь его смерти требовали элеунтцы в возмездие за Протесилая, и так же думал и сам военачальник. Артаикта отвели на то место побережья, где Ксеркс велел построить мост (по другим рассказам – на холм, что над городом Мадитом), и, пригвоздив к столбу, повесили. А сына его на глазах Артаикта побили камнями.
121. После этого афиняне отплыли в Элладу. Они везли с собой среди другой добычи также и канаты от мостов; [эти канаты] они хотели посвятить в храмы. В этом году больше ничего не произошло.
122. Дед этого распятого на столбе Артаикта был Артембар, давший персам один совет. Персы приняли его и представили Киру с такими словами: "Так как Зевс отнял у Астиага владычество над Азией и вручил его персам, а среди персов – тебе, Кир, давайте же покинем нашу маленькую и притом суровую страну и переселимся в лучшую землю. Много земель здесь по соседству с нами, много и дальше. Если мы завоюем одну из них, то наша слава и уважение к нам еще больше возрастут. Так подобает поступать народу – властителю [других народов]. Ибо когда же еще нам представится более удобный случай, как не теперь, когда мы владычествуем над многими народами и в наших рукам целая Азия?". Услышав эти слова, Кир не удивился предложению и велел его выполнять. Тем не менее он советовал персам готовиться к тому, что они не будут больше владыками, а станут рабами. Ведь, говорил он, в благодатных странах люди обычно бывают изнеженными и одна и та же страна не может производить удивительные плоды и порождать на свет доблестных воинов. Тогда персы согласились с мнением Кира и отказались от своего намерения. Они предпочли, сами владея скудной землей, властвовать [над другими народами], чем быть рабами на тучной равнине.
|