Русская история и культура

Троице-Сергиева лавра

В начале XVII в., когда польско-литовские войска Лжедимитрия II осадили Москву, а сильные отряды его лучших воевод Сапеги и Лисовского разграбили северные провинции, захватив Переславль-Залесский, Ростов, Ярославль, Углич, Суздаль, Нижний Новгород и другие города, Троицкий монастырь оказал героическое сопротивление врагу. Крепостные сооружения монастыря, построенные более пятидесяти лет назад, проходили теперь суровые боевые испытания.

В условиях полной изоляции, без какой-либо надежды на помощь со стороны, монастырь мужественно противостоял многотысячному, хорошо вооруженному войску польско-литовских интервентов, имевшему богатый опыт ведения войн. И ни внушительное превосходство сил противника, ни угрозы „порубать" всех, если монастырь не будет сдан добровольно, не испугали его защитников, состоявших в основном из простых людей — жителей окрестных городов и деревень, укрывшихся за его стенами вместе с семьями и скарбом 1.

Не сумев овладеть монастырем штурмом, интервенты вынуждены были перейти к планомерной осаде по всем правилам военного искусства. Оборудовав два укрепленных лагеря („табора") для размещения войск, они перехватили все дороги специальными „сторожами" (заставами), а на высотах с запада и юга установили девять артиллерийских батарей из шестидесяти орудий. С восточной, равнинной стороны перед монастырскими стенами поляки нарыли много траншей и ям, а под юго-восточную угловую башню повели подземный подкоп для ее взрыва.

Осажденные, в свою очередь, деятельно готовились к обороне. Прежде всего они сожГли все селения, окружавшие монастырь, „дабы не было врагу пристанища". Разбившись на отряды, они распределили между собой оборону стен и башен по участкам, выделив специальные силы для организации вылазок и в резерв („в прибавку к приступным местам"). В подошвенном бое крепостных стен и по башням был расставлен артиллерийский наряд. На высокой звоннице Духовской церкви располагался постоянный дозор, следивший за передвижением противника. В случае опасности звонили в висевшие здесь колокола, один из которых так и назывался „всполошным". Запасы продовольствия были 'взяты на строжайший учет, а „питие" в погребах запечатано и выдавалось „из под печати" только больным или раненым2.

Шестнадцать месяцев —с 23 сентября 1608 г. по 12 января 1610 г. длилась эта беспримерная оборона. Русские люди с напряженным вниманием следили за неравным поединком небольшой группы храбрецов с отборными отрядами Сапеги и Лисовского, наводившими ужас на всю Северо-Восточную Русь. Сохранившиеся документы, а также подробное описание осады, составленное Авраамием Палицыным, бывшим в то время келарем монастыря, дают возможность день за днем восстановить эти героические события 3.

Ни непрерывный обстрел из шестидесяти трех орудий и многочисленные штурмы, ни подкопы и лишение осажденных воды, ни засылка лазутчиков с целью посеять измену — ничто не смогло поколебать мужества защитников крепости. Мощный огонь артиллерии не давал врагу приблизить к стенам монастыря лестницы и „стенобитные хитрости"—рубленые „щиты" с амбразурами для стрельбы и специальные башни, возимые на санях или на колесах (туры—„турусы"). Тех, кто все-таки пробивался к стенам, поражали сверху, используя для этого камни и кирпичи, кипящую смолу и вар, известь и серу. Несмотря на то, что иногда штурмы длились несколько суток подряд, врагу ни разу не удалось забраться на стены, хотя сами поляки говорили, что монастырь „некрепок" и „низкостенен"4.

1          О численности войск, осаждавших монастырь, точных сведений нет. Различные источники определяют их от десяти до тридцати тысяч человек (Е. Е. Голубинский. Указ. соч., стр. 360—363). Наиболее вероятной следует считать цифру в 21,5 тысячи, называемую смоленскими лазутчиками („Акты исторические", т. II, стр. 200). Число

людей, способных носить оружие, среди защитников крепости не превышало двух тысяч четырехсот человек (Е. Е. Голубинский. Указ. соч., стр. 364).

2          „Акты исторические", т. II, стр. 282.

3          „Сказание Авраамия Палицына". М.— Л., 1955, стр. 126—194. Описанию осады отведены отдельные главы в указ. трудах А. Горского и Е. Голубинского; см. также: Т. В. Николаева. Народная защита крепости Троице-Сергиева монастыря в 1608—1610 годах. М., 1954.

4          „Сказание Авраамия Палицына", стр. 134.

В тяжелых условиях тесноты и голода осажденные не только оборонялись, но и систематически нападали на противника, принося ему значительный урон. Недаром польские источники отмечали, что под одним Троицким монастырем Лисовский „претерпел более, чем во всех обширных провинциях и городах, им покоренных и разоренных"1. Под огнем противника защитники выкопали ров вдоль восточной стены; узнав о подкопе под Пятницкую башню, они сделали против нее на территории монастыря другую стену и, предприняв вылазку, взорвали подкоп.

Особые трудности для осажденных принесла наступившая зима. Не хватало дров, на топливо разбирались деревянные здания, от скученности, недостатка свежей воды и продуктов начались эпидемические  болезни—„моровое поветрие".  Ежедневно  умирало по нескольку десятков человек, так что и Успенский собор, куда сносили умерших, „по вся дни мертвых наполняшеся"2. Авраамий Палицын сообщает, что в течение зимы „старцев и

ратных людей побито и померло своею смертию от осадные немощи... 2125 человек, кроме женьска полу и недорослей и маломощных и старых...". Способных носить оружие оставалось не более двухсот человек.

И в этих условиях защитники находили в себе силы не только обороняться, но и по-прежнему организовывать вылазки, хотя порой, по словам Авраамия Палицына, „и не ведущие же, что сотворити: или мертвых погребати, или стен градских соблюдати"3.

Они стойко держались до тех пор, пока к ним не пробился сперва небольшой отряд из Москвы, а затем подоспело подкрепление от регулярного войска воеводы Скопина-Шуй-ского, двигавшегося от Новгорода Великого. После ряда решительных схваток 12 января 1610 г. интервенты беспорядочно бежали от стен монастыря, бесславно завершив шестнадцатимесячную осаду героической русской крепости.

Но боевые испытания Троицкого монастыря на этом не окончились. Вскоре он опять оказался в центре военных событий. Пытаясь взять реванш, очередной польский претендент на русский престол — королевич Владислав после безуспешной попытки овладеть Москвой в 1618 г. со всем своим войском появился у монастырских стен, рассчитывая взятием хотя бы этой богатой крепости в какой-то мере сгладить горечь своих неудач.

Еще не залечив тяжелых ран только что перенесенной осады, монастырь снова стал готовиться к отражению врага. Снова, как и десять лет назад, были преданы огню уже успевшие отстроиться подмонастырские села и слободы, приведены в боевую готовность все наличные силы. Сильный артиллерийский огонь, которым встретила врага прославленная крепость, сразу же лишил его всяких иллюзий относительно легкой победы. Понимая безвыходность положения, поляки не могли пойти на повторную длительную осаду и искали возможности как можно скорее окончить свой бесславный поход. В Троицкий монастырь были вызваны царские послы, и 1 декабря 1618 г. в подмонастырском селе Деулино состоялось подписание перемирия между Россией и Польшей, положившее конец многолетней интервенции. В память об этом событии монастырские власти поставили в Деулино церковь Сергия Радонежского (сгорела в 1860 г.), а само село долгое время называлось Мирным.

Героическая защита Троицкого монастыря получила широкую известность в стране. Ее оборона была поистине всенародным делом. В числе защитников крепости Авраамий Палицын называет имена „сотников со своими сотнями"—туляков Ивана Есипова и Силы Марина, переславльцев Юрия и Афанасия Редриковых, Бориса Зубова, алексинца Ивана Ходырева, владимирца Ивана Болоховского4, а также жителей многих других городов и деревень. Каждый из них, защищая монастырь, видел в нем частицу родины, сражался за честь земли русской, оберегая ее от поругания. Недаром сами поляки отмечали, что Троицкая крепость была „вооружена людьми, железом и мужеством"5.

Троицкий монастырь стал символом чести родины в глазах народа, превратился в общерусский центр организации отпора захватчикам. Не случайно именно отсюда рассылали по всей стране грамоты с призывом постоять за отечество „крепко и мужественно", обращаясь к народу от имени народа.

У стен Троицкого монастыря, обильно политых кровью простых русских людей, осенью 1612 г. в течение пяти дней проходили последние приготовления народного ополчения, руководимого Мининым и Пожарским, перед решающими боями за освобождение Москвы от поляков. Именно сюда привозили на излечение тяжело раненного Дмитрия Пожарского, а также перенесли останки руководителя первого ополчения Прокопия Ляпунова (погребен у юго-западного угла Успенского собора).

Длительная осада тяжело отразилась на состоянии монастыря; Авраамий Палицын писал, что „от подкопов и от слухов и от пушечного бою башни и стены градные разседошяся, а в иных местах мало и не падошя, и строениа; во обители службы и келий брацкиа бес покрова бышя и многие келий и службы в монастыре погорели"1.

Но блестящий исход обороны еще более укрепил авторитет монастыря и подчеркнул его значение в качестве первоклассной военной крепости. Сразу же после изгнания интервентов в монастырь стекаются огромные средства в виде пожертвований и вкладов. Необычайно быстро растут размеры его земельных угодий и вотчин и увеличивается число крепостных крестьян. Монастырское хозяйство не только восстанавливается, но и значительно расширяется. Современники отмечали, что доходы монастыря стали достигать половины царских доходов, а все его ценности по своей стоимости не уступали царским2. Троицкие власти имели возможность не только быстро залечить раны, полученные монастырем в тяжелые годы „литовского разорения", но и украсить его ансамбль сооружением новых монументальных зданий.

Первая половина XVII в. проходит под знаком интенсивного строительства. По-видимому, по требованию правительства в это время были предприняты колоссальные работы по восстановлению и дальнейшему укреплению оборонительных сооружений монастыря3. Крепостные стены на всем их протяжении были не только капитально отремонтированы, но почти вдвое увеличены по ширине и высоте, а боевые башни надстроены или переложены вновь. В оврагах, с трех сторон окружавших монастырь, была устроена система запруд, усиливавшая его обороноспособность, а ров, вырытый вдоль восточной стены еще во время осады, углублен и выложен камнем. Одновременно большие работы велись и внутри монастыря — наряду с капитальным ремонтом и реконструкцией старых сооружений было построено много новых зданий. В связи с огромным размахом работ монастырские власти в 1644 г. специально обращались к царю с просьбой о выделении им таких вотчин, где можно „камня уломити и извести ужечь".

Учитывая уроки недавней обороны, были приняты меры и по обеспечению монастыря постоянным воинским гарнизоном. Из числа крепостных крестьян и „охочих людей" были набраны стрельцы и пушкари. Для них были отстроены специальные слободы с западной стороны монастыря *.

Быстрыми темпами шло восстановление и других подмонастырских поселений. Так, уже через пять лет после того, как они в последний раз были выжжены с приближением войск королевича Владислава, в селе Клементьево было двести восемьдесят девять вновь отстроенных дворов, в Служней слободе — сто дворов, в Пушкарской и Стрелецких слободах — двести семнадцать5. Большое число ремесленников, мастеровых и других „работных людей", привлекаемых монастырем для сооружения и укрепления монументальных зданий, значительно увеличивает население посада, образуя специальные слободы6.

1          „Сказание Авраамия Палицына", стр. 204.

2          Д. Скворцов. Дионисий Зобниковский, архимандрит Троице-Сергиева монастыря. Тверь, 1890, стр. 393.

3          Павел Алеппский прямо говорит, что на сооружение новых крепостных стен были истрачены огромные суммы „из монастырской казны по приказанию царя" (Павел Алеппский. Указ. соч., вып. IV, стр. 36).

* Одна из расположенных здесь улиц современного города Загорска до сих пор сохраняет название Пушкарской.

6 Писцовые книги 1623—1624 гг.; Арсений. Село Клементьево, ныне часть Сергиевского посада. М., 1887, стр. 19.

в Опись 1642 г. помимо Служных, Пушкарских и Стрелецких слобод называет Иконную слободу, Поварскую, Тележную, Конюшенную и Кокуеву.

Симон Азарьин, бывший казначеем, а затем келарем монастыря с 1623 по 1654 г., писал, что если люди, видевшие состояние монастыря после „литовского разорения", сокрушенно говорили, что „не быти уже Сергиеве обители по-прежнему", то теперь такое „многолюд-ственное число человек в слободах на тех местах идеж рощи велици были", сколько тогда в тех рощах „древес толико не бысть"1.

В результате бурной строительной деятельности Троицкий монастырь к середине XVII в., по существу, был капитально перестроен. Сохранив неизменными свои прежние размеры и планировку, он вместе с тем получил новое качество, существенно изменившее его архитектурный облик.

Интересные сведения о Троицком монастыре этого времени сообщает нам подробная опись всех его зданий и имущества, составленная в 1641 —1643 гг. Опись производилась по царскому указу в виде ревизии хозяйственной деятельности монастыря и представляет собой огромный трехлетний труд специальной комиссии в составе окольничего, дворянина, двух дьяков и восьми подьячих.

Начинается Опись так: „Лета 7150 (1641) сентября в 1 де по гсудреву цреву и великого кнзя Михаила Федоровича всеа Руси указу околничей Федор Василевич Волынской, Микита Федорович Панин да дьяки Иван Федоров, Дмитрий Прокофьев, переписали у Живоначал-ные Троицы в Сергиеве Мнстыре, в церквах... образы... и сосуды. ..ив книгохранител-нице книги црковные и казенные и у казначея старца Симона в казне книги ж и денежную казну. ..ив мнстыре всякое строение и в оружейной казне всякую ратную збрую налицо, на городе пушки и пищали... и всякие пушечные запасы и в житницах и в сушилех и на погребах мнстырские хлебные и рыбные и медвеные и всякие запасы и погребные и поваренные всякие суды и архимаричьи и келарские и казначейские и братцкие кельи и в них черных попов и дияконов и старцев и в мнстырских слободах служек и служебников и стрельцов и пушкарей и затинщиков и воротников, и жилецких и мастеровых и всяких работных людей дворы и во дворех людей поимянно, и на конюшенном дворе жеребцы и иноходцы и санники и кони и подемьные мерины и всякие стоялые и пашенные лошади и на волових дворех волы и коровы и всякую мелкую животину, а где что переписано и то все писано в сех книгах подлинно..."2.

Ко времени составления описи относятся самые ранние из известных изображений монастыря на небольших иконах, которые, возможно, служили ей графическим приложением. При всей известной условности изображения — характерной вытянутости пропорций и стилизованной трактовке архитектуры — эти иконы являются ценными документами для изучения монастырского ансамбля, особенно тех его зданий, которые не сохранились3. Изображение монастыря выполнено так, будто художник смотрит на него откуда-то с очень высокой точки, с западной стороны.

Таким образом, сочетание подробной описи монастырских зданий с изображением их на иконах, дополненное материалами исследования в натуре, позволяет достаточно точно представить архитектурный облик монастыря в середине XVII в.

На иконах наглядно виден принцип построения монастырского ансамбля — кельи и другие здания располагаются параллельно крепостным стенам, обрамляя центральную площадь, на которой возвышается белокаменный Троицкий собор с Никоновским приделом, Духовская церковь, пятиглавый Успенский собор, Трапезная и Поварня.

Кипучая строительная деятельность первой половины XVII в. не миновала и этих древнейших монастырских зданий.

К восточной стене ермолинской Трапезной примкнула новая каменная церковь (1621), был несколько расширен (сделан „болши первые") Никоновский придел (1623), тесовая кровля паперти Троицкого собора, пристроенной к его западной стене еще в XVI в., была заменена каменными сводами (1642), деревянные покрытия куполов церквей и соборов сменила блестящая жесть („белое неметцкое железо"), а многие кресты получили сверкающую позолоту4.

1          ,Книга о чудесах преподобного Сергия,  творение Симона Азарьина".—„Памятники древней письменности", вып. 70, Спб., 1888, стр. 10.

2          Опись хранится в Загорском музее (№ 289).

3          Таких икон известно три: одна находится в собрании ЗМ, другая принадлежит церкви Рогожского старообрядческого кладбища в Москве. Третья икона издана Е. Голубинским со ссылкой на тот же собор Рогожского кладбища (Указ. соч., табл. 1 а), но в настоящее время ее местонахождение неизвестно. При общем сходстве

в изображении зданий каждая из этих икон имеет свои особенности в трактовке некоторых деталей.

* .Краткий летописец...", стр. 180—181.

Большие работы были проведены и по украшению интерьеров названных зданий. Так, получили роспись стены и своды Трапезной (1621), рублевская стенопись Троицкого собора заменяется новой (1635)х, впервые расписываются стены Никоновского придела (1635), а затем и Духовской церкви (1655).

По-видимому, в это же время была построена и каменная колокольня, показанная на иконах рядом с Духовской церковью. Точная дата сооружения этой колокольни неизвестна, но отсутствие упоминания о ней в „Сказании" Авраамия Палицына, а также то, что в осадное время сторожевой дозор располагался на звоннице Духовской церкви, а не на более высокой колокольне, дает основание полагать, что последняя в то время еще не существовала.

Опись 1642 г. говорит о колокольне очень скупо: „меж церквей Пресвятыя Троицы и Сошествия св. Духа колокольница каменная", и далее следует описание колоколов, висевших на ней и на звоннице Духовской церкви. Более подробные сведения приведены в описи 1735 г.: „Подле церкви Сошествия св. Духа колокольня каменная на пяти столбах, на ней шатер и под главою крыто черепицею. Крест и глава обиты жестью. А на колокольнице колокола..."2. Эта колокольня была разобрана в 1738 г., но представление о ней помимо иконного изображения помогают составить гравюры И. Зубова начала XVIII в., а также план, составленный перед ее разборкой архитектором И.Ф.Мичуриным3.

Колокольня была многоярусной, прямоугольной в основании и восьмигранной в верхней части. Стройный шатер, обрамленный двумя рядами кокошников, завершался небольшой главой. Сооружения такого типа пришли на смену древним звонницам.

Строители колокольни не стали ставить еще одно отдельное здание в тесном пространстве между Троицким собором и Духовской церковью, а примкнули его к юго-западному углу последней. Этим они объединили древнейшую звонницу и новую колокольню в единую архитектурную группу, не ослабив, а усилив таким образом значение Духовской церкви. Характерно, что как единую группу рассматривали оба эти здания и составители Описи 1642 г.: начав с перечисления колоколов нижних ярусов колокольни, они перешли к описанию их на звоннице Духовской церкви и затем снова вернулись к колоколам, висевшим на верхних ярусах колокольни4.

Против западного входа в Успенский собор на иконе показана ермолинская Трапезная XV в. („Трапезная братцкая с хлебодарнею... под трапезою хлеба и иные службы, на Трапезе келья, живет в ней часовник старец..."). У ее восточной стороны видна церковь Михаила Малеина, „камена на подклете", пристроенная в 1621 г. Вход в церковь был, очевидно, из „царской" палаты, располагавшейся на втором этаже.

Около трапезной виден ряд деревянных зданий—„амбар с хлебом" „изба хлебодара", „кельи, где живут мукасеи и которые квашни месят, хлебы пекут", колодец в виде рубленой башни с шатровым верхом, а рядом с ним небольшой пруд. Несколько западнее стоит каменная Поварня, совмещавшая в себе „братскую поварню" и царскую, „где стряпают в государев приход".

На северной стороне монастыря, там, где прежде располагался дворец Ивана Грозного, видны заново отстроенные „царские хоромы". Это длинное деревянное здание из шести отдельных срубов с самостоятельными лестничными всходами, обращенными в сторону главной монастырской площади. Подобная „секционная" схема построения была характерна не только для деревянных, но и для каменных сооружений XVII в.

О времени сооружения дворца и его внушительных размерах можно судить по записи во Вкладной книге монастыря, где сказано, что в 1620 г. было позволено в лесах Пере-

1          Роспись 1635 г. восстановлена и освобождена от поздних записей в результате реставрационных работ 1949—1952 гг.

2          „Книги росписные Троице-Сергиева монастыря церквам божиим и ризной казне 1735 году" (ЗМ, № 54).

3          И. Мичурин был специально послан в Троицкий монастырь для наблюдения за разборкой колокольни и составления чертежей, „какова та колокольня была". К сожалению, эти чертежи не сохранились, кроме плана колокольни, нанесенного на общий план монастыря (ЦГАДА, ф. 248, Дела правительствующего сената, кн. 7811 и 1146).

4          В нижних ярусах колокольни висело два больших „благовестных" колокола „дачи" Бориса Годунова, в которые звонили „в празднества большие" (один из них весил 625 пудов), два колокола для звона по определенным дням недели и один „застольный" колокол. На Духовской церкви было также пять колоколов — помимо „всполошного", которым подавался сигнал тревоги в осадное время, здесь висел  колокол  для   благовеста

„в государев приход о подъеме". В верхних ярусах колокольни размещались колокола для „повседневного" и „красного" звону, а также „призвонные", „зазвонные" и „часовые". Всего на колокольне и Духовской церкви Опись перечисляет тридцать два колокола.

славского уезда „на государевы хоромы красного лесу высечь 1000 бревен да на брусье 300 бревен"К

На южной стороне монастыря, на месте прежних деревянных келий видно несколько расположенных в одну линию зданий. Самое почетное место, против Троицкого собора, занимают деревянные хоромы царицы и царевича—„две палаты, промеж сени каменные"2.

К западу от палат царицы и царевича располагались двухэтажные кельи архимандрита („четыре кельи деревянные с сенми") и каменная одноэтажная („поземная") палата „старого дела", где живут „архимандричьи сторожа", с восточной стороны к ним примыкает длинный двухэтажный каменный корпус келий, построенный в 1640 г.

Корпус келий также состоит из самостоятельных секций, с шестью деревянными крыльцами-всходами. Крайняя секция со стороны царицыных палат („келья камена, переделана на-двое, перед нею сени каменные же") служила гостиницей. Подклетный этаж корпуса предназначался для „слуг монастырских", занятых управлением вотчинами, которым по ходу службы „доведетца в монастыре дневать и ночевать", а верхний этаж, вероятно, отводился свите царицы и другим почетным гостям. В остальной части здания (пять секций) располагались кельи монахов, а часть подклетей занимали „книжные переплетчики".

Восточная линия келий к этому времени также была отстроена в камне. Двухэтажные корпуса с большим числом крытых деревянных лестниц, ведущих непосредственно в верхние этажи, расположены по обе стороны церкви Сергия „на воротех". Вокруг церкви видна открытая паперть с висящими на ней колоколами. Две каменные стенки соединяют церковь с Красной башней, образуя замкнутый дворик перед главным входом в монастырь, который имел большое значение в его обороне.

Северо-восточный угол монастыря занимал Житный двор. Здесь показано семь деревянных зданий различной формы и размеров—„житницы и амбары и клети", а также кельи, где жили „житничные старцы" и „анбар, иде же приход и расход хлебу писаху". Среди них выделяется невысокое каменное здание с широкой дверью на фасаде — это палата, в которой хранился „пищальный порох".

Западную сторону монастыря ограничивали здания, где размещались административные и хозяйственные учреждения монастыря — приказы. (На иконном изображении они лишь .частично видны из-за крепостной стены.) Так, начиная с юга (справа), здесь располагались „келья тройня деревянная с сенью", служившая „для счетного и сыскного дела". Далее шли вместительные „погребы и ледники каменные", вплотную примыкавшие к Пивной башне. При погребах находилась келья „чашника" с палаткой для угощения3. Против Пивной башни за стенами монастыря на иконе показан Бочаренный двор.

Около погребов располагалась палата с „ризной казной", где хранились богатая церковная утварь и наиболее ценные вклады, зачастую представлявшие собой первоклассные образцы иконописи, художественного шитья, ювелирной работы, резьбы и т. д. Недаром Павел Алеп-пский, посетивший ризницу, писал, что он видел здесь вещи „поражающие ум изумлением и удивляющие умного больше глупца"4.

В одну линию с ризницей помещались Келарские палаты и палаты, где „сидит казначей. .. для казенного збору". Несколько в стороне („посторонь") стояла палата Крепостная, где хранились документы (крепостные акты) на вотчинные владения монастыря. „А по обе стороны и позади казначейские палаты и поверх палаты со всякою монастырскою казною". Затем шли палаты соборные, „а в них сидят архимандрит Ондреян, да келарь старец Авра-мей и казначей старец Симон для расправы всяких монастырских дел".

Западную линию зданий замыкали надстроенные в 1635 г. Больничные палаты с шатровой церковью Зосимы и Савватия. Против них находилась „палата каменная, куют в ней кузнецы всякое железное дело" (на иконе не видна). Рядом с кузницей опись называет „анбар

1          Вкладная книга 1673 г., л. 434 (ЗМ).

2          В 1654 г. царица распорядилась „на своих государевых кельях зделать чердаки, чтоб были немалые и в них бы велеть выскоблить глатко" (ЦГАДА, Дела Московской Оружейной палаты, оп. 5, д. 5333, л. 1—6).

3          Троицкий монастырь широко славился содержимым своих погребов. Многие иностранцы с восторгом отзывались о хранившихся в них „очаровательных питиях" (Е. Е. Голубинский. Указ. соч., стр. 128). Во время описи 1642 г. в погребах при Пивной башне хранились восемьдесят две бочки полных и двадцать пять бочек неполных „брацких медов и вина церковного, и пива привариванного, и сборного, и поддельного, и простова и уксусу и квасу ячного и вишень и яблок в патоке и воды вишневые и брусничные и яблочные"— общей емкостью на шесть тысяч четыре ведра. Кроме того, меда сырца было три тысячи триста пятьдесят восемь пудов.

* Павел Алеппский. Указ. соч., вып. IV, стр. 30—31.

деревянной", где хранились запасы оружия. Очевидно, это и есть то здание с одним входом и большим числом плотно посаженных друг к другу окон треугольной формы, которое показано несколько к северу от Поварни и снабжено надписью: „Оружейная палата".

Линия зданий, занимаемая монастырскими учреждениями, располагалась очень близко к крепостной стене, отделяясь от нее лишь узким двориком; поэтому сама крепостная стена здесь также стала приспосабливаться для размещения некоторых служебных помещений. Так, в 1593 г. посередине западной крепостной стены, напротив Келарских палат находилась келарская гостиная — помещение, где производилось угощение знатных посетителей монастыря. Это лежало на обязанности келаря и обставлялось особенно пышно и торжественно.

К середине XVII в. роль келаря особенно возросла — он был бесконтрольным распорядителем всего огромного монастырского хозяйства. Недаром Павел Алеппский отмечал, что в этой стране „почитают трех правителей — царя, патриарха и келаря святой Троицы"1.

Прежние кельи келаря и гостиница теперь стали тесны, и в период составления описи сооружался целый комплекс новых келарских служб непосредственно на крепостной стене. Симон Азарьин сообщает, что в 1643 г. „созидаемы убо келарские службы каменным гостин-ным палатам ветхости ради наново, идеж гостей подчиваху и идеж служебницы тоя службы иноки и миряне живу'ще... В нижних же полатех... потребная всякая пища на братию и мирским ту готовашеся..."2. Икона изображает келарские службы в виде высокой башни с двумя пристройками. По карнизу южной пристройки видна надпись—„гостиница", а над северной пристройкой (слева от башни) — „Келарская палата"3.

В монастыре было трое башенных часов. Они висели на Трапезной, колокольне и одной из башен. Мелодичный перезвон их боя дополнял общий оркестр колокольного звона, состоявшего из тридцати двух колоколов Духовской церкви и колокольни при ней, пяти колоколов на церкви Зосимы и Савватия и двух колоколов у паперти надвратной церкви.

Монастырь был хорошо благоустроен. На его территории зеленели сады, в прудах разводили рыбу. Хлебня и Поварня снабжались водой по каменной трубе, проведенной от Белого пруда из-за стены монастыря. Колодцы имели специальные устройства для подъема воды и подачи ее в помещения по медным трубам4.

Вокруг монастыря, иногда примыкая к его стенам, располагались различные хозяйственные дворы. Так, с западной стороны в районе Пивной башни размещался Бочаренный (или Пивной) двор, а с северной, за оврагом — Конюшенный, Воловий, Коровий, Полозовый, Тележный и другие дворы. На одном Конюшенном дворе Опись перечисляет 431 ездовую лошадь (иноходцы, жеребцы, санники, кони, мерины, жеребчики), да на воловьем дворе стояли 285 рабочих лошадей.

Для обеспечения материалами огромного строительства монастырь имел собственные кирпичные заводы. Они составляли специальный Кирпичный двор к северу от монастыря. Здесь были два горна, где „жгут кирпич синей", вместимостью на 1250 штук кирпича; печь, в которой делают „мурамленое дело" (то есть поливные изделия) и еще три печи, куда одновременно „садитца" 44200 штук „стенового" кирпича. Был также специальный горн для отливки колоколов.

На речках и запрудах вокруг монастыря стояли водяные и ветряные мельницы „с мельничными анбарами", в прудах были рыбьи садки. Несмотря на огромные богатства и обширное хозяйство монастыря, братия его насчитывала всего лишь двести тридцать шесть монахов. Опись перечисляет их всех поименно6.

При Введенской и Пятницкой церквах, восстановленных после осады, был устроен самостоятельный женский монастырь, имевший тринадцать келий для „стариц". Монастырь был окружен забором. Колодец, существовавший здесь еще со времен Сергия, был „выкладен белым камнем, над ним шатер покрыт тесом, на шатре крест".

1          Павел Алеппский. Указ. соч., вып. IV, стр. 161.

2          Симон Азарьин. „Книга о чудесах преподобного Сергия...", стр. 57.

3          Е. Голубинский, а за ним и другие исследователи неправильно считали, что надпись „Келарская полата" должна относиться к помещениям за крепостной стеной, и делали вывод, что она помещена здесь ошибочно (Е. Голубинский. Указ. соч., стр. 235 и 404). См.: В. Балдин. Пояснительная записка к проекту реставрации.— ЦНРМ, 1955 г., № 54—205.

4          Павел Алеппский. Указ. соч., вып. IV, стр. 35.

6 Число монахов в Троицком монастыре никогда не было велико. Так, известно, что в 1595 г. их было около двухсот человек, в 1746 — не более ста и по штатам 1764 г. было положено иметь также сто человек. В 1829 г. насчитывалось двести пятьдесят два монаха (Е. Голубинский. Указ. соч., стр. 140—143).

Здания, сооруженные в Троицком, монастыре в первой половине XVII в. (кроме крепостных стен и башен), или совсем не дошли до нашего времени, или подверглись таким капитальным переделкам и застройкам, что полностью утратили свой первоначальный вид. Только реставрационные работы, проводимые в последние годы, начинают выявлять древние части или восстанавливать первоначальный облик некоторых сооружений.

Так, в линии зданий, ограничивающей монастырскую площадь с западной стороны и составленной из большого числа разнообразных и разновременных сооружений, перестроенных со временем под один общий безликий фасад казарменного типа, теперь выявлены некоторые самостоятельные постройки. Здесь прежде всего следует назвать комплекс Больничных палат с церковью Зосимы и Савватия, замыкающих эту линию с севера1. В облике этих палат, поставленных в 1635 г. на месте старой больницы и включивших в себя ряд древних построек, хорошо видны те новые черты, которые стали характерными для зодчества первой половины XVII в.

Двухэтажные Больничные палаты с обширными белокаменными подвалами состоят из нескольких самостоятельных объемов, перекрытых высокими крышами. Маленькие окна с наличниками живописно располагаются по фасадам, расчлененным лопатками и междуэтажными тягами и увенчанным сложным узорчатым карнизом; часть окон имеют не арочные, а характерные для XVII в. горизонтальные перемычки.

Второй этаж здания „разорван" в середине, и на образовавшейся свободной площадке, как на пьедестале, поставлена стройная одноапсидная церковь во имя соловецких чудотворцев Зосимы и Савватия с высоким каменным шатром. Это единственная шатровая церковь, сохранившаяся в ансамбле монастыря. Она отличается стройными пропорциями и богатым убранством фасадов, в то время как ее внутреннее пространство оформлено очень скромно и весьма невелико, так как шатер, отрезанный каменным сводом на уровне пят закомар, представляет собой чисто декоративную надстройку.

Видимо, культовое назначение здания мало интересовало строителей храма; всю свою выдумку и незаурядное мастерство они направляли прежде всего на его внешнее оформление. На апсидах повторен эффектный прием декора Духовской церкви, грани далеко видимых восьмерика и шатра украшены двумя рядами кокошников и разделены множеством тяг, лопаток и поясков. Здесь применен также новый, характерный для XVII в. способ украшения здания вставками зеленых поливных изразцов. В церкви Зосимы и Савватия они располагаются то поясами по фризам, венчающим четверик и восьмерик, то группами по полю закомар и кокошников, то рассыпаются одиночными вкраплениями по граням шатра. Как отзвук недавних ратных подвигов, многие изразцы имеют изображения воинов и пушек.

Строители Больничных палат, вводя здание в круг построек уже сложившегося комплекса, постарались согласовать свое произведение с другими сооружениями, подчинить его тому главному, что было положено в основу всего архитектурного ансамбля. Так, сложная композиция палат строится с расчетом наивыгоднейшего обозрения их с главной площади, от Троицкого собора. Это нашло выражение в разной величине северной и южной лоджий, расположенных по обеим сторонам церкви, в различной степени насыщенности декором правого и левого крыльев палат, в несимметричном, сдвинутом в сторону Троицкого собора положении окон на апсидах церкви и др.

Наряду с прихотливым силуэтом, узорчатостью фасадов и красочностью изразцового декора в облике Больничных палат с церковью Зосимы и Савватия особенно ярко проявилась наметившаяся в архитектуре первой половины XVII в. тенденция к сглаживанию контраста церковных и гражданских зданий; хотя здесь, как и прежде, церковь доминирует в архитектурной композиции, но она уже является одним из элементов комплекса гражданских построек, пусть пока еще в качестве наиболее нарядной, но все-таки лишь составной части ансамбля.

Больничные палаты связаны с другими сооружениями западной линии келий переходом над арочным проездом у южного торца здания. Объемы других древних сооружений пока

1 Реставрация этого памятника производилась в 1938—1950 гг. под руководством арх. И. В. Трофимова. См. его статью: „Больничные палаты с ц. Зосимы и Савватия XVII в. и их реставрация".—СЗМ, вып. 3, стр. 107— 129, и кн. „Памятники архитектуры Троице-Сергиевой лавры", стр. 81—133. Наряду с тщательным, научно обоснованным выявлением облика палат XVII в. при реставрации их, к сожалению, были допущены произвольные дополнения (крыльцо и паперть с западной стороны), а также восстановлена не первоначальная белая окраска, а пестрая расколеровка красным и белым цветом, относящаяся к концу XVIII в.

все еще скрываются за поздними фасадом и переделками Казначейского корпуса; но реставрационные работы 1958—1960 гг. уже выявили объем Крепостной палаты, которая помогает представить характер одного из располагавшихся здесь монастырских учреждений1.

Крепостная палата —четырехъярусная прямоугольная башня, выступающая от общей линии корпуса келий в сторону крепостной стены. Каждый ярус башни представляет собой просторную палату перекрытую, сомкнутым сводом. Ярусы сообщаются каменными лестницами в толще стен; в одном из этажей имеется небольшое помещение, расположенное ниже уровня пола („палатка с комнатою"), служившее, очевидно, своеобразным тайником или сейфом для хранения особо ценных документов.

Здание носит следы двух строительных периодов — нижняя часть с оконными проемами, лишенными обрамлений, относится к XVI в., а верхняя, отличающаяся более нарядной отделкой и обилием света, надстроена уже после героической обороны монастыря. Оконные проемы верхней части сгруппированы по три: два внизу и одно круглое вверху, напоминая схему расположения окон на фасадах ермолинской Трапезной XV в. Некоторые окна обрамлены наличниками в виде треугольников с ромбами по углам. Верхний ярус палаты специальным переходом сообщался с западной крепостной стеной. Подобные переходы имели многие монастырские здания, располагавшиеся вблизи крепостных стен.

Несмотря на значительные искажения последующих лет (надстройку дополнительных ярусов, изменение формы сводов, растеску древних оконных проемов и пробивку новых и др.). исследования позволяют выявить также первоначальную структуру Келарских палат, сооруженных в 1643 г.

Квадратная в плане Келарская башня выступает не наружу крепостных стен, а внутрь монастыря, вплотную примыкая к западной линии зданий, и разделяет собой дворик между ней и крепостной стеной; проезд, соединяющий обе части дворика, расположен в первом этаже башни. Каждый этаж (включая и первый) имел вид сводчатой палаты с мощным опорным пилоном в середине.

Несмотря на чисто мирское назначение, Келарские палаты были приспособлены и для обороны. В стенах нижнего яруса сохранялись обычные боевые казематы, а окна верхних ярусов в любое время могли быть использованы для стрельбы. На иконном изображении XVII века видно, что Келарские палаты, подобно другим башням крепости, завершались машикулями и зубцами. (В период составления Описи в палате было установлено шесть орудий.)

Интересный пример совмещения боевой крепостной стены и парадных залов гражданского назначения вскрыли реставрационные работы, проводимые в северной пристройке Келарской башни2. На протяжении 25 м крепостная стена здесь уширена в сторону монастыря за счет пристройки сводчатых палат размером 16 X 17 X 7,5 м. Напольная сторона крепостной стены на этом участке полностью сохраняет боевой строй своих бойниц, а три пояса машикулей показывают последовательное нарастание ее высоты. Обширные помещения северной пристройки предназначались, очевидно, для каких-то собраний или приемов, имевших место в разнообразной деятельности келаря, осуществлявшего управление огромным монастырским хозяйством.

Бытующее название этих помещений Бондарными палатами основано на недоразумении и не имеет ничего общего с их действительным назначением.

Часть дворика, примыкающего к палатам со стороны монастыря, была перекрыта многоярусными сводами, опиравшимися на мощный белокаменный пилон. Благодаря этому здесь создавалась сложная система лоджий, галерей и переходов, связывавших Келарские службы с Крепостной палатой и другими помещениями западных зданий. Даже те конструкции, которые восстановлены здесь пока фрагментарно, дают представление о масштабе древних сооружений, поражая смелостью замысла и своеобразным сочетанием различных форм.

Представление об архитектуре рядовых братских келий XVII века помогает составить корпус, расположенный к югу от надвратной церкви, древний облик которого в основном восстановлен в 1960 г.3. Корпус этот представляет собой длинное здание размером 53 X 14 м.

1          См.: В. Балдин. Материалы исследования и проект реставрации Крепостной палаты (ЦНРМ, 1955 г., № 54—351, 409, 566) и научный отчет о реставрационных работах (1962 г., № 54—823).

2          В. Балдин, Г. Тейковцев, Б. Осетров, Технический проект реставрации (ЦНРМ, 1954—1955 гг., № 54—206, 207, 208). Реставрационные работы выполнены в 1956—1960 гг.

3          Корпус носит название Предтеченского по надвратной церкви, которая после перестройки ее в конце XVII в. была посвящена Иоанну Предтече. См.: В. Балдин, А. Устинов. Материалы исследования и проект реставрации Предтеченского корпуса келий (ЦНРМ, 1960 г., № 41—116 и 117) и Научный отчет о реставрационных работах (I960 г., № 41—762 а).

Он расположен на крутом косогоре, вследствие чего его южная часть имеет три этажа, а северная—только два. В плане здание расчленено на одинаковые, изолированные друг от друга секции-кельи. Каждая секция состоит из трех помещений — сеней и жилой комнаты, окна которых обращены в сторону главной площади монастыря, и большой палаты за ними, предназначавшейся для работы („послушания"). Возможно, это и есть тот тип келий, который носил название „келья-тройня". Согласно Описи 1642 г., помимо соборных старцев здесь жили иконописцы и серебряники.

Число дверей на главном фасаде здания соответствует числу келий — их двенадцать. Вход в верхние этажи осуществлялся по деревянным наружным лестницам, конструкция которых хорошо видна на иконном изображении. Одно южное крыльцо отличалось более крупными размерами, так как объединяло входы в две смежные кельи. Каждая келья имела также выход в сторону крепостной стены, а палаты верхнего этажа сообщались с ней деревянными переходами.

Братские кельи были тщательно отделаны внутри: подоконники некоторых комнат сохранили глазурованные („муравленые") кирпичи с зеленой поливой, а под поздней штукатуркой обнаружены следы своеобразной росписи в виде панели из вертикальных полос шириной в 6—7 см, с чередующимися колерами — белым, оранжевым, голубым, желтым, зеленым, коричневым, снова белым и т. д.1. На высоте в 123 см панели отделялись небольшой филенкой синего тона, выше которой окраска стен и сводов имела легкий сиреневый оттенок. Фрагменты красных „опушек" и орнаментальной росписи были найдены также вокруг окон и на их откосах.

Фасад корпуса келий четко расчленен по этажам и секциям горизонтальными тягами и пилястрами. Ритм пилястр неодинаков и сперва кажется случайным, но на самом деле их положение точно отражает внутреннюю планировку; каждая пилястра отвечает поперечным стенам, разделяющим здание на секции и комнаты. Подобный прием обработки фасадов очень прост и логичен: он как бы повторяет в камне конструктивную схему рубленных из дерева клетей. Небольшие арочные окна, лишенные обрамлений, не нарушают глади стен. Легкие деревянные крыльца еще более усиливали монументальность здания. Такое сочетание дерева и камня было излюбленным приемом зодчих XVII в.

Другие братские кельи, располагавшиеся на северной и южной сторонах монастыря, строились по такой же схеме, как и Предтеченский корпус. Восстановление их первоначального облика — задача будущих реставрационных работ.

Как ни велики были перестройки внутри монастыря в первой половине XVII в., еще более грандиозный размах получили работы по коренному усовершенствованию его оборонительных сооружений2.

Крепостные стены были почти вдвое увеличены по ширине и высоте — до 6 X 10 (14) м. Открытый прежде первый ярус (подошвенный бой) после реконструкции стал состоять из серии изолированных казематов с самостоятельными входами со стороны монастыря. Эти казематы использовались для размещения гарнизона и в качестве кладовых для хранения оружия и припасов. Второй ярус, расположенный на уровне верхней площадки прежней стены, был перекрыт сводами и получил вид ряда сообщающихся между собой ячеек, открытых в сторону монастыря. Каждая ячейка имела орудийную бойницу. Надстроенный третий ярус повторял конструкцию верхней площадки старой стены, только в увеличенных размерах. Его боевой парапет также имел два пояса бойниц: узкие вертикальные щели для стрелков, закрывавшиеся на засов деревянными щитами-ставнями, и навесные машикули с небольшими отверстиями над ними5.

1          Интересно отметить, что аналогичная расцветка панелей из чередующихся полос разных цветов обнаружена в 1960 г. при реставрационных работах в Софийском соборе Новгорода на откосах одного из дверных проемов ,в алтарной части (датируется концом XVI — началом XVII в.).

2          Непосредственных указаний на дату перестройки крепостных стен нет, но мы знаем, что при составлении

Описи в 1641—1643 гг. они еще не были надстроены (см. выше, стр. 26), а в 1655 г. Павел Алеппский уже видел монастырь окруженным „огромной высоты стеной новой постройки", причем надстройка стены с одной из сторон была „еще не кончена" (Указ. соч., вып. IV, стр. 36).

3          Существует мнение, что квадратные отверстия над машикулями, равные по высоте двум рядам кирпичной кладки, предназначались для высовывания брусьев, по которым устраивался настил и скатывались бревна на Галереи второго и третьего ярусов, проходившие по всему периметру крепостных стен монастыря, создавали необходимые условия для маневренности гарнизона и артиллерии в боевой обстановке, а система расположения амбразур обеспечивала создание высокой плотности огня: каждая точка поля, находившаяся в пределах 100—150 м от крепостных стен, могла поражаться из нескольких десятков бойниц одновременно.

Часто расположенные башни также были значительно увеличены в размерах, еще более усилив обороноспособность крепости. Выступая за плоскости крепостных стен, они обеспечивали наиболее губительный перекрестный огонь непосредственно перед ними. Особой грандиозностью отличались вновь выстроенные восьмигранные угловые башни.

Мы имеем возможность наглядно представить мощь и силу оборонительных сооружений Троицкого монастыря середины XVII в., так как крепостные стены и большинство башен дошли до наших дней, сохранив в основном облик, полученный в то время. Последующие искажения коснулись главным образом формы бойниц и характера покрытий башен, почти не затронув их конструктивной основы1.

При подходе к монастырю со стороны Москвы первой видна угловая Пятницкая башня — одна из самых мощных. Выстроенная на месте башни, разрушенной взрывом во время осады, она имеет в высоту 25 м (до верха зубцов) и разделена на шесть ярусов2. Этажи, перекрытые бревенчатыми накатами, сообщались с помощью лестниц. Только самый нижний ярус, размещавшийся под землей (пороховая камера), был отрезан каменным сводом, и вход в него вел из помещения для подошвенного боя примыкающей крепостной стены.

В середине башни на всю высоту проходит каменный полый пилон, служивший опорой для балок междуэтажных перекрытий. Башня завершалась высоким шатром с дозорной вышкой, или „смотрильней"8. Восьмигранная форма плана придает ей особую конструктивную устойчивость. Значительно превышая высоту крепостных стен, эта башня обеспечивала круговой обстрел и могла обороняться в условиях полной изоляции.

Несмотря на свои большие размеры, Пятницкая башня не производит впечатления сурового крепостного сооружения: искусные мастера-горододельцы „оживили" ее фасады тягами из тесаного кирпича, лопатками, полуколоннами, арочками и валиками, включив в декор даже бойницы, придав им разную форму.

Три другие угловые башни — Житничная (расположенная против Житного двора), Плотничная (близ нее находился Плотничный двор) и Водяная башня с воротами к реке — по своей восьмигранной форме и одинаковому числу ярусов с подземной пороховой камерой повторяют конструктивный тип Пятницкой башни, отличаясь от нее только отсутствием центрального пилона. Даже число бойниц на каждой из них одно и то же — семьдесят семь4. Несмотря на такое сходство, угловые башни далеки от скучного однообразия; каждая из них украшена по-своему. Особой нарядностью отличается Житничная (Уточья) башня: плоские лопатки, перемежаясь с гуртами жгутов, проходят почти на всю ее высоту, толщина мощных стен подчеркнута углублениями в нижней части, в обрамления фигурных бойниц включены резные белокаменные вставки.

Прямоугольные („плоские") башни крепости были надстроены в высоту путем увеличения толщины стен прикладкой изнутри помещений. Таким образом, в основании существующих прямоугольных башен, как и у крепостных стен, оказались включенными сооружения XVI в.

Бревенчатый накат, разделявший башни на три этажа, соответствовал уровню галереи крепостных стен, обеспечивая свободный обход по всему периметру крепости; четвертый ярус башен с поясом машикулей и зубцов поднимался выше крепостных стен.

головы подступившего к стенам врага (Е. Е. Голубинский. Указ. соч., стр. 163; Н. Коробков. Указ. соч., стр. 50). Но вряд ли это так; скорее всего сюда заводился брус или жердь для подвески специального приспособления — „козы", с помощью которого через бойницы машикулей выливалась горящая смола или кипящий вар. Такие брусья являлись неотъемлемой частью „коз". Опись осадных приспособлений Кирилло-Белозерского монастыря, например, называет две „козы на деревье посаженных" (См.: А. Н. Кирпичников и И. Н. Хлопин. Крепость Кирилло-Белозерского монастыря и ее вооружение в XVI—XVIII вв.—„Материалы и исследования по археологии СССР", № 77, М., 1958, стр. 180).

1          Исключение составляют значительно перестроенные Красная и Пивная башни, а также башня над Каличьими воротами, выстроенная заново в конце XVIII в.

2          Размеры башен, их вооружение и др. сведения приведены в сводной таблице на стр. 47.

3          Существующая шатровая кровля устроена после пожара в 1923 г. по проекту архитектора Д. П. Сухова; она не совсем точно передает характер древнего завершения башни и не имеет „смотрильни".

4          В настоящее время Водяная и Плотничная башни имеют сводчатые перекрытия, устроенные в XIX в. Житничная башня в конце XVII в. получила декоративную надстройку, что совершенно изменило также и первоначальный вид ее интерьера. По каменному изображению утицы на высоком шпиле надстройки она стала называться Уточьей.

Расположение прямоугольных башен по сторонам крепости определялось строгим расчетом в зависимости от условий местности и необходимости создания эффективного огня перед каждым ее участком. Самая длинная, восточная, сторона монастыря имеет две башни (не считая угловых) — Красную воротную и Сушильную.

Красная башня подверглась основательной перестройке в XIX в. и утратила крепостной характер. Материалы исследования показывают, однако, что все необходимые данные для восстановления ее древнего облика сохранились1. Сушильная башня дошла до нас почти без искажений, только поздний контрфорс скрывает ее подошвенный бой да сферическая кровля заменила собой высокий шатер XVII в. со сторожевой вышкой.

Восточная сторона монастыря не имела естественных препятствий в виде оврагов или речек. Ров, вырытый здесь еще во время осады, теперь был углублен, а один его откос (от монастыря) выложен белым камнем и кирпичом. Опись указывает размеры рва: „глубина две сажени с получетвертью, ширина четыре сажени с полусаженью" (4 X 8,86 м).

Против ворот Красной башни через ров был перекинут деревянный мост на каменных сводах; в его устоях размещались орудийные казематы.

Уже после составления Описи 1641 —1643 гг. к северу от Красной башни были пробиты еще одни ворота хозяйственного назначения (на иконе не изображены). Они располагались по оси Успенского собора и назывались Успенскими. С их устройством главные ворота под Красной башней получили парадное назначение и отворялись только для входа патриарха или царя, а Успенские предназначались „для народа и животных"2. Против Успенских ворот также был устроен перекидной мост через ров.

Северная стена крепости, проходя по берегу оврага, повторяет его изгиб; икона изображает здесь три башни — Кузничную, Соляную и Каличью („о двух верхах"). При надстройке стен одна из башен — Соляная — была упразднена: очевидно, для обеспечения огня на этом довольно коротком отрезке стены теперь было достаточно и двух усиленных башен. Местонахождение Соляной башни обнаружено при реставрационных работах в 1961 г., когда была раскрыта часть ее фундамента, выходившего за крепостные стены3.

Кузничная башня (получившая в XVIII в. название Звонковой) — одна из самых нарядных башен монастыря. Ее расположение вблизи царского дворца очевидно сказалось на украшении ее фасадов большим числом пилястр, поясков, поребриков и арочек; из всех башен крепости одна она сохраняет до сих пор древний характер шатрового покрытия XVII в.

Третья башня — Конюшенная, или Каличья,— имела проездные ворота, выводившие на хозяйственный двор, располагавшийся за оврагом с этой стороны монастыря. Башню XVI в., изображенную на иконе в виде двух увенчанных шатрами объемов, в 1651 г. сменила другая, одноверхая, с проездом под ней в виде буквы „Г".

Западная сторона крепости проходит по крутому склону холма, и здесь была только одна Пивная башня. Опыт минувшей обороны показал, что противник считал эту сторону крепости наиболее слабой, расположив против нее большую часть своей артиллерии. В результате массированного обстрела западная крепостная стена получила наибольшие разрушения. После осады она была не просто надстроена в высоту, как по всем другим сторонам, а несколько вынесена вперед, получив таким образом новый фасад от основания до зубцов. (Этим и объясняется отсутствие здесь промежуточного пояса машикулей, соответствующего высоте стены XVI в.) Пивная башня после надстройки получила еще более грандиозные размеры; она не уступала заново выстроенным угловым башням крепости, а по числу боевых ярусов и бойниц даже превосходила их. Кроме того, как уже отмечалось, эта сторона крепости была дополнительно усилена сооружением в 1643 г. Келарских служб в виде башни и двух пристроек к ней, приспособленных к обороне.

Наиболее короткая южная сторона крепости, хорошо простреливаемая с угловых башен, имела только одну прямоугольную башню, поставленную в центре стены. Она называлась Луковой по располагавшимся перед ней огородам.

Троицкая крепость была хорошо вооружена. На ее стенах и башнях стояло много орудий, у которых в постоянной готовности держались заряды и ядра. Для варки смолы в осадное время служили два котла на сто и двести ведер. Запасы пороха („пушечного зелья")

1 В. Балдин. Красная башня Троице-Сергиева монастыря. Исследование и проект реставрации.— СЗМ, вып. 3, стр. 96—106.

2 Павел Алеппский. Указ. соч., вып. IV, стр. 26.

3 См.: В. Балдин, А. Устинов. Проект реставрации участка крепостной стены между Каличьей и Звонковой башнями (ЦНРМ, 1961 г., № 41—207). Е. Голубинский ошибочно отождествляет Соляную башню с Кузничной (Указ. соч., стр. 168).

в подвалах Больничных палат по данным описи составляли шестьсот пудов да, кроме того, им была набита специальная каменная палатка на Житном дворе.

Артиллерийский наряд крепости отличался большим разнообразием. Здесь были и пищали разных калибров (большие крепостные ружья—„затинные", „полковые", „полуторные"), и стрелявшие „дробом" (картечью) тюфяки, и мощные пушки, и так называемые арганки — малые артиллерийские орудия, соединенные по три-четыре ствола „в одном станку". Большинство орудий было отечественного производства, но встречались стволы и иностранного происхождения; Опись именует их „вальконейками" (от немецкого слова falke — сокол) или „полонянками"—отбитыми у неприятеля.

Монастырь располагал собственными мастерскими по изготовлению и ремонту оружия. Троицкие кузнецы-оружейники славились своим искусством. Крепостные ружья с их клеймом отличались хорошими боевыми качествами и отлично зарекомендовали себя во время недавних военных испытаний.

О степени вооружения Троицкого монастыря в середине XVII в. лучше всего судить, сравнив его с другими, наиболее сильными крепостями того времени. Так, если при длине крепостных стен Троицкого монастыря, определяемых Описью 1641 — 1643 гг. в 547,5 саж., на них было установлено девяносто орудий (не считая тех, что хранились отдельно), то, например, стены Нижнего Новгорода при длине в 1000 саж. имели восемьдесят три орудия (1663), на укреплениях Смоленска протяженностью в 2500 саж. было сто шесть орудий (1651); кремль Новгорода Великого вместе с обоими земляными городами общей протяженностью в 3390 саж. был вооружен только восьмидесятью девятью орудиями (1649)2.

Основные данные по крепостным сооружениям Троице-Сергиева монастыря 17 века

Следует напомнить, что вооружение, приводимое нами по Описи 1641 —1643 гг., соответствовало еще не усиленным крепостным сооружениям Троицкого монастыря; совершенно очевидно, что с увеличением числа ярусов на стенах и башнях после их реконструкции должен был соответственно пополниться и запас оружия крепости. Недаром двенадцать лет спустя Павел Алеппский видел в помещениях монастырских арсеналов „пушки без счета, ружья большие и малые без числа, оружие во множестве: луки, стрелы, мечи, пистолеты, копья, кольчуги и железные брони, каких ни одной не найдешь в турецкой земле... Как сказал нам келарь, в этом монастыре оружия и снарядов хватит более чем на 30 000 человек (понятно, что эта цифра преувеличена.— В. Б.). Есть порох в бесчисленных бочках, есть также ядра и голыши для железных пушек, цепи и пр."3.

Троицкий монастырь середины XVIII в. представлял одну из сильнейших крепостей страны, надежно прикрывая северные подходы к столице; его арсенал служил своеобразным хранилищем оружия государственного масштаба. Укрепления крепости производили большое впечатление на иностранцев. Подробное описание его стен и башен Павел Алеппский заканчивает восторженным восклицанием: „Ум не может представить их неприступность и красоту... Поистине монастырь вполне неприступен!"4.

Овеянная легендарной славой, Троицкая крепость служила образцом при строительстве других укрепленных монастырей. Так, власти Кирилло-Белозерского монастыря, приступая в 1654 г. к строительству новых крепостных стен, писали царю, что им „желательно, чтобы велено было в Кирилловой монастыре новый каменны город впредь строить таким образом, как у Троице в Сергиевом монастыре город строен"5.

Архитектурный ансамбль Троицкого монастыря этого времени послужил образцом при сооружении Саввино-Сторожевского монастыря близ Звенигорода (1650—1651) \ оказал влияние на строившийся в 1652—1659 гг. Валдайский Иверский монастырь2 и ряд других монастырей.

Внешний облик Троицкого монастыря к середине XVII в., таким образом, существенно изменился. Теперь это был уже целый город, очень далекий от монастырского аскетизма и прежней крепостной суровости. Его архитектуру отличает чисто мирская жизнерадостность и нарядность, характерная для зодчества того времени. Не только соборы и колокольни, но и кельи, как и большинство других служебных и хозяйственных построек, стали каменными. Размещение зданий, отвечавшее требованиям монастырской жизни, сложилось исторически и было наиболее удобным.

Надстроенные крепостные стены и башни уже не ограничиваются ролью невысокой ограды, обрамляющей монастырские сооружения. Благодаря размерам, причудливому силуэту и богатому декору они мало чем отличаются от затейливо украшенных общественных зданий и наряду с храмами составляют основу объемной композиции ансамбля. Белый цвет, который получили стены и башни после надстройки, еще более объединил их с белокаменными и белеными зданиями внутри монастыря, придавая гармоничное единство и цельность всему его облику. „Белый как голубь"— поэтично говорит о Троицком монастыре этого времени Павел Алеппский3.

Темные, покрытые зеленоватым мхом деревянные кровли крепостных стен и высокие шатры башен отмечали пространственные границы монастырского ансамбля. Их живописный силуэт дополнялся высокими кровлями келий, палат и хором, окружавших центральную группу храмов. Искорки золотых крестов и блеск покрытых белым „немецким" железом куполов, среди которых выделялась горящая золотая глава Троицкого собора, были далеко видны со всех точек разросшегося посада, масса утопающих в зелени домов которого, сливаясь на горизонте с силуэтом темного леса, широкой полосой охватывала крепость.

Величественный архитектурный ансамбль монастыря-крепости перекликался с вертикалями приходских церквей, разбросанных по посаду и отмечавших собой планировочные центры отдельных сел и слобод. Характерно, что уже в это время во всех шести приходах, расположенных вокруг монастыря, было по две поставленных рядом церкви4.

Так происходило дальнейшее формирование художественного облика общей панорамы монастыря и окружавшего его посада.