Очарованный странник. Николай Семенович Лесков

 

Вся библиотека >>>

Николай Лесков >>>

 


Очарованный странник

Русская классическая литература

Николай Семенович

Лесков


 

Очарованный странник

 

 

Административная грация

 

Белый орел

 

Бесстыдник

 

Владычный суд

 

Воительница

 

Домашняя челядь

 

Дурачок

 

Дух госпожи Жанлис

 

Еврей в России (сокращенный вариант)

 

Железная воля

 

Жемчужное ожерелье

 

Жидовская кувырколлегия

 

Житие одной бабы

 

Загон

 

Запечатленный ангел

 

Зверь

 

Кадетский монастырь

 

Левша

 

Леди Макбет Мценского уезда

 

Леон дворецкий сын

 

Маленькая ошибка

 

Неразменный рубль

 

О русской иконописи

 

Обман

 

Овцебык

 

Очарованный странник

 

Печерские антики

 

Пигмей

 

Пламенная патриотка

 

По поводу крейцеровой сонаты

 

Повесть о богоугодном дровоколе

 

Последняя встреча и последняя разлука с Тарасом Шевченко

 

Привидение в Инженерном замке

 

Пустоплясы

 

Путешествие с нигилистом

 

Разбойник

 

Ракушанский меламед

 

Русский демократ в Польше

 

Русское тайнобрачие

 

Сказание о Федоре-христианине и о друге его Абраме-жидовине

 

Сошествие в ад

 

Справедливый человек

 

Старый гений

 

Таинственные предвестия

 

Тупейный художник

 

Умершее сословие

 

Час воли божьей (сказка)

 

Человек на часах

 

Чертогон

 

Штопальщик

 

Юдоль 

    14

 

 

 

   - Ну, и что же далее? - вопросили Ивана Северьяныча.

   - Далее действительно все так воспоследовало, как он обещался.

   - Кто обещался?

   - А магнетизер, который это на меня навел:  он  как  обещался  от  меня

пьяного беса отставить, так его и свел, и я с той поры никогда  больше  ни

одной рюмки не пил. Очень он это крепко сделал.

   - Ну-с, а как же вы с князем-то своим за выпущенных лебедей кончили?

   - А я и  сам  не  знаю,  как-то  очень  просто:  как  от  этих  цыганов

доставился домой, и не помню, как лег, но только  слышу,  князь  стучит  и

зовет, а я хочу с коника (*28) встать, но никак края не найду  и  не  могу

сойти. В одну сторону поползу - не край, в другую оборочусь - и здесь тоже

краю нет...  Заблудил  на  конике,  да  и  полно!..  Князь  кричит:  "Иван

Северьяныч!" А я откликаюсь: "Сейчас!" - а сам лазию во все стороны и  все

не найду края, и наконец думаю: ну, если слезть нельзя, так я же  спрыгну,

и размахнулся да как сигану как можно дальше, и чувствую, что  меня  будто

что по морде ударило и вокруг меня что-то звенит и сыпется, и  сзади  тоже

звенит и опять  сыпется,  и  голос  князя  говорит  денщику:  "Давай  огня

скорей!"

   А я стою, не трогаюсь, потому что не знаю, наяву или во сне я  все  это

над собою вижу, и полагаю, что я все еще на конике до края  не  достиг;  а

наместо того, как денщик принес огонь, я вижу, что я на полу стою,  мордой

в хозяйскую горку с хрусталем запрыгнул и поколотил все...

   - Как же вы это так заблудились?

   - Очень просто: думал, что я, по  всегдашнему  своему  обыкновению,  на

конике сплю, а я, верно, придя от цыган,  прямо  на  пол  лег,  да  все  и

ползал, края искал, а потом стал прыгать... и допрыгал до горки.  Блуждал,

потому этот... магнетизер, он пьяного беса от меня свел,  а  блудного  при

мне поставил... Я тут же и вспомнил его слова, что  он  говорил:  "как  бы

хуже не было, если питье бросить", - и пошел его искать -  хотел  просить,

чтобы он лучше меня размагнетизировал на старое, но его не застал. Он тоже

много на себя набрал и сам  не  вынес,  и  тут  же,  напротив  цыганов,  у

шинкарки так напился, что и помер.

   - А вы так и остались замагнетизированы?

   - Так и остался-с.

   - И долго же на вас этот магнетизм действовал?

   - Отчего же долго ли? он, может быть, и посейчас действует.

   - А все-таки интересно знать, как же вы с  князем-то?..  Неужто  так  и

объяснения у вас никакого не было за лебедей?

   -  Нет-с,  объяснение  было,  только  не  важное.  Князь  тоже  приехал

проигравшись и на реванж у меня стал просить. Я говорю:

   "Ну уже это оставьте: у меня ничего денег нет".

   Он думает, шутка, а я говорю:

   "Нет, исправди, у меня без вас большой выход был".

   Он спрашивает:

   "Куда же, мол, ты мог пять тысяч на одном выходе деть?.."

   Я говорю:

   "Я их сразу цыганке бросил..."

   Он не верит.

   Я говорю:

   "Ну, не верьте; а я вам правду говорю".

   Он было озлился и говорит:

   "Запри-ка двери, я тебе задам, как казенные деньги швырять, - а  потом,

это вдруг отменив, и говорит: - Не надо ничего, я и сам такой же, как  ты,

беспутный".

   И он в комнате лег свою ночь досыпать, а я на сеновал тоже опять  спать

пошел. Опомнился же я в лазарете  и  слышу,  говорят,  что  у  меня  белая

горячка была и хотел будто бы я  вешаться,  только  меня,  слава  богу,  в

длинную рубашку спеленали. Потом выздоровел я  и  явился  к  князю  в  его

деревню, потому что он этим временем в отставку вышел, и говорю:

   "Ваше сиятельство, надо мне вам деньги отслужить".

   Он отвечает:

   "Пошел к черту".

   Я вижу, что он очень на меня обижен, подхожу к нему и нагинаюсь.

   "Что, - говорит, - это значит?"

   "Да оттрепите же, - прошу, - меня, по крайней мере, как следует!"

   А он отвечает:

   "А почему ты знаешь, что я на тебя сержусь, а может быть, я тебя  вовсе

и виноватым не считаю".

   "Помилуйте, - говорю, - как же еще я не виноват, когда я этакую область

денег расшвырял? Я сам знаю, что меня, подлеца, за это повесить мало".

   А он отвечает:

   "А что, братец, делать, когда ты артист".

   "Как, - говорю, - это так?"

   "Так,  -  отвечает,  -  так,  любезнейший  Иван  Северьяныч,  вы,   мой

полупочтеннейший, артист.

   "И понять, - говорю, - не могу".

   "Ты, - говорит, - не думай что-нибудь худое, потому" что и я  сам  тоже

артист".

   "Ну, вот это, - думаю, - понятно: видно, не я  один  до  белой  горячки

подвизался".

   А он встал, ударил об пол трубку и говорит:

   "Что тут за диво, что ты перед  ней  бросил,  что  при  себе  имел,  я,

братец, за нее то отдал, чего у меня нет и не было".

   Я во все глаза на него вылупился.

   "Батюшка, мол, ваше сиятельство, помилосердуйте, что вы  это  говорите,

мне это даже слушать страшно".

   "Ну, ты, -  отвечает,  -  очень  не  пугайся:  бог  милостив,  и  авось

как-нибудь выкручусь, а только я за  эту  Грушу  в  табор  полсотни  тысяч

отдал".

   Я так и ахнул:

   "Как, - говорю, - полсотни тысяч! за цыганку? да стоит  ли  она  этого,

аспидка?"

   "Ну,  вот  это,  -  отвечает,  -  вы,  полупочтеннейший,  глупо  и   не

по-артистически заговорили... Как стоит ли? Женщина всего на свете  стоит,

потому что  она  такую  язву  нанесет,  что  за  все  царство  от  нее  не

вылечишься, а она одна в одну минуту от нее может исцелить".

   А я все думаю, что все это правда, а только сам  все  головою  качаю  и

говорю:

   "Этакая, мол, сумма! целые пятьдесят тысяч!"

   "Да, да, - говорит, - и не повторяй больше, потому что спасибо,  что  и

это взяли, а то бы я и больше дал... все, что хочешь, дал бы".

   "А вам бы, - говорю, - плюнуть, и больше ничего".

   "Не мог, - говорит, - братец, не мог плюнуть".

   "Отчего же?"

   "Она меня красотою и талантом уязвила, и мне исцеленья надо, а то  я  с

ума сойду. А ты мне скажи: ведь правда: она хороша?  А?  правда,  что  ли?

Есть отчего от нее с ума сойти?.."

   Я губы закусил и только уже молча головой трясу:

   "Правда, мол, правда!"

   "Мне, - говорит князь, - знаешь, мне ведь за женщину хоть умереть,  так

ничего не стоит. Ты можешь ли это понимать, что умереть нипочем?"

   "Что же, - говорю, - тут непонятного, краса, природы совершенство..."

   "Как же ты это понимаешь?"

   "А так, - отвечаю, - и понимаю, что краса, природы совершенство,  и  за

это восхищенному человеку погибнуть... даже радость!"

   "Молодец,  -  отвечает   мой   князь,   -   молодец   вы,   мой   почти

полупочтеннейший  и  премногомалозначащий  Иван  Северьянович!   именно-с,

именно гибнуть-то и радостно, и вот то-то мне теперь и сладко, что  я  для

нее всю мою жизнь перевернул: и в отставку вышел, и имение  заложил,  и  с

этих пор стану тут жить, человека не видя, а только все буду  одной  ей  в

лицо смотреть".

   Тут я еще ниже спустил голос и шепчу:

   "Как, - говорю, - будете ей в лицо смотреть? Разве она здесь?"

   А он отвечает:

   "А то как же иначе? разумеется, здесь".

   "Может ли, - говорю, - это быть?"

   "А вот ты, - говорит, - постой, я ее сейчас приведу. Ты  артист,  -  от

тебя я ее не скрою".

   И с этим оставил меня, а сам вышел за дверь. Я стою, жду и думаю:

   "Эх, нехорошо это, что ты так утверждаешь,  что  на  одно  на  ее  лицо

будешь смотреть! Наскучит!" Но в подробности об этом не рассуждаю,  потому

что как вспомню, что она здесь, сейчас чувствую, что у меня даже  в  боках

жарко становится, и в уме мешаюсь, думаю: "Неужели я ее сейчас  увижу?"  А

они вдруг и входят: князь впереди идет и в одной  руке  гитару  с  широкою

алой лентой несет, а другою Грушеньку, за обе ручки сжавши, тащит,  а  она

идет понуро, упирается и не смотрит, а  только  эти  ресничищи  черные  по

щекам как будто птичьи крылья шевелятся.

   Ввел ее князь, взял на руки и посадил, как дитя, с  ногами  в  угол  на

широкий мягкий диван; одну бархатную подушку ей за спину подсунул,  другую

- под правый локоток подложил, а ленту от гитары перекинул через  плечо  и

персты руки на струны поклал. Потом сел сам на  полу  у  дивана  и  голову

склонил к ее алому сафьяновому башмачку и мне кивает:  дескать,  садись  и

ты.

   Я тихонечко опустился у порожка на пол, тоже подобрал под себя  ноги  и

сижу,  гляжу  на  нее.  Тихо  настало  так,  что  даже  тощо  делается.  Я

сидел-сидел, индо колени разломило, а гляну на  нее,  она  все  в  том  же

положении, а на князя посмотрю: вижу, что он от темноты  у  себя  весь  ус

изгрыз, а ничего ей не говорит.

   Я ему и киваю: дескать, что же вы, прикажите ей петь! А он обратно  мне

пантомину дает в таком смысле, что, дескать, не послушает.

   И опять оба сидим на полу  да  ждем,  а  она  вдруг  начала  как  будто

бредить, вздыхать да похлипывать, и по реснице слезка струит, а по струнам

пальцы, как осы, ползают и рокочут... И вдруг она тихо-тихо, будто плачет,

запела: "Люди добрые, послушайте про печаль мою сердечную".

   Князь шепчет: "Что?"

   А я ему тоже шепотом по-французски отвечаю:

   "Пти-ком-пе", - говорю, и сказать больше нечего, а  она  в  эту  минуту

вдруг как вскрикнет: "А меня с  красоты  продадут,  продадут",  -  да  как

швырнет гитару далеко с колен, а с головы сорвала косынку и пала ничком на

диван, лицо в ладони уткнула и  плачет,  и  я,  глядя  на  нее,  плачу,  и

князь... тоже и он заплакал, но взял гитару и точно не пел, а,  как  будто

службу служа, застонал: "Если б знала ты весь огонь любви, всю тоску  души

моей пламенной", - да и  ну  рыдать.  И  поет  и  рыдает:  "Успокой  меня,

неспокойного,  осчастливь  меня,  несчастливого".  Как  он   так   жестоко

взволновался, она, вижу, внемлет сим  его  слезам  и  пению  и  все  стала

тишать, усмиряться и вдруг тихо ручку из-под своего  лица  вывела  и,  как

мать, нежно обвила ею его голову...

   Ну, тут мне стало понятно, что она его в этот  час  пожалела  и  теперь

сейчас успокоит и  исцелит  всю  тоску  души  его  пламенной,  и  я  встал

потихоньку, незаметно, и вышел.

   -  И,  верно,  тут-то  вы  и  в  монастырь  пошли?  -  вопросил   некто

рассказчика.

   - Нет-с: еще не тут, а позже, - отвечал Иван Северьяныч и добавил,  что

ему еще надлежало прежде много в свете от этой женщины  видеть,  пока  над

ней все, чему суждено было, исполнилось, и его зачеркнуло.

   Слушатели, разумеется, приступили с просьбою хотя вкратце рассказать им

историю Групп, и Иван Северьяныч это исполнил.

  

"Очарованный странник " следующая глава >>>