Орлята партизанских лесов

Яков ДАВИДЗОН

И с победой вернулся домой. Иван Васюк

...Ивана Васюка и еще одного парнишку выпустили из тюрьмы через три месяца. Была весна 1942 года. Снег набух, почернел. Из всех заложников в живых остались только они.

Из Сосницы Иван возвращался домой пешком. Шел медленно, часто отдыхал. Нестерпимо болела спина: на прощание полицай стеганул резиновой плеткой.

Но страха не было и в помине. Сердце переполнялось ненавистью к врагу. «Как только повидаюсь с матерью,— сразу же уйду в партизаны,— думал он.— Я отомщу за тебя, отец!»

А перед глазами возникала — хотел он того или нет — страшная картина отцовской казни...

В Козляничи немцы вступили на следующее утро после ухода регулярных частей Красной Армии. Село словно вымерло. Немцы походили по хатам, забрали кур и одну корову. Жителей не трогали.

Над правлением колхоза вывесили флаг со свастикой. Откуда-то появился хромой мужик в немецкой пилотке и с пистолетом на боку — староста.

Когда в село вошли мадьяры-жандармы и появился хромоногий староста, кто-то, должно быть, донес на отца. За отцом — секретарем сельсовета — явились ночью. Забрали и Ивана как старшего сына. Мать с тремя младшими осталась в разгромленном доме. По дороге схватили и родного дядю Ивана — колхозного бригадира. Всего набралось человек семьдесят. Погнали в районный центр Сосницу.

—        Вы — заложники,— объявил      арестованным   начальник   полиции   Добровольский.—

Если партизаны убьют хоть одного немецкого солдата, вас расстреляют!

В подвале двухэтажного здания наскоро оборудовали тюрьму. Было тесно, не хватало места для лежания. Но в этом было и спасение — ведь на дворе стояли двадцатиградусные декабрьские морозы. Люди собственным теплом согревали друг друга.

—        Этого    молодого    Добровольского    я    не знаю,— рассказал отец.— А вот его отца распрекрасно помню. До революции тут неподалеку его имение было. Злой был пан — с крестьян три шкуры спускал. Не успели мы рассчитаться с паном Добровольским — сбежал с белыми. А теперь сынок выслуживается перед оккупантами...

Не понимал тогда Иван, слушая разговоры старших, какая страшная опасность нависла над ними. Думал, подержат-подержат да отпустят. Утром с шумом распахнулась дверь темницы.

—        Дмитрий Васюк, выходи! Кто еще тут Васюки? Выходи!

Отец поднялся, обнял сына. Иван ринулся было за ним, но отец с силой оттолкнул его от двери.

—        Чего тебе идти? Ты еще пацан! Сиди!

Иван припал к окну.

Ночью выпал снег. Он ослепительно блестел под лучами зимнего солнца. Двор был пуст. Когда появился отец, Иван не понял, куда это он так напряженно смотрит. Но тут из-за угла выехал на коне, украшенном позолоченной уздечкой и серебристыми кистями, начальник полиции Добровольский, ь правой руке он держал обнаженную шашку.

—        Коммунист? — спросил он.

Отец, гордо расправив плечи, стоял в трех метрах от начальника полиции — босой, без полушубка, со следами побоев на лице.

—        Беспартийный коммунист я,— сказал он с вызовом, гордо.— А ты — гад фашистский!

Добровольский взмахнул шашкой...

Матери Иван не стал рассказывать, что видел на тюремном дворе в Соснице. Только прошептал: «Нет у нас больше батьки...»

Дома Иван не задержался. Торопился к товарищам. Их, комсомольцев, осталось в селе четверо. Новости оказались неутешительными. Еще поздней осенью фашисты сожгли соседние села Рейментаровку, Олейиики, Гутичи. Партизаны отступили куда-то в брянские леса.

—        Вот так и будем сидеть сложа руки? — спросил Иван.

—        Что сделаешь, если их сила? — спросил кто-то.

—        Драться! Не в открытую, нет. Будем сельскими партизанами. Днем, как все, а ночью — воевать. Для начала возьмемся устраивать диверсии

на дороге.

—        Мин-то у нас пет...

-— Мы с Мишкой еще осенью набрели на склад снарядов на речке Убеди. Ямку выкопать, поставить снаряд вверх головкой. Гляди, кто-нибудь и накатит!

В первый раз они отправились на новгород-северский большак в июне. Иван Васюк был за старшего, с ним двое — Мишка-одноклассник и паренек из Олейников. Родители у него погибли во время карательной экспедиции, и он жил у бабки в Козляничах. Звали его Семеном, был он какой-то невеселый и неразговорчивый, но на него можно было положиться. С собой ребята несли два тяжелых снаряда, саперную лопатку и березовый веник, чтобы замести следы диверсии.

Июньские ночи коротки — заря с зарей сходится. Когда вышли из лесу, уже было светло, хотя восток даже не заалел. Шоссе   в  оба  конца   просматривалось  километра   на   два,  а   возможно,

и дальше.

Иван долго ходил по дороге: все никак не мог выбрать место.

Наконец сказал:

—        Сюда, ребята!

Дорога была ровная, но все же колея выделялась. Там и начали копать. Саперная лопатка пригодилась. Минут через двадцать поставленные в сотне метров друг от друга снаряды были аккуратно прикопаны, а лишняя земля выметена на обочину. Заспорили, что делать дальше. Мишка уговаривал немедленно уходить.

— Ведь когда рванет, так сюда все полицаи посбегаются. Поймают! — убеждал он скороговоркой.

Иван твердо стоял на своем — нужно увидеть, как пройдет операция. Мишка ушел, а они с молчаливым Семеном залегли в кустах. Выглянуло солнце, пригрело, и они незаметно уснули.

Их разбудил взрыв. Ничего не понимая спросонья, они вскочили на ноги. На дороге, перевернутый вверх колесами, лежал грузовик, из которого доносился истошный визг.

На их счастье, охраны не было. Мертвый шофер вывалился из кабины. Радость первой победы не омрачилась даже тем, что подорвалась машина со свиньями, а не с солдатами. Но дело было сделано: они удостоверились, что могут наносить удары по врагу.

Их маленькая группа провела несколько диверсий на дорогах. Полицаи рыскали по селу, обещали в награду за головы «преступников» деньги и коров.

Но однажды очередная вылазка едва не закончилась трагически. Мишку  в  последний  момент  не  пустила  мать,  видимо,   заподозрившая что-то.

Семен ходил по селам в поисках работы и пропитания. Вот и задумал Иван идти в одиночку.

Как обычно, выбрался из села ночью, когда все вокруг спало. Разыскал тайник, куда они перенесли с брошенного склада часть снарядов. Вытащил два снаряда, но в последний момент передумал и второй вернул на место. Не оказалось саперной лопатки — она осталась у Мишки. «Обойдусь и финкой,— решил Иван.— Дожди лили, земля мягкая».

Наученные горьким опытом, оккупанты старались не ездить по накатанной колее. Они останавливались, едва заметив что-то подозрительное. Немало снарядов было обнаружено и обезврежено.

Чтоб заминировать дорогу наверняка, Иван выбрал съезд с короткого деревянного мостика, километрах в двух от села. Он надеялся, что первой утром пройдет машина с мадьярами-жандармами: они заночевали в селе и вск> ночь пропьянствовали со старостой. «Фиат» стоял во дворе старосты под охраной полицая.

Он вкопал снаряд, отошел в кустарник и сел на пенек. Отсюда ему были: видны крайние хаты.

Наверное, Иван замечтался, потому что когда взглянул в сторону села, первые три телеги успели пройти половину расстояния до мостика. Это был обычный продовольственный обоз. Полицаи раз в неделю снаряжали; его в райцентр. Обычно обоз сопровождало двое-трое полицаев, а возницами назначали простых крестьян, насильно мобилизованных захватчиками.

«Что же делать?» — растерялся Иван.

Оставить снаряд — значит, подвергнуть опасности ни в чем не повинных людей. В лучшем случае, подорвется полицай, который едет на первой телеге.

Еще не подумав о последствиях своего поступка, он рванулся к мостику. Лихорадочно откопал снаряд, подхватил, побежал к кустам, ожидая выстрела в спину. Упал на землю и затаился...

Когда последняя телега скрылась из глаз, Иван перевел дыхание. Нужно» было спешить: вот-вот должна была показаться машина. В старую ямку ставить снаряд было нельзя — уж слишком выделялась. Начал рыть новую, но стальное лезвие финки сломалось. А вдалеке слышался натужный гул поднимающегося в гору тяжело груженного грузовика. «Неужели не успею? — лихорадочно билась одна и та же мысль.— Уйдут ведь!»

Иван копал то обломком финки, то руками. Пот застилал глаза, а гул все приближался и приближался.

Иван скатился в кювет, когда машина подходила к повороту на мост. Взрыв разметал автомобиль...

Диверсия на шоссе встревожила оккупантов. Из районного центра приехали жандармы.

Ночью в дом к Васюку кто-то постучал. Подошла мать. Человек прокричал в открытое окно:

—        Пусть Иван уходит в лес! Арестовали Мишку, Семена и еще ребят...

Иван, не ~олго думая, кинулся через огороды к лесу. Двое суток бродил по самым глухим местам рейментаровского леса, прежде чем наткнулся папартизанскую заставу. Встретили его неприветливо, долго расспрашивали,

откуда, куда и зачем идет. Когда парнишку отвели на базу, Федоров позвал его к себе в землянку. Иван рассказал, как ставил снаряды на дороге, как арестовали его товарищей и почему он вынужден был бежать.

—        Что воевал против фашистов — молодец. Но в отряд не возьму. Здесь

у меня не детский сад,— сказал Федоров.— Сам говоришь, что есть родственники в дальнем селе. Туда и уходи. А понадобишься — позовем.

Так, наверное, и пришлось бы нн с чем уйти парнишке, если б не встретился ему в отряде односельчанин. Поручился он перед командиром за Ивана.

—        Будь   по-твоему,— согласился   Федоров.— Только   парня   береги.   Он

и жить-то еще не начал...

Определили комсомольца Васюка в первую роту, выдали карабин.

—        Смотри, Ванюша, без меня на первых порах вперед не забегай! А то я твой характер знаю: самостоятельность — штука хорошая, но здесь война,— сурово предупредил односельчанин.

Его слова Иван пропустил мимо ушей. Он — партизан, и это главное. Теперь — поскорее бы в бой.

Это нетерпеливое желание бить врага едва не кончилось для Ивана плачевно. Взвод, где служил Васюк. участвовал в разгроме вражеского транспорта. Нападение прошло успешно, и партизаны, верные своей тактике, стали уходить. Тем более, что из ближайшего села к немцам уже спешила помощь.

А Иван, не обратив внимания на команду «отходить!», поджидал врага. Он выбирал цель и нажимал нажимал на курок. Хватился тогда, когда затвор глухо щелкнул, а выстрела не последовало. Жандармы и полицаи стали окружать партизана, решив, видимо, взять его живым. В самый последний момент подоспели товарищи и отбили парнишку. Разъяренный командир доложил Федорову о случившемся. «Все,— решил Васюк.— Теперь уж точно отправят в обоз, к старикам да женщинам. Буду на кухне пропадать!»

Но Алексей Федорович, выслушав доклад командира взвода, подошел к Васюку и спросил:

—        А не страшно было одному остаться? Ведь фашисты по головке бы тебя не погладили...

—        Нет, не страшно. Только обида жгла, что ни одного так и не убил. Руки у меня тряслись, товарищ командир,— честно признался Ваня.

Федоров не удержался и рассмеялся.

—        Значит, так. Винтовку у партизана Васюка отобрать...— Федоров сделал паузу и вдруг сказал: — Выдать пулемет Дегтярева. Там патронов поболее!

Большего счастья Иван Васюк в жизни своей не испытывал. Ручной пулемет Дегтярева! Да он и мечтать об этом не смел!

...Их собрали после завтрака по сигналу тревоги, построили. Партизаны терялись в догадках — ведь еще накануне было объявлено, что рота получает дневку. А это значило, что они будут чистить и приводить в порядок оружие, стирать личные вещи, слушать лекцию, а свободное время посвятят отдыху. Заранее радовались — не часто такие дни выпадали на долю народных мстителей.

Вскоре все прояснилось. Из Гомеля от связного-железнодорожника принесли сообщение: 28 апреля, примерно в полдень, по железной дороге Гомель — Брянск проследует состав из четырех мягких вагонов. В этом поезде возвращаются на фронт после отдыха в тылу около двухсот немецких офицеров.

Три диверсионные группы срочно направили к железной дороге. В той, куда включили Ивана Васюка, был еще один пулеметчик, девять автоматчиков и минер-подрывник. Времени оставалось в обрез.

Первая и вторая группы были обнаружены охраной и сильным огнем оттеснены в лес. Часовые вдоль пути стояли на расстоянии прямой видимости и перекликались между собой. Сиять их было невозможно. И день, как назло, выдался яркий, солнечный — человека за километр видно. Кроме того, по линии курсировала автодрезина с двумя пулеметами.

—        Задачка...— размышлял вслух минер.— Глядишь, немцы и впрямь на фронт укатят. Приедут и будут рассказывать, как партизаны им ручкой

на прощанье помахали... Не может быть, чтоб не было выхода!

—        Даже если мы все вместе поднимемся и кинемся в атаку, поезд пройдет... Особенно после того, как часовые обнаружили партизан,— невесело ответил второй пулеметчик.— Только в двух местах и можно было подступиться к насыпи. И оба уже опробованы нашими товарищами. Кровью опробованы...

—        Можно подойти... вернее, подползти,— неуверенно предложил Иван Васюк.— Далеко, правда, ползти придется...

—        Ладно, говори,— сказал подрывник.

—        Места я знаю здесь хорошо,— начал Иван.— Нужно отойти на километр в сторону Брянска...

—        Ты что-то путаешь, парень,— не согласился подрывник.— Там же поле, чистое поле. Кустика не сыщешь!

—        Есть лощинка. Короткая, правда, но часть дороги можно пройти, пригнувшись... А потом — ползком, по прошлогодней ржи...

—        Дело говорит парень,— поддержали Ивана партизаны.— Да и выхода другого у нас нет.

Лощинку миновали быстро. Устали, взмокли. Но главные трудности были впереди. Прошлогоднюю нес кошенную рожь зимними ветрами и снегопадами прижало к земле. Кое-где торчали островки крепкой ржи — тогда партизаны делали передышку. Поле тянулось километра четыре и подходило к самой железной дороге. Будь у немцев какой-нибудь наблюдательный пункт на высотке, они могли бы перестрелять партизан по одному. Иван полз вместе с другими. Пулемет мешал, ножки цеплялись за спутанные стебли. Руки кровоточили, глаза заливал пот. Но нельзя было ни на секунду распрямиться — по железнодорожному полотну расхаживали немецкие автоматчики. Они — ив этом заключалась хитрость партизан — не могли и подумать, что кто-то попытается подобраться к колее через открытое поле.

—        Быстрее,   быстрее,   хлопцы,— подгонял   уставших   людей   командир.

Ему же было тяжелее всех: кроме автомата он тащил волоком оцинкованную коробку из-под патронов, куда набили килограммов шестнадцать тола. Это и была мина.

До двенадцати оставалось семь минут, когда партизаны залегли вдоль полотна. Вперед поползли только подрывник и автоматчик. А часовые, между тем, шагали навстречу друг другу. Уже были слышны издалека перестук колес и шипение выпускаемого из котла пара. Иван не сводил глаз с двоих, распластавшихся под насыпью. Если часовые сделают навстречу друг другу еще два десятка шагов, все пропало. Но немецкая пунктуальность выручила смельчаков. Каждый из часовых остановился именно там, где предписал им разводящий. Какие-то секунды они стояли, глядя друг на друга, и разошлись в разные стороны. Минута была отпущена минеру на установку «сюрприза». ...Поезд катил медленно, хотя тянул всего лишь четыре пассажирских вагона. Паровоз толкал впереди платформу, груженную мешками с землей. В каждом тамбуре стояли автоматчики, замыкала состав платформа с зенитными пулеметами.

Когда взрыв подбросил паровоз, Иван вскочил на ноги и, подхватив пулемет, побежал к насыпи. Упал, мгновенно установил пулемет и открыл огонь с близкой дистанции. То же сделали и остальные. Вскоре вагоны напоминали решето. Ни один гитлеровский офицер не доехал до фронта. Нагруженная богатыми трофеями, группа возвращалась на базу. Со стороны железной дороги доносилась частая стрельба — это запоздалая охрана в бессильной злобе расстреливала... чистое поле.

За эту операцию Иван Васюк был награжден орденом Отечественной войны I степени.

Таким был один из многих боев юного партизана-пулеметчика Ивана Васюка. Но далеко не всегда операции заканчивались успешно, без потерь. И сегодня, спустя сорок с лишним лет, отчетливо помнит Васюк тот июльский день 1943 года в злынковских лесах, когда партизаны пошли на прорыв. Много дней и ночей отбивались они в окружении. Кончались патроны, не осталось лошадей, и раненых пришлось нести на носилках. Все рассчитали гитлеровцы: перекрыли выходы из леса, заминировали тропы, окружили колючей проволокой собственные позиции, каждый метр земли держали под прицелом. Но одного не учли — любви к своей Родине у бывших школьников, колхозников, рабочих, учителей, ставших партизанами. Народные мстители ворвались во вражеское расположение. Был среди них и Иван Васюк со своим верным другом пулеметом-«дегтярем». Он вбежал на свежую насыпь и, стоя, поливал свинцом разбегавшихся в панике фашистов. Не думал Иван Васюк об опасности, подстерегавшей его. Он мстил врагу за отца, за сожженный дом, за своих товарищей, которые навсегда остались лежать на лесных полянах...

...Раз в году, в День Победы, достает Иван Васюк свои ордена и медали. Кровью омыты партизанские награды. Светятся они мужеством, бесстрашием и любовью к Родине.