Поединок со Змеем

  славянские мифы

Мария Васильевна Семёнова

     Прежний могучий сын Неба, на которого так надеялись Люди, не смог  бы

теперь не то что за них заступиться - даже оборонить себя  самого.  Кий  с

кузнечихой пробовали лечить раны, но раны не заживали. И  от  цепей  веяло

таким морозом, что холодно было в избе  -  топи,  не  топи.  Кий  с  сыном

пытались их разрубить, но только перепортили острые стальные зубила.

     - Туда, где я был, камень падал бы двенадцать дней и ночей, -  сказал

Кию Перун. - Не минуешь ты  горя  из-за  меня,  побратим,  когда  нагрянут

искать. Жаль, не вижу! Небось, постарел за тридцать три года?

     - Да и ты не помолодел, хоть и Бог, - ответил кузнец. Он  вспомнил  о

самородке, что когда-то давно принесла в его кузницу злая Морана. Он тогда

уже понял, что это было  железо  с  Железных  Гор,  неподатливое  и  злое.

Недаром надеялась ведьма выковать гвоздь!

     - Может, сгодится разок для доброго дела, - рассудил Кий. Встали  они

со Светозором на лыжи, отправились в  лес  разыскивать  вмерзший  в  Землю

валун, под которым спал заклятый клад.  По  дороге  их  догнал  на  санках

сосед, спросил любопытно:

     - А правду ли бают, у тебя домочадец новый завелся?  Работника  взял,

али жених к дочери зачастил?

     Кузнецы не отважились много болтать о Боге Грозы. Мало ли каких  ушей

достигнет молва, еще бедой отзовется.

     - Это друг мой давний, Тархом Тараховичем прозывают, - ответил Кий. -

Зашел в гости да приболел.

     - А ты  его  перекуй  в  здорового,  -  засмеялся  сосед.  -  Ты  же,

сказывают, умеешь.

     - Попробую, - пообещал Кий.

     Им было по пути, и сосед подвез их в санях. А пока ехали,  рассказал,

какая напасть приключилась за болотами, у дальней родни. Там поднялись  из

берлог разом три шатуна, прожорливые и свирепые. Диво,  вместе  охотились.

Видели их на Глядень-горе, что-то они там искали, но, знать,  не  нашли  и

повадились заходить во дворы - рвать собак, вытаскивать скотину из хлевов.

Бабы,  дети  уже  за  порог  боялись  ступить,  да  и  мужики  с  оглядкой

высовывались. И старейшина приговорил:

     - Откупимся  девкой!  Отдадим  медведюшкам  невесту-красавицу,  авось

подобреют...

     Так и сделали. Выбрали девку: глаза  родниковые,  коса  по  колено  -

чистое золото. Обрядили в свадебную рубаху, велели отцу-матери кланяться и

расчесали волосы надвое:

     - Не осуди, Светленушка! Уважишь  медведюшек,  самого  Скотьего  Бога

уважишь. Пускай нас помилует!

     Ибо Волосу, мохнатому Змею, медведь был от века первый товарищ. Такой

же прожорливый, свирепый и сильный, да и ленивый. И на девичью красу такой

же несытый.

     Что ж! Свели плачущую невесту  глубоко  в  чащу  лесную,  в  заросший

ельником лог, откуда всего чаще выникали медведи. И оставили привязанной к

дереву на поляне:

     - Заступись, кормилица! Ублажи Волосовых зверей! Не дай лютой смертью

изгибнуть!

     С тем ушли  старики.  Но  не  увидели  старыми  глазами,  что  вблизи

схоронился Светленин бедовый меньший братишка. Решил  малец  выследить,  в

какую сторону поведут ее женихи, чтобы потом навестить в  берлоге,  привет

домой передать. А утихомирятся, залягут снова в спячку  медведи  -  может,

назад в деревню забрать...

     И вот захрустел мерзлый снег под двенадцатью когтистыми лапами. Вышли

на поляну три шатуна. Светленин братец не помнил,  как  высоко  на  дереве

оказался. Только видел, как начали медведи обнюхивать обмершую  невесту  и

свадебное угощение, сложенное у ее ног...

     Но не  довелось  им  потешиться.  Совсем  рядом  послышался  рев,  от

которого с ветвей осыпался снег, а  храбрый  малец  еле  усидел  на  суку.

Затрещало в подлеске, и из чащи, вспахивая сугробы, вылетел тур.

     Грознее зверя не водилось в лесу. Рослый мужчина не смог бы взглянуть

поверх его черной спины, разделенной белым ремнем.  Быстроногий  олень  не

умел его обогнать, превзойти в стремительном беге. А рога длиной  в  руку,

выгнутые вперед, играючи расшвыривали волков, метали  с  дороги  охотников

вкупе с конями...

     Вот что за чудище вырвалось на  поляну  и  встало  между  невестой  и

женихами, и пар струями бил  из  ноздрей  на  морозе.  Мальчонка  с  ветки

увидел, что на рогах быка горело жаркое золото. Не простые  были  медведи,

не прост был и тур. И кто страшнее, неведомо.

     А рев тура уже смешался с медвежьим. Оторопевшие  поначалу,  косматые

женихи втроем бросились на быка. Один разорвал ему когтями  плечо,  другой

успел укусить, но третьего тур вмял в снег и  там  оставил  лежать.  Новая

сшибка, и еще одна бурая туша взлетела, перевернулась и грянула  о  сосну,

так что белая шапка обвалилась с вершины. Последний шатун встал  на  дыбы,

но тур пригвоздил его золотыми рогами к необъятной березе и  держал,  пока

тот не замолк и не свесил когтистые  лапы,  оставив  полосовать  ему  шею.

Тогда тур швырнул его прочь, еще раз коротко проревел и пошел к дереву,  у

которого без памяти висела на веревках невеста. С его плеча и  шеи  капала

кровь. Вот бык наклонил голову, осторожно дохнул Светлене в лицо. Кончиком

рога поддел лыковые путы и разорвал, как гнилую нитку. И  тормошил  теплой

мордой  упавшую  девушку,  пока  она  не   очнулась.   Светлена   отчаянно

вскрикнула, заслонилась локтями... тур ничем ее не обидел.  Губами  поднял

из снега какой-то мешочек, затянутый длинным оборванным ремешком.  Положил

ей на колени, подставил могучую изодранную шею. Светлена неверными  руками

кое-как обхватила  ее,  крепко  завязала  концы  ремешка.  Погодя  стащила

платок, взялась унимать, заговаривать кровь:

     - Ты, руда, стань, боле не кань...

     Тур слушал смирно, опустив  грозную  голову.  Только  все  заглядывал

Светлене в глаза, будто силясь что-то  сказать.  А  потом  непоседа-братец

увидел, как тур припал на колени, и сестрица неловко,  несмело  взобралась

ему на загривок. И пошагал тур, чуть  заметно  прихрамывая,  по  глубокому

снегу прочь, как будто поплыл...

     - Вот дела-то, - скончал свою повесть говорливый сосед.  -  Хотели  с

собаками его обложить, да больно уж лют. Только лучше бы девка  досталась,

кому назначали. Боятся теперь, разгневается Скотий Бог, хуже не было бы!