Бизнес

Риск, неопределенность и прибыль

Раздел: Бизнес, финансы

Во второй части книги мы попытались аналитически сконструировать общество совершенной конкуренции с целью установления точного смысла теоретических тенденций частной собственности, организации общества на принципах свободного обмена и особенно необходимых условий реализации этих тенденций. Абстрактные условия, впервые перечисленные в гл, III. отчасти отличались от реальных только в степени, отчасти же представляли в произвольно отвлеченном виде характеристики финансовой организации общества, что позволило отдельно исследовать их составные элементы. Условия последнего типа изучались в гл. IV и V, и итоговый на данный момент результат - схематичное изображение основ системы совершенной конкуренции1. Таким образом, первая, вообще говоря, предварительная цель исследования достигнута в той мере, в какой автор готов или считает целесообразным продвинуться дальше в этом направлении. Вторая, более существенная задача состоит в противопоставлении этой идеальной совершенной конкуренции фактам обыденной жизни, в изучении пределов применимости разработанных общих принципов и выяснении тех аспектов, в которых эти принципы следует дополнить детализированными эмпирическими данными, прежде чем можно будет перейти к универсально приложимым заключениям.

Но в наши намерения не входит сколько-нибудь исчерпывающий охват всей этой области исследований. Только одно из теоретических упрощений будет подробно изучено - допущение о совершенном знании. Третья часть работы будет посвящена обсуждению смысла и последствий неопределенности, неполноты и неточности убеждений и мнений, лежащих в основе целенаправленного экономического поведения. Но прежде желательно вкратце остановиться на других отвлеченно рассматриваемых факторах1.

Легко заметить, что многие возражения против теории распределения в ее чистом виде, которые мы комментировали в гл. IV, относятся к необходимой научной идеализации, и их подлинное значение заключается в том, что они указывают на ограниченную полноту и точность обобщений теории. Таким образом, они не являются возражениями против самой теории, н тот факт, что их выдвигают в качестве таковых, объясняется широко распространенным непониманием природы научной аргументации, смысла общих принципов и их применения. Это особенно относится к первому бросающемуся в глаза моменту-допущению о непрерывной изменчивости величины всех рассматриваемых факторов производства. Вопрос о размере "предельной единицы" очевидным образом связан со степенью гибкости промышленной организации, так что эти два вопроса следует рассматривать совместно. Когда мы отказываемся от некорректной процедуры группировки средств производства в "факторы" и рассматриваем реальные конкурирующие единицы как самостоятельные объекты, эта проблема приобретает практическое значение и начинает существенно ограничивать приложимость теории. Лучше всего это видно в случае ресурса "труд", который нас сейчас особенно интересует: отдельно взятый человек - весьма эффективная единица; он не только заключает сделку в качестве самостоятельной единицы, но и не может быть практически разделен между двумя разными предприятиями, и диапазон видов деятельности, в которых он занят в течение любого короткого промежутка времени, очень узок. Человеку может быть вообще присуща поразительно высокая степень уникальности; он не всегда может через последовательность мельчайших промежуточных этапов незаметно перейти от одного рода занятий к другому, как того требуют условия совершенной конкуренции. Число людей (относительно множества вариантов деятельности) далеко не всегда столь велико, чтобы можно было воспринимать индивида как пренебрежимо малую часть группы ему подобных.

Гибкость экономической организации как единого целого ограниченна из-за больших размеров природного средства производства, так что во многих конкретных случаях в значительной степени справедливы критические доводы против теории производительности, выдвинутые мистером Дж. Гоб-соном и профессором Визером. Многие производственные организации состоят из небольшого числа достаточно уникальных агентов, которые весьма эффективно дополняют друг друга и при этом их услуги не пользуются столь же высоким спросом где-либо в другом месте. В такой ситуации конкуренция не выступает в роли инструмента распределения всего дохода группы между ее членами; существенная часть дохода

не поддается автоматическому делению и остается продуктом, , находящимся в совместном владении, объем которого зависит от специфики конкретной организации. Иллюстрацией такого варианта служат многие товарищества. Процесс вменения распространяется на группу в целом, наделяя ее адекватным доходом, но при этом не удается точно распределить этот доход внутри группы. В случае товарищества такое распределение дохода между его членами обычно осуществляется исходя из принципов морали либо же на основе "рыночной власти", т.е. силы переговорных позиций того или иного лица. В экономике в целом специфический продукт организации сверх распределяемого между ее компонентами на конкурентной основе, вероятно, поступает, по крайней мере в значительной своей части, в распоряжение предпринимателя, хотя в этих процедурах всегда играют большую роль рыночная власть и стратегическое положение.

Те же факторы порождают специфическое затруднение в связи с законом уменьшающейся отдачи. Когда какое-либо средство производства по своей физической природе или в силу тех или иных конкретных обстоятельств наличествует только в виде относительно крупных цельных блоков, так что одна конкурирующая организация в состоянии использовать лишь малое количество таких блоков (возможно, всего один), технологические характеристики конкретных комбинаций могут привести к явному нарушению некоторых пунктов этого "закона": подобные нарушения могут проявиться на определенных участках кривой"" по той простой причине, что количество одного из элементов комбинации не может уменьшаться, а значит, наилучшие пропорции можно обеспечить только путем количественного увеличения других элементов. Красноречивым примером служат железные дороги, где решающую роль играет такое "средство производства", как полоса отчуждения. Если бы спрос на транспорт был настолько велик, что потребовалось бы какое-то очень большое количество железнодорожных путей, то кривая начала бы выравниваться и в конце концов продемонстрировала бы возрастание издержек, сопряженных с другими элементами оснащения железных дорог. То же самое происходит с водопроводными или газовыми магистралями до тех пор, пока они не достигнут определенных размеров, и во многих других схожих случаях. Все различия в схемах функционирования предприятий разного размера обусловлены фактом ограниченной делимости. Коль скоро количества определенных средств производ-

ства или элементы операций с ними не могут изменяться непрерывно, для того, чтобы достичь наилучших пропорций, размеры других объектов должны соответствующим образом к ним "подстраиваться", и тем самым налагаются ограничения на размер предприятия в целом. Многие, если не вес вообще вопросы размеров в конечном счете сводятся к человеку как относительно неделимой единице.

Прежде чем приступить к разговору о хищнической деятельности, или присвоении того, что сам не произвел, мы должны снова обратиться к этическим следствиям из анализа производительности. Существует тенденция смешивать чисто причинно-следственный смысл производительности в рамках научного объяснения экономических явлений с социальными или нравственными вопросами, относящимися к совершенно иной сфере. Мы настаиваем на употреблении слова "производить" (produce) применительно к теории распределения на основе удельной производительности точно в том же смысле, что и словосочетание "служить причиной" (cause) в научных рассуждениях общего характера. Но само выражение "служить причиной" в обыденной речи звучит туманно, так что вполне естественно возникновение путаницы в связи с его экономическим синонимом. Например, социалисты утверждают, что все богатство "производится" трудом, и при этом у них нет недостатка в поддержке и оправдании такого подхода благодаря небрежному словоупотреблению у экономистов несоциалистического толка. В этой связи вполне достаточно назвать имена Смита и Рикардо, а среди современных авторов пример точно такой же практики подает профессор Тауссиг, откровенно заявляющий, что труд производит все богатство, но не может обладать правом на все богатство1. Мы бы сказали, что более верно обратное: труд не "производит"' все богатство, но может получить право на все богатство по идейным мотивам.

Поскольку, как уже говорилось, любое обыденное утверждение о причинно-следственной связи между конкретными событиями всегда основывается на какой-то специфической заинтересованности или "пристрастности" людей, подобное словоупотребление во многом оправданно, но тем более актуально четкое разграничение между ним и "научной" причинно-следственной терминологией. В повседневной речи вполне уместно говорить, что повар "приготовляет" пищу, что "причиной" начала движения поезда служит открытие дроссельного клапана локомотива машинистом, а "причина" катастрофы и гибели пассажиров в том, что последний не заметил сигна- ... на. Аналогичным образом можно было бы в определенных; целях приписать почти весь объем выпуска крупного пред- ; приятия небольшой группе агентов; "при прочих равных условиях" продукт зависит от их совместных усилий.

Но должно быть ясно, что в научной экономической теории нельзя употреблять слово "производить" в таком смысле,. В научном исследовании продуктом любого элемента производственных услуг может считаться только то, что мы определили в качестве такового, т.е. то, что действительно зависит от данного элемента услуг, что можно произвести с помощью последнего и нельзя - без таковой в существующей социальной ситуации и с поправкой на изменения в организации, сопутствующие изъятию этого элемента из использования. Отсюда следует, что мы не можем адекватно говорить о "продукте" экономического "фактора", даже если правильно употребим слово "фактор", - в смысле группы физически взаимозаменяемых объектов. Говорить о продукте "труда", "земли" или "капитала" как агрегированных объектах означает еще более незаконное и бессмысленное употребление терминов. Это можно говорить только применительно к продукту, произведенному единственным производственным ресурсом, будь то отдельно взятый человек, машина или такой клочок земли (или пакет акций), который является предметом сделки или используется в производственном процессе (причем для того, чтобы имела место совершенная конкуренция, его размер должен быть пренебрежимо мал).

Однако еще более серьезная ошибка - приписывать экономической производительности какое-либо нравственное значение. Производительность - физический, механический атрибут, присущий неодушевленным предметам точно так же, как и живым людям, не имеющий никакого отношения ни к нравственности, ни к безнравственности последних. Смешение причинности с заел уже нностью - непростительное заблуждение, ответственность за которое в конечном счете лежит на буржуазной психологии современного общества, хотя не безгрешны и теоретики производительности1. Мы должны остсрегаться мыслей о том, что "естественная" адаптация конкурентной системы к изменению условий связана с какими-либо соображениями морального характера, хотя, разумеется, с научной точки зрения это "идеальное" условие стабильности. Назвать такое положение дел "наилучшим из возможных" означает просто подмену посылки выводом или некорректное словоупотребление. Естественным можно считать только такое положение дел, когда при данных условиях спроса и предложения благ и особенно существующего распределения производительных сил ни у кого не возникает стимула вносить какие бы то ни было изменения. Если мы обойдем вопрос о том, насколько потребности индивидов в конкретных вещах господствуют над их целенаправленным поведением, и в равной мере отвлечемся от любых потребностей в социальных контактах и от заинтересованности в других индивидах (не находящихся в полной зависимости от данного), а кроме того, предположим, что при любом обмене затрагиваются только интересы непосредственных сторон и никакие другие (ниже мы исследуем этот момент), то в результате получим просто механическое равновесие между соперничающими эгоистическими интересами взаимодействующих индивидов.

Необходимо иметь в виду, что хвост змеи всегда у нее во рту: то, что конкурентная система стремится отдать-это ровно то, что было в нее вложено благодаря человеческим стимулам и возможностям, будь то врожденные, благоприобретенные или кем-то переданные способности, и само по себе не имеет никаких атрибутов нравственного порядка. В реальной жизни предполагается, что владение собственностью (или высокий уровень профессиональной подготовки) олицетворяет либо сбережение, либо изобретение, либо еще какой-то вклад в социальный прогресс. Но ведь ясно, что не существует никакой технической и уж тем более моральной эквивалентности между этими услугами и бессрочным правом на все их плоды, которое в свою очередь навсегда передается наследникам и правопреемникам, в особенности если учесть колоссальный элемент чистой удачи при подобных операциях. Вознаграждение за услуги этически оправданно лишь в том смысле, что его выплата является необходимым условием исполнения этих услуг и лишь в той степени, в какой такая необходимость существует. С этой точки зрения единственный аргумент в защиту

нме привело бы к гораздо большим неравенству, нищете и безысходности, нежели существующий порядок. Я также не вижу никакой теоретической связи между врожденными способностями и нравственными достоинствами. Разве врожденные способности имеют более нравственную основу, чем унаследованная собственность?

 большей части существующей системы заключается в том, что трудно предложить работоспособную альтернативу.

Теперь мы должны еще раз бегло рассмотреть вопрос, о котором уже шла речь выше: в какой мере соглашения между индивидами затрагивают не представленные в них посторонние интересы (кроме как посредством прямой конкуренции на рынке)? От ответа на этот вопрос в значительной степени зависит простая механическая эффективность добровольного контракта на конкурентной основе как средства примирения индивидуальных интересов при данных условиях. Очевидно, посторонние лица (аутсайдеры) могут оказаться затронутыми как в благоприятном, так и в неблагоприятном для себя отношении. В первом случае добровольные соглашения не будут столь далеко идущими, чтобы обеспечить максимальные выгоды для всего общества (как собрания индивидов), тогда как во втором они заходят слишком далеко. Эти факты образуют наиболее важный источник необходимости в общественном вмешательстве. Многие услуги типа образования или средств связи, не говоря уже об отправлении правосудия, помимо специфической выгоды для индивида приносят большую выгоду и всему сообществу, и поэтому их надо либо щедро субсидировать, либо передавать в ведение государственных органов, ибо иначе их не удастся развить до такой степени, чтобы они приносили максимальную пользу. Что касается противоположной ситуации, то в нашем обществе наиболее привычные ее иллюстрации связаны с использованием земли ь целях, которые наносят или якобы наносят ущерб окружающей среде. Пожалуй, почти одинаково важно то, что и мелиорация, и промышленное развитие в целом полезны для близлежащей земли, а также то, что все это можно было бы осуществлять гораздо лепе и с меньшими нарушениями справедливости, если бы существовал реальный метод оценки соответствующей выгоды. Сомнительно, чтобы когда-либо было реально заключено такое соглашение между индивидами, которое не затрагивало бы {во благо или во зло) многих людей, отличных от непосредственных сторон, а значительная часть соглашений отражается на всем "обществе".

В этом кратком обзоре мы можем лишь упомянуть о том, что многие предметы желаний людей имеют прямое отношение к другим членам общества, и настаивать на первостепенной важности этого обстоятельства. В конечном счете, человек - zotin politikon [животное общественное], и его личные нужды имеют в его поведении точно такой же вес, как и любые проявления заинтересованности в осуществлении планов симпатичных ему людей  и - всегда относительно,  но чаще всего абсолютно - сопротивления планам прочих в широком диапазоне градаций вплоть до призыва персонажа Теккерея: "это же чужак; залепи-ка в него кирпичом!" или до "убей ниггера!". Относительная значимость мотивов и желаний, которые связаны с другими людьми и не нацелены на материальные предметы, явно недооценивается всеми, кто предлагает "научную" интерпретацию экономических явлений.

Крайний вариант проблемы нравственного качества экономической системы связан с откровенно хищнической деятельностью. Вслед за Вебленом Дэвенпорт подчеркивает контраст между частным присвоением  и общественным  производством, акцентируя в своих доводах на найме погромщиков, убийц и поджигателей как разновидности спроса на рабочую силу, на своего рода "производительности" взломщиков и их инструментария и т.п. На самом деле не так уж трудно отличить кражу или разбой от добровольного контракта - было бы желание, и, пожалуй, все, что надо сказать о первых в рамках теории контрактной организации, так это то, что они, очевидно, вне этих рамок. Значительная часть нападок критиков существующей системы сводится к возмущению тем фактом. что индивид предъявляет спрос на то, что ему хочется, а не на то, что для него хорошо, причем судить о последнем дано самому критику, который даже не считает своим долгом предложить в качестве основы своих суждений какие-либо нормы, отличные от собственных предпочтений. Для прогресса науки было бы неплохо, если бы у нас было поменьше такого рода суждений  и   побольше  серьезных усилий,   направленных  на выработку стандартов и  определение условий,  при  которых добровольный контракт содействует (или не содействует) соблюдению  интересов  индивидов  и   осуществлению   общественных идеалов. Кроме того, весьма желательно попытаться провести различие  между пороками,  за которые в той  или иной мере разумно считать ответственной данную форму организации, и теми, что органически присущи природе вообще и  человеческой  природе  в частности, либо же организации как таковой, независимо от ее формы, и, критикуя рыночную экономику, не упускать из виду вопрос о том, в состоянии ли какая-либо   иная   мыслимая   система   предложить   реальный шанс изменения к лучшему.

Хотя случай вора-карманника не представляет никаких реальных затруднений и вряд ли заслуживает серьезного рассмотрения, есть много ситуаций, когда очень трудно установить, в какой мере та или иная деятельность является продуктивной. Например, явно неоднозначна трактовка азартных игр. Если игроки знают, на что идут, играют ради забавы, не рискуют большим, чем могут позволить себе заплатить за острые ощущения, и игра "честная", то я бы сказал, что доходы банкомета представляют собой продукт. Если же псе заинтересованы только в выигрыше и играют исключительно потому, что надеются выиграть, то я полагаю, что такие действия непродуктивны и приводят к трансферту богатства, а не его производству. Несомненно, следует допустить существование такого явления, как трансферт богатства, и отличать его от производства последнего, иначе пришлось бы считать производительной работой даже получение подарков!

Еще сложнее другие случаи, поскольку невозможно провести четкую грань между ситуацией, когда покупателя обманывают и когда удовлетворяют его извращенные вкусы. Трудность здесь в том, что нельзя точно сказать, чего человек "на самом деле" хочет. В тех случаях, когда каждый знает, что получает и что отдаст (и то и другое- без всякого "принуждения", т.е. искусственного манипулирования альтернативными вариантами), и действительно получает средства удовлетворения своей истинной потребности, мы должны считать такие операции производством полезности в экономическом смысле. Но то, что мы можем назвать "грубым" обманом, следует считать находящимся за пределами меновых отношений наряду с принудительной передачей богатства. Человек, продающий впеки, "чудодейственные" лекарства, непристойные книги или картинки и т.п. желающим приобрести эти вещи и готовым за них заплатить, занимается производительной деятельностью, а тот, кто продаст доверчивым деревенским мужикам позолоченные куски свинца, выдавая их зи слитки золота, конечно же нет. Если покупатель находится в таком положении, что не в состоянии отличить свинец от золота и никогда не узнает, какой металл ему продали, ю такое действие трудно классифицировать, но следует иметь в виду, что если бы он это знал, то мог бы иметь то же самое за гораздо меньшую сумму денег. Можно ли считать действительно обманутым покупателя поддельных драгоценностей или предметов антиквариата, выдаваемых за подлинные, если он никогда не сумеет отличить одно от другого? А предположим, что человек, который приобрел "чудодейственное лекарство", действительно излечился от своей подлинной или мнимой болезни! А если нет? Можно ли считать лекарством то, что он на самом деле купил?

Нам снова приходится вернуться к наблюдению, о котором уже неоднократно говорилось: любая научная концепция целенаправленного поведения предполагает, что потребности-это нечто наперед заданное, и их характер известен тем, кто организует их удовлетворение на основе обмена. Если целенаправленное поведение неустойчиво или осуществляется "методом проб и ошибок", то оно не подлежит никакой научной интерпретации, за исключением прогнозирования, связанного с большими группами людей, - этот случай мы рассмотрим позднее. На языке абстрактной логики а должно оставаться в на протяжении всего обсуждения. Это возможно, если а остается неизменным или изменяется в соответствии с известным законом. Последний вариант сводится к первому, так как изменение такого рода можно трактовать только как проявление некоего внутреннего неизменного качества изменяющеюся объекта.

 Исчерпывающее обсуждение монополии не входит в наши текущие задачи, так что мы можем лишь очень кратко остановиться на самом простом варианте этого явления. Первоначальным значением этого слова было исключительное право на производство и продажу определенного товара, так что по сути это было юридическое понятие. В современной экономике "законным" представителем этого типа монополии является патентованный потребительский товар, но не производственный процесс (включая машины и т.п.); последний будет рассмотрен ниже. Монополия может основываться также на голой финансовой силе, угрозе продавать товар в данной местности по заниженным ценам, бойкоте и прочих формах "нечестной конкуренции"; по существу это равносильно участию в контроле над собственностью других лиц или даже над самими этими лицами, т.е. равносильно расщеплению прав собственности. Свободная конкуренция безусловно предусматривает полное обособленное право собственности на каждое средство производства или единицу природных ресурсов и их эксплуатацию способом, обеспечивающим максимальный доход в ценностном выражении. Всякого рода насильственное вмешательство в конкуренцию противоречит (той предпосылке и, грубо говоря, может быть названо монополией.

К той же категории монополии (контроль над потреби-гельским благом) мы можем отнести две другие разновидно-ети, имеющие значение в современной мировой экономике. Первая из них - "корнер", т.е. скупка товара по спекулятивным ценам; в этом случае имеет место лишь временный контроль, реально распространяющийся на период сбыта существующих запасов, быстрое увеличение которых в процессе дальнейшего производства на данный момент не предусмотрено. Другая разновидность-использование торговых знаков, фабричных марок, броских рекламных формул и т.п.; сюда же можно отнести услуги специалистов с прочной репутацией (какова бы ни была ее подлинная основа). Поскольку покупатель-единственный судья своим потребностям, то коль скоро ему небезразлично наименование, оно становится одной из характеристик товара, как бы ни схожи были физические качества последнего с конкурирующими изделиями. Доверие потребителя к тому, что он получает, создает весьма реальные различия между физически эквивалентными благами. Тем са-мым такие блага становятся товарами, предложение которых контролируется производителем, и конкуренция с другими марками представляет собой такое замещение более или менее аналогичных благ, которое монополисту всегда приходит-ся принимать в расчет.

Однако необходимо еще раз подчеркнуть, что мы должны либо признать продуктивным метод как таковой, либо воспринимать его как нечто, придающее большую продуктивность средствам производства, с ним сопряженным3. И опять же произвольное ограничение эквивалентно в причинно-следственном плане физическому. Метод или идея просто производят меньше благ (и больше меновой ценности), чем если бы их применяли в неограниченном масштабе. Тот же парадокс имеет место и в случае любого блага производственного назначения; если бы его размножали в неограниченном количестве, то оно давало бы больше благ в физическом измерении, но не представляло бы никакой ценности. Единственное отличие производственного метода в том, что, коль скоро последний разработан, его можно неограниченно воспроизводить без больших издержек: пожалуй, такое отличие существенно с точки зрения социальной политики, но не причинно-следственного объяснения явлений. И мы снова подчеркиваем, что, пытаясь прийти к тем или иным заключениям в духе социальной политики, нельзя забывать об олас- кости, которой чреваты рассуждения о социальных аспектах меновой ценности, и в еще большей мере - о крайней ненадежности всех рассуждений о благосостоянии людей с помощью какого-либо понятия, аналогичного экономической по- лезности.

Занятая нами позиция по вопросу о продуктивности монополии противоречит доктрине профессора Дж. Б. Кларка и его последователей, суть которой в том, что монополист просто присваивает продукт, созданный другими агентами. Но когда говорят, что монопольный доход "отторгается от своих реальных  производителей"2,   или   когда  его  называют  "эксплуататорским" в том смысле, что он "не достается агенту, который его создает", слова "создавать" и "производить" употребляются не в их корректном (т.е. причинно-следственном) значении. Монополия может существовать исключительно на основе определенного контроля над элементом, необходимым для производства товара, и избыточный продукт по праву вменяется этому необходимому элементу или условию, позволяющему осуществлять контроль, если этот элемент или условие вообще можно отделить от всего остального.

По ряду причин монополия пока еще имеет ограниченное значение в реальных деловых операциях. Степень специализации наиболее производительных ресурсов невелика, и эти ресурсы служат объектом активной конкуренции со стороны широкого спектра субститутов. В пока еще не достигшей зрелости и быстро изменяющейся мировой экономике предложение большей части средств производства даже наиболее специализированного типа быстро, хотя и неравномерно, растет благодаря новым открытиям, и умеренные расходы на научно-исследовательские и опытно-конструкторские разработки открывают возможности для планомерного воздействия на этот рост. Наконец, необходимая для обеспечения единого контроля технология крупномасштабной организации груба и несовершенна, а оппозиция общественного мнения набирает силу. В этой связи определенный интерес представляет рассмотрение последствий абсолютно свободной конкуренции.

Может показаться, что при условии беспрепятственных контактов предполагаемое отсутствие тайного сговора весьма маловероятно, поскольку издержки, сопряженные с его организацией, естественно, будут низкими. При статичных условиях (когда имеющиеся запасы всех средств производства постоянны и известны), казалось бы, неизбежно широкое развитие монополии. Не лишено смысла даже предположение, что при отсутствии организованного общественного вмешательства ситуация окажется близкой к глобальной монополии, отстаиваемой социалистами-марксистами, или, по крайней мере, к такой высокой степени монополизации, при которой конкурентная система экономической организации будет разрушена.

Эта точка зрения подкрепляется соображениями, возвращающими нас к требованию пренебрежимо малого размера предельной единицы ресурса как условию эффективной конкуренции. Монополия в обычном смысле, т.е. концентрация

управления, рентабельна только в том случае, когда она почти полная. Но если организационные издержки низки или вообще отсутствуют, может существовать стимул непрерывно увеличивать размер доступной купле-продаже единицы ресурса. Некоторые оппоненты теории распределения на основе производительности справедливо утверждают, что по мере указанного увеличения продукт от такой единицы ресурса теоретически растет еще быстрее, и это обстоятельство создает определенные стимулы для комбинирования даже на уровне операций очень малого масштаба и беспредельного наращивания размера единицы ресурса. Дополнительное вознаграждение, получаемое блоком ресурсов сверх того, что можно было бы иметь, если бы составляющие его единицы были предметом отдельных сделок, возникает из долей других ресурсов, используемых в связи с данным блоком, а не из повышенных платежей, взимаемых с потребителей, как в случае монополии.

Эти рассуждения можно проиллюстрировать графически с помощью "метода дозирования", предложенного Дж. Б. Кларком для объяснении удельной производительности. Мы не совершим ошибки, если в данном исследовании под "фактором" производства будем понимать просто группу физически взаимозаменяемых объектов, а не бесформенную массу труда или капитала, получаемую, когда самые разнородные предметы перемалываются на мельнице конкурентного процесса и сводятся к единицам производительности в ценностном измерении. Следует также помнить, что данный метод - чисто логический прием а ни в каком смысле не представляет процедуру, посредством которой в действительности оцениваются производственные услуги. Тогда, если мы вообразим статичное общество и сосредоточим внимание на такой группе конкурирующих средств производства, то увидим, что разные единицы или элементы, составляющие группу, можно считать помещенными вдоль нисходящей кривой уменьшающейся продуктивности на уже знакомом нам графике. Эта кривая, подобно кривой уменьшающейся полезности и кривой уменьшающейся цены спроса1, имеет чисто гипотетический характер; ордината каждой точки просто показывает, какой была бы продуктивность каждой единицы данной группы, если бы их общее количество уменьшилось до значения соответствующей абсциссы, а производство было бы реорганизовано по "естественным" направлениям.

бывает мгновенных значений различий в продуктивности или чем-либо ином. Мы также не останавливаемся на том обстоятельстве, что такую кривую можно построить только для весьма ограниченного интервала значений в области известных условий, и любое существенное расширение этого интервала в случае значимой производственной услуги быстро увело бы нас в область чистой фантазии.

Но если пренебречь этими затруднениями и представить себе, что кривая построена, то очевидно, что при теоретических правилах вменения каждый представитель любой такой группы конкурирующих средств производства получит вознаграждение, величина которого находится в прямой зависимости от представителя группы, занимающего наименее значимую позицию, т.е. в конечном счете все "зависят" от одного, один - от всех. Но если два или более таких средств производства объединятся и вступят в конкуренцию в качестве единого целого, а не по отдельности, то они могут получить совокупный продукт нескольких единиц из нижнего конца ряда, что превышает их отдельно взятые "предельные" продукты. Поэтому в условиях совершенной конкуренции они будут комбинироваться и вступать в сделку в качестве одной единицы; и тот же стимул будет заставлять их продолжать комбинироваться до тех пор, пока в результате не возникнет монополия.

Данную ситуацию легко прояснить условным графиком. Пусть кривая CD отображает относительную значимость последовательных элементов ряда или единиц некоего средства производства, которое можно реально консолидировать. Тогда в условиях совершенной конкуренции каждая единица получит продукт DE, а некоторая группа единиц ЕЕ - продукт FDE'E. Если теперь скомбинировать эти ЕЕ' единиц так, чтобы они как единая группа стали одной предельной единицей, то они получат уже D'DE'E, т.е. выигрыш по сравнению с прежней организацией составит D'DF. Собственник этой группы может воспрепятствовать замещению любой единицы внутри данной группы предельной единицей вне ее и таким образом сделать так, чтобы использование группы в целом давало больший продукт, нежели сумма предельных продуктов ее элементов. Аналогичные средства производства, не включенные в данную комбинацию, получат только вознаграждение DE, а источником прибавочного дохода, получаемого нашим консолидированным блоком, будут доли скомбинированных средств производства, а не рост цены продукта для потребителей. Те, кто эксплуатируют "блок", не используют ни большее, ни меньшее количество данного средства производства и не производят ни больше, ни меньше продукта, чем прежде; следовательно, они должны продавать тот же объем продукции по той же цене. Но другие средства производства вынуждены запрашивать меньше за свои услуги, потому что состав блока нельзя заменять поэлементно, начиная с "края"; можно лишь сразу заменить блок на неварьируемое количество предельных единиц, а такая процедура приведет к повсеместному росту цены их услуг. В реальном обществе этому препятствует только "трение", или "уменьшающаяся отдача от предпринимательства", т.е. ограниченность человеческих возможностей.

Нет надобности говорить, что на самом деле обрисованный процесс не зашел бы так далеко, что потребовалось бы приложить усилия, чтобы его остановить. В конце концов в самой идее теоретически совершенной конкуренции есть определенное внутреннее противоречие в гегелевском смысле. Строить догадки по поводу конкретного итогового состояния - занятие бесплодное, но должна была бы сложиться какая-то произвольная система распределения под определенным общественным контролем, основанным, вне сомнения, либо на моральных принципах, либо на политической власти, либо на грубой силе, если, конечно, у общества в целом или у кого-то из его членов хватило бы ума и власти предотвратить поворот к bellum omnium contra omnes [войне всех против всех]. Конкурентную систему промышленности спасает (или до сих пор спасало) то обстоятельство, что в нормальных условиях отдельно взятый человек оказывается не способен обратить к своей выгоде больше индустриальной мощи, чем общество в

 целом может ему это позволить, опираясь на правовые и моральные ограничения. Однако современное развитие бизнеса создает некоторую почву для сомнений по поводу того, сколь долго можно будет рассчитывать на этот благотворный сдерживающий фактор. В данной книге эта тема не является предметом особого внимания, но, как нам кажется, при обсуждении идеальной системы совершенной конкуренции стоит отметить, что такая система органически обречена на гибель и не могла бы существовать в реальном мире. Совершенная конкуренция (особенно с учетом ограниченности человеческих возможностей) предусматривает такие условия, которые бы одновременно поощряли монополизацию, делали невозможной экономическую организацию на основе добровольных контрактов и навязывали обществу авторитарную систему1.

В связи с проблемой продуктивности интересно поставить вопрос об экономической ценности государства. Если общество как таковое, действуя посредством его политической организации, начнет утверждаться в качестве экономического индивида и востребовать "то, что ему причитается" за его услуги, то как это отразится на нашей экономической жизни? Очевидно, что правительство обладает монополией на абсолютно необходимый товар: бизнес вообще невозможен без защиты собственности и правового обеспечения контракта. Мы не можем здесь углубляться в этот интересный, но запутанный вопрос, но, по-видимому, едва ли можно ограничить то, чем правительство могло бы завладеть, т.е. его "экономический продукт". Лично я с гораздо большим оптимизмом смотрю на перспективы радикальной программы налогообложения, нацеленной на обеспечение большей степени экономического равенства, нежели на многие предложения, предусматривающие общественное вмешательство в контрактные отношения.