Отечественное изобразительное искусство…

Отечественное изобразительное искусство до недавнего времени представляло собой органический сплав национальных художественных культур. Говоря о национальных школах, можно было бы назвать главные качества каждой из них, например указать на традиционный психологизм русской, эмоциональность и лиризм – украинской, драматический характер и даже, как отмечают исследователи, героическую трагедийность – белорусской, жизнерадостную декоративность –молдавской или армянской, особую близость к народным истокам – литовской, киргизской, узбекской, рационально-интеллектуальный дух – эстонской и т. д. Но это были бы, конечно, очень ограниченные, однобокие и потому неверные в целом характеристики. Каждая из национальных школ с ее сложной образно-стилистической спецификой в разных формах, техниках, стилистике оставалась верна главным человеческим идеалам.

Представленная здесь картина художественной жизни отражает состояние искусства до драматического периода распада СССР. В результате нарушения и разрыва сложившихся культурных связей между республиками мы не можем судить о тех художественных процессах, которые сейчас там происходят, поэтому речь пойдет об искусстве последнего десятилетия XX в. только России.

Так называемое постсоветское искусство конца II тысячелетия от Рождества Христова укладывается в слишком малые временные рамки, чтобы можно было отобрать для (по возможности) объективной исторической картины какие-либо имена. Лишь временная перспектива ставит все на свои места и позволяет историку искусства сделать правильные выводы и дать верные оценки. Но очертить главные проблемы уже можно.

Отечественное искусство последнего десятилетия достаточно многообразно. За этот период рядом с официальным искусством произошел процесс легализации различных неформальных объединений. «Андеграунд» не только вошел в отечественную художественную жизнь, но стал чуть ли не элитарным искусством, о котором говорят «с придыханием», но которое еще потребует серьезной и объективной оценки, как и деятельность многих открывшихся в последнее время художественных галерей (именуемых ныне арт-галереями) и множества разных новых художественных изданий. В наши дни, когда «истаяли прежние точки отсчета и былые кумиры сменяются новыми, когда возникает система решительно новых, во многом мнимых ценностей, по-своему отражающих посттоталитарное мышление», сделать это очень сложно, но необходимо. Несомненно, осмысление процесса развития искусства не застраховано от просчетов, ошибок, противоречий, дело времени и объективной критики разобраться во всем многообразии и сложности искусства современности, «отделив зерна от плевел».

Одним из сложных вопросов представляется поставангард. За годы советской власти было создано так много «убогих по мысли и примитивных по форме» (В. Власов) произведений соцреализма, что на этом фоне русский авангард 20-х годов, особенно в глазах молодых художников и зрителей, стал восприниматься как самое передовое (а для иных и как единственно возможное) искусство на свете. Реабилитация имен таких действительно больших мастеров, как Филонов и Малевич, споспешествовали этому. Талантливые искусствоведы оплакивали его оборванное развитие («Авангард, остановленный на бегу»). И все как-то забыли, что именно советский авангард 20-х годов явился той мощной силой, которая первая стала крушить классические традиции отечественного искусства. И с каким напором это делалось! «Как вы смеете называться поэтом/И, серенький, чирикать, как перепел?/Сегодня надо кастетом/Кроиться миру в черепе». И «кроились»; революция предоставила богатейшие возможности насаждать искусство нигилистическое, без истории, без родины, без корней.

Современный, так называемый, поставангард, с его самозванством и агрессивностью, тем же знакомым пафосом разрушения, но и какой-то глубинной бескультурностью, к тому же еще вторичен и тавтологичен. Он весь (это относится, впрочем и ко всему мировому постмодернизму) построен на цитатах: в литературе ли, в кино, в изобразительном искусстве. Недаром большие художники часто сетуют на то, что мы живем в эпоху лжепророков, лжеидолов, лжекумиров, и сегодня великим объявляется один, завтра – другой, послезавтра – третий. И лучшим, что есть в поставангарде, остается насмешка и ирония, а иногда привычная для российской интеллигенции рефлексия.

В конце II тысячелетия н. э. приходится признать, что высокое искусство оказалось побежденным искусством массовым и китчем как его крайним выражением. Это не только русское, но и общемировое явление. Вот почему все яснее становится, как ни трагично это звучит, что XX век – это век катастрофы культуры, корни которой просматриваются еще в прошлом столетии, когда начало рушиться религиозное сознание и традиционный уклад жизни, а буржуазность породила протест лишь в форме безбожного бунта и эстетизации порока и зла.

Что же остается делать истинному художнику в нашем мире? Учебник истории искусства не может (и не должен) давать советы. Но несомненно, что творец обязан иметь дух прозрения, и чем суровее история его дней, тем более чутко и глубоко это прозрение. Как сказал современный поэт, пребывать художнику вне гражданственности, над схваткой, «у бездны на краю» – это всего лишь естественная реакция на многолетний соцреализм, но неверно в принципе. А создатели и «шифровальщики пустот», добавим мы, будут всегда –как голый король в андерсеновской сказке.

Отрадно то, что все чаще в последнее время и самые молодые художники уже отказываются от нигилизма и ёрничества и обращаются к истокам и традициям. Не случайно так часто теперь вспоминаются слова гениального писателя о всемирной отзывчивости русских. Готовность русской культуры учиться у других народов, ассимилировать чужие культурные формы, преобразовывая их на свой лад, насыщая своей эмоциональностью и духовным содержанием и тем самым создавая свою новую художественную реальность (как это было в XVIII столетии, когда возникли «русское барокко», «русское рококо», «русский классицизм» и т. д.), к счастью, не исчезли в России. Это вселяет надежду. Мы разделяем убеждение целого ряда исследователей, что Россия еще скажет свое слово в XXI веке и оставит свой след и в мировой истории, и в мировой культуре.