КОРОТКО О БУДУЩЕМ

Историку не пристало писать о будущем. И я не буду делать этого. Я хочу в современной экономике обнаружить некоторые черты, намеки символы будущего, чтобы на их основе сделать предположения о том что ждет следующее поколение российских граждан. И следующее поколение экономистов. Будут ли они заниматься рыночной экономикой или им предстоит осваивать иные экономические ценности?

Однажды выдающийся экономист И. Шумпетер высказал прогноз: "Капитализм заключает в себе истоки собственной гибели, но в ином смысле, чем это имел в виду Маркс. Общество обязательно перерастет капитализм, но это произойдет потому, что достижения капитализма сделают его излишним, а не потому, что его внутренние противоречия сделают его дальнейшее существование невозможным*". Прогноз Шумпетера сбывается на наших глазах. Да, социалистические эксперименты XX века оказались неудачными. Но это вовсе не означает, что капитализм вечен. Он действительно перерождается в некую новую постиндустриальную систему.

Во-первых, меняется сущность современного государства. Если даже и правы были марксисты, когда определяли государство как строго классовую политическую надстройку, то теперь так подходить к государству невозможно. Оно все более берет на себя функцию буфера в межклассовых и межстратовых трениях, обуздывая, порой решительно, классовые амбиции. Государство берет на себя функции третейского судьи в конфликтах. Сами профсоюзы при возникновении трудовых споров прибегают к содействию государственных учреждений пo надзору за трудовыми отношениями либо обращаются в суды. 0чень важной сферой деятельности государственных органов является работа национальных служб трудоустройства, банки данных которых способствуют безболезненности смены работы трудящимися. Продолжает оставаться высокой роль государства и в формировании индивидуальных доходов трудящихся. В 80-х и 90-х годах доля государства в доходах трудящихся колебалась от 24 % во Франции до 12 % в США. Несмотря на волну приватизации и дерегулирования экономики, почти половина ВНП производится на Западе при государственном влиянии на цены. В государственном секторе до сих пор сосредоточены некоммерческие предприятия инфраструктурной направленности, учитывающие общественные потребности и рассчитанное на общественное присвоение результатов труда.

     Наконец, по-прежнему активно используется антитрестовское законодательство, лимитирующее монополистические тенденции современных промышленных и банковских корпораций. Таким образом, несмотря на консервативные тенденции, обозначившиеся в 80-х — первой половине 90-х годов, государство остается важнейшим органом, призванным охранять социальный покой в обществе.

Во-вторых, глубокие изменения происходят в формах собственности. Постоянно генерируется групповая и индивидуальная собственность, разукрупняются гигантские корпорации. Это — вполне сознательный процесс, связанный с особенностями современной технологической революции, ведущей к индивидуализации творческого труда. Мелкие и мельчайшие фирмы, состоящие из одного человека или семьи — характерная особенность современной западной экономики. Нетрудно догадаться, что это — некапиталистическая форма собственности. Но и не социалистическая, естественно.

В-третьих, национальный доход все активнее перераспределяется в пользу простых граждан. В 1986 году, в разгар "рейганомики", которая не без оснований считалась самой консервативной экономической политикой в послевоенных США, только на социальное обеспечение, здравоохранение и образование было затрачено 49 % средств расходной части федерального бюджета. На военные нужды тратилось 27,6 % бюджета*. В США социальные расходы на душу населения поднялись с 1 тысячи долларов в 1960 году до 3,4 тысячи в 1987 году**. Я намеренно привожу данные периода рейганомики, чтобы читатель увидел давность тенденции.

В-четвертых, объективно изменяется отношение собственников к рабочей силе. Возрастающая фондовооруженность труда создает объективные границы для некомпетентности непосредственного производителя, ведь слишком могучие производительные силы сосредоточиваются в руках одного рабочего. В начале 90-х годов на одного рабочего в обрабатывающей промышленности США приходилось около 70 тысяч долларов производственных фондов. В таких условиях его образование, квалификация, ответственность, здоровье, становятся предметом забот предпринимателя. Хорошо работающий рабочий — это уже самодовлеющая ценность, и вокруг него развертывается целая система социальных услуг.

Уже сегодня в развитых странах на одного занятого в сфере материального производства приходится два человека, занятых в сфере нематериального производства. Возможно, что численность промышленных рабочих к 2000 году снизится до 10 % занятых.

В-пятых, в ряде стран успешно функционирует социал-демократическая модель экономической системы, предполагающая главной своей целью социальную защиту граждан, некий "функциональный социализм", относительно независимый от частной собственности.

Во всех этих явлениях наблюдаются важные "шумпетеровские" тенденции. Социальная сфера выходит из системы рыночных отношений, становится самостоятельной и самоценной зоной нерыночных распределительных отношений. С другой стороны — рабочие все больше вовлекаются в процесс принятия решений на производстве, приобщаются к участию в прибылях, к собственности.

Даже российские марксисты начинают признавать, что "история человечества свидетельствует о взаимодействии тенденций либерализации и социализации человеческого общества, постепенном размывании грани "свои — чужие", классовых, этнических, конфессиональных, государственных барьеров*.

Трудно даже предположить, что такого рода тенденции не были известны современным российским реформаторам. И тем не менее, на глобальном фоне посткапиталистического развития они решились строить капиталистическое общество, сознательно обрекая Россию на столетнее отставание от Запада.

Капитализм в России цветет пышным цветом. Но цветы какие-то уж больно свои, геранистые. В прессе жалуются, что мы слишком много перенимаем у Запада. Здесь столько преувеличений! Такого разудалого капитализма на Западе уже, слава Богу, нет. Выдающиеся западные мыслители (А. Тофлер, Д. Белл, Дж. Гэлбрейт) давно уже пишут о новом информационном или технотронном обществе, в котором основной формой богатства становятся знания, в котором основная масса занятых перерабатывает не материальную субстанцию, а информацию, в котором самыми богатыми и уважаемыми людьми становятся не промышленники и финансовые воротилы, а создатели компьютерных программ, ученые, интеллектуальная элита.

Наша же интеллектуальная элита больше размышляет о нашей высочайшей духовности, о новой "национальной идее", о благотворной роли ортодоксального православия, а также о монархическом духе народа, страшно озабоченного проблемой захоронения останков царской семьи.

Пока мы с вами, читатель, будем обо всем этом думать, "дикий" и "бездуховный" Запад еще дальше продвинется к компьютерному технологическому способу производства, поощряя нас в наших потугах строить капитализм. Потому что иметь рядом с собой мощного конкурента Западу не хочется.

Вся экономическая история России доказывает, что нашему народу не присущи и даже претят капиталистические формы производственных отношений. Искусственно насаждать их сегодня — значит идти не только против мировой тенденции, но и против собственного естества.