Военная история

 Во славу отечества Российского

Русская история и культура

К исходу второй половины XVIII в. вооруженные силы России достигли высокого уровня развития. Русская армия являлась одной из наиболее боеспособных армий Европы, что получило выражение в ее победах на полях сражений. Важным условием их достижения были основы поенной системы, заложенные еще в первой четверти XVIII столетия и получившие широкое развитие во второй его половине, которые в данной главе составляют предмет непосредственного рассмотрения.

Российская военная система в своем становлении и развитии не могла избежать коренных противоречий, свойственных армии общества, основанного на антагонистических противоречиях. Печать этого противоречия лежит на всех сторонах процесса развития вооруженных сил. Но в данный период в русской армии сложилось и в целом одержало верх такое начало, которое обеспечило возможность наиболее успешного в тех исторических условиях решения вопроса о путях развития военного дела.

Острую борьбу школ, течений и подходов, развернувшуюся вокруг вопроса о путях строительства вооруженных сил во второй половине XVIII в., нельзя отрывать от двух важнейших аспектов — национального и социального. Связь их несомненна.

С точки зрения национальной речь шла о борьбе между сторонниками самобытного, российского пути раз-вития вооруженных сил и апологетами западного, прусского пути развития. Последний представлял собой стремление навязать России внутренне чуждые ей способы организации вооруженных сил и ведения войны. Что касается национального подхода, то он опирался на весь военный опыт предшествовавшего развития страны, своими корнями уходил в славное боевое прошлое народа, базировался на стремлении научно понимать особенности положения России в мире. Именно этот путь воплотил в себе правильное понимание существа главных целей в области внешней политики, которое было столь характерно для военной деятельности Петра I и которое получило развитие в деятельности П. А. Румянцева, Г. А. Потемкина, А. В. Суворова.

Но дело не только в этом. Развитие российской военной системы проходило на фоне коренного противоречия между профессиональной и политической сторонами существования армии как социального института. Преодолеть это противоречие в условиях классово антагонистического общества, разумеется, нельзя. Но способ его решения, способ сочетания этих сторон может и мог быть разным. Выражением этого противоречия было, с одной стороны, стремление создать боеспособную армию как орудие внутренней и внешней политики, с другой же — необходимость преодоления для достижения этой цели того факта, что солдатский «материал» армии оставался эксплуатируемым классом, а социальный антагонизм, разделявший общество, разъединял и вооруженные силы.

Указанное противоречие воплощается как различие между профессиональной и политико-идеологической сторонами военной деятельности общества, между профессиональной функцией армии и ее социально-политической природой. Профессиональное начало получает воплощение в системе действий, методов и приемов, обеспечивающих решение задач собственно военного характера. Вторая сторона воплощает в себе совокупность социально-экономических, политических, организационных и даже психологических факторов, т. е. условий, способствующих либо, напротив, препятствующих успешному решению первой задачи.

В   силу   того   что   социально-экономические   условия развития России того времени оставляли возможности для экономического   роста,   а   господствующие   феодальные , отношения еще не исчерпали себя в историческом плане, существовали объективные условия для более или менее успешного соединения двух сторон создания вооруженных сил   в   единое   целое.   Профессиональная   сторона,   т. е. потребность в боеспособных вооруженных силах, властно диктовала наиболее дальновидным военным систему мер, имевших своим результатом создание мощной и победоносной   армии.   Именно  в   этом   главный  побудительный импульс деятельности П. А. Румянцева, Г. А. Потемкина, А. В. Суворова, остававшихся по своим взглядам сторонниками  господствующих  основ строительства вооруженных сил. Они объективно стояли на прогрессивных позициях.   Национальное  начало  в  сочетании  с передовыми взглядами   в   сфере   военного   дела—-таков   тот   сплав, который обеспечивал движущие силы в развитии русской военной системы в сторону высокого профессионального уровня.

1. Особенности комплектования русской армии

Истоком русской военной системы XVIII в. была военная деятельность Петра Великого; основные положения системы были заложены на рубеже XVII—XVIII вв. Однако во второй половине века в ее развитие были привнесены и некоторые новые черты, сохранившиеся вплоть до буржуазной по своей классовой природе военной реформы 70-х годов XIX в.

В важнейшем вопросе строительства регулярной армии и флота—вопросе комплектования их рядового состава правительство Петра, опираясь на опыт предшествующего развития военной организации России, нашло наиболее эффективное для того времени решение: комплектование посредством рекрутских наборов. Рекрутская повинность, формально распространявшаяся на все податные сословия, фактически ложилась почти исключительно на крепостное крестьянство. Рекрутские наборы проводились без определенной периодичности: во время войны обычно ежегодно, а иногда по два раза в год. Норма набора устанавливалась каждый раз указом правительства2.

В середине столетия почти весь контингент рекрутов набирался в центральных (великорусских) губерниях. С начала последней трети столетия рекрутскими наборами постепенно охватывается население Украины, затем Белоруссии и Новороссийского края (присоединенные после 1 войны 1768—1774 гг. районы)3. Выбор рекрута из числа лиц, подлежавших рекрутской повинности, в первой половине века предоставлялся крестьянской общине; начиная со второй половины возрастает роль помещика в решении этого вопроса4. Солдатская служба для населения великорусских губерний до 1795 г. была пожизненной; с указанного года срок службы был ограничен 25 годами5, что не приносило существенного облегчения. Для населения Украины по мере распространения на него рекрутской повинности был установлен 15-летний срок службы6.

Рекрутская система, установленная в русской армии, вплоть до 90-х годов XVIII в. была передовой по сравнению с системой комплектования западноевропейских армий. Последние комплектовались рядовым и даже командным составом путем вербовки, представлявшей юридически добровольный, а фактически в значительной мере принудительный наем. Эта система зачастую собирала под знамена армии деклассированные элементы общества — бродяг, беглых, преступников, дезертиров из армий других государств и т. д.— и являлась неустойчивым источником пополнения.

Важнейшим преимуществом принятой в России рекрутской системы было то, что она формировала монолитную по своему социальному и национальному составу солдатскую массу с высокими моральными качествами, присущими русскому крестьянину, которого можно было вести в бой под лозунгами защиты Отечества.

Другое существенное преимущество рекрутской системы заключалось в том, что она обеспечивала государству возможность создания крупной армии и относительно доступный путь восполнения убыли личного состава из ее рядов. Штатная численность русской полевой армии (включая артиллерийский и инженерный корпус) и гарнизонных войск незадолго перед началом Семилетней войны составляла 259 тыс. человек; с учетом иррегулярных войск и ландмилиции* в армии было всего 331 тыс. человек7. К 1795 г. штатная численность полевых и гарнизонных войск (включая в полевые гвардию, артиллерийский и инженерный корпус, пехоту гребного флота) возросла до 463 тыс. человек (увеличение в 1,7 раза), а с учетом казачьих регулярных и иррегулярных войск суммарная численность составляла 502 тыс. человек8, т. е. возросла в 1,5 раза. Вплоть до 90-х годов русская армия была самой крупной в Европе (не считая турецкой). Существенным преимуществом рекрутского набора в сочетании с длительным сроком службы была возможность обеспечения высокой профессиональной подготовки солдата, военная служба для которого становилась в прямом смысле слова делом всей жизни.

Наличие такой армии, а также сильного флота позволяло правительству России вести в рассматриваемый период активную внешнюю политику, выдерживать такие длительные тяжелые войны, как Семилетняя 1756— 1763 гг., русско-турецкие 1768—1774 гг. и 1787—1791 гг., одновременно или почти одновременно с которыми шли другие войны меньшего масштаба. Всего за вторую половину XVIII в. Россия 21 год находилась в состоянии войны.

Однако внешнеполитические достижения давались России дорогой ценой. Расходование людских ресурсов было огромным, что видно из табл. 1. Для оценки приведенных данных следует иметь в виду, что население России за весь    восемнадцатый    век    изменялось    и    возросло    с 15,5 млн. человек (1710 г.) до 37,2 млн.9 Мобилизационное напряжение было явно чрезмерным; в результате этого в последние десятилетия XVIII в. обнаружилось расхождение между намеченной штатами и фактической численностью регулярных войск. К 1795 г. некомплект пехоты полевых войск составлял 60 211 человек (24%), кавалерии— 5750 человек 10 (9%), значительным был он и в гарнизонных войсках. В 1796 г. правительство признало нереальность своих расчетов и сократило к 1798 г. штатную численность регулярных войск до 358 тыс. человек ".

Отмеченные крупные положительные стороны рекрутской системы частично обесценивались практикой ее применения. Злоупотребления и бесчеловечное отношение к рекрутам со стороны лиц, ответственных за сбор и доставку их в воинские части, приводили к болезням, смертности и массовым побегам рекрутов до прибытия их к месту назначения. Известное значение для уменьшения этих потерь имело изданное в 1766 г. «Генеральное учреждение  о сборе рекрут»п, которое  предусматривало ряд мер по упорядочению рекрутских наборов и предотвращению злоупотреблений при их проведении. Однако, как и некоторые другие правительственные установления подобного   характера,    «Генеральное   учреждение»   в   полном объеме  реализовано  не   было.   Об  изнурении  и  гибели рекрутов на пути к армии доносил Румянцев в 1774 г.", об этом же и о злоупотреблениях начальников рекрутских команд   докладывает   императрице   Потемкин   в   1788 г.м Правительство не принимало мер для пресечения антигосударственных   действий   ответственных   за   проведение наборов   чиновников   и  офицеров,   хотя   знало  о  них  и видело вред, приносимый ими.

Офицерский состав русской армии комплектовался в основном   из   дворян — подданных   Российской   империи. Нормальным порядком производства в офицеры являлось производство кз унтер-офицеров армейских или гвардейских полков путем баллотировки в офицерском собрании данного   полка.   Правила   производства   в   офицеры   не закрывали доступ в офицерский корпус представителям других сословий и даже бывшим крепостным, вступившим в ряды армии в качестве рекрутов. Но практически такой доступ был крайне ограничен требованиями к стажу для лиц недворянского происхождения (не менее 12 лет службы унтер-офицером)", а особенно требованиями к происхождению, которые были основными при баллотировке |6. Гвардия   являлась   крупным   источником   пополнения офицерского корпуса, полностью отвечавшего требованиям к  происхождению.   Гвардейские полки того времени фактически представляли собой дворянские военные школы. Унтер-офицерский состав их был сплошь дворянским. Среди рядовых дворяне составляли также значительный процент.   Унтер-офицеры гвардии выпускались в армейские  полки с повышением через  чин или даже иногда через два чина. Указанным путем заполнялось, по данным Д. Ф. Масловского, около 7з офицерских вакансий в армейских полках ". Это существенно увеличивало насыщение офицерского корпуса дворянами.

Однако вопреки мнению, встречающемуся в современной отечественной военно-исторической литературе, все же некоторая часть офицерского корпуса вплоть до 1798 г. состояла из лиц недворянского происхождения. В известной своей записке «Мысль» П. А. Румянцев, касаясь вопроса о праве офицеров на отставку, совершенно определенно пишет о лицах, «получивших чины обер- и унтер-офицерские из рекрут», что «сии подлежат общему об   отставке  простолюдимов  определению»18.   Очевидно, Румянцев не стал бы упоминать о «простолюдимах», имеющих обер-офицерские чины, если бы процент их был очень мал. В 1798 г. Павел I уволил из армии всех офицеров недворянского происхождения и категорически запретил шефам полков представлять к производству в офицеры унтер-офицеров не из дворян19. Только после этого офицерский корпус сделался чисто дворянским.

Известную роль в подготовке офицеров играли военно-учебные заведения, из которых прежде всего нужно назвать Шляхетский кадетский корпус (впоследствии— Сухопутный кадетский корпус), созданный в 1731 г. и реорганизованный в 1766 г. Корпус имел задачей подготовку дворянских детей не только к военной, но и к гражданской службе. Программы и характер обучения в корпусе, особенно после реорганизации 1766 г., носили в целом прогрессивный характер. Выпуск широкообразованных и воспитанных в умеренно просветительском духе офицеров был положительным явлением. Однако число выпускавшихся корпусом офицеров было невелико: по данным Л. Г. Бескровного, с открытия корпуса до 1800 г.— 2020 человек20 (т. е. в среднем 29 человек в год). Следующим по своему значению военно-учебным заведением был Артиллерийский и инженерный шляхетский кадетский корпус, организованный в 1762 г. на базе соединенных в 1758 г. Артиллерийской и Инженерной школ21. Направленность обучения в этом корпусе носила практический характер; корпус выпускал хорошо подготовленных специалистов, из которых некоторые становились в дальнейшем общевойсковыми начальниками. С 1762 по 1801 г. корпусом было выпущено 1600 человек22. Другие военно-учебные заведения (Шкловское благородное училище, Греческий кадетский корпус и др.) имели второстепенное значение.

Сложной проблемой русской армии было массовое проникновение в офицерский корпус иностранцев, начавшееся с 30-х годов XVIII в., когда Бирон и Миних открыли им широкий доступ в ряды русской армии. В последующие два десятилетия приток их был в некоторой мере ограничен, но манифест Петра III от 18 февраля 1762 г. о вольности дворянства (подтвержденный в 1785 г. Екатериной II), освободивший дворянство от обязательной военной службы, создал условия для нового наплыва иностранцев. Уклонение некоторой части русского дворянства от военной службы на основе пожалованного им права открыло офицерские вакансии для чужеземцев. Эти люди в подавляющем большинстве не могли и не хотели понять коренных особенностей русской армии, переносили в русскую армию методы воспитания и обучения, характерные для наемных западноевропейских войск, а многие из них были просто авантюристами, заинтересованными только в легком и быстром продвижении по службе. Едкий отзыв П. А. Румянцева об иностранных офицерах-карьеристах, который встречаем в упомянутой его записке «Мысль»-3, ярко характеризует этот отрицательный момент военной системы России того времени. В процессе борьбы за утверждение специфического, национально; о подхода к строительству вооруженных сил определенной своей стороной его как раз и стало противодействие чуждому национальным традициям элементу. Влияние этих сил к концу века оказалось ослабленным, хотя полностью устранить его не удалось. Но следует сказать, что сущности русской военной системы эта мера никогда не выражала и ее не определяла.

Унтер-офицеры производились из рядовых армейских полков; право производства было предоставлено командирам полков24. Продвижение дворян из рядовых в унтер-офицеры было очень быстрым. Рядовые из других сословий, особенно из крепостных, должны были прослужить многие годы и десятки лет, прежде чем получить какие-либо шансы на производство в унтер-офицеры.

2. Организация русской армии во второй половине XVIII в.

Организация и состав армии тесно связаны с вооружением, тактикой и стратегией, со взглядами на военное искусство и уровнем развития военной мысли в данной армии в данный период. В русской армии в рассматриваемый период каких-либо коренных организационных перестроек не происходило. Однако в отдельных звеньях организационной структуры сдвиги имели место и, постепенно наращиваясь, приводили в конечном итоге к существенным изменениям.

К началу 50-х годов XVIII в. русская армия подошла, сохраняя основные черты устройства, сложившиеся в первой четверти столетия. К концу века наряду с количественным ростом армии в ее составе появились новые виды пехоты и кавалерии, значительно была преобразована организация артиллерии, исчезли некоторые виды поселенных войск, изменилось соотношение между родами войск. Рассматривая ход процесса, можно выделить следующие периоды.

Первый период охватывает время от начала работы Воинской комиссии 1754—1755 гг. до окончания Семилетней войны. Этот период ознаменован рядом организационных преобразований, из которых особенно существенные относились к устройству артиллерии.

Второй период — от начала работы Воинской комиссии 1762—1764 гг. до окончания русско-турецкой войны 1768—1774 гг. В эти годы началось развитие егерской пехоты, что послужило базой для возникновения некоторых новых явлений в тактике.

Третий период — от конца русско-турецкой войны 1768—1774 гг. до вступления на престол Павла I. В этот период развернулась работа по совершенствованию организации русской армии, руководил которой вначале П. А. Румянцев, а затем Г. А. Потемкин. Деятельность последнего была весьма успешной. Ряд проведенных ими преобразований носил прогрессивный характер.

Четвертый период—конец 1796—1801 г.— период павловских преобразований—являлся попыткой прервать самостоятельный российский путь развития военного дела и насадить в русской армии чуждые ей формы и методы. Лишь в одной области—в организации артиллерии— произведенные изменения имели положительное значение.

Основной боевой силой русской армии, предметом внимания и забот правительства с начала XVIII в. являлись полевые войска регулярной армии, состоявшие из пехоты, кавалерии, артиллерийского и инженерного корпусов. К полевым войскам причислялась и гвардия, хотя по характеру использования ее полки, как это уже отмечалось, были специфическими частями. В походах на протяжении всего рассматриваемого полустолетия гвардия не принимала участия. С некоторой степенью условности к полевым войскам можно причислить полевые батальоны (первоначально—полевые команды, или когорты), которые несли пограничную службу на юго-восточных и восточных окраинах империи, но могли включаться и в состав полевых войск. Другой значительной частью сухопутных сил России являлись гарнизонные войска.

Состав и численность регулярных войск русской армии во второй половине XVIII в. показаны в табл. 2 (см. с. 52).

Анализ относящихся к пехоте данных, приведенных в таблице, позволяет ясно проследить на протяжении первого, второго и третьего из выделенных выше периодов две основные линии—развитие гренадерской и егерской пехоты за счет снижения почти в 2 раза относительной численности пехоты основного—мушкетерского типа.

В чем же смысл первого из этих явлений? Гренадерские полки, существовавшие в первые десятилетия XVIII в. и расформированные в 1731 г., были восстановлены в 1756 г.25, после чего начинается быстрый рост этого вида пехоты, продолжающийся до  1796 г.

После того как ручная граната — оружие, от которого гренадеры получили наименование,— к середине века -готически утратила боевое значение (в связи с увеличе--ием эффективности огня ручного огнестрельного ору-::ч), а затем, в 1763 г., была снята с вооружения26, они гедставляли собой по существу отборную пехоту, подготовленную к штыковому бою. Положительная оценка тогдашнего разделения пехоты на два типа (не считая гтерей), встречающаяся в отдельных отечественных военно-исторических трудах, вызывает некоторое сомнение. В ;- словиях русской армии необходимости выделять специальную ударную пехоту не было, а между тем такое выделение влекло снижение боевых качеств остальной -гхоты и создавало предпосылки для отказа от использования этой части пехоты в штыковых атаках. При общем вязком моральном уровне западноевропейских наемных армий того времени и значительной пестроте их состава выделение гренадеров имело смысл, но в русской армии оно было, как представляется, не вполне обоснованным заимствованием. Преодоление однобокой увлеченности огнем в тактике пехоты и широкое внедрение ударных действий для пехоты в целом, что было характерно для тактических взглядов Суворова, логически приводило к выводу о ненужности специальных ударных пехотных частей. При рассмотрении данного вопроса в ходе анализа деятельности Суворова (что сделано ниже) видим, что у него различия в боевом использовании гренадерских и мушкетерских частей стираются. Суздальский, Апшерон-ский, Смоленский полки, покрывшие себя славой в сражениях под командованием Суворова, были обычными пехотными полками.

Несомненно прогрессивным, имевшим значительные последствия явлением было зарождение и развитие в русской армии егерской пехоты—легкой пехоты, способной к ведению боя в рассыпном строю. В русских войсках егеря появились в 1761 г., в период осады прусской крепости Кольберг. Командуя войсками, осаждавшими Кольберг, П. А. Румянцев сформировал из охотников добровольно вызвавшихся) два легкопехотных батальона . Боевое применение их было удачным, и, хотя после войны батальоны не сохранились, опыт их действия был учтен в дальнейшем. В 1764 г. в одной из дивизий русской армии была сформирована небольшая егерская команда, в 1765 г. егерские команды были учреждены в полках четырех дивизий, в 1769 г.— во всех пехотных полках. В 1777 г.   егерские команды были выделены из пехотных полков и сведены в отдельные батальоны (это применялось в войсках П. А. Румянцева еще раньше — в ходе войны 1768—1774 гг.), а затем батальоны сведены в четырехбатальонные корпуса28. Рядовые егерских частей были вооружены ружьями улучшенного качества, унтер-офицеры— нарезными ружьями. Боевая подготовка егерей специализирована в соответствии с их назначением. Это были качественные сдвиги в организации пехоты применительно к новым условиям.

При Павле I первая из указанных тенденций была заторможена: относительная численность гренадерских частей была снижена (как это видно из табл. 2). Однако следует иметь в виду, что во время войны из полков, выступавших в поход, выделялись гренадерские роты и сводились в отдельные батальоны. Таким образом, в условиях войны относительная численность гренадерских частей мало отличалась от той, которая имелась в предыдущий период. Шагом назад было решение вопроса о егерях; егерские корпуса были расформированы (егерские батальоны обращены в полки неполного состава) ; относительная численность егерской пехоты была сокращена приблизительно в 1,5 раза (см. табл. 2). Это мероприятие полностью отвечало общему, консервативному духу павловских преобразований.

Развитие русской регулярной конницы во второй половине XVIII в. было весьма сложным процессом. На протяжении этого полустолетия в руководящих кругах русской армии неоднократно менялись взгляды на роль кавалерии и принимались различные решения по вопросу ее организации.

В конце XVII — начале XVIII в. при создании русской регулярной армии был принят единый — драгунский тип для всей кавалерии. Основное свойство драгунской кавалерии— способность вести бой и в конном и в пешем строю. В соответствии с этим драгун вооружался кроме палаша и пистолетов ружьем со штыком. Выбор данного пути развития кавалерии был обусловлен главным образом характером театра военных действий Северной войны: с одной стороны, очень большие пространства его и стремление к широкому оперативно-стратегическому маневру на нем; с другой стороны, лесистый характер местности, который затруднял в ряде случаев тактические действия кавалерии в конном строю. Классическим образцом использования драгунской кавалерии является маневр корволанта (драгуны и пехота, посаженная на коней и подводы) Петра I против корпуса Левенгаупта в сентябре 1708 г. и бой при Лесной 28 сентября, который драгуны вели в пешем строю.

Условия последующих войн России во второй четверти и середине XVIII в. во многом отличались от условий Северной войны. Одно это обстоятельство служило причиной пересмотра решения о полной унификации регулярной конницы. Обучение драгун действиям в пешем строю, которому уделялось большое внимание, шло за счет времени для обучения конному строю. Это не могло не отражаться на подготовке их для действий в конном строю. Вполне понятным образом возник вопрос о введении тяжелой кавалерии, предназначенной исключительно для атак холодным оружием на поле боя. В начале 30-х годов были сформированы первые кирасирские полки; к 1756 г. их было шесть, однако большая часть армейской кавалерии (24 полка) продолжала оставаться кавалерией драгунского типа30.

Воинская комиссия 1762 г. пошла на решительное изменение общего характера регулярной кавалерии: 19 драгунских и конно-гренадерских полков были превращены в карабинерные. Карабинеры предназначались для действий только в конном строю; ружье со штыком было заменено карабином. Оставшиеся в штатах полевых войск несколько драгунских полков фактически, по-видимому, несли службу на положении гарнизонных войск31. Решение Воинской комиссии подверглось острой критике в ряде трудов отечественных военных историков32. Полностью согласиться с этой критикой нельзя: недостаточная численность тактической конницы в сражениях Семилетней войны ощущалась. Ошибочным было почти полное устранение драгун из состава полевых войск: разумеется, стратегическая конница значительной численности была необходима (впрочем, возможно, что ведущую роль в этой области Воинская комиссия отводила гусарам, численность которых предполагалось в перспективе увеличить). Правильное решение заключалось в подборе оптимального соотношения между типами конницы33.

После окончания русско-турецкой войны 1768— 1774 гг.—третий из выделенных выше периодов — Румянцев, а затем и Потемкин (возможно, под давлением Румянцева) провели мероприятия по облегчению вооружения и снаряжения кирасиров и карабинеров, усовершенствованию конского состава, что сделало эту конницу высокобоеспособной.

В этот же период Потемкин (фактически возглавивший Военную коллегию) взял курс на восстановление и широкое развитие стратегической конницы. При этом Потемкин исходил главным образом из условий предполагавшейся войны с Пруссией, а руководящей идеей его было использование стратегической конницы для воздействия на сообщения противника34. В соответствии с этим Потемкин обратил внимание на необходимость создания легкой конницы и конно-егерских полков. Это не был тип кавалерии, близкий к драгунскому: легкая конница и конно-егеря, вооруженные карабинами (конно-егеря — отчасти нарезными карабинами) без штыков, предназначались для маневра и боя в конном строю. Реорганизованная Потемкиным русская кавалерия хорошо показала себя во время похода Суворова в Польшу в 1794 г. Однако полной проверки на практике указанная идея Потемкина не получила, поскольку ожидавшаяся война с Пруссией не состоялась.

Павловские преобразования носили диаметрально противоположный характер: легкая кавалерия (кроме гусар) была упразднена, наиболее тяжелый тип кавалерии — кирасирский стал основным35. Такая «радикальность» находилась в полном разрыве с развитием военного дела, что ухудшило качество русской кавалерии.

К началу 50-х годов XVIII в. в русской артиллерии сохранялась организация, установившаяся в первой четверти столетия. Артиллерия полевой армии подразделялась на полковую, полевую и осадную. Полковая артиллерия до 1756 г. практически находилась в составе пехотных и драгунских полков, а с указанного года была окончательно ^ введена в штаты полков36. Для обслуживания полевой и осадной артиллерии существовал один артиллерийский полк. Характерной чертой этой организации являлось то, что в мирное время материальная часть артиллерии, личный состав и средства тяги (фурштат) были отделены от личного состава полка. Однако в отличие от армий Западной Европы, где ездовые подряжались со своими лошадьми из обывателей, в русской армии уже при Петре I фурштат был «милитаризован»: личный состав включен в штат военнослужащих, лошади были казенными. В ходе боевых действий полевая артиллерия сводилась в бригады и батареи различного состава, не отвечавшие строевым подразделениям артиллерийского полка. Такое положение в рассматриваемое время уже не соответствовало требованиям боевой практики.

Энергичная деятельность большого коллектива русских артиллеристов, объединенных генерал-фельдцейхмейстером П. И. Шуваловым, развернувшаяся в период подготовки к Семилетней войне и в ходе ее, привела и в вопросе выработки новых организационных форм, и в области артиллерийской техники (последние вопросы рассмотрены в гл. IV) к значительным сдвигам, создававшим перспективу дальнейшего широкого прогрессивного развития. Деятельность Шувалова и его сотрудников была проявлением растущего влияния кругов, ратовавших за развитие вооруженных сил на национальной основе. Наиболее ценными организационными начинаниями были учреждение постоянной штатной артиллерии сформированного по инициативе Шувалова Обсервационного корпуса и создание во время кампании 1760 г. артиллерийских бригад с одинаковым постоянным составом. К сожалению, эти мероприятия после смерти Шувалова не были поддержаны его преемниками и имели, таким образом, лишь временный характер. Другим моментом преобразований периода Семилетней войны явилось значительное увеличение штатов полевой артиллерии: вместо одного артиллерийского полка было сформировано пять полков различных назначений (бомбардирский, два канонирских, два фузилерных)37. Данная структура была сохранена до середины 90-х годов. При этом с 1763 г. вернулись к окончательно устаревшим формам дошувалов-ской организации — отделению материальной части и фурштата от личного состава.

Постепенное появление в русской артиллерии строевых единиц с фиксированным числом орудий и включенными в состав единицы средствами тяги начинается со времени русско-турецкой войны 1787—1791гг. и русско-шведской войны 1788—1790 гг. Решающий шаг был сделан в этом направлении в 1794 г., когда сформировали пять конно-артиллерийских рот 14-орудийного состава38. Наконец в 1798 г. ликвидировали старую организацию артиллерии. Были сформированы гвардейский артиллерийский батальон, 10 пеших, один конный и три осадных артиллерийских батальона, батальоны пятиротного состава (в осадной артиллерии — десятиротного), по 12 орудий в роте . Однако и после реформы 1798 г. сохранялся один элемент старой организации: наряду с полевой оставалась полковая артиллерия. Она была упразднена только в марте 1800 г.

Реорганизация русской артиллерии обеспечила ее состояние не только на уровне лучших образцов того времени; в ряде аспектов она обусловила ее преобладание над артиллерией других армий. Вообще надо сказать, для вооруженных сил России в прошлом было характерно внимание к этому роду войск. Велика здесь роль Петра I, существенно усилившего осадную артиллерию и создавшего первую в Европе полковую артиллерию на конной тяге.

В рассматриваемый период подъем артиллерии тесно связан с активной деятельностью уже упоминавшегося П. И. Шувалова, который много сделал не только для полезной перестройки организационных основ артиллерии, но и для существенного обновления материальной части, для переоснащения артиллерии совершенными образцами.

П. И. Шувалов много сделал и в иных сторонах совершенствования артиллерии.

Значительную часть, доходившую до одной трети регулярных войск, составляли гарнизонные войска (гарнизоны крепостей, губернские роты и команды, инвалидные команды). Отчасти это было обусловлено необходимостью иметь силы внутри страны для подавления народных восстаний. Впрочем, нужно иметь в виду, что наряду с гарнизонными войсками для этой цели использовались и части полевой армии. В значительной мере большая численность гарнизонных войск являлась следствием условий пожизненной военной службы: инвалидов и вообще ставших не пригодными к службе солдат было очень много, и гарнизонные войска представляли резервуар, куда они стекались. О фактическом состоянии гарнизонных войск можно судить по высказыванию П. А. Румянцева в его докладной записке «Мысль», где он рекомендует «не отягощаться содержанием в крепостях и иных городах многих тысяч вооруженных инвалидов» 40.

Кроме регулярных войск имелись довольно значительные силы иррегулярных: казачьи войска, национальные ополчения (татарские, башкирские и т. д.), поселенные гусарские полки. Из указанных формирований важное значение имели казачьи войска. Большая часть их использовалась для обороны границ и внутренней службы, однако некоторое число казачьих полков во время войны выступало в поход в составе полевой армии. До 70-х годов численность участвовавших в походах казачьих полков была невелика (по Д. Ф. Масловскому, не превышала 4—5 тыс. «доброконных» казаков)41. Использовались они только для решения задач боевого обеспечения и мелких набегов на сообщения противника; серьезного значения как боевой силе им не придавали42.

В третий период, начинавшийся с середины 70-х годов, на казачьи войска обращается значительное внимание, боеспособность их была повышена и численность казаков, пригодных к действиям совместно с полевой армией, доведена до 10 тыс.43 В дальнейшем (и в последние годы XVIII в.) процесс повышения боевых качеств и численности казачьей конницы продолжался. Сражения и походы Суворова дают прекрасные примеры разнообразного применения казачьих войск как в целях боевого обеспечения, так и на поле боя.

В регулярной пехоте и кавалерии основной тактической и вместе с тем административно-хозяйственной единицей являлся полк. После 1762 г. пехотный полк обычно делился на два батальона44 (некоторые гренадерские полки имели четырехбатальонный состав), представлявшие только тактические подразделения. В административно-хозяйственном отношении пехотный полк делился на роты (двухбатальонный мушкетерский полк — на 10 мушкетерских и 2 гренадерские роты; из мушкетерских рот две являлись запасными). Кавалерийский полк делился на эскадроны (до 80-х годов в полку было 5 или 6 эскадронов; в ходе потемкинских преобразований драгунские, конно-гренадерские и конно-егерские полки получили 10-эскадронный состав), являвшиеся тактическими единицами; эскадрон делился на две роты45.

Высшие тактические соединения из двух или трех родов войск в рассматриваемый период находились в фазе первоначального и сравнительно медленного развития. Это явление было общим для европейских армий, обусловленным господством линейной тактики (сплошной боевой порядок). Относительно устойчивым соединением были пехотная или кавалерийская бригада из двух полков. Дивизии и корпуса (различие между этими названиями еще не установилось) создавались во время войны, как правило, только на период кампании; определенного состава они не имели. По решению Воинской комиссии 1762— 1763 гг. в мирное время войска дислоцировались, образуя в районах расквартирования дивизии из трех родов оружия46, однако дивизионная система мирного времени совсем не совпадала с делением полевой армии на дивизии или корпуса военного времени. Только в период русско-турецкой войны 1787—1791 гг. относительно последовательно проводится система разделения войск на корпуса, а корпусов — на дивизии и отряды47.

Зато в вопросе организации крупных войсковых объединений— армий — Россия ушла далеко вперед по сравнению с Западной Европой. Еще в самом начале русско-турецкой войны 1768—1774 гг. на одном театре военных действий были созданы две армии (кроме отдельных корпусов). В Западной Европе армии на одном театре военных действий появляются только в войсках Французской буржуазной республики (начиная с 1793 г.).

Высшим центральным органом управления армии являлась Военная коллегия. Во время войны управление войсками действующей армии осуществлялось через главнокомандующего или командующих армиями из столицы Конференцией при высочайшем дворе во время Семилетней войны, Петербургским военным советом во время русско-турецкой войны 1768—1774 гг. В период русско-турецкой  войны  1787—1791 гг.  главнокомандующий Потемкин был  фактически  самостоятелен48,  что отразило усиление военного руководства.

 Западной Европы. Так формировалась еще одна объективная предпосылка высокого уровня военного искусства, характерного для русской армии во второй половине XVIII в.

 Комплектование армии, равно как и ее организацию, состав и систему управления необходимо отнести к числу факторов, во многом предопределяющих боеспособность вооруженных сил. Укажем на наиболее важные моменты в этой связи.

В данных исторических условиях рекрутский набор оказался наиболее эффективной формой решения главной проблемы строительства вооруженных сил той эпохи— обеспечения постоянного источника пополнения армии. В сопоставлении с другими «военными» державами Европы только России удалось решить эту проблему наиболее полным образом: вплоть до перехода ко всеобщей воинской повинности, знаменовавшей собой буржуазную эпоху в строительстве вооруженных сил, система рекрутского набора объективно соответствовала задачам и потребностям поддержания численности армии на необходимом уровне и в боеспособном состоянии. Именно поэтому на протяжении всего столетия эта система практически не менялась.

Вполне на уровне своего времени была и организация русской армии. Как мы стремились показать, становление наиболее целесообразной организации армии России развертывалось в весьма сложных условиях. Два различных подхода, сталкиваясь друг с другом, наложили отпечаток на этот процесс. Первый, ведущий свое начало от Петра I, выражал собой стремление организовать регулярную армию с учетом передовых взглядов и тенденций в развитии европейских армий. Однако практическая реализация задачи, по мнению сторонников этого направления, требовала учета особенностей России.

Иной, противоположный путь в строительстве вооруженных сил олицетворяли сторонники некритического перенесения на русскую почву шаблонов и образцов, господствовавших в Пруссии и наиболее яркое выражение получивших в деятельности Фридриха II. Во второй половине XVIII в. в деле строительства вооруженных сил явное преобладание получила национальная точка зрения, хотя военные «контрреформы» Павла I и были попыткой возвращения к отвергнутым всей боевой практикой армии идеям пруссаков.

В целом на протяжении рассматриваемого периода организация русской армии совершенствовалась. Важнейшим стимулом этого была боевая практика войск. В ряде аспектов организации армии Россия явно опережала армии

3. Некоторые вопросы обучения и воспитания войск

Действия армии на полях сражений — всегда результат многих составляющих. Среди них не последнее место принадлежит обучению и воспитанию войск. Вряд ли можно поставить под сомнение зависимость: чем целенаправленнее, разветвленнее и законченнее система боевой подготовки, чем больше внимания в вооруженных силах уделяется этим вопросам, тем больше оснований рассчитывать на победу и славу.

Но связь здесь и прямая, и обратная-—способность руководства армии к критическому усвоению уроков прошедших кампаний едва ли не главный показатель его зрелости. Вот почему историю военного искусства нельзя отделить от анализа системы обучения и воспитания войск. Невозможно исключить эту проблему и из нашего рассмотрения, ибо особенности этой системы в вооруженных силах России во многом предопределили их блестящие победы во второй половине XVIII в.

Мы уже знаем, что объективные социально-экономические и политические условия России второй половины XVIII столетия, а также некоторые особенности комплектования и организации русской армии, образно говоря, заключали в себе потенциальную возможность высокого уровня развития военного искусства. Но только возможность. Превращение ее в действительность, в практику успешных боевых действий во многом определялось как раз тем, что мы сегодня назвали бы «субъективным фактором», т. е. совокупностью идей, средств и методов обучения войск и их воспитания в соответствии с задачами, которые армии предстоит решать в боевых условиях.

Разумеется, к началу рассматриваемого периода в России уже был накоплен немалый опыт правильного уставного регламентирования деятельности войск и военно-педагогической практики. Подъем русского военного искусства, имевший место во второй половине XVIII в., в этом отношении базировался на богатых традициях прошлого. Речь идет о том качественном повороте, который внес в развитие вооруженных сил Петр I. Однако по меньшей мере два обстоятельства заставляют ставить вопрос о том, что во второй половине XVIII столетия в России сложилась фактически новая школа обучения и воспитания войск. Во-первых, в 30-х (отчасти и в 40-х) годах многое из того позитивного, что успешно внедрял в организацию и деятельность вооруженных сил Петр I, было утрачено и порой просто вытравлено. Во-вторых, совершенствование системы обучения и воспитания войск, теснейшим образом связанное с деятельностью П. А. Румянцева, Г. А. Потемкина и А. В. Суворова, отнюдь не свелось к простому восстановлению принципов и взглядов, приемов и правил, характерных для петровской эпохи. Творчески развивая петровское наследие применительно к новой исторической обстановке, выдающиеся русские полководцы в такой мере обогатили теорию и практику обучения войск и особенно систему воспитания солдата, что есть все основания говорить о самобытной, специфически российской школе военного воспитания и обучения. Без суворовской системы воспитания войск не могло быть Измаила, Итальянского и Швейцарского походов. В свою очередь без этих славных дел не было бы Бородина и бегства Наполеона из России.

В наших целях достаточно рассмотреть суворовскую систему воспитания и обучения войск, не останавливаясь на деятельности его предшественников и современников. С появлением военно-педагогической системы Суворова, представлявшей собой уникальное явление в развитии военного дела в России, национальное начало в теории и практике воспитания и обучения войск качественно укрепилось; именно оно стало определять собой существо новой школы в данной области, ставшей одной из важнейших предпосылок высокого уровня развития русского военного искусства. В общем потоке развития дела боевой подготовки войск вклад Суворова явился вершиной того, что дала русская военная мысль в данной области.

Свою систему воспитания и обучения войск Суворов выработал не сразу. Его работа в данном направлении началась в период командования Суздальским полком (1763—1768 гг.), а закончилась в месяцы последнего похода—в 1799 г. Она нашла отражение во многих суворовских документах—приказах, наставлениях, инструкциях, в том числе его основном труде — «Науке побеждать».

Представляется, что важнейшей предпосылкой высокой эффективности суворовской системы подготовки войск являлась глубокая приверженность великого полководца идее национальной принадлежности. Суворов рассматривал свою военную деятельность как подлинно общественный долг, как служение отечеству: «Мы его (отечества.— Авт.) члены, должны ему себя жертвовать, устраивать к тому наши способности...»49  Именно в этом духе развертывался и процесс подготовки войск. Убежденность в глубокой правоте своей воинской линии Суворов стремился донести до солдата. Эта установка стала своего рода осью всей военно-педагогической деятельности Суворова.

Система воспитания и обучения войск, как и все в целом военное искусство Суворова, была построена на правильном понимании особенностей русской армии рассматриваемого периода как армии национальной, на знании свойств русского солдата того времени. Суворов более ясно, чем кто-либо в его время, понимал, какие высокие боевые качества можно выработать у русского солдата и у русских войск, развивая посредством соответствующих методов воспитания и обучения природные свойства и способности русского человека того времени. Суворов понял, что единственно правильным путем к выработке необходимых, требовавшихся его тактикой и стратегией, боевых качеств является путь, указанный Петром,— путь сознательной дисциплины, сознательного отношения к воинскому долгу и обязанностям.

В этом отношении особое значение имеет вторая часть «Науки побеждать». По существу это яркий и сильный призыв, обращенный к солдату, к сознательному отношению его к своему воинскому долгу. Солдату Суворов рассказывает вполне доступным ему языком об основных принципах военного искусства (глазомер, быстрота, натиск), о видах боевых порядков и маневров, о штурмовых действиях, о порядке организации марша и т. д., т. е. о вопросах, относящихся к кругу обязанностей военачальника, командующего крупными соединениями войск. Сами по себе указания Суворова представляют исключительную ценность, но прежде всего ценность «Словесного поучения» заключается в том, что Суворов обращается к солдату как к равному, побуждая его размышлять, а не просто исполнять уставы. Такая постановка вопроса была смелой не только для времени Суворова, но даже и для значительно более позднего. В русской армии вплоть до Великой Октябрьской социалистической революции не было создано руководства, аналогичного в этом отношении «Науке побеждать». Свыше ста лет «Наука побеждать» оставалась непревзойденной в смысле своего демократизма.

Добавим к этому, что язык «Словесного поучения» — афористический, порывистый, сложенный короткими, броскими фразами, в то же время народный, пересыпанный пословицами и поговорками,— должен был полностью доходить до солдата и оказывать на него сильное эмоциональное воздействие.

Лучшим показателем непреходящего значения «Науки побеждать» является тот факт, что в один из первых документов военно-воспитательного характера зарождающейся Красной Армии — первую служебную «Книжку красноармейца», утвержденную в 1918 г. В. И. Лениным, был включен ряд основных положений «Науки побеждать», дополненный высказываниями Суворова из некоторых других его документов. Эти положения, подвергшиеся частичному редактированию, помещены в заключительном разделе «Книжки красноармейца»50. Из «Науки побеждать» приведены следующие афоризмы и положения: «1. Солдату надлежит быть здоровому, храброму, твердому и правдивому»; «4. Стреляй редко, да метко»; «7. Три военных искусства: первое — глазомер, второе — быстрота, третье—натиск»; «8. Ученье — свет, неученье — тьма; дело мастера боится»; «9. Послушание, обучение, дисциплина, чистота, здоровье, опрятность, бодрость, смелость, храбрость — победа». Положение «6. Граждан Республики не обижай. Солдат не разбойник» — соответствует суворовскому: «Обывателя не обижай... Солдат не разбойник». Пункт «10. Негоден тот солдат, кто отвечает: «не могу знать», проклятое «не могу знать»; от «немогузнайки» много-много беды — передает несколько иначе выраженную мысль Суворова51. Изречения: «3. Тяжело в учении—легко в походе; легко в учении — тяжело в походе» и «2. Всякий воин должен понимать свой маневр» — извлечены из приказов Суворова 1794 г. и 1799 г., а «5. Где пройдет олень — там пройдет солдат» — из черновых набросков Суворова к плану войны с Турцией 1793 г.52

Характерной чертой военно-воспитательной системы Суворова является обращение его к чувству национальной гордости русских солдат, развитие в них патриотизма. После победы при Крупчице 6 (17) сентября 1794 г. Суворов благодарит войска в следующих выражениях: «Вы богатыри! Вы витязи! Вы русские! Какую топь перелетели! Какие крепкие батареи вы взяли!»53 «Атака будет ночью с храбростью и фуриею российских солдат»,— пишет он в приказе на атаку Туртукая 10 (21) мая 1773 г.54- «У неприятеля те же руки, да русского штыка не знает»55,—сказано в «Науке побеждать». С таким же призывом обращался Суворов и к своим генералам. Когда в наиболее критический момент своего боевого пути, окруженный с войсками в Мутенской долине, он собрал своих помощников и соратников на военный совет, самым сильным словом в его обращенной к ним речи было напоминание: «Мы русские!»56 Присущ воспитательной системе Суворова и мотив воинской чести. Например, в «Науке побеждать» сказано: «Кто остался жив, тому честь и слава!»57

Путь к взаимопониманию с русским солдатом шел не только через устные или письменные обращения, призывы и поучения. Суворов изучил солдатский быт и во многом перенял солдатские привычки. О доходчивости для солдат его языка сказано выше. Кроме того, Суворов всем своим обликом, манерами, образом жизни подчеркивал свою близость к солдатской массе. Находясь на высших командных должностях, Суворов знал многих старых солдат по именам и фамилиям, разговаривал с ними, иногда собственноручно награждал подарками58. Спартанский образ жизни Суворова воздействовал не только на рядовых, но и на офицеров, вынуждал их в той или иной мере следовать ему. Солдатский демократизм Суворова отграничивал его от многих военачальников русской армии, замкнувшихся в своей кастовой отчужденности от солдатской массы.

Наконец, нужно подчеркнуть постоянную, искреннюю заботу Суворова о солдатах. С полным правом Суворов писал: «Кого бы я на себя не подвиг, мне солдат дороже себя»59. Особенно много внимания уделял Суворов здоровью солдат, гигиеническим и лечебным мероприятиям. Им посвящен специальный пункт, занимающий значительное место в «Науке побеждать»'°. Примером трудов Суворова по улучшению военно-санитарного дела в его войсках может служить его деятельность на Юге в 1793 г.6|

В результате всего изложенного, к чему нужно прибавить ореол непрерывной цепи побед, влияние Суворова на солдат было безграничным. Наиболее убедительное представление об этом влиянии дают дошедшие до нас воспоминания суворовских солдат — Я. М. Старкова и И. О. Попадичева. Эти воспоминания — ценнейший источник наших знаний о Суворове как о воспитателе войск. Ограничимся двумя отрывками из них.

Вот слова Старкова: «Многие из воинов еще не видели его. «Авось бог даст увидим родного нашего батюшку!»— так надеялись воины, безгранично любившие своего полководца.— «Явись к нам отец и веди куда хочешь, куда велено. И все мы до последней капли крови твои; не на живот, а на смерть!» — Таково было желание, таковы были мысли русских! И это святая истина. О, как мы любили его! Да и было за что обожать нам единственного в целом мире вождя»63.

Быть может, еще более характерны и значительны слова Попадичева: «... он (Суворов) отец наш был, он все наше положение знал; жил между нами, о нем у нас каждый день только и речи было, он у нас с языка не сходил; он отец наш был. О, Суворов был солдатский генерал! Первое — кроток, второе — в приступах резонен; он никогда не проигрывал; как скажет, так по его и станется. Да он не только был солдатский отец, но и России всей отец»64.

Это последнее бесхитростное свидетельство простого солдата раскрывает корни поразительного влияния старого полководца на солдатскую массу: «Он все наше положение знал; жил между нами».

Не подлежит сомнению, что цели, выдвигавшиеся Суворовым в области воспитания войск, не были лишь сформулированы, они реализовывались. Принцип инициативы был на деле внедрен в войска; это было проверено на полях сражений, например во время Швейцарского похода 1799 г., когда в ряде случаев условия местности требовали действовать самыми мелкими группами, в составе которых зачастую не могло быть даже капрала. У Суворова каждый воин действительно «понимал свой маневр». Подтверждением может служить следующее место из воспоминаний того же Попадичева. Рассказывая о Швейцарском походе, суворовский ветеран на вопрос, знали ли они, солдаты, что идут на помощь Римскому-Корсакову, отвечал: «Помилуйте—да об этом только и речи было, это всем было известно». И далее: «Как узнали, что Корсаков разбит, вот тут-то тоска взяла нас: ах, жаль стало, что не дождался. А мы-то как поспешали, шли без дневок, словно как знали, что не быть добру в этих голодных краях!»65

Следуюндим моментом, на который необходимо обратить внимание, является то, что у Суворова задачи и воспитания и обучения были целиком определены положениями его тактики. Все то, что не отвечало требованиям подготовки войск к боевой деятельности, изгонялось из военно-педагогической системы Суворова.

Суворов видел в моральных силах войск основной фактор успеха в бою. Именно это дало ему возможность сделать удар холодным оружием решающим актом боя. Суворов с беспримерной настойчивостью работает над тем, чтобы воспитать в солдатах и офицерах порыв к атаке, стремление сойтись вплотную с противником и опрокинуть его. Это было то, что до сих пор совершенно упускалось уставными требованиями, ибо противоречило главным догмам линейной тактики.

Через все приказы, указания, инструкции Суворова настойчиво проводится мысль о значении активности, наступления, удара штыком, палашом или пикой. Обрисовываясь вполне четко уже в документах, относящихся к Конфедератской войне (1769—1772 гг.), эта тенденция с особенной силой проводится в «Науке побеждать» и приказах 1799 г. Тактические указания второй части «Науки побеждать» почти с самого начала сосредоточивают шшмание солдата на действии холодным оружием.

Ведущее место у Суворова принадлежало воспитанию, по внимание, уделявшееся им обучению, никоим образом нельзя назвать второстепенным.

В послесловии к «Полковому учреждению» сказано: Не надлежит мыслить, что слепая храбрость дает над неприятелем победу, но единственно смешанное с оною поенное искусство. Чего ради не должно ли пещися единожды в нем полученное знание не токмо содержать в незабвенной памяти, но к тому ежедневными опытами нечто присовокуплять?»66

В письме Веймарну от 3 (14) марта 1771 г67 Суворов несколько раз возвращается к вопросу о значении обучения. Он настаивает здесь на проведении учебных занятий, несмотря на то что части, распределенные по постам для борьбы с конфедератскими партиями, несут напряженную боевую службу.

Опуская ряд указаний Суворова по данному вопросу в различных других документах, обратим внимание на то, с какой особенной тщательностью подчеркивается Суворовым важность высокой обученное™ в «Науке побеждать» Продолжая пословицу «за ученого трех неученых дают», Суворов доводит здесь это отношение до 1:10, а в заключение, сославшись на пример кампании 1794 г., восклицает: «Вот братцы — воинское обучение!»68 В числе лозунгов, завершающих «Науку побеждать», встречаем еще раз: «Обучение, экзерциция»69.

Центром тяжести тактической подготовки у Суворова было обучение пехоты и конницы удару холодным оружием целыми подразделениями в сомкнутом строю. При этом Суворов отнюдь не упускал из виду и вопросы огневой подготовки.

На завершающем этапе разработки Суворовым военно-педагогической системы указанный центральный момент обучения нашел отражение в двусторонних сквозных атаках, предписанных «Наукой побеждать» Один из офицеров штаба Суворова, Гильоманш-Дюбокаж, оставил нам яркую картину этих важнейших моментов суворовских учений. Вот отрывок из его описания.

«Эта атака была действительно свалка, какая происходит и в настоящем деле. Ни одна часть в момент свалки не смела ни принять в сторону, ни замедлить движение. Пехота шла на пехоту бегом, ружье на руку и только в момент встречи поднимали штыки. Вместе с тем каждый солдат, не останавливаясь, принимал слегка вправо, отчего происходили небольшие интервалы, в которые люди протискивались и одна сторона проходила насквозь другой. Впрочем, и от самого бега строй размыкался, что также несколько облегчало прохождение»70.

Сквозные атаки являлись наиболее характерной, оригинальной суворовской формой обучения войск удару холодным оружием. В них именно и проявляется упомянутое выше объединение процессов обучения и воспитания. Основная ценность приема находилась прежде всего в плоскости воспитательной: у людей вырабатывалось стремление сойтись с противником и опрокинуть его; создававшиеся при этом условия в максимальной степени приближались к боевым и вносили в учение известный элемент реальной опасности.

Результаты, которых достиг Суворов путем основанного на своих принципах воспитания и обучения войск, проявились в действиях русской армии на полях сражений. Анализ этих действий — тема последующих глав.