Беседы об экономике

Затраты и результаты

Раздел: Бизнес, финансы

 «Новые взгляды сквозь старые щели». Г. Лихтенберг, Афоризмы

Любой механизм состоит из деталей, в том числе колесиков и винтиков. Плохо, однако, когда в качестве этих колесиков и винтиков выступают люди. Между тем в механизме управления экономикой, который сложился в 30-х годах, дело должно было обстоять именно так. И трудовая дисциплина, и привязка людей к определенным рабочим местам поддерживались жесткими мерами, включая прямые репрессии. При адресном распределении факторов производства иначе и быть не могло — любой производственный процесс требует определенного соотношения материалов, энергии, основных фондов и рабочей силы. Поставки всех ресурсов осуществлялись, так сказать, планово-принудительно, но вот люди. По логике централизованной системы управления и онп подлежали адресному прикреплению.

После XX съезда партии социально-политическая обстановка в стране позитивно изменилась. «Надо заставить народ ужаснуться себя самого,— писал молодой К. Маркс,— чтобы вдохнуть в него отваоу» 1в. К «колесикам» и «винтикам» возвращалось человеческое достоинство. Была осознапа необходимость стимулирования труда, управления им экономическими методами.

Дожившая до середины 50-х годов довоенная система централизма стала подвергаться критике. Однако критика Ьта основ системы не трогала, она старалась улучшить то, что страна наследовала от прошлого. Выдвигалась следующая версия: система централизованного управления экономикой вместе с натурализацией хозяйственных отношений и т. д. давала сбои в период культа личности, а поскольку с культом личности покончено, то и в управлении материальным производством больше сбоев не будет. Было решено нерейти от отраслевого принципа управления экономикой к территориальному. В крупных промышленных и аграрных регионах организовали совнархозы, а бывшие министерства преобразовали в отраслевые госкомитеты.

Сам по себе замысел был интересен: связать воедино «вертикальные» и «горизонтальные» организационные структуры. Первоначально получили некоторые положительные результаты. Скажем, в Черноземной полосе появился немудреный сельскохозяйственный инвентарь собственного производства. Раньше лопаты, тяпки и садовые лейки имели клеймо уральских заводов, выпускающих, например, шагающие экскаваторы. Ясно, что до «черноземного ширпотреба» у руководства этих заводов «руки не доходили». -В областях с влажным климатом стали торговать не модельными босоножками фабрики «Скороход», а болотными сапогами, изготовляемыми на месте, и т. п. С чисто централистских позиций все это, конечно, выраженное «местничество», пренебрежение «высшей рентабельностью» и вообще какой-то антисоциалистический экономический заговор.

Порок, однако, скрывался не на местах, он туда просто переместился — товарно-денежные отношения восстановлены не были, поставщики и потребители продолжали существовать «скованными одной цепью», формалыши счетоводческий хозрасчет сохранился, вмешательство во внутренние дела предприятий даже усилилось — команды из, Москвы смешивались с командами совнархозов. Теоретики по-прежнему трактовали действие закопа стоимости при социализме в виде отсутствия этого действия. Цены остались учетно-затратной категорией. Ко всему этому добавились противоречивые непродуманные мероприятия на селе, борьба с артелями и промкооперацией, преобразование колхозов в совхозы. Руководство вновь склонялось к идее «большого скачка» и давало точную оценку будущего, даже самого отдаленного, вплоть до опубликования точной календарной даты построения материальной базы коммунизма.

Этот период в истории нашей страны называют волюнтаристским. Если читатель помнит, мы говорим, что только обобществление средств производства еще не дает полных свобод целеполаганию. Так, чтобы от экстенсивных, т. е. на прежней технической и организационной базе, методов развития хозяйства перейти к интенсивным, постоянно повышающим отдачу, эффект от каждой единицы расходуемых ресурсов, недостаточно изменить только формы взаимоотношений в системе управления: нужно менять их принципы. Первая проба на крепость бюрократической системы управления экономикой успеха не принесла. Принципы командной организации экономической жизни остались целы. А практика требовала реформы, которая подорвала бы сами основы старой системы, а ке «размазывала» бы их по регионам.

Такого рода экономическая реформа была разработана и провозглашена в решениях мартовского и сентябрьского (1965 г.) Пленумов ЦК КПСС.

Целевые установки экономической реформы 1965 г. были близки к задачам перестройки управления хозяйством, которые решаются в наше время. Но мероприятия 1965 г. не достигли своей главной цели. Среди фундаментальных причин неуспеха надо отметить следующие: требовалась перестройка всех сторон общественной жизни, а пытались улучшить дело, не затрагивая основ хозяйствования. Иначе говоря, реформа 1965 г. не была прикрыта щитом демократии и гласности, социальной обстановкой, которая активизировала бы не только управленческий аппарат, но и широкие массы трудящихся. А последовательное проведение в жизнь реформы 1965 г. требовало этого настоятельно, наталкивало естественным образом на то, что называем мы сегодня не ре-

формой, а перестройкой. Такое движение не состоялось — его пресекли. И причины неуспеха разумных начинаний реформы не в просчетах экономистов и финансистов, хотя они наверняка были, а в неполадках в новом механизме хозяйствования, которые легко устранились бы, если б мехапизм этот монтировался на соответствующем социально подготовленном фундаменте. Именно социально, а не только экономически. Здесь уместно привести слова Ф. Энгельса, предостерегающего от экономического детерминизма. Эти слова актуальны для нашей сегодняшней перестройки: «...Согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной ;кизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу» |7.

Если углубиться во множество решений и руководящих указаний до, во время и после реформы 1965 г., то там говорилось и о самостоятельности предприятий, и об укреплении хозяйственного расчета, и о передаче части управленческих работ на нижние этажи. И не только говорилось. Предпринимались попытки все это реализовать действительно, подорвать наконец устои холодной централизации 30-х годов, очевидным образом тормозящей наше развитие. Но попытки эти неуклонно не удавались. И думается, не могли удасться. Потому, главным образом, что не было демократического механизма защиты предлагаемых нововведений от жерновов сложившихся методов управления хозяйством.

Среди задач реформы 1965 г. присутствовали и освоение экономических методов управления, и расширение прав директоров предприятий (назначаемых, а не выбираемых коллективами), и введение прямых хозяйственных связей, и соответствующая реформа цен, и переход на оптовую торговлю средствами производства, и стимулирование труда, и плата за основные производственные фонды, и замена показателя «вала» объемом реализации продукции. Как видно, комплекс мер представляется внушительным,   могущим   в   принципе   «подрезать»   столпы централизованного   управления    народным    хозяйством.

Здесь же следует заметить, что территориальная «совнар-хозпая» организационная структура была вновь заменена отраслевой, в чем, наверное, пе было бы ничего плохого при последовательном п необратимом проведении всех названных элементов реформы.

В пореформенное время центральные органы стали оставлять предприятиям часть прибыли на формирование фондов материального поощрения и фондов развития производства. На первый взгляд чем это не расширение самодействия отдельных предприятий. Но нужен еще и другой взгляд, чтобы увидеть двусмысленность этого «разрешительного» мероприятия: распределение-то оставляемой на местах прибыли планировалось сверху, из недр министерств и ведомств. В результате этого любой директор завода знал, что оставленные деньги — лишь внешне заводские, потому что лежат в банке на расчетном счете именно этого завода, а но сути — нет, поскольку четко предписапо, в какой фонд и сколько с этого расчетного счета разрешается взять. С середины 70-х годов фонд развития предприятия превратился в форму централизованных государственных вложении.

В 1965 г. мыслилось, что предприятия сами из средств оставляемого им фонда развития смогут приобретать нужное оборудование взамен износившегося, вести строительство каких-то объектов, укрепляющих производство, и т. п. На практике же при отсутствии оптовой торговли средствами производства что-либо купить за собственные деньги заводы попросту не могли. Гораздо выгоднее оказалось отдать эти деньги в распоряжение центральных органов, ведающих и стайками, и кирпичом, и трубами разных диаметров, и фасонным литьем, и прокатом и, за каким-то ничтожным исключением, вообще всеми средствами производства.

Реформой 1965 г. была введена плата за производственные фонды. Эта мера должна была в принципе улучшить использование находящейся на балансе народного хозяйства техники. Например, по каким-то причинам на предприятии простаивает станок, тем не менее оно за него платит. Совершенно очевидно, что платить за этот станок менее накладно, если он работает, т. е. оправдывает свое наличие на заводе финансово, выпуском реализуемой продукции, тогда есть из чего вносить за него плату. В противном случае лучше от него избавиться, а самое лучшее — продать его тем, у кого он будет работать. Это можно сделать быстро и просто через государственные магазины оптовой торговли. Ко вот они-то п не были развернуты в нужном количестве, а потом и вовсе зачахли. Понятно, что в любом случае плата за фонды подпитывала госбюджет. Это логично: государство как бы сдавало принадлежащие ему производственные фонды в аренду предприятиям. Однако так получилось,. что к середине 70-х годов плата за фонды свою стимулирующую производство роль утратила. Хотя опа п вносится из прибыли, но ее сумма в эту прибыль заранее включалась при составлении плана,

Экономические мероприятия взаимосвязаны — их следует проводить так, чтобы ради достижения какой-то цели они друг друга поддерживали. Тем самым обеспечивается то, что называется последовательностью и комплексностью реформ. В реформе 1965 г. этот принцип соблюден не был.

В экономике одним из важнейших элементов, связывающих все мероприятия в жизнеспособный и целенаправленный механизм, являются цены. В 1967 г. был осуществлен общий пересмотр цен, который должен был стать необходимой предпосылкой для укрепления хозяйственного расчета. (Кстати говоря, плата за фонды имеет непосредственное отношение к хозрасчету.) Однако новые цены 1967 г. не улучшили хозрасчет, во всяком случае не придали ему коммерческого характера, поскольку в основе этих цен был сохранен затратный принцип.

Во второй части нашей книги мы попытаемся подробно рассмотреть пороки этого принципа. Здесь лишь укажем, что затратные цены дают (хотя и нечеткий) слепок одной стороны хозяйственной деятельности — затратно-производственной. Затратные цены отражают, как правило, прошлую себестоимость производства продукта. Между тем рациональное ведение хозяйства требует знания затрат на воспроизводство продукта, по сути дела, будущих приростпых затрат. Кроме того, такие цепы не дают никакой информации о потребностях в продукции,' т. е. не отвечают на вопрос, что надо производить в первую очередь, что во вторую и т. д. Иначе говоря, основывать на них плановые наметки нельзя. И будучи показателями стоимостными, затратные цены создают тем не менее условия для натурализации планирования и хозяйственных отношений в целом. Даже этот неполный перечень   свойств   затратного   ценообразования   придает

экономике ту иррациональность, которую, помимо прочих, правомерно считать причиной неудач реформы 1965 г.

Затратные цены не позволили развязать тормозящий развитие клубок экономических парадоксов, мешают они коренной перестройке и сегодня. Например, с позиций экономики из двух взаимозаменяемых видов сырья рационально выбирать тот, что дешевле. При затратных ценах — паоборот. Если потребитель выберет более дорогое сырье и переработает его в продукт, то и продукт будет дорогим, следовательно, и цена на него выше. А ведь результат деятельности предприятий при реформе 1965 г. стал оцениваться суммой реализованной по ценам продукции. Легко сообразить, что, чем дороже предприятие продаст продукты, тем проще оно попадает в число передовых. Цена основывается на затратах, включающих и стоимость сырья. Следовательно, чем дороже сырье и чем больше его израсходовано, тем оно предпочтительнее.

Реформа 1965 г, не справилась с монополией и диктатом производителей. Собственно затратные, не реагирующие на колебания спроса и предложения цены как раз и отражают названные экономические явления.

Проблем монопольного производства мы кпатко уже касались. Монополия развивалась с середины 30-х годов. Причина все та же — централизованная система управления экономикой. Эта система продемонстрировала повышенную склонность к созданию громадных специализированных предприятий. Гигантомания отягощалась сужением ассортимента продукции, производство которой сосредоточивалось на двух-трех предприятиях. С точки зрения централизованной экономики это логично, позволяет облегчить управление и снизить удельные затраты на получение продукции. Но прц этом потребитель вольно или невольно и в послереформенное время остался зависимым от поставщика. И так по всей цепочке переделов — от сырья до конечной продукции (ведь каждый производитель еще п потребитель во всей этой цепочке), а каждое звено такой цепочки было заинтересовано не а удешевлении, а в удорожании своего продукта.

Реформа 1965 г. тем не менее на первых порах оживила ассортиментные сдвиги в продукции. Но при действии затратных цен чисто экономические рычаги не смогли направить эти сдвиги в нужном направлении. Получив минимум самостоятельности, предприятия затеяли игру на негибких ценах, форсировали выпуск менее ио-

лезной для общества, но дорогой при затратном ценообразовании продукции. Теперь уже в новых условиях стал образовываться небаланс между стоимостным и натуральным наполнением общественного продукта.

Известно, что в период реформ старое не очень мирно сосуществует с новым. Это рождает специфику в технологии руководства. Реформа создает некое противоречие, в которое необходимо вмешаться. Как это сделать? «Поле альтернатив» ограниченно: либо снимать противоречив дальнейшим углублением реформы, т. е. менять старое новым, либо прибегнуть к старым, но зато проверенным методам управления. В данном случае нужно было решить, стоит ли менять систему цен, вменяя им полезность благ для общества, или директивно спустить предприятиям  детальный план  по номенклатуре изделий?

Реформу 1965 г. (впрочем, как и всякую другую) можно представить в виде крутой лестницы в старом ремонтируемом доме. С одной стороны, новые перила, надежность которых еще надо проверять, к тому же они еще шероховатые, кое-где не высох лес. С другой стороны, стена, прочность которой опробована. Пусть осыпалась штукатурка, торчат дранки, угнетает какая-то гряз-носерая окраска, но стоит оступиться на лестнице — и непроизвольно опираешься о стену, а не хватаешься за незнакомые перила.

Реформа 1965 г. предусматривала стимулирование труда. На предприятиях отраслей образовывался фонд материального поощрения. Премии из этого фонда получали во всех отраслях, тогда как товарным покрытием дополнительных доходов занимались в легкой, пищевой промышленности, в цехах товаров народного потребления п в сельском хозяйстве. Эти источники товарной массы вместе с услугами были не в состоянии угнаться за ростом денежных выплат населению. Небаланс между финансовыми и материальными потоками усугублялся. Возникала новая проблема «надежной стены» и «шатких перил». Не помогло и поручение отраслям тяжелой промышленности заняться попутно изготовлением предметов народного потребления.

Проблемы такого рода стали опутывать реформу 1965 г. плотной, тянущейся из клубка противоречий паутиной. Если в начале реализации реформы народное хозяйство значительно ускорило темп развития (1966— 1970 гг.), то затем этот темп стал неуклонно снижаться. Есть одна, на наш взгляд, версия, интересно обосновы-

вающая это: ускорение шло до тех пор, пока не укрепились в полной мере восстановленные после периода совнархозов министерства. Вместе с заработавшей ЕО ВСЮ мощь ведомственной машиной началось торможение экономических воздействий на предприятия, создалась какая-то двойная система управления хозяйством. Экономические методы руководства, предусмотренные реформой, вроде бы сохранились, официально их не отменили, а на деле экономикой все в большей степени стали управлять теневыми дореформенными способами. Ведомства вроде бы повели борьбу с тем, что тормозило развитие реформы, но решительность их действий вылилась снова в администрирование. И это администрирование стало теснить экономические методы руководства, превращать их в формальные положения. Тем не менее корпи реформы уже достаточно глубоко проросли, позитивно повлияли на мышление хозяйственных руководителей на местах, и команды сверху не всегда сочетались с немедленным их исполнением. Эрозия системы 30-х годов произошла, но разобрать ее фундамент не удалось: она потеряла свою непротиворечивость и определенную стройность из-за вплетения чуждых ей экономических рычагов управления. Создалась некая смешанная система руководства хозяйством, в которой отсутствовало единство рычагов и условий. В конечном итоге это привело к застойным явлениям в экономике, распространившимся на все стороны общественной жизни.

Главный урок реформы 1965 г.— необходимость комплексного подхода к экономическим мероприятиям. При внимательном анализе в общем-то отрицательного результата этой пробы напрашивается вывод — требовалась не реформа, а фундаментальная перестройка, затрагивающая не только хозяйство, а общество в целом, такая, какая происходит сегодня.

Итак, благие, но пе осуществленные пожелания реформ сплавились с устоями 30-х годов и породили то, что называется сегодня периодом застоя. Важно понять (на это указано в материалах апрельского (1985 г.) Пленума ЦК КПСС и последующих партийных документах), что застойные явления заморозили не только экономический рост, они стали поражать государственный организм, рождая невиданную дотоле «простоту нравов».

«Сон разума рождает чудовищ».., «Злоупотребление служебным положением» — официальная формула юристов.   Переведи ее на   обыденный  язык, получишь в мят-

ком варианте — «воровство», переведи на высокий язык истории, получишь в любом варианте — «дискредитацию ленинских идей социализма*. Можно подсчитать в рублях миллиардные потери от недавнего «орденоносного» управления страной. А чем измерить потери морально-нравственного толка? Каким образом вернуть доверие к статистике и к слову руководящего лица? Как ликвидировать отставание, а правильнее, даже деградацию части общественных наук?

Чем занималась в период застоя экономическая наука? В основном подчинялась ситуации, при которой «знают, но не творят или творят, но не знают». Пользовались официальным признанием и допускались к тому, чтобы творить практику, те экономисты, которые не знали «как», а те, кто знал,, не допускались. Но нет худа без добра — вынужденная отстраненность от практических дел позволила глубоко вникнуть и теорию. И на контрасте с тогдашними экономическими реалиями зрели у теоретиков-экономистов контуры сегодняшней перестройки. Это важно, как и многое другое в период застоя, монолитность и сплоченность (безликость?) в обществоведении — мираж, возникавший в результате тщательного отбора работ для публикаций. Существуй эта безликость на самом деле, откуда появились бы теоретические основы перестройки?

Конечно, теоретиков, например экономико-математического направления, притягивала реальная экономика. Хотелось проверить результаты своих исследований в опытных условиях отраслей, предприятий, цехов, участков. Ведь экономика только по применяемым методам кажется иногда абстрактной наукой, а по целевым установкам — она что ии на есть дисциплина практическая 1а, В связи с этим направления, содержания экономических исследований сильно зависят от общественного заказа, в конечном итоге от социально-экономического состояния общества. Общественные тормоза периода застоя накладывали соответствующий отпечаток и на экономическое мышление, к счастью, не всегда соответствующее, а зачастую совершенно противоположное господствующим мнениям

Десятки экономистов вносили дельные предложения в разные инстанции, боролись, терпели гонепия, били тревогу по поводу удручающего состояния хозяйства и методов управления им. Но, как говорит японская пословица, <<и Конфуцию не всегда везло». Мы рассматриваем здесь несколько ситуаций, в гой нлн иной мере связанных с деятельностью в названном направлепии только Центрального экономико-математического института АН СССР (сокращенно ЦЭМИ). Подборка примеров объясняется лучшим знанием событий с участием ЦЭМИ, а не попыткой представить этот институт монопольным носителем  «экономической правды» в застойный период.

Мы уже говорили, что во второй половине 60-х годов выдвигалась, как и сегодня, идея перевода хозрасчетных предприятий на самофинансирование. ЦЭМИ совместно с Главмосавтотрансом организовал такой эксперимент, причем результаты перехода на самофинансирование оказались хорошими. Но вот в 70-х годах стоящими у руля реформы, начатой в 1965 г., этот эксперимент был прекращен. Не будем называть фамилий. Это частности. Зло сидело глубже — в системе, искаженной множеством ответственных лиц.

Другой эксперимент проводился в Казахстане, в совхозе «Акчн», где появился «росток» хозрасчетного коллективного подряда с самофинансированием (который ЦЭМИ пытался было выходить) — прообраз экспериментов на АвтоВАЗе, в Сумском НПО им. Фрунзе, пробивших столбовую дорогу к перестройке, А тогда, 20 лет тому назад, директор совхоза «Акчй» Худеико погиб в тюрьме.

В начале 70-х годов экономисты и математики из ЦЭМИ разработали долгосрочный прогноз развития народного хозяйства. Стало очевидным, что если не изменить тенденций развития экономики страны, то эффективность общественного производства начнет ускоренно снижаться. Тогдашнее руководство Госплана СССР к этой работе отнеслось не то что отрицательно, а нервически-враждебно! «Зачинщики» из ЦЭМИ были примерно  наказаны.   Между  тем  этот прогноз  подтвердился!

В начале все тех же 70-х годов в ЦЭМИ был создан проект финансово-кредитной реформы и направлен в Совет Министров СССР, однако до XXVII съезда партии никакого ответа не было получено. Разумеется, и никаких мер, предусмотренных проектом, также принято не было. Только из документов съезда стала понятна правильность в своей основе предложенной реформы — действующая финансово-кредитная система до сих пор работает неудовлетворительно...

В 1979 г. группой экономических институтов, включая ЦЭ.МИ, была разработана цельная система, названная Комплексной реформой хозяйственного механизма. Мы уже говорили, что к этому времени мероприятия, задуманные в 1965 г., совершенно растворились в администрировании. Новая разработка преследовала цель оживить реформу, пополнить ее новым содержанием, результатами, полученными в процессе теоретических исследований. Как известно, летом того же года вышло Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о совершенствовании хозяйственного механизма. В констатирующей части этого постановления при внимательном чтении кое-какие формулировки из Комплексной реформы поддавались узнаванию. Что касается постановляющей части, то все до единого деловые предложения совместной работы группы ученых там отсутствовали. Академия наук невольно осталась в стороне. Перечень примеров можно продолжить.

Сейчас, когда честно и без предвзятости мы открываем страницы истории, написанные симпатическими, невидимыми чернилами, мы хотим обсудить с читателем уроки прошлого — выяснить, что же в действительности было полезным, а чего надо впредь остерегаться. Обязательным условием при этом должна быть научность подхода к анализу. Экономическую науку и науку историческую не без оснований обвиняли в некоторой податливости, восприимчивости к тому, что подсказывали последние постановления, решения и даже просто выска* эывания руководителей государства.

Наша книга — не научный трактат, а дружеская беседа с читателем. И как ученые-экономисты мы отвечаем за строгую научность всего того, что решаемся рекомендовать или критиковать, в частности и тогда, когда рассказываем об историческом опыте нашей экономики. Понимание сущности прошлых проб (и ошибок) позволяет уверенно перейти к рассмотрению задач, которые ставят перед нами реальность, жизнь, наши знания и понимание сложившейся обстановки, необходимость дальнейшего расширения  материальной  базы  советского  общества.

Итак, задачи!